Продолжение повествования

 

После неудачной попытки поступить в Технологический институт, мне

всё же удаётся закрепиться в Государственной консерватории имени

Римского – Корсакова по специальности – баян. В последнее время я

питал особое пристрастие к технике и автоматике, и все мои мечты и

помыслы были связаны с возможностью углубить свои познания в этой

сфере человеческой деятельности через учёбу в технических вузах

нашей необъятной страны. Но, видимо, тогда моя воля ещё не

отличалась какой-то особенной целенаправленностью и жёсткостью,

что в конечном итоге и позволило моему деду убедить меня в выборе

музыкального образования.

- Ты пойми, дорогой мой внучек, - часто по вечерам горячо доказывал

мне дед. – Твоя техника и автоматика никуда от тебя не уйдут, а вот

свой музыкальный талант ты можешь погубить на корню. Да и потом,

подумай сам, зачем тебе надо было заканчивать музыкальную школу,

чтобы потом иногда под настроение наигрывать себе любимые

мелодии. Внучек, ты поступил правильно, что послушался меня, маму и

отца. Поверь мне, дорогой, что об этом никогда не пожалеешь, а

всегда будешь вспоминать нас добрыми и светлыми словами.

В общем-то, я уже смирился с решением семейного совета и исправно

посещаю консерваторию, где каждый день для меня открываются

новые возможности этого чудного народного инструмента.

За суетой повседневных дел и забот мы не замечаем скоротечности

времени. В консерватории я занимаюсь уже третий год и нахожу в этом

глубокое удовлетворение. По вечерам я по-прежнему с удовольствием

беседую со своим дедом о религии, о музыке, о смысле бытия и вообще

обо всём том, что так сильно волнует меня в мои двадцать лет.

***

Сегодня в консерватории какой-то особенный день. После завершения

третьего года обучения, моей группе предстоит выступить в

филармонии с отчётным концертом. До этого торжественного для меня

и моих товарищей дня было затрачено немало усилий, чтобы достойно

представить себя на предстоящем концерте и благополучно

продолжить своё обучение в консерватории. Руководитель и дирижёр

нашего сводного музыкального ансамбля – Рюмин Семён Маркович

требовательно стучит дирижёрской палочкой по пульту с нотами,

каждый раз обращая наше внимание на те, или иные нюансы нашего

отчётного концерта:

- Товарищи, будьте внимательны,- громко кричит он, - всё повторяем от

пятой цифры. Зайцев Иван, вы всё время стараетесь как-то выделиться

в ансамбле своими неистовыми и резкими аккордами. Не забывайте,

дорогой, что это нежное и трогательное произведение, и вы своим

баяном должны только слегка обозначать главную его тему.

На отчётном концерте в филармонии мы должны исполнить пятнадцать

произведений достаточно большой сложности, отличающиеся друг от

друга не только тематикой, но и формой исполнения. И вот сегодня,

после изнурительных и долгих подготовительных занятий, наша

музыкальная группа на автобусах направляется к зданию филармонии.

Я смотрю на радостные и возбуждённые лица своих сокурсников, и меня

охватывают волнение и гордость за них и за себя, и за то дело,

которому мы служим. Семён Маркович нас постоянно торопит и

одёргивает за любое, с его точки зрения, неправильное действие:

- Товарищи, вы не должны забывать, что находитесь не у себя в

консерватории, а в публичном месте, где вы просто обязаны приложить

максимум усилий, чтобы понравиться публике и комиссии. Смею

заметить, что до начала концерта остаётся всего двадцать минут.

Занимайте тихо свои места на сцене и осторожно проверяйте

настройку ваших инструментов.

Стараясь особо не греметь стульями, мы не спеша рассаживаемся по

своим местам, с волнением заглядывая в лицо Семёну Марковичу. До

начала концерта остаётся всего десять минут, и я спешу достать свой

тяжёлый баян из футляра. Очевидно, что торжественность обстановки

и всеобщее волнение всё же дают о себе знать, поскольку скользкий, в

перламутровом корпусе баян выскальзывает из моих рук и с грохотом

валится на сцену. В концертном зале филармонии сразу же воцаряется

какая-то противная тишина, а из-за кулис к нам на сцену выскакивает

директор филармонии с перекошенным от гнева лицом:

- Семён Маркович, что здесь у вас происходит, - быстро подходя к

дирижёру, зло шепчет директор, - что вы себе позволяете в такой

ответственный момент для вас. Через пять минут начало концерта, а вы

никак не можете утихомирить ваших подопечных. Смотрите у меня, -

бросая грозные взгляды на дирижёра, шепчет директор и тут же

исчезает за кулисами.

