Нет ничего героического в том, чтобы охранять пустой подвал. Не представляю, что в нем делать ворам. Могут, конечно, дети залезть, пьянь или шпана буйная — эти разнесут все, до чего дотянутся. Вот для того, чтобы подобное пресекать, и нужен я.

Настоящим грабителям здесь поживиться нечем — бетонный куб с решетками на окнах-щелях, пирожковый автомат в центре, в углу стол с наблюдательными шарами, скрипучее кресло и я, еще крепкий, но постепенно стареющий мужик с растущим год от года животом — не нужный никому, как не нужен грабителям охраняемый мной подвал.

Врать не буду — иногда я мечтаю заметить в одном из шаров крадущиеся тени. На этот случай у меня есть тревожная кнопка. Мне, собственно, и делать-то больше ничего не надо — нажать, спрятаться за бронированной дверью туалета и ждать подмоги.

Но я мечтаю о другом. Мне выдали паровой пистолет, я прошел подготовку. Уверен, мне по силам самому задержать любого грабителя — напугать, заломать и запереть в туалете. Вот тогда бы меня заметили!

Все ящики стола забиты книжками в мягких обложках, там вся серия про майора Громова. Вот настоящий человек. Мне нравится думать, что он реально существует. Он начинал, как я, — работал охранником. А в конце первой книги, когда он случайно помог президенту, его жизнь круто изменилась. Может, и у меня есть шанс.

***

Эту громоздкую штуковину в центре подвала я называю пирожковым автоматом. Кроме пирожков он делает два вида кофе, а на самом деле предназначен для чего-то другого. Длинный, хмурый очкарик, что приезжает каждую пятницу, ничего мне не объясняет и держит меня за кусок навоза. Под кожаным пальто у него белый халат.

Чтобы автомат выдал кофе или пирожок, надо завести пружинный механизм. Он тугой, я эту ручку тяжеленную двумя руками с трудом прокручиваю. Но чего не сделаешь ради дармовой еды.

Какая будет у пирожка начинка, будет ли молоко в кофе, заранее сказать невозможно, но это полбеды. Хуже всего то, что и то, и другое он выдает тебе в лучшем случае с десятой попытки, в основном, из него сыплются странные, бесполезные вещи — какие-то трубки, шестерни, железяки. Именно за ними по пятницам приезжает очкастый зануда в белом халате. Думаю, он надеется найти в этом хламе что-нибудь полезное для науки. При мне он, правда, еще ни разу не нашел ничего, что его бы заинтересовало. Он кривит лицо, брезгливо перебирает странные штуковины и уходит без всякого “до свиданья”.

Иногда, чтобы добыть себе кофе, я могу и час потратить. Потому что после каждой попытки надо все заново заводить. Впрочем, спешить мне некуда. Времени навалом.

***

Вот и в тот день, не без труда добыв себе кофе, я оставил его на столе, вернулся к автомату за пирожком, а когда вернулся, обнаружил, что стаканчик с кофе пропал.

Я все проверил — и дверь, и окошки, заглянул во все шары — никого. Тогда я решил, что у меня шестерня за пружину заехала — никакого кофе я себе не делал, только подумал, бывает. Вздохнул и пошел за новым, а когда вернулся с дымящимся стаканчиком в руке, то обнаружил, что пропал и пирожок. Вот это было совсем не смешно. Я заглянул под стол, обошел весь подвал, даже запертый туалет обыскал. Так никого и не найдя, сел за стол и стал внимательно изучать картинку в каждом из наблюдательных шаров.

Краем глаза я уловил какое-то движение. Прямо из бетонной стены высунулась рука, схватила стаканчик с кофе и втянулась обратно в стену. Я протер глаза. Выругался. Снова протер глаза. Стол был пуст, только мокрое колечко на том месте, где стоял стаканчик.

И вот тогда я проявил смекалку, достойную майора Громова. Сделав вид, что вовсе не удивлен, я отвернулся и пару минут рассматривал изображение в шарах. Потом пошел к автомату и за пятнадцать минут добыл новый пирожок в бумажном пенале. Положил его на край стола, достал из ящика книгу про майора Громова, отвернулся и сделал вид, будто читаю, незаметно следя за отражением пирожка в одном из хрустальных шаров. Шло время, я начал потихоньку насвистывать “Служили три охранника”. А когда странная рука появилась вновь, я дождался, пока ее пальцы сомкнутся на пирожке, и только тогда вцепился в нее. Рука пыталась вырваться, но я уперся ногами в пол и потянул. Из стены вывалилась девочка лет пятнадцати, худая и бледная, с выцветшими ленточками в волосах.

