О том, что гуляет по белому свету народная мудрость, а с нею и пословица - «первый блин комом» - я в тот день даже не догадывался. «Тот день» – это первого сентября 1949 года. Время было тяжёлое, голодное, и ни один пацан не отказался бы подкрепиться блинами, даже если бы все они сваливались в желудок комом, без масла или сметаны. Но рассказ мой вовсе не о еде.

В этот тёплый ещё по-летнему день я, как и всякий семилетний мальчишка, должен был пойти в первый класс. Нас, то есть меня и мою старшую сестрёнку Юлю, мама готовила к школе основательно, задолго до прихода этого торжественного дня. Мне она пошила вельветовые штанишки с бретельками крест – на крест и манжетами под колено, синюю матроску с огромным белым воротником, а также купила новые чулочки и ботиночки. Матросский воротник был предметом моей гордости и не уступал по значимости новому портфелю. Сестрёнке же достались новое форменное платье, туфли, пионерский галстук и огромный зелёный бант. Она была на пять лет старше меня и шла уже в шестой класс. Школа наша была семилетней, занятия в классах проводились в две смены, и мы с Юлькой в составе своих классов были определены во вторую. Сестрёнке предстояло каждый день меня сопровождать до школы, сдавать на руки учительнице Ирине Павловне, и только потом бежать в свой класс. Занятия наши начинались днём, в половине второго. Я намылся, причесался и оделся во всё новенькое уже часов в одиннадцать. Родители и старший брат были на работе. В те времена никому и в голову не приходило отпрашиваться, чтобы отвести ребёнка в школу. Городок наш маленький, затеряться трудно, и школа была практически рядом. Каждая семья эти проблемы решала по своему, но, тем не менее, решала успешно. Короче, я с букетом хризантем и портфелем, где лежала пара тетрадок и потёртый, ещё Юлькин букварь (ей он достался от старшего брата), нетерпеливо прогуливался возле нашего дома. Неразлучный мой друг, щенок по имени Тобик, как и я томился в ожидании, когда же моя старшая сестра приведёт себя в соответствующий вид и повяжет все свои банты. Она явно не торопилась и уже тогда оттачивала чисто женское качество – умение опаздывать. Что мне оставалось? Я терпел, как терплю нечто подобное от жены всю свою жизнь.

В непосредственной близости от нашего двора строился небольшой, двухэтажный кирпичный дом. Кладка первого этажа была закончена, строители перешли ко второму, и там уже начали проявляться контуры оконных проёмов. В один из проёмов была установлена электромеханическая лебёдка – транспортёр. Сейчас таких уже нет, но в то время лебёдка была основой автоматизации любой стройки. По её ленте на уровень второго этажа с земли подавались раствор, кирпич, песок, доски и прочие строительные материалы. Выглядело это так: подъезжал самосвал, например с раствором, и выгружал раствор на помост. Затем пара рабочих лопатами набрасывали шлепки раствора на ленту, которая и поднимала их на второй этаж. И так любой груз. Кстати сказать, перекрытия на первом и втором этажах пока отсутствовали, и к лебёдке, вернее, под верхний её барабан, за верёвку по двум рельсам - брускам подкатывали здоровенный, литров на триста, деревянный ящик на колёсах. Нагрузив кирпичами, раствором или песком, рабочие откатывали его за ту же верёвку к производственным мосткам, то есть к месту непосредственной кладки всё по тем же двум брускам. «Коробка» дома была практически пуста до самого подвала. Для чего я всё это рассказываю? Сейчас узнаете.

Прогуливаясь в ожидании сестрёнки, я подошёл к помосту возле загрузочного барабана лебёдки и поставил на него портфель. Строители ушли обедать, но, по недосмотру, лебёдку не выключили, и она медленно, как бы нехотя, продолжала перекручивать транспортёрную ленту: вверх-вниз, вверх-вниз… Лента была пуста. И какая сила подтолкнула меня? Я поднял Тобика и поставил его в начало ленты, думая, что он тут же спрыгнет. Но тот прыгать не захотел и начал медленно отъезжать от меня. Тогда я испугался и потянулся к нему, желая схватить его и стащить вниз, но вместо этого сам, во весь рост, улёгся на ленту животом и поехал наверх. Мне показалось, что Тобик ехидно улыбнулся, затем пробежал по моей спине и спрыгнул на землю. А мне же ничего не оставалось, как продолжить движение, удобно поместив живот в выемку ленты и зажав в вытянутой руке букет хризантем. Длина транспортёра составляла метров пятнадцать, я находился в самом её начале, но спрыгнуть в сторону побоялся. Где-то на середине пути я начал задумываться – а что же дальше? Выбор был не так и велик: если наверху стоит телега, наполненная песком – то упасть с метровой высоты в песок - ерунда. Если телега с кирпичом – то похуже, но тоже ерунда. Вот если телега с раствором – совсем плохо. А что, если телеги и вовсе нет на месте? Лететь без парашюта в подвал как-то не хотелось, и я заорал благим матом. Но пришлось убедиться, что во время обеденного перерыва взрослые детей не спасают. Выскочившая из дома Юлька, увидев меня на ленте, тоже заорала и побежала к заветной красной кнопке. Но я уже медленно и обречённо переваливал через последний барабан и исчезал из поля зрения единственного очевидца, то есть моей родной сестрёнки, которая, хоть и с небольшим опозданием, но остановила монстра.

Телега, к счастью, была на месте, но, уже на мою беду, полна жидким цементным раствором. В него я и сваливался вниз головой, но каким-то чудом успел развернуться и упасть на бок. Потом встал на четвереньки, и оказалось, что раствор булькает почти у моего подбородка. Вылезти из ящика я не мог, подо мною были только два узких бруска, заменяющих рельсы, и зияющий провал, уходящий в темноту подвала. В это время по каким-то трапам и доскам на второй этаж поднялась Юлька. Она уже не орала и не ругалась, а решительно, раскорячившись на двух направляющих, начала двигаться ко мне. Зачем? Ни она, ни я не заметили верёвки, привязанной к телеге, за которую меня можно было бы запросто откатить от лебёдки к рабочим мосткам. Увы, но вместо меня в подвал полетела сестрёнка. Ей повезло, она, с высоты метров пять – шесть, упала на огромную кучу строительного песка, недавно набросанного в подвал. Только испугалась и коленку до крови ободрала. А меня уже вытаскивал из цемента прибежавший невесть откуда сторож, сопровождая процесс нецензурной лексикой. Он-то знал, что телегу можно катать туда – сюда за верёвку. Держа меня за ухо и за руку, стараясь ко мне не прикасаться, сторож сопроводил меня вниз и сдал теперь уже плачущей от боли Юльке и предателю Тобику.

Вам доводилось когда-нибудь видеть хризантемы, побывавшие в цементном растворе? Любопытнейший букетик, скажу я вам, похож на сказочного осьминога.

Далее у нас началась большая стирка. Прямо во дворе нашего дома, в огромном корыте, сестрёнка замачивала и отстирывала мои обновки от ещё не успевшего застыть цемента. Я, с бешеной скоростью, бегал с вёдрами на колонку за водой. Холодной, замечу, горячей водой в те времена частников не баловали. К моему великому удовольствию, вся одежда отстиралась, но безвозвратно погиб белый воротник матроски, он стал грязно-серым. Одежду развесили на верёвке, и она быстро подсыхала на солнышке. В школу, естественно, не пошли, не было смысла – уроки уже заканчивались, и мы стали поджидать с работы маму. Но сначала пришла не она. Раскрасневшаяся, как девчонка, примчалась моя учительница Ирина Павловна. Её насторожило наше отсутствие в школе, она поняла, что что-то случилось. А когда обо всём узнала, хохотала до самого прихода мамы. Мама, прослушав сбивчивый рассказ о наших злоключениях, тоже начала нервно посмеиваться, но между делом определила мне и Юльке по паре подзатыльников. Ну а отец… Он, как и я, не знал или попросту забыл, что первый блин всегда бывает комом, и поэтому применил ко мне не совсем педагогичный способ воспитания, уходящий корнями в народную мудрость… Естественно, после ухода Ирины Павловны. А мои, когда-то бывшие новенькими, ботинки достались «на зубок» Тобику, который так и не смог их разгрызть.