Я бережно поднимаю баян с пола, не смея поднять на Семёна

Марковича глаза, и тщательно осматриваю его на предмет каких-

нибудь необратимых повреждений. Но, слава Богу, на первый взгляд я

не нахожу ничего такого, что могло бы помешать нашему ансамблю

начать свою концертную деятельность. До смерти перепуганный Семён

Маркович трясущимися руками поправляет на шее бабочку и

ненавидящими глазами смотрит в мою сторону. Но, вот, наконец,

раздвигается занавес, и публика приветствует нас скромными

аплодисментами. Семён Маркович тремя пальцами берёт дирижёрскую

палочку и в зал начинают литься чарующие звуки народной музыки.

Мы уже исполняем шестое по счёту произведение. Семён Маркович весь

красный от напряжения, свободной рукой достаёт из кармана носовой

платок и незаметно вытирает с лица пот. И вот наступает пора

исполнить мне сольную партию на баяне. Дирижёр отмашкой палочки

делает мне знак для вступления моей партии, и я с воодушевлением

разворачиваю меха баяна. К моему великому удивлению, баян издаёт

какой-то противный хрюкающий звук и разваливается на две

половинки. От неожиданности происходящего Семён Маркович делает

шаг в сторону и с грохотом валится со своего дирижёрского пьедестала

на первый ряд балалаечников и домбристов. Моментально на сцене

воцаряется всеобщий хаос. В зале раздаются свистки и возмущённые

возгласы в наш адрес.

Не буду описывать всё то, что последовало за этими, для меня

трагическими, событиями, скажу только одно, что моя музыкальная

карьера на этом закончилась, и я благополучно был отчислен из стен

уже дорогой моему сердцу консерватории. Дед и мои родители очень

остро отреагировали на моё отлучение от музыкальной богемы, что

явилось причиной инфаркта у отца и инсульта у деда. Но не зря же

говорят в народе, что время лечит, и уже через месяц я горячо

обнимал, вышедших из больницы, отца и деда. Должен сказать, что все

эти тревожные для нашей семьи события произошли в перестроечное

для нашей страны время в начале девяностых годов, и мне было

чрезвычайно трудно подобрать для себя хоть какое-нибудь занятие. Я

тратил целые дни на поиски любой работы, которая бы смогла хоть как-

то разгрузить наш, и без того скудный, семейный бюджет. Но, везде и

всюду я получал лишь только отказ.

Вот и сегодня я бреду по мокрым от осеннего дождя улицам Питера, и

уже не ожидаю ничего хорошего от сегодняшнего дня. Тусклое

октябрьское Солнце немного золотит самые верхушки деревьев, ещё во

многих местах покрытых жёлтой и оранжевой листвой. Стая шумных

ворон проносится над моей головой, навевая на меня отчаяние и тоску.

Начинается противный моросящий дождь, и я моментально ныряю в

подземный переход у метро «Гостиный двор». Весь переход заставлен

многочисленными ларьками со всякой всячиной. Мимо меня постоянно

шныряют какие-то подозрительной внешности личности, предлагая мне

различные услуги и товары не первой свежести. К одному из ларьков

пристроилась какая-то девица с аккордеоном в руках и, судя по тому,

как часто зеваки просят её исполнить ту или иную мелодию, можно

было смело предположить, что эту девицу вполне устраивала её новая

роль. Я подошёл поближе к девушке, прислушиваясь к приятным звукам,

извлекаемым ею из аккордеона. Как в каком-то непонятном мне

оцепенении я стоял в толпе зевак и слушал нежные звуки мелодий,

которые сразу же вернули меня в ту уже далёкую страну счастья и

детства, и которая была потеряна мною безвозвратно. Да, я не ошибся,

передо мной стояла та самая милая девочка Анжелика из моего

далёкого детства, которая так покорила моё сердце своей красотой и

великолепной техникой игры на фортепиано. Я стоял и не верил своим

глазам. Закрыв глаза и несколько раз тряхнув головой, я вновь

посмотрел на девушку. Конечно, это, несомненно, была моя Анжелика,

но уже не та маленькая прекрасная фея из детства, вполне

современная для моего времени девица с распущенными по плечам

волосами и в джинсах. Девица в быстром темпе проиграла ещё

несколько мелодий и, аккуратно положив аккордеон в футляр,

принялась тщательно подсчитывать свой гонорар. Толпа зевак стала

быстро рассасываться, а я всё стоял и смотрел на девушку.

- Ну, и чего ты хочешь? – спокойно интересуется девица, пряча от меня

деньги в карман куртки. – Всё, дорогой, сегодня я уже ничего играть не

стану, я устала. Приходи завтра и наслаждайся музыкой, сколько

хочешь, - смеётся девушка, доставая из кармана сигарету.

- Анжелика, это ты, - только и могу выдавить из себя я.

- Ну да, а кто же ещё, - ничуть не смутившись, кидает в мою сторону

девушка. - Постой, постой, кого-то мне твоё лицо напоминает, -

затягиваясь сигаретой, быстро говорит девица.

