Мы подходим к острову Сими. Погода превосходная,

яхта

резво

бежит по спокойному Эгейскому морю. Светит солнце и настроение

соответствует всей этой благостной картине.

Идем мы с Родоса, где стояли сутки, можно сказать, прямо в центре города в

старом порту Мандраки, как важные господа. На такую роскошную стоянку

я не рассчитывал. Думал встать в новую марину, которая должна была быть

чуть в стороне от центра. Неясная информация о ней нашлась в интернете,

но при ближайшем рассмотрении марина оказалась недостроенной и не

функционирующей. Других подходящих стоянок вблизи не наблюдалось,

погода в тот момент была скверная – ветреная с дождем и облаками (что

само по себе редкость для Родоса и окрестностей), вот и направилось наше

судно в Мандраки. Место неожиданно нашлось, и, преодолевая боковой

ветер, мы благополучно пришвартовались.

Это было вчера, а сегодня солнце, штиль, легкая дымка над спокойной

водой. Бесполезные в таких условиях паруса убраны, лодка идет под

мотором. Впереди узкий живописный проход между, собственно, островом

Сими и прилегающим к нему небольшим островком. В качестве места

стоянки я наметил овальную бухту с узким горлом на юго-западе острова.

На карте она выглядит хорошо защищенной, но по опыту знаю, что защита

гарантирована только от волн. Как там будет с ветром, можно понять лишь

на месте. На острове есть городок Сими, кажется, он именно там, куда мы

идем, однако уточнять я не стал, тем более, что наши соседи по стоянке в

Родосе, предупредили: если хотите спокойной ночевки, встаньте где-нибудь

в стороне от города, в котором всю ночь идет шумное гульбище (особенно в

выходные). Будь, что будет – не город, так не город. Дикие бухты имеют,

правда, свои серьезные недостатки. Там приходится стоять на якоре на

некотором расстоянии от берега. Если, не дай бог, поднимется сильный

ветер – гляди в оба, хоть всю ночь! Может потащить якорь (а якоря здесь

на, как правило, поросшем травой дне держат плохо!), и оглянуться не

успеешь, как лодка окажется на мели или начнет биться о какой-нибудь

подводный камень на мелководье. Выход на берег на дикой стоянке

сопряжен с трудностями. Нужно спускать на воду тузик, ставить на него

подвесной мотор или грести веслами. Словом, высадка это целое

мероприятие. Правда, делать на берегу обычно нечего. Природа небольших

греческих островов скудна. Голые камни, поросшие жесткими колючими

низкорослыми растениями – вот обычно и все, что можно найти на твердой

земле. Зато покой и кристально чистая вода гарантированы. Я

предпочитаю большинство стоянок иметь цивилизованных, у причала, с

водой и электричеством с берега. Надежно, спокойно, есть куда сходить, на

что поглазеть, а то и докупить кое-чего из поистраченных припасов. А

вечерком можно еще и завалиться в таверну на хороший ужин с

морепродуктами и местным вином…

Мы входим в проливчик. Спутники мои неистово щелкают фотоаппаратами,

снимаясь на фоне чудесного вида. В общем, проход не так уж и мал. Судя

по карте в самом узком месте – полмили, а островок слева по борту даже

имеет собственное название : Сесклио. На морском просторе наше

восприятие часто промахивается с масштабом. Будь я, скажем, на Волге,

километровая ширина реки не показалась бы мне маленькой.

- Красота неописуемая! – восклицает Бури, стоя на носу и картинно

взмахивает рукой. Не спорю – красиво! Теперь доворачиваю направо вдоль

береговой линии Сими. Где-то тут чуть дальше в нагромождении скал

должен быть вход в бухту. Справа видим сначала несколько больших

живописных гротов в отвесных береговых скалах, затем каменная стена

приобретает удивительную фактуру. Потрескавшись довольно ровно в

горизонтальном и вертикальном направлениях, она становится подобной

грандиозной древней каменной кладке. Не верится, что это не творение

человека.

- Какая красота! – снова живо восхищается Бури. – Посмотри, посмотри!

Вон там скалы прямо, как у меня на родине!

Бури родом из Таджикистана. Здешние горы, конечно, слабоваты по

сравнению с Памиром, но все же это горы, не то, что в Москве. Как же им не

взбудоражить душу восточного поэта! На стене замечаем коз, беспечно

прыгающих на кручах.