— Думаешь, самый умный? — хмуро спросила она, когда поняла, что попалась. — Я знала, что ты притворяешься. Кто вообще свистит, когда читает? Просто три дня не жрала, желудок в комок слипся, вот и не выдержала. Жалко тебе было булки?

Под глазами у нее были мешки, а щеки словно затянуло внутрь. Я застегнул наручник на ее запястье, потом на своем, молча протянул ей пирожок. Майор Громов тоже был великодушен с пойманными воришками.

— Твое имя? — спросил я.

— Давила.

— Врешь, нет такого имени.

— Появилось после того, как я раздавила шкрябла. Давила-раздавила, понимаешь? А зачем ты мою руку к своей приковал, дядь? Я тебе понравилась, что ли?

Если бы я в этот момент что-нибудь жевал, то подавился бы. Больше всего она напоминала птенца кукушера — взъерошенная, костлявая и дерганая.

— Ты забралась в охраняемое здание, — сказал я сурово, — задержу тебя до прихода полиции. Наручники, чтобы не сбежала. Попытаешься удрать — запру в туалете.

Давила пожала плечами.

— Мне-то все равно в какую стену нырять. Но имей ввиду — не отпустишь меня, придут шкряблы, разнесут тут все, да и тебя, дядь, могут покромсать за компанию.

— Угрожать бессмысленно, — процитировал я майора, — жду врагов с распростертыми кулаками.

Она ухмыльнулась, вид мой ее не впечатлял. Это было обидно, и я решил пока не трогать тревожную кнопку. Пугает меня своими подельниками, думает — струшу. Как бы не так! Вот задержу их и всем докажу...

— Дядь, ты дурак, — сказала Давила, — но булки у тебя вкусные. Есть еще?

Я отвел ее к пирожковому автомату, почему нет? Три раза заводил пружину, три раза автомат выплевывал какую-то дрянь, сочащуюся машинным маслом.

— Дай я, — наконец попросила Давила, — сейчас уже снег повалит.

— С потолка, что ли, посыплется? — фыркнул я. — Хочешь, покрути, только ты эту ручку даже с места не сдвинешь.

Но у нее получилось. С легкостью. Автомат загудел и выплюнул... керосиновую гранату с наполовину выдернутой чекой. Я охнул и отпрыгнул на три шага.

— Ерунда какая-то! — поморщилась Давила, и еще раз крутанула ручку. Выпал пирожок. Она радостно схватила его, чудом не задев гранату, а я, весь седой внутри, схватил эту дурищу и потащил прочь.

В воздухе крутились редкие снежинки. Одна из них обожгла мне нос.

— Очень горячие, — заметила Давила, — надо укрыться, сейчас как повалит, мало не покажется. Дай, я свою крышку вытащу.

— Какую крышку? Там граната! — я ткнул дрожащим пальцем в сторону пирожкового автомата. — Рванет же! Бежать надо!

— Думала, ты должен тут все охранять, — заметила Давила, — нельзя просто взять и бросить пост!

Я скрипнул зубами — она была права. Да и майор Громов так никогда бы не поступил. Правда, в отличие от меня, он умел обезвреживать гранаты. Я подвел ее к стене и тупо смотрел, как она засовывает руки и голову в бетон, вытаскивая на свет чугунную крышку от канализационного люка. Я и сам такую с трудом сдвину. А она взяла и подняла ее над головой на вытянутых руках, села на пол, скрестила ноги.

—Залезай, дядь, а то обгоришь.

Мы прятались под крышкой, вокруг шел горячий снег.

— Так всегда бывает перед тем, как появятся шкряблы, — объяснила Давила, — зря ты меня держишь, ушла бы себе спокойно, и нет проблем. А так, у тебя есть пятнадцать минут до того, как они придут.

— Что еще за шкряблы такие?! Твои подельники?

Она сплюнула.

— Дядя, ты дурак?! Слушай, никто не знает, кто такие шкряблы. Они появляются и уходят, если их не трогать, им на всех плевать, Но, если одного из них убьешь, — все, ты ходячий труп. Будут тебя преследовать, пока не прикончат. Уезжать, улетать бесполезно, они везде. Победить их нельзя, они, похоже, бесконечные. Там, где я жила, о них все знают, так что, когда я случайно одного раздавила, меня собирались выдать, чтобы у остальных проблем не было. Мне все равно было не помочь. Но мама с этим не согласилась, она умела делать сильное колдунство. И сделала так, что теперь в любой стене у меня есть каморка. Пока я внутри, шкряблам меня не найти.

К этому моменту снег лежал на бетонном полу тонким слоем, пыша жаром. И тут из него полезли... тени с клешнями. Тени из клешней. Сотни. Я заорал, выхватил пистолет, зажмурился и выпустил наугад всю обойму. Кто-то схватил меня за воротник и поволок. Когда меня рывком поставили на ноги, я открыл глаза.

Сейчас бы я здесь не поместился — живот бы не втиснулся. Но и тогда у меня было ощущение, что я застрял, как рыбка-бананка. Огляделся. Узкая щель, длиной метра полтора, шириной не более полуметра, желтая лампочка на шнуре, выцветшие обои с утятами, на полу погремушка и бутылочка с соской.

— Два года мне было, вот мама и наколдовала — игрушку и вечную бутылку с молочком, теперь уже не отменить... А ты, дядь, даешь — семь шкряблов подстрелил. Такого они не прощают. Придется тебе со мной. Будем путешествовать, в основном, прятаться и убегать, зато мир повидаешь, мельком и через щель. А что? В дирижаблях тоже есть стены, и в пароходах. Я даже пару раз в море купалась, нырнешь — и обратно, к пляжной кабинке. Надо только шустрить, пока шкряблы не обнаружили. Слушай, дядь, хорошо же, что мы теперь вдвоем, да?

Я застонал — вот они, мечты. За мной пришли, как за майором. Вот девочка, которую нужно спасти, вот те, кто ей угрожает, вот я, герой. Только этих, с клешнями, нельзя задержать. С ними ничего, ничего нельзя сделать!

Моя прежняя жизнь была скучна, я был никем. Все изменилось за какой-то час. Но что дальше? Перебежки от стены к стене? Несколько минут свободы до того, как на голову повалит горячий снег? Красть еду из чужих холодильников? Мне?

Последняя мысль была ужаснее всего.

— Дядь, ты чего? Плачешь? Тебе не нравится моя каморка? Или я? Думала, мы теперь...

Мне показалось, что она сейчас сама разревется. Я тряхнул головой.

— А эти... с клешнями, они... уйдут?

— Неа, они знают, что мы здесь. Могут год сидеть, им плевать. Это мы должны свалить потихоньку — короткими перебежками, из стены в стену.

Она провела рукой по обоям, так протирают запотевшее стекло, и под ее ладонью стена стала прозрачной. Сквозь нее был виден подвал, набитый копошащимися шкряблами так, что, если бы я вылез отсюда, мне пришлось бы идти в них по колено. Они облепили пирожковый автомат, как мухи варенье. Один из них прыгнул на лоток, я охнул и...

Граната рванула. Когда снаружи немного осела пыль, мы снова прильнули к нашему “окошку”. Взрыв уничтожил пирожковый автомат, разметал шкряблов по углам, опрокинул мой стол.

— Ух! — выдохнула Давила. — Ничего себе, все дохлые! Дядь, стартуем, пока новые не набежали, только сними “цепь любви”.

Пол был завален кусками штукатурки, битым кирпичом, покореженным металлом. Мы прошли через весь подвал, держась за руки. Перед тем, как шагнуть в стену, следом за Давилой, я зажмурился, и тут меня сильно толкнули в грудь.

Я сидел на полу, хлопал глазами и таращился на голову, торчащую из стены.

— Прости, дядь, — сказала Давила, — я тебя обманула. Шкряблов ты не убивал. Вообще ни разу не попал, ужасно стреляешь. Так что никакой охоты за тобой не будет. Живи, как жил... Просто мне бывает немного грустно одной, я и подумала, что мы... Вот только каморка маленькая, а у тебя... подмышки воняют. Так что, пока!

Она врала. Какая еще вонь — я всегда пользовался дезодорантом из рекламы. Он убирает любые запахи. Кроме того, когда она это говорила, ее лицо скривилось так, словно она собирается заплакать.

***

Меня, конечно, уволили. Не надо было рассказывать про шкряблов и Давилу. Но рекомендации дали, так что я быстро нашел другую работу. Вот уже больше десяти лет я охраняю склад цементного завода. Теперь в моем столе только сборники кроссвордов. Я бросил читать — мне никогда не стать майором Громовым, так стоит ли себя расстраивать? Я больше не хочу приключений.

Иногда я вспоминаю, каким мечтательным дураком был. Это и правда смешно. Настолько, что слезы капают в кофе.