- Да, Анжелика, это я – Иван, - подходя вплотную к девушке, еле

слышно шепчу я. – Никак не ожидал тебя здесь увидеть, да ещё и в

таком качестве.

- Ванька, да это ты что ли, - улыбается Анжелика, кидаясь мне на шею. -

Где же тебя, чертяка, так долго носило, не звонил, не показывался.

- Да вот, уж так всё получилось, - слабо оправдываюсь я, заглядывая в

глаза девушке. – Анжелика, так ты, что теперь здесь постоянно

подрабатываешь что ли, искренне удивляюсь я.

Анжелика медленно опускает руки и садится на пустой ящик из-под

фруктов.

- А что делать, Ваня, ты же сам прекрасно видишь, что творится в

стране, кому мы с нашими талантами нужны. Я уже давно

переквалифицировалась в аккордеонистки и вот теперь «зажигаю» в

этом переходе. А что, ты знаешь, Вань, ведь это не такой уж плохой

вариант для меня. Вот, например, за сегодня я «срубила» чистыми

семьсот рублей, да и завтра, думаю, что не меньше заработаю. Да

ладно, что это я всё о себе, да о себе. Давай рассказывай, чем ты

занимаешься и какие у тебя планы на ближайшую перспективу.

- А ты изменилась, Анжелика, - с болью в душе подумал я. – И я уже не с

тобой разговариваю, а с какой-то среднестатистической девицей –

неудачницей, которую так изрядно потрепала наша перестроечная

жизнь.

Сильно смутившись, как много лет назад, я тихо отвечаю ей:

- Ты знаешь, Анжелика, мне тоже нечем особо хвастаться. Можешь

считать меня неудачником по жизни. Где бы я ни был и чем бы не

занимался, то всегда в конечном итоге терпел полный крах.

- А чего так? - докуривая сигарету, интересуется Анжелика.

- Да я и сам толком не знаю, что со мной происходит. Судьба мне

постоянно ставит подножку, от которой потом я долго не могу прийти в

себя. Из консерватории меня благополучно отчислили за одну очень

обидную и неприятную историю в филармонии.

- Ванька, так это был ты? – заливчато хохочет Анжелика. – Ну, ты

просто герой. Об этом инциденте тогда говорил почти весь город. Это

же надо было такому случится. Ладно, не горюй, ты очень кстати

нарисовался именно сегодня и именно здесь, а посему, я предлагаю

тебе совместный бизнес. Да и мне будет как-то спокойно на этом

бойком месте, а то знаешь, какие-то ханыги постоянно наезжают на

меня с требованием поделиться. Как ты, Ванюха, на это смотришь?

Кстати, Вань, ты уже приобрёл себе новый баян или ещё нет?

- Приобрёл, конечно, - быстро отвечаю я, - но на родительские деньги и

вот теперь думаю, как им вернуть мой долг.

- Ничего, дорогой, обязательно вернёшь, - ободряюще хлопая рукой

меня по спине, смеётся Анжелика, - да и себе в карман тоже сможешь

что-то отложить. Ну, что, по рукам?

Я стоял перед Анжеликой – моей мечтой из детства и совершенно не

знал, что ей ответить.

- Ну, и долго ты будешь на меня пялиться и молчать, толкая меня в бок, с

нетерпением интересуется Анжелика. – А то я могу и передумать, ведь

тут ко мне и так всякая шпана примазывается со своими дудками.

- Хорошо, Анжелика, я согласен, - встрепенувшись, быстро отвечаю я и

пытаюсь обнять девушку.

- Ну, вот и хорошо, Ваня, - вновь смеётся Анжелика, слегка отстраняясь

от меня. – Завтра жду тебя в это же время и на этом месте. Не забудь

прихватить с собой баян и какой-нибудь ящик, чтобы не играть всё

время стоя. Ну, всё, пока!

Анжелика нежно целует меня в щёку и исчезает в толпе людей,

спешащих по своим делам. На следующий день я уже с утра дежурю в

подземном переходе, ожидая прихода Анжелики. Рядом со мной

развёртывается торговая жизнь. Многочисленные торговцы из южных

республик бывшего Союза, не спеша, развязывают свои грязные баулы,

извлекая из них дешёвый ширпотреб, на который даже и смотреть

тошно. Суетливые старушки быстро занимают свободные места,

выставляя впереди себя прямо на цементный пол перехода закатанные

в стеклянные банки грибы и прочее соленье. Гремя висячими замками,

открывают свои ларьки торговцы.