За мыском вскоре открывается узкое горло входа в бухту. Тут действительно

довольно тесно – всего метров сто. На дальнем берегу бухты видим ряд

белых каменных домов с изящной колокольней посередине. Дома

трехэтажные длинные почти однотипные. Такими здесь бывают офисные

здания или гостиницы. Жилые дома все больше индивидуальные одно-двух

этажные, небольшие.

Я оставляю штурвал Жене (он будет упражняться в швартовке), а сам

начинаю внимательно осматривать бухту и берег. Увиденное несколько

озадачивает. Женя тоже выражает сомнение – туда ли мы попали? Вдоль

всего противоположного берега, метров на триста тянется бетонная

набережная с недвусмысленными вертикально торчащими стальными

скобами для швартовки малых судов, но там нет ни одной яхты! Лениво

покачиваются две-три маленькие моторки прогулочные и рыбацкие – и

все! Слева пара яхт на якорях чуть в стороне. Зачем, если столько места у

причала? Впрочем, замечено, что всегда найдутся любители поболтаться

ночь на якоре, даже, когда рядом имеется доступный пирс. Еще озадачивает

безлюдье. Обширная набережная пуста. Не видно, ни транспорта, ни

прибрежных лавочек. Странное место. Все же внушительность прибрежных

строений заставляет думать, что это город Сими. Возможно, просто еще

слишком рано. Яхты начнут собираться в бухте ближе к вечеру, на ночлег.

Радует глаз зелень на склоне, поднимающемся на заднем плане. Да, тут в

закрытой долине, прямо, лес! Редкость для этих островов!

Еще раз оглядываю необъятные просторы набережной. И это все мне?

Неужели? Надо решать, куда становиться. Ощущаю себя буридановым

ослом. Справа от набережной отходит основательный г-образный причал

для парома. От него лучше держаться подальше. Однажды на Аморгосе

среди ночи пришел паром и собрался положить якорь, как раз, на то место,

где стояла наша яхта. Хорошо, что мы уже не спали, поскольку дул дикий

ветер и наш собственный якорь упорно не хотел держать лодку. Увидеть

ночью спросонок такого оглушительно гудящего монстра, надвигающегося

на тебя со свисающим из клюза трехтонным якорем, готовым рухнуть с

десятиметровой высоты – не приведи господь! Слева на оконечности

набережной небольшой вспомогательный причал, выдающийся

прямоугольником метров на десять в акваторию, как расширенная часть

самой набережной. Сюда тоже наверняка кто-нибудь большой придет и

вздумает швартоваться, стоит только занять его место. Не такой, конечно,

большой как паром, но раза в два побольше нашей 45-футовой лодки.

Такой, как раз, тут поместится. Решаю встать метрах в десяти от

вспомогательного причала, кормой к берегу, как обычно. За брашпиль у

нас отвечает Дима, Женя рулит, я взираю на все капитанским взором и

руковожу процессом. Бури, как новичок, наслаждается зрелищем. Вот лодка

сбросила ход, развернулась и начала движение кормой вперед к

набережной. По моей команде Дима отдает якорь. Лязгает уходящая за борт

цепь. Кормовые концы готовы. Мы уже совсем близко. Женя включает

передний ход, затормаживая движение, и я прыгаю на бетонную твердь

берега с одним кормовым концом, который немедленно пропускаю через

скобу и кидаю назад Жене, после чего получаю от подоспевшего Димы

второй кормовой конец и креплю его с помощью другой скобы. Теперь

выровнять веревки, чуть подтянуть якорную цепь, и дело сделано. Корма

яхты замерла в метре от причала, двигатель выключен, все счастливы, все

отдыхают. Перед нами пустынная просторная набережная с изредка

прогуливающимися по ней кошками. Прямо напротив трехэтажное белое

здание с галереями вдоль всего фасада по всем трем этажам. Похоже на

гостиницу, но какое-то очень уж тихое. Вскоре выясняем, что это не город

Сими (о чем уже давно начали догадываться), а монастырь архангела

Михаила. В доме напротив есть маленький магазинчик, слева на пригорке –

пара таверн, а справа под колокольней – вход в сам монастырь. Там

маленький очень ухоженный внутренний дворик с мозаичным полом из

морской черно-белой гальки, пышные гроздья цветов, свисающих с веток

кустарника, лестница на галереи вдоль второго этажа, а на первом – аж,

два музея. Один – собрание даров, которые получал монастырь в разные

годы от разных посетителей и почитателей – оружие, чаши, резьба по

слоновой кости, древние книги и оклады икон. Другой – этнографический.

