Владимир Орлов – автор, по праву признанный новым классиком русской литературы. Его романы «Альтист Данилов», «Аптекарь», «Шеврикука, или Любовь к привидению» составили своеобразный триптих, местом действия которого стала современная, конца ХХ века, Москва. Но город этот запечатлен писателем не «фотографически», хотя в произведениях этих, безусловно, немало точно схваченных картин московской жизни в целом и быта людей, для которых обитание в мегаполисе – повседневность с ее привычными заботами, хлопотами, радостями и печалями.

Москвичи в большинстве своем не задумываются о том, что за место для жизни определила им судьба, именно такими они и предстают перед читателем в романах Владимира Орлова; однако полет его фантазии с какого-то, порою едва уловимого, момента открывает за плотным покровом обыденности нечто удивительное, завораживающее, даже поэтическое, и в этих людях, и в этом городе. Писатель, опираясь на прием фантастики, создает мир, полный необычайных происшествий, значительных событий, выявляющих истинные ценности и саму сущность человеческого бытия, а кроме того, попутно, продолжает, вслед за многими отечественными писателями, творить столь притягательную «московскую мифологию», частью которой уже давно признана фигура Сергея Есенина.

Роман «Камергерский переулок», вышедший в свет в 2008 году, в определенном смысле продолжает данную линию в творчестве Владимира Орлова. Но в нем, по меткому замечанию Надежды Горловой, «Москва – не просто место действия романа Владимира Орлова, не фон и не декорация. Героиня. На этот раз – главная. У нее, Москвы, особые отношения с пространством и временем»[1].

Кроме того, в отличие от предшествующих романов «Камергерский переулок несет в себе мощное сатирическое начало, что указывает на его генетическую связь с гоголевской, щедринской и булгаковской прозой. Владимир Орлов беспощадно и изобретательно высмеивает современное телевидение с его стремлением из всего на свете сделать шоу, нуворишей с их безграничной страстью к приобретательству и кичливостью, политиков и чиновников с их духовной ущербностью и абсолютной беспринципностью, деятелей культуры и искусства с их удивительной для интеллигентного человека готовностью подчиниться любой конъюнктуре, «столичную тусовку» с ее бездумным прожиганием жизни и каким-то патологическим желанием выделиться, прославиться, любым, даже самым нелепым, способом.

Именно в рамках этой, сатирической, канвы романа, почти в самом его начале, в пятой главе, и появляется имя Сергея Есенина. Один из персонажей, Павел Степанович Каморзин, по профессии слесарь-сантехник, оказывается страстным почитателем таланта Сергея Есенина, но он не обычный читатель, он – энтузиаст-краевед: «…для дяди Паши Каморзина самое святое – Сергей Александрович Есенин. Каморзин собирал не только сочинения, но и всяческие воспоминания, заметочки даже и в пять строк о нем и местах, где Есенин бывал, где что-нибудь сотворил или натворил. И это «натворил» было есенинское, а, стало быть, для Павла Степановича – тоже святое. Во всяком случае – возвышенно-оправданное»[2. С. 42]. Но одна из связанных с поэтом легенд была особенно дорога герою.

Когда-то Каморзин услышал или вычитал где-то историю про то, как Сергей Есенин, собираясь навестить родные края, купил в подарок односельчанам целую бочку керосина, да по каким-то неведомым «творческим» причинам не повез ее в Константиново, бросил в приступе ярости или отчаяния из окна пятого этажа одного из доходных домов в Брюсовом переулке, где вроде бы проживал в тот момент: «То ли горевал он о своей судьбине, то ли складывал печальные строфы. Тогда все и случилось. < … > Сергей Александрович, гений, выкрикнул: «А-а-а! Пошла бы она на…!», подскочил к бочке, поднял ее и вышвырнул в распах окна»[2. С. 46].

Этузиаст-краевед много лет искал доказательства этой истории и однажды ему повезло: в подвале одного из домов, именно в Брюсовом переулке, в прошлом доходных, а в начале ХХI века ставших элитным жильем, герой обнаруживает искомое доказательство – старую, ржавую, расплющенную бочку из-под керосина: « Высвобожденная из-под тяжеленной (каслинского литья, что ли?) ванны железяка оказалась не просто мятой, а будто бы сначала проглаженной дорожным катком, и уж потом – и мятой, и проученной кувалдой. < … > – Вот, вот! Буквочки-то! …кинское керосиновое товарищество… И цифирки… один… девять… четы… четыре …кинское? Бакинское! 1924-й год! Все сходится! Сюда теперь свети! Ниже, ниже! И тут буквочки… Но будто бы ножом… Перочинным ножом скребли… «С» с точкой… И «Е» с точкой… И дальше – Конст… Константиново! Конечно, Константиново!»[2. С. 60 – 61].

На этом, казалось бы, история о бочке должна закончиться и затеряться среди множества других сюжетных линий романа, но целью автора вовсе не является выставить на посмешище наивного чудака-сантехника. Это только начало истории, являющейся частью отражения в кривом зеркале сатиры чудовищной ярмарки тщеславия в России рубежа ХХ – ХХI веков.

Вместо того чтобы поделиться своей находкой со специалистами в области исследования биографии и творчества С.А. Есенина (что обычно и делают «краеведы»), герой решает самостоятельно увековечить память поэта, превратив бочку в монумент и установив его… у себя на дачном участке среди грядок с чесноком и редиской. Более того, Каморзин совершенно в духе времени привлекает к этому делу власть в лице местных чиновников, один из которых торжественно открывает «мемориально-поэтический комплекс «Бочка Есенина» [2. С. 214] и вручает энтузиасту официальный документ: «Сертификат на владение объектом областного значения» [2. С. 214].

Однако и на этом история пресловутой «бочки Есенина» не завершается, абсурдность ситуации усиливается стремительно. На дачу Каморзина является вместе со спутниками-собутыльниками популярный в прошлом певец, а ныне продюсер и бизнесмен Константин Летунов, напоминающий сразу целый ряд совершенно реальных отечественных шоуменов: «У мемориала Летунов рухнул на колени, обнял бочку и принялся ее целовать. Чмокал и всхлипывал: «Сереженька! Не уберег ты себя, не уберег!..» < … > Приятели отодрали Летунова от бочки, с минуту он постоял в безмолвии, так и не сдвинув руки, по-прежнему раскинув их, словно приглашая природу, а может, и вселенную целиком приблизиться к нему и всплакнуть у него на груди» [2. С. 218 – 219].

Апофеозом же всего этого фарса становится подтверждение слухов о том, что некий богач предлагал за бочку шесть миллионов долларов. Олигарх Квашнин лично является на дачу Каморзина, да с такой свитой, что некоторые из действующих лиц подумали, будто сам президент прибыл взглянуть на новую достопримечательность: «Соломатин выпрямил спину, взор его стал граждански-ответственен. Эге, по бокам и карманам прошлепывали всех. И пояса общупывали, особенно у женщин. Как же не президент? Удивило лишь то, что не требовали документов, надо полагать, охранители долговременного покоя могли устанавливать уровень вредности или мелкости каждого мгновенными точечными взглядами» [2. С. 220]. Все присутствующие забывают даже о неприятном инциденте с театральным критиком Нечухаевым, раздобывшем где-то справку, подписанную, якобы, Луначарским, о том, что «Есенин бочку метал через Петровку из Богословского переулка» [2. С. 207], с помощью которой этот интриган и намеревался дискредитировать и сорвать торжественное открытие памятника.

Завершается же весь этот гротесковый эпизод совершенно по-щедрински: «Тихое обращение Сысолятина к божьей коровке вызвало треск, скрежет, громыхание, верчение есенинского мемориала, раздался взрыв, опрокинувший ближних к бочке гостей Каморзина на землю, траву, цветы, сама же бочка с визгом рванулась в небеса, превратилась в высях в точку и исчезла. Была тишина, и был крик или вой Павла Степановича, ставший стоном, потом – тоскливыми вздохами, а потом и снова тишиной» [2. С. 226]. И долго еще потерянный «…Павел Степанович Каморзин повторял с улыбкой блаженного, стараясь всех успокоить: «Она вернется! Она вернется! Это на время…»[2. С. 228]. И далее, на протяжении всего романа, кто-либо из персонажей вспоминает об улетевшей бочке и предлагает разного рода версии ее судьбы и ее влияния на те или иные события.

Корпус легенд, связанных с именем поэта, огромен, возможно, есть среди них и история о бочке, но, вероятнее всего, это целиком авторский вымысел, имеющий своей целью пародирование всяческих, столь модных в наше время, окололитературных мифов. Сбрасывал Сергей Есенин бочку с пятого этажа или нет, сомнительно, что это может помочь в осмыслении его творчества. Безусловно, Сергей Есенин не является в полном смысле настоящим персонажем романа, – это его мифологический двойник.

Конечно, велик соблазн, в том числе и в связи с линией «есенинской бочки», причислить «Камергерский переулок» к литературе постмодерна. Формально некоторые основания для такой точки зрения, безусловно, есть. Действительно, роман наполнен литературными аллюзиями и реминисценциями, в нем встречаются и прямые цитаты, порою нарушаются пространственно-временные и причинно-следственные связи (все, что связано с некоей аномалией, названной автором «Щелью»), да и вообще стихия фантасмагории пронизывает всю художественную ткань произведения.

И все же, по сути своей, это антипостмодернистский роман, представляющий собою развернутую и предельно детализированную пародию на идеологическую основу и практику адептов постмодерна при помощи специфических постмодернистских же приемов. А кроме того, это отчаянная сатира на современное российское общество в целом с его искаженной системой нравственных координат. Имя же Сергея Есенина подспудно связывается в романе с тоской по истинной жизни в ее естественности и искренности, а также с надеждой на настоящую литературу.

 

Список литературы:

 

1. Горлова, Н. Записки из Щели, или Бочка над Москвой [Текст] // Литературная газета. – 2009. 5 августа.

2. Орлов, В. Камергерский переулок [Текст]. – М.: Астрель: АСТ, 2008. – 542 с.

3. Скворцов, Л. Феномен прозы Владимира Орлова: стилистические заметки [Текст] // Литературная учеба. – № 5. – С. 112 – 125.