Грустными глазами я смотрю на всё это и никак не могу понять, почему

всё это происходит со мной, с моей многострадальной страной и с этими

людьми в подземном переходе, которые всеми силами души стараются

хоть как-то удержаться на плаву и не утонуть в этих серых и грозных

буднях северной столицы. Я достаю из футляра баян и начинаю тихо

подбирать мелодии из кинофильмов и сериалов. Занятый своим делом, я

совершенно не замечаю, как ко мне подходят двое парней в чёрных

кожаных куртках и со стрижкой на голове «под Котовского». Один из

парней кладёт свою широкую ладонь на мой баян и, ехидно ухмыляясь,

спрашивает:

- Ты кто такой и что тут делаешь? Да и потом я что-то раньше не

замечал тебя в наших краях.

Я аккуратно застёгиваю меха баяна на ремешок и осторожно отвечаю:

- А что, мужики, разве нельзя тут стоять, что, это место уже кем-то

куплено, да?

- Вот именно пацан, занято и стоять тебе здесь не положено, - сердито

косясь на меня, отвечает парень. – Давай, вали отсюда со своим

чемоданом, пока цел.

Я с удивлением смотрю на парней, пытаясь им что-то разъяснить, но тут

же краем глаза замечаю, что к нам со стороны метро быстро подходит

Анжелика.

- Ну, чего уставились на него, - наступая на парней, громко кричит

Анжелика, - это мой человек и с сегодняшнего дня он будет работать

со мной.

- А он, что у тебя немой, что ли, - засмеялся второй парень, сплёвывая

на грязный пол перехода, - сам за себя ответить не может? Ладно,

работайте пока, а там мы решим, что с вами делать.

Парни, смеясь и постоянно матерясь, скрываются в гуще народа.

- Ничего, ты ещё должен привыкнуть ко всему такому, что сейчас

шокирует тебя, - доставая из футляра аккордеон, серьёзно говорит мне

Анжелика.

Мы с Анжеликой уже полтора часа играем на своих инструментах, сея в

народ доброе, светлое и чистое, но судя по тому, как в большинстве

своём люди с равнодушным видом проходят мимо нас, я решаю сделать

маленький перерыв в нашем импровизированном публичном концерте,

чтобы подсчитать наш гонорар. Анжелика быстро собирает в ладонь

мелкие купюры и со вздохом сообщает:

- Что-то, Ванюха, сегодня совсем не прёт! Гляди, всего лишь двести

рублей с копейками. Я, бывало, за это время нарабатывала до пятисот

деревянных. Чувствуешь разницу?

- Слушай, Анжелика, а может нам сменить репертуар произведений,

попробовать играть классику? Я, например, знаю достаточно много

переложений Баха для баяна и ещё кое что, что может понравится

народу. Что ты на это скажешь?

Я не успеваю закончить свою мысль, как в переходе начинается какой-

то общий переполох. Старушки быстро прячут свои соленья и горшочки

с цветами в сумки и пакеты и стремительно устремляются к выходу на

Невский проспект.

- Чего это они, - искренне удивляюсь я, глядя на Анжелику, - кто это их

так напугал?

- Кто, кто, - огрызается на меня Анжелика, - будто ты не знаешь кто,

менты, конечно. Но ты ничего не бойся, у меня с ними есть

договорённость, и они нас не тронут, а вот всю эту разномастную

публику они могут основательно пошерстить.

В конце тоннеля я замечаю наряд милиции, который медленной

походкой направляется к нам.

- Ты, главное, ничего не говори, - шепчет мне на ухо Анжелика, - за

тебя буду говорить я. У меня с ними уже налажен контакт.

Трое милиционеров небрежной походкой приближаются к Анжелике.

Старший наряда – мордастый сержант, постоянно улыбаясь, берёт

Анжелику под руку и восклицает:

- Господа, хочу представить вам мою подземную примадонну Анжелику.

Если вы ещё не слушали произведения в её исполнении, то убедительно

советую вам сделать это немедленно. Такие таланты, господа,

пропадают ни весть где.

Милиционер переводит свой взгляд на меня и, тыкая мне в грудь

резиновой дубинкой, интересуется:

- Ну, а ты что за фрукт, что ты трёшься у первой леди подземки?

Я стою и хлопаю глазами, не зная, что и ответить этому развязному

сержанту.

- Это мой брат, - быстро вступает в разговор Анжелика, - и он немой.

Вот решила приобщить его к полезному для общества труду.

Судя по выражению лица сержанта, можно было с большой долей

уверенности сказать, что он не поверил ни одному слову Анжелики.

- Немой говоришь, - засмеялся сержант. –Что-то я тебя, голубчик,

раньше в этих краях

не видел. Как насчёт документов и прописки? – наступая на меня, зло

шепчет сержант, рукой отодвигая в сторону Анжелику.

- Серёга, ну чего ты привязался к парню, - всеми силами старается

защитить меня Анжелика и хватает за руку сержанта, - я же тебе

сказала, что он немой и мой брат.

Сержант резким движением отстраняет от себя девушку:

- Стой, где стоишь, малохольная,, не дёргайся.

Анжелика, вскрикнув, отлетает к противоположной стенке перехода и

медленно сползает по ней на пол.