- Там есть местное монастырское вино? – настойчиво спрашивает Женя. –

Как нет? Какой же это монастырь, если здесь не делают вина? Зачем он

тогда нужен?

Вина, увы, нет! Есть винные кувшины разных калибров в этнографическом

музее, но они пусты уже много лет… Впрочем, жалобы эти чисто

символические - в наших трюмах еще полно родосского вина, запасенного

накануне. Монахов не видно, но разумная жизнь на острове все же

существует. В монастыре она наблюдается в музейной кассе, исправно

выдающей входные билеты в обмен на дензнаки свободно конвертируемой

валюты. Потом еще два-три человека, неизвестно откуда взявшихся

оказываются рядом с нами в музее. Присовокупим сюда и продавщицу

магазинчика.

Через некоторое время в горле бухты появляется еще одна лодка под

германским флагом. Она, недолго думая, швартуется к набережной в

двадцати метрах от нас с левого борта. Ура! Нас уже двое! Потом подходит

лодка с корпусом цвета морской волны под каким-то непонятным флагом и

становится справа от нас, ближе к малому причалу. Я помогаю им

швартоваться. Их на борту только двое – муж с женой. Довольно

распространенный вариант, когда люди, располагая некоторыми

средствами, продают дом и прочее имущество и переселяются семьей на

лодку, на которой и путешествуют в свое удовольствие.

Вскоре покой и тишина рушатся в мгновение ока. Под звон колоколов на

монастырской колокольне в бухте появляется большой пассажирский паром.

Две его открытые палубы сплошь усеяны людьми. Трудно поверить, что вся

толпа сейчас вывалит на берег, превратив это тихое место в туристический

муравейник. Тем не менее, так и случается. Набережная становится

неузнаваемой, кипящей бурной жизнью, наполненной фланирующими

визитерами. Кажется, эта толпа сейчас сметет и вытопчет монастырь с его

маленьким внутренний двориком. Однако проходит час, и паром поглощает

в свою утробы всех тех, кого он ранее срыгнул на берег, после чего

покидает бухту. Снова воцаряется патриархальное спокойствие вокруг. Все

же кое-какие крохи жизни остались на берегу.

Напротив нашей лодки на цоколь галереи первого этажа присели три

женщины. Кажется, ждут автобуса. Сюда, похоже, еще и автобус ходит.

Наверное, пару раз в сутки. Бури присел между ними и, выразительно

жестикулируя, ведет оживленный разговор. Не понятно только на каком

языке. Он не знает ни английского, ни греческого, а они вряд ли говорят на

русском, таджикском, фарси или арабском. Однако, судя по живой ответной

реакции слушателей, похоже, что это им не мешает. Одна из собеседниц

показывает ему на меня. Я снимаю их на видео, стоя на корме лодки. Бури

театральным жестом грозит мне пальцем.

Между тем погода как-то незаметно меняется. По-прежнему тихо, но небо

затягивает непроницаемым серым одеялом облаков. Впрочем, мы не

обращаем на это внимание. Нет зноя – и слава богу! Возле нашей лодки

появляется старичок с удочкой и пытается ловить рыбу. Делает он это как-

то небрежно, без вдохновения. Пару раз забросил, подождал, посмотрел на

поплавок, потом вытащил, еще раз забросил, положил удочку, а сам пошел

к дому, возле которого его ждала старушка. Словом «жили-были старик со

старухой у самого синего моря»… Потом они исчезли, а через некоторое

время подошла старушка и стала мне чего-то говорить по-гречески,

показывая на дом. Из всей речи понятным оказалось только слово

«телевизор» или «телевидение». Я был чем-то занят, поэтому только развел

руками - мол «не понимаю» - и продолжил свои занятия. А через несколько

минут Дима отправился искать место, куда бы пристроить наш мусор с

лодки. Обычно в таких местах, посещаемых яхтами, стоят контейнеры для

этой цели. А тут – ничего! Какие-то мусорные ящики мы обнаружили за

решеткой на замке. К ним не подберешься – частная собственность! Ну,

Дима как-то решил эту проблему без ущерба для местной экологии,

пристроив наш мусор в чужой частный, но доступный контейнер и

возвращался уже назад, когда на него напали упомянутые старики и

уволокли в дом. Вернулся он оттуда минут через пятнадцать. Оказывается,

они хотели, чтобы им настроили телевизор. Дом этот, как выяснилось, что-

то вроде туристических апартаментов, и старики занимали в нем один из

номеров на первом этаже. Телевизор здесь толком ничего принимать не

хотел. Кое-как Диме удалось настроить три-четыре программы.

Тем временем яхта под непонятным флагом, стоявшая по правому борту от

нас. Вдруг решает переставиться. Чем ей не понравилось это место - не

понятно, но она уходит к паромному причалу и становится бортом («лагом»

как у нас говорят) к длинной палочке буквы «г». Похоже, что там она

никому не помешает, поскольку паром, как мы видели, швартуется кормой к

короткой палочке этой буквы. Я некоторое время обдумываю их действия.

Перестановка – маневр довольно суетный, и для него должны быть

основания. И уж если кто-то из соседей его выполнил, то начинают мучать

сомнения: в чем смысл? Не надо ли и тебе сделать что-либо подобное?

Может ты не увидел какой-то потенциальной опасности или неудобства

выбранного места? Но ничего не придумывается. Немцы с лодки слева не

проявляют никакого беспокойства и ничего не предпринимают.

Близится вечер и, пока светло, мы отправляемся на «дальнюю» прогулку. За

монастырем тут есть еще одна улочка с частными домами. Тихо, никого нет.

За прозрачным решетчатым забором из толстой стальной проволоки -

лимонные деревья. На них ярко сияют плоды. Один опавший лимон лежит

возле самого забора. До него легко дотронуться, но не вытащить - не

проходит между жесткими прутьями стальной решетки. Бури ухитряется его

поднять на высоту забора и взять через верх. Шокирующая картина: доктор

технических наук, профессор только что украл лимон из чужого сада! Не

дал ему сгнить на хозяйской земле… Чего только не увидишь на отдыхе!

Выйти за пределы поселения нам не удается. Лес, что виден был с моря

остается не досягаемым. Кругом заборы, огораживающие участки земли, в

одном месте между ними уходит вверх по склону зигзагами узкая

асфальтированная дорога, как здесь принято, без обочин. Гулять по ней не

интересно. Вскоре мы возвращаемся на набережную, на которой встречаем

капитана немецкой яхты идущего с купания. Физиономия этого крепкого

средних лет мужика украшена живописным фингалом под левым глазом.

Похоже, у него на судне был бунт! В конце набережной обнаруживается за

очередным забором семейство коз, наверное, из тех, что мы видели утром на

подходе на скалах. Козел, отогнав от забора козу и козленка, требует с нас

дани. Беспардонность поведения этого алчного скота наводит меня на

мысль, что перед нами представитель местной власти… Люба с Галей

пытаются его задобрить, накормив здесь же сорванными листочками трав.

С моря подходит еще несколько парусных лодок и становятся на якорях

посреди акватории. Вместе с ними пришла здоровенная моторная яхта,

тоже бросившая якорь метрах в двухстах от набережной. Мы не спеша

возвращаемся на лодку, ужинаем, расположившись в кокпите. Немцы –

соседи решают ту же проблему по-своему. Они отправились всей командой

в таверну, что на возвышении в ста метрах от нас. Очень тихо, темнеет,

небо затянуто тучами. Насытившись, мы начинаем вечернюю культурную

программу на борту. Говоря проще – песни под гитару… и тут вдруг с моря

налетает первый порыв ветра. Наша лодка слегка мотнулась из стороны в

сторону. Все подняли головы, смотрят вокруг, а тут уже второй порыв

посильнее дернул яхту, и за ним началось – порыв за порывом, все сильнее

и сильнее. Наша лодка стоит надежно, только болтается из стороны в

сторону, а вот немецкую сразу начало разворачивать левым бортом к

бетонной набережной и наваливать кормой на причал – якорь не держит!

Мы (Я, Дима и Женя) выскочили на набережную и бросились спасать ее,

стараясь не дать ободрать борт и корму о бетон. Из таверны уже бежали

встревоженные немцы. Удерживать лодку на руках не очень получалось.

Якорь продолжал ползти с каждым порывом ветра. Лодка все больше и

больше подставляла ветру борт, в результате ветровое давление

усиливалось. Да и сам ветер крепчал. Было очевидно, что мы и вместе с уже

подоспевшей немецкой командой не справлялись. Капитан попытался

помогать двигателем, но ничего хорошего из этого уже не получалось. Он

уже не отталкивал лодку от берега, а тянул ее в сторону заодно с ветром.

Вскоре пластик корпуса заскрежетал по бетону. Видя, что с ветром не

справиться, немцы начали пытаться подкладывать кранцы (надувные

резиновые амортизаторы) между лодкой и причалом. Поначалу это мало

помогало, поскольку, во-первых, лодка скребла по бетону не относительно

плоским бортом, а углом, образованным бортом и транцем (задней

поверхностью корпуса). Под этот угол, ну никак нельзя было подложить

цилиндрический кранец. Он просто выскакивал, да еще была опасность его

порвать этим самым углом. Во-вторых, мешала форма вертикальной стенки

набережной. Она была не сплошной, а состоящей из тонких глубоких арок,

т.е. была сродни бублику, большая часть площади которого составляет

дырка. Кранец, вместо того, чтобы надежно встать в распор между бортом и

стенкой, все время норовил провалиться в дырку, предоставив краям

бетонной арки обдирать борт. Нельзя сказать, что такая конструкция

набережной полная глупость. Сделано это было для того, чтобы волна не

била в стенку, а мягко «проваливалась» внутрь. Однако в данной ситуации

радости от понимания замысла строителей было мало. Мы, между тем,

постоянно поглядывали на собственную яхту и вскоре поняли, что и там

обстановка становится угрожающей. Немецкая же лодка, все больше и

больше подтаскивая якорь, постепенно становилась лагом к причалу, что

давало надежду, в конце концов, зафиксировать ее в таком положении,

проложив таки кранцы между бортом и пирсом. Теперь наша помощь здесь

не была особо полезна, борт все равно уже ободран, зато настала пора

спасать собственное судно.

Яхту неистово трепали порывы усилившегося ветра и поднявшаяся в

закрытой акватории невысокая, но злобная волна. Ветер дул точно с носа из

дырки, соединяющей бухту с открытым морем. Якорь пока держал, хотя это

казалось странным. Купаясь днем, я видел, что дно здесь по большей части

поросло сорной травой, на которой якорь нашего типа по определению

держит плохо. В любом случае, надеяться на него нельзя (хотя очень

хочется). Надо предпринять что-то, для уменьшения нагрузки . Что? Ага,

мотор! Запустил дизель и включил передний ход на малых оборотах. Тяга

винта начала отталкивать нас от причала, кормовые швартовы напряглись.

От кормы до бетона около метра. И даже, когда лодку швыряет очередная

волна, расстояние существенно не сокращается. Хорошо! Что еще? Пока

следим за ситуацией. Кажется, я понял, почему сбежала отсюда лодка под

непонятным флагом и встала лагом к букве «Г». Они узнали о штормовом

предупреждении! А мы – нет. Раньше в греческих водах два раза в сутки на

служебном УКВ-канале «Олимпия Радио» передавала краткосрочный

прогноз погоды по всем районам Средиземного моря, но с прошлого года

эта практика прекращена. Решили, видимо, что все должны пользоваться

интернетом. А у нас его нет на борту, не позаботились! Вот и прозевали!

Может быть и те лодки, что встали на якорях посреди бухты, тоже сделали

это, готовясь к шквалу? Ветер не слабеет, пожалуй, наоборот. Лодка

неистово дергает швартовы, по очереди – то левый, то правый. И каждый

раз замирает сердце, готовясь услышать хлопок лопнувшей веревки или

треск выломанной утки. Однако пока держимся, и даже не заметно, чтобы

якорь полз. Тем не менее, ни спокойствия, ни уверенности. Смотрим на

вспомогательный причал, который у нас в двадцати метрах с правого борта.

Хочется встать к нему лагом и намертво привязаться, проложив кранцы

между ним и бортом. Там нет дурацких арок, стенка сплошная и можно

встать очень надежно безо всякого якоря. Можно, но не в такую погоду.

Перестановка сейчас крайне опасна. Только отвяжись от причала – мало не

покажется… Все же отправляю Диму и Гоар в таверну – выяснить, что это за

причал и можно ли к нему встать. Делаю это отчасти, чтобы хоть что-то

делать, отчасти на всякий случай – вдруг якорь перестанет держать и нас

начнет раскорячивать! Тогда хочешь – не хочешь, а перешвартовываться

придется. Минут через десять наши «разведчики» возвращаются и

сообщают, что ночью к этому причалу наверняка никто не придет, он

используется для небольшого грузового судна, которое привозит всякую

всячину в монастырь, магазин и таверну. При желании его можно смело

занять. Вот только желание, хоть и есть, но нейтрализуется сознанием

небезопасности маневра. Давно уже совсем стемнело, но нас освещают

уличные фонари на набережной. Тут начинаем замечать, что порывы ветра,

которые раньше набегали строго с носа, теперь заходят немного справа.

Сначала у меня рождается робкая надежда, что это признак ослабления

ветра и окончания шквала. Не верится, что так внезапно начавшийся

крепкий ветер будет дуть долго. Однако вскоре становится понятно, что

ветер, пожалуй, даже немного покрепчал. Лодка теперь на порывах

совершает сильные рывки носом влево. Это дополнительная нагрузка на

якорь. Беспокойство мое растет. Тут Диме приходит в голову хорошая идея.

Переставляться к причалу не стоит, но можно зацепиться за тумбу на нем

длинной веревкой! У нас, как раз, есть подходящий канат. Он довольно

тяжелый на такой длине, но мы справляемся. Дополнительное крепление

между носовой уткой правого борта и тумбой на краю причала очень

хорошо противостоит боковым порывам ветра. Лодка уже не так сильно

дергает якорную цепь, зато нещадно трещит веревка нового крепления.

Трещит, но держит…. Пока все. Чувство опасности понуждает к

сопротивлению, борьбе, непрерывному действию, но, по здравому

рассуждению, делать пока нечего, остается беспокойное ожидание. Тут

вдруг вспомнился анекдот про капитана, который велел боцману

развеселить команду перед попаданием в корабль торпеды, в связи с чем,

решил отправить Галю вниз в кают-компанию петь песни под гитару, что

она и делала добросовестно в течение, наверное, часа, пока не исчерпала

свой репертуар.

Тем временем, наблюдая за ситуацией, вижу, что лодки, стоявшие на якорях

(от них в ночи видны только огни), начинают ползать по акватории как

тараканы. Понятно – их якоря не держат. Так, что, даже, если они и

выбирали место, с учетом грядущего шторма, то ничего не выиграли. По

крайней мере, пока наше положение лучше. Однако гораздо более

неприятным оказалось другое: большая моторная яхта, стоявшая метрах в

двухстах прямо перед нами, начала вдруг заметно приближаться. И ее якорь

не держал. Частично освещенная палуба позволяла хорошо видеть, что там

происходит, а там не происходило ничего, т.е. никакого движения. Экипаж,

как минимум, не понимал, что случилось. «Хорошо, если только так, -

подумал я. - А если они там все спят трезвые или не очень?» и громко

скомандовал:

- Все женщины на берег!

Если этого монстра навалит на нас, мы будем раздавлены как яичная

скорлупа.

Собранная тихая Гоар поразила всех своим бесподобно рациональным

поведением. К этому моменту она сидела уже одетой, держала на коленях

непромокаемый пакет с личными документами и… вышивала.

Надо сказать, что высадка женщин на берег сама по себе была уже не

самым безопасным делом, хотя твердая земля находилась всего в метре от

нас. Как уже говорилось, корма болталась на волне и и резко дергала то

левый, то правый швартовы. Каждый такой рывок воспринимался как

сильный толчок, способный сбить с ног, человека, переступающего на

берег. Оказаться в воде между болтающимся транцем лодки и бетонным

пирсом вблизи от вращающегося и выбрасывающего струю воды винта, на

беспорядочной волне – перспектива не завидная. Между тем, Светлана с

документами и кошельком уже, было дело, некоторое время назад

перебиралась на берег от греха подальше. Правда, торчать на ветру под

открытым небом на набережной тоже оказалось не самым интересным

занятием. В результате довольно скоро она вернулась на борт.

К счастью высадка не понадобилась. В этот момент мы увидели, что на

палубе моторной яхты появились люди. Там заработал двигатель, застучал

брашпиль, выбирая якорную цепь, и через пять минут яхта ушла из бухты

штормовать в открытое море или искать более спокойное место для стоянки.

Ситуация стабилизировалась, но всем отправиться спать, конечно, было

нельзя. С другой стороны и торчать всей командой в кокпите ночь напролет

не имело смысла. Кто мог – должен был отдохнуть. Следовало установить

вахту. Договорились, что Дима сидит до двух часов, после чего я его меняю.

Потом меня меняет Женя.

Пора было пойти в каюту и лечь, но тут у транца нашей лодки появился

немецкий капитан с «визитом благодарности». Я перебрался к нему на

причал.

- Хотите мы поможем вам встать как мы? – спросил он, показывая на свою

лодку, пристроенную лагом к набережной.

- Спасибо, но мы пока достаточно безопасно стоим, – ответил я. –

Переставляться будет опаснее.

- Ну, тогда не выключайте двигатель! – предупредил он и подал мне руку

на прощанье. Мы обменялись крепким рукопожатием.

Итак, Женя и я пошли спать по своим каютам. Плюхнувшись не раздеваясь

на ложе, пытаюсь заснуть. Однако это совершенно невозможно, поскольку

каждые три – четыре секунды следует резкий толчок – лодка дергает один

из швартовых. Минут через десять такой скачки меня посетила мысль про

шпринги. Это дополнительные швартовы крест- накрест. С левой задней

утки направо на берег, а с правой, соответственно, налево. В результате

лодка должна утратить одну из двух степеней свободы. Если сейчас она

имела возможность болтаться вперед-назад и влево-вправо, то со

шпрингами - только вперед-назад. Я выбрался наружу и мы с Димой задали

шпринги, употребив для этого, найденную в рундуке, потрепанную

веревку. Снова попытался заснуть. Дерганье стало значительно менее

свирепым, вполне можно было бы спать даже, не смотря на гудение дизеля

за тонкой фанерной переборкой, если бы не общее взбудораженное

состояние. Максимум, что получалось вместо сна это какая-то мучительная

полудрема. Прошло некоторое время, и из этого состояния меня вывел

раздавшийся снаружи громкий хлопок. Я вылетел из каюты как пробка и на

трапе у главного люка столкнулся с Женей, который сделал тоже самое.

Оказалось - лопнул один из шпрингов. Веревка уже была драной, и тут не

выдержала. Опасности нет, да и восстановить шпринг – дело не хитрое.

После ремонта снова отправился спать, и поднялся теперь уже в два часа по

сигналу будильника. В кокпите меня встретил сонный, но спокойно

улыбающийся Дима. Похоже, за пять часов наша корма ни на сантиметр не

приблизилась к бетонной стенке. Якорь держал! Ветер стал ослабевать.

Порывы с заходами справа прекратились. Сменив Диму, я оценил

обстановку и заглушил дизель. Он «молотил» пять часов к ряду. Через час

ветер стал совсем умеренным и не представлял более никакой опасности.

Можно было отправляться спать с легким сердцем, что я и сделал…

Утром в семь часов перед отходом Женя успел сбегать оценить

повреждения, полученные немецкой яхтой. Они произвели на него

впечатление. Корма и борт были сильно ободраны. Мы запустили мотор,

отдали швартовы и начали поднимать якорь. Он сначала вообще не хотел

подниматься, потом, после значительных усилий с нашей стороны, все-таки

вышел и притащил на себе на поверхность солидные клочья хорошей

тяжелой глины. Скажите мне после этого, что Судьба не хранила нас! На

песчаном, поросшем сорной травой дне, на котором не удержался ни один

из якорей соседних лодок, мы чисто случайно угодили на глинистое место!

Чем-то мы приглянулись архангелу Михаилу, не иначе! Если случится быть

там в следующий раз, то явиться без подарка будет не удобно…