Хроники времетрясения - Однажды я был старше, - говорит маленький мальчик, - и тогда ясно помнил, что когда-то на всей планете шло одно время, но с каждым годом я становлюсь моложе и возвращается столько событий, что подробности этих моих воспоминаний теряются в волнах других. Он прощается и сходит с конки перед кондитерской братьев Заливайте. Молчу до конечной, равнодушно гляжу в окно. Раньше я жил в центре, но от всех потрясений место внезапно стало окраиной. У меня в голове продолжает звучать голос мальчика: - В тот день в эпицентре зафиксировали провал на пять тысячелетий, нас же тряхнуло слегка - случился скачок всего на два века, но брешь постепенно заполнилась будущим. Прогуливаюсь по районному парку. Презирая светофоры красных цветов делоникса, в горящих аллеях машут крыльями воркующие птеродактили, старушки в тени рододендронов показывают друг другу снимки домашних стегозавров. Дома ждёт почтовый голубь от мамы, видеосообщение от папы. Папа на работе писал сочинение на тему "Как я провёл жизнь". Маму учили письму на глиняных табличках. Посылаю каждому телепатический ответ. Время стабилизировалось и ненадолго заработал телевизор: "Фракция неандертальцев в правительстве одержала уверенную победу над альянсом кроманьонцев". "Инопланетяне на главном рынке предлагают экзотические плоды с других звёзд, но картошку всё ещё не завезли". "Люди будущего подметают центральную площадь, которая была заасфальтирована завтра". Зашёл сосед в тоге и с опахалом. Рассказывает - у него сегодня была суббота второй день подряд. Надо же. Телевизор погас. Радио сквозь щелчки шепчет, как отличить - какой сегодня век, как сберечь своё время от распада и порчи. Смотрю из окна на проливной дождь переходящий в огненный. Извержение? Конец времени? Но разве его можно заметить, конец? Нет, мы его так и не заметим. Нас просто тряхнёт в очередной раз и мы перейдём в секунды, на тоненькой ниточке из которых маятником будут качаться годы чужих времён, пока чья-то рука не забудет завести настенный механизм работы неизвестного мастера, и тогда полёт кукушки над словом плавно перейдёт в музыку тишины забытого поля экспериментов. *********** В словоломнях и после Мохер Бакланыч Непригодный, осуждённный обществом мажордомов работать в словоломнях, провёл там три вечности. Его отправили по эстафетному этапу, закованного в кандалы равнодушия, на дряхлом осле презрения, в сопровождении книжных дел мастера, А через каждые сто метров газетных передовиц заново крестили, купая в помоях славы. Он пришёл последним в забеге, хотя считался фаворитом экс-королевы тайного голосования по внутренностям небесных поэм. Немедля по прибытии демон-искуситель выдернул гусиное перо из хвоста его гордости и напутствовал: - Вот тебе глагол и долби, Мохер, долби! И он долбил гранит спрессованных абзацев, давал уголёк рассыпчатых строк абсолюта, обогащал руду девственных листов наносных законов чистописания, только мелкая пыль букв поднималась над горными болотами словесных отбросов. А через три вечности он вернулся, хотя никто через такой срок не возвращался. Забытая легенда извозчиков макулатуры, Кавалер подвязанной челюсти. Теперь речь Мохера была настолько прозрачной, что никто не видел его в упор, кроме таких же чистых в своих фонемах полнословов. Они узнавали друг друга по тайным татуировкам на разбитом лбу, по явным наколкам на желчном пузыре. Они спускались в подвал потеряных олимпийцев и вспоминали тех, кого покрыл пепел внезапно извергнувшейся чести, засосали трясины здравой бессмыслицы, зыбучие пески случайной совести. С презрением наблюдая мелькание обнажённых секунд на сцене третьеразрядного бытия, они пили горький нектар эпитетов, а когда заканчивалась даже мелочь, не гнушались мутной сивухой метафор. Нагрузив души по самые отдушины, они внезапно замолкали, Но эхо междометий ещё долго носилось по опустевшим кувшинам законченных новелл. И в этой тишине Мохер ясно понимал, что если тебе и повезло уйти из словоломен, То словоломни всё равно никогда из тебя не уйдут Ни по эту сторону мысли Ни по ту. |