- Ах ты, гад, - в ярости кричу я, хватая сержанта за погоны, - не смей

трогать мою девушку.

- Ну, вот видишь, примадонна, а говоришь, что он немой, с

удовлетворением отмечает сержант и с силой бьёт меня дубинкой по

голове.

Не помню, сколько прошло времени, но с трудом открыв глаза, я

обнаружил себя в каком-то тёмном и холодном помещении, по всей

видимости, без окон. Звякнул засов и, на пороге помещения

нарисовалась фигура милиционера:

- Ну что, очухался, давай выходи на воздух, нечего здесь

разлёживаться.

И только теперь до меня дошло, что я нахожусь в отделении милиции, и

ожидать чего-то хорошего от этого моего визита уже не приходится.

За столом сидел милиционер в форме старшего лейтенанта и что-то

писал на листе бумаги. Подняв на меня глаза, старший лейтенант

кивком головы предложил мне сесть.

- Итак, молодой человек, назовите вашу фамилию, имя, отчество, год

рождения и место проживания. Да и, кстати, не забудьте указать ваше

последнее место работы.

Я быстро изложил милиционеру все, требуемые им, сведения, попутно

задав ему встречный вопрос:

- Простите, товарищ старший лейтенант, а по какому праву вы

задерживаете меня, я, насколько мне известно, не давал вам никакого

повода для таких неправомерных действий в отношении моей личности.

Вы нарушаете конституцию страны, права человека, и вообще, я

требую адвоката.

Во время моего диалога офицер внимательно и с некоторой иронией

смотрел на ме-

ня, но, видимо, устав выслушивать мои горячие заявления, хлопнул

ладонью по столу.

- Хватит паясничать, гражданин Зайцев, вы прекрасно знаете, за что

вы задержаны.

- Очень бы хотелось знать, за что? – вставая со стула, быстро отвечаю

я.

- Садитесь, гражданин Зайцев, и давайте без фокусов, - закуривая

сигарету, спокойно отреагировал на мои слова милиционер. – Всё очень

просто, дорогой мой, вы соизволили напасть на работника

правоохранительных органов во время исполнения им своих служебных

обязанностей. Ну, что вы на это скажете?

- Простите, товарищ старший лейтенант, но это вышло совершенно

случайно, я просто защищал честь моей девушки.

- Это всё вы доложите прокурору на суде, а сейчас я вынужден

составить по всей форме протокол и направить его в прокуратуру.

- Я прекрасно понимаю, что дело начинает принимать серьёзный

оборот и поэтому, просительно скрестив руки на груди, я умоляющим

голосом прошу офицера:

- Товарищ старший лейтенант, мне никак нельзя в прокуратуру, у меня

больные дед и родители, они не вынесут этого и умрут. Я

готов публично извиниться перед товарищем сержантом. Ну, неужели,

так уж и ничего нельзя сделать?

- А срывать погоны у сержантов, разве вам позволительно? – ухмыляется

офицер, докуривая сигарету.

В полном изнеможении я падаю на стул и закрываю глаза, уже ни на

что не надеясь.

- Значит так, гражданин Зайцев, - после продолжительного молчания

вновь заговорил милиционер, - я вижу, что вы всё же ни какой-нибудь

там урка или мошенник, а человек, который волею судеб оказался не у

дел. А посему, я могу предложить вам иной вариант решения этой

довольно сложной ситуации.

- Я слушаю вас, - насторожился я.

- Вы же сами только что мне сказали, что в настоящий момент вы не у

дел и не знаете, чем вам заняться, - прямо смотря мне в глаза, жёстко

стал излагать офицер. – В качестве альтернативы у вас есть только два

пути: или идти к нам работать, или – Армия. Кстати, уважаемый, вы уже

давно достигли призывного возраста и пора вам отдать долг Родине.

Согласитесь, что «косить» от Армии – это аморально и гнусно. Я

надеюсь, что вы разделяете

со мной это мнение работников райвоенкоматов. Итак, голубчик, я жду

от вас решительного ответа и заметьте, что кроме вас у меня ещё

очень много неотложных дел, которыми я должен заниматься сейчас и

немедленно.

- Разрешите мне только позвонить своим родным, иначе они будут

волноваться и переживать. Я выбираю Армию, товарищ старший

лейтенант, у меня просто нет другого выхода, - устало опуская голову

на грудь, еле слышно шепчу я.

- Ну, вот и молодец, - как-то сразу повеселел офицер. - А то знаешь,

сколько у нас в стране уклонистов, просто море. А вот позвонить своим

родным или, скажем, письмо написать ты всегда успеешь, но уже из

другого места, которое тебе определят работники райвоенкомата.

Милиционер нажал на кнопку под крышкой стола, давая мне понять,

что разговор окончен. В комнату вошёл охранник и вопросительно

взглянул на офицера.

- Увести его и ждать моих распоряжений, - быстро отчеканил офицер,

пряча исписанный листок в сейфе.

 

***

 

Никогда не думал, что январь в этих краях будет таким холодным и

снегообильным. Я уже три месяца нахожусь в одной из танковых частей

под Омском. Наша часть расположилась в глухой тайге и чтобы

добраться до нас, необходимо затратить немало терпения и сил. Все

дороги, которые ведут к нашей части, представляют из себя сплошное

месиво из грязи, снега и сухого валежника. Только машины

специального назначения или сами танки могут добраться до нас. За

мою короткую жизнь мне ещё не приходилось видеть такого буйства

природы, как в этом заснеженном сибирском крае. Нашу часть со всех

сторон окружает сплошная тайга с её высоченными елями и кедрами.

Как ни странно, но сильные морозы здесь переносятся значительно

легче, чем в Санкт-Петербурге. В общем-то, это и понятно, потому как

до океанов и морей очень и очень далеко.

Я прошёл курс молодого бойца и теперь продолжаю свою службу,

находясь в учебке, где готовят меня на водителя-механика

современного танка Т-80. Конечно, в первые дни моего армейского

заточения, мне было очень тяжело осознавать, что кто-то вот так легко

и просто в одночасье может решить мою судьбу.

Написать письмо домой я смог только уже, находясь, в части. Только

через месяц я получил из дома, до смерти перепуганное и всё в пятнах

от слёз, письмо от родителей и деда. Мои родные были шокированы и

убиты моим внезапным исчезновением, самоуправством милиции и

райвоенкоматом. Но, как говорится – время лечит и уже через два

месяца я чувствовал себя на новом месте вполне сносно. Правда, вот

беспредела дедовщины мне всё же не удалось избежать. И эта

беспощадная к молодым солдатам машина неуставных отношений в

какой-то степени коснулась и меня.

Должен сказать, что старослужащие солдаты (деды, старики или

дембеля) чувствовали себя в нашей части вполне комфортно. Все

вопросы, связанные с дисциплиной и уставом, однозначно решались

сержантами, старшинами и прапорщиками. Офицеры части как-то

самоустранились от этого чрезвычайно важного для молодёжи

процесса.

Наш ротный командир – ещё бодрящийся пятидесятилетний майор

каждый раз на вечернем построении внушал нам «святые» истины:

- Товарищи бойцы, вы должны гордиться, что служите в

Краснознамённой танковой ди-

визии. Все свои гражданские замашки и привычки вы должны были

оставить за порогом части, чтобы они вас не отвлекали от выполнения

вами вашего гражданского долга – честно и с полной самоотдачей

служить Родине. Хочу прямо сказать, что наш командный состав за годы

существования нашей части выпустил в большой мир ни одну тысячу

крепких и мужественных парней, которым по зубам были любые задачи,

поставленные перед ними нашим командованием. Вы должны прилагать

максимум усилий, чтобы продолжить славные традиции нашей части.

- Товарищ майор, - подаю я голос из первого ряда шеренги, - а почему

старослужащие солдаты в столовой отнимают у нас мясо, постоянно

подсовывая нам куски жира? Мне кажется, товарищ майор, что это не

совсем справедливо, если вы говорите, что мы единый, сплочённый

коллектив. По всему выходит, что некоторые бойцы, вверенной вам

части, пользуются какими-то особыми привилегиями.

Было сразу заметно, что мой вопрос не совсем пришёлся по вкусу

ротному, потому как его лицо моментально пошло красными пятнами, а

на лбу выступила испарина.

- Фамилия? – тыкая в мою сторону пальцем, крикнул ротный.

- Рядовой Зайцев, товарищ майор, - быстро отвечаю я, вытягивая руки

по швам.

- Рядовой Зайцев, выйти на три шага из строя, - командует майор и

медленным шагом подходит ко мне.

- Так, рядовой Зайцев, а разве вам не знаком строевой устав, где

чёрным по белому написано, что прежде чем обратиться к

вышестоящему начальнику, необходимо попросить у него разрешение,

а уж потом лезть со своими вопросами. Да и потом, рядовой Зайцев, вы

прекрасно знаете, что все жалобы необходимо подавать по инстанции

от младшего к старшему. Так какого же чёрта вы нарушаете

субординацию, без разрешения обращаясь прямо ко мне, минуя

командира взвода и заместителя командира роты.

- Товарищ майор, разрешите объяснить ситуацию, - спокойно отвечаю

я, поворачивая голову в сторону офицера. – Так вот эти самые

командиры отделений и взводов и издеваются над нами, всякий раз

унижая нас молодых солдат в столовой и на других хозяйственных

работах.

 

- Молчать, - сильно багровея, уже кричит мне прямо в лицо ротный, - я

не давал вам права говорить, ещё слово и вы будете строго наказаны.

Вам это ясно?

- Так точно, товарищ майор, - спешу ответить я, но всё же продолжаю

говорить. - Товарищ майор, кто же, как не вы накажете этих людей,

которые нарушают дисциплинарный и строевой уставы и творят

беспредел в части.

Наконец, я умолкаю и испытующе смотрю на багровое от гнева лицо

майора.

- Три наряда в не очереди, - брызгая мне в лицо слюной и от

негодования топая ногами, рычит ротный. – Я научу тебя, сопляк,

уважать старших, - тряся перед моим носом указательным пальцем,

зловеще шепчет майор.

Честно говоря, мне уже совершенно всё равно, какое зло обещает

обрушить на мою светлую голову этот служака, и я слабо соглашаюсь:

- Есть три наряда в не очереди. Разрешите встать в строй, - по-

уставному и чётко выкрикиваю я.

- Становитесь, и советую вам, рядовой Зайцев, никогда не поднимать в

моём присутствии эту тему, - устало вытирая пот со лба, отвечает

ротный.

После вечерней поверки наша рота разбредается по своим койкам,

готовясь ко сну. Не знаю, но сегодня мне что-то совсем не спится и

вовсе не от того, что на меня нахлынула волна воспоминаний о той

былой спокойной и разменной жизни, в которой я любил своих родных,

друзей и близких и которые отвечали мне тем же.

В казарме дежурный по роте выключает свет, и я закрываю глаза,

стараясь хоть ненадолго заснуть. Мои мысли начинают путаться, и я

уже слабо отличаю сонные сюжеты от окружающей меня

действительности. Сквозь лёгкую дрёму я отчётливо чувствую, как кто-

то осторожно теребит меня за плечо, пытаясь разбудить. Я медленно

открываю глаза и вижу над собой склонённое лицо дежурного по роте:

- Слышь, молодой, тебя там старшина кличет, - тихо шепчет мне на ухо

сержант. – Давай одевайся и бегом в бытовку.

- Чего это ему приспичило, - недовольно бормочу сквозь сон я,

переворачиваясь на другой бок.

- Эй, салажонок, ты, что не понял, - уже достаточно ощутимо хлопает

меня по спине дежурный по роте. – Твоё дело – шестое, - сме-

 

ётся сержант, - главное быстро и чётко выполнить приказ, уразумел или

нет.

- Ладно, сейчас иду, - сонно потягиваюсь я, опуская ноги в сапоги.

Ещё пока ничего не понимая, я спокойно захожу в бытовку и чувствую,

как за моей спиной захлопывается дверь и с лязгом задвигается засов. В

глубине бытовки при свете тусклой лампочки я различаю стол, за

которым сидят знакомые мне сержанты – дембеля и старики. Из-за стола

встаёт старшина роты и делает широкий жест рукой, приглашая меня

присоединиться к их компании. Только теперь, внимательно

приглядевшись к столу, я замечаю на нём вполне гражданскую еду в

виде бутылки водки, пива, копчёной колбасы, сыра и чего-то из овощей

и фруктов. Я осторожно подхожу к столу и докладываю:

- Товарищ старшина, рядовой Зайцев по вашему приказанию прибыл.

Какие будут распоряжения?

Старшина берёт со стола свободный стакан и доверху наполняет его

водкой.

- Ну, что, рядовой Зайцев, как тебе служба в нашей части, - улыбается

старшина, дыша мне в лицо водочным перегаром.

 

- Спасибо, товарищ старшина, мне нравится эта часть и я горжусь, что

попал в неё служить, а не в какую-нибудь другую.

Старшина подаёт мне полный стакан водки и язвительно замечает:

- Так, значит всё же нравится, а мы все тут было подумали, что у тебя

возникли какие-то непонятки на этот счёт. Ну и хорошо, сынок, на,

выпей-ка водочки за наше здоровье и за твою безмятежную службу, да

и закуси, чем Бог послал.

Я дрожащей рукой принимаю от старшины стакан и маленькими

глотками, давясь и кашляя, начинаю опустошать его. Сидящие за

столом старики одобрительно кивают мне головой, как бы

психологически помогая мне в этом не простом для меня начинании.

Наконец, совершенно обалдев от крепкой и дешёвой водки, я, опуская

пустой стакан на стол и почти падаю на предложенный мне табурет.

- Молодец, - ободряюще хлопает меня по спине командир первого

взвода сержант Скворцов. – А вот теперь закуси и внимательно

выслушай нас. Ты не первый и не последний в нашей гвардейской части,

кто пытался здесь навести свои порядки. Ты, Иван пойми нас,

 

что не нами был когда-то заведёт этот механизм взаимоотношений

между вами, ещё не оперившимися цыплятами, и нами -

старослужащими бойцами. А посему, и не нам с тобой отменять этот

негласный военный устав. Я же вижу, что ты толковый парень из

интеллигентной семьи и в твоих же интересах вернуться домой живым,

здоровым и невредимым на радость твоим родителям и твоей подруге,

если она у тебя есть. Ну, что, улавливаешь мою мысль? - засмеялся

сержант.

- Улавливаю, - заплетающимся языком отвечаю я, надкусывая копчёную

колбасу. – Товарищ сержант, никак в толк себе не возьму, чего вы от

меня хотите? – криво в ответ улыбаюсь я. – Вы хотите, чтобы я закрыл

глаза на все те безобразия, что творятся в нашей части? Я так вас

понимаю?

- Нет, Иван, совсем не так, - как-то сразу посерьёзнел сержант. – Это

твоё дело, закрывать глаза или смотреть в оба, но мы хотим с тобой

заключить перемирие на время твоей службы в нашей части, -

вкрадчивым голосом заговорил сержант, наливая мне второй стакан

водки. – Ты пойми только одно, Иван, что твои рапорты и докладные

записки дальше дверей этой казармы никуда не уйдут, и ты совер-

шенно напрасно потратишь своё личное время, нервы и, в конечном

счёте, здоровье, добиваясь правды и справедливости. Не надо, дорогой,

со своим уставом лезть в чужой монастырь. Я надеюсь, что эта

народная мудрость тебе давно известна. Ну, так что, рядовой Зайцев,

чем нам ответишь?

Крепкая водка и царская закуска действуют на меня расслабляющее и,

протягивая руку за вторым стаканом, я всё же говорю:

- Никакого перемирия, мужики, не будет. Я высоконравственный

человек и привык, чтобы со мной соответствующим образом

обращались, а не как со скотиной. А вам, товарищ сержант, я советую

крепко подумать над вашим отвратительном поведением в

повседневной жизни роты. Вы нас совсем замордовали и втоптали в

грязь. Эта ваша бесконечная муштра и, кстати, совершенно не

оправданная и ненужная выводит нас всех из себя. Нет, мужики, - уже

почти ничего не соображая, кричу я, - вам не удастся подавить в нас

чувство самоуважения и гордости, и я надеюсь, что вы все, как один,

предстанете перед военным трибуналом в ответе за свои пакостные

дела.

 

- Ты что, пацан, несёшь? – хлопая кулаком меня по голове, - начинает

расходиться сержант. - Ты что же иуда, хочешь всех нас заложить?

- Да, он так ничего и не понял, - с грустью в лице спокойно заявляет

старшина. – Ну, что же придётся ему маленько вправить мозги, - глядя

на меня, улыбается старшина и делает знак сержантам.

Через мгновение я чувствую, как какая-то страшная сила наваливается

на меня, сбивая с ног. Не в силах уже что-то сказать или выкрикнуть, я

теряю сознание. Я окунаюсь в полную темноту, где слышу какие-то

странные голоса и стоны. Одновременно с этим я начинаю ощущать,

что с огромной скоростью лечу в каком-то тёмном тоннеле, в конце

которого я замечаю слабый свет. Мне становится страшно, и мысленно я

начинаю читать молитву «Отче наш». Мне кажется, что мой полёт в

чёрном тоннеле никогда не закончится, и я призываю на помощь всех

святых, которые только приходят мне в голову. Но, всё же бесконечный

тоннель кончается, и я вылетаю из него к ярчайшему свету. Я

машинально зажмуриваю глаза, не ожидая уже ничего хорошего, но

вдруг

 

совсем рядом с собой я слышу до боли знакомый мне голос:

- Не бойся, внучек, всё хорошо, открой глаза.

Я осторожно открываю глаза и вижу, что нахожусь на ярко освещённой

цветочной полянке. Навстречу мне, улыбаясь, идёт мой дорогой дед,

помахивая рукой в знак приветствия. Я с изумлением смотрю на своего

деда, не веря своим глазам, и слёзы радости стекают по моим щекам.

- Дедушка, дорогой ты мой человечек, где я и что со мной, - тихо шепчу

я, целуя руки деду. – Неужели, я умер и нахожусь уже в ином мире?

- Нет, Ванюша, ты жив и будешь жить ещё долго и счастливо.

- Дедушка, а почему ты мне так давно не пишешь, что с тобой, где ты,

или это я всё же вижу сон? – с изумлением оглядываясь по сторонам,

восклицаю я.

- Эх, милый мой внучек, теперь уже нет никакого смысла скрывать от

тебя всей правды. Вот уже как два месяца я покинул ваш земной мир и

отошл к Господу. Но это, Ванюша, совершенно не должно огорчать

тебя и тем более вводить тебя в уныние. Ты должен

пока знать только одно, что здесь я счастлив и меня окружают добрые

и чистые люди, многих из которых я знал на Земле.

- Дедушка, мне сейчас так тяжело, у меня всё валится из рук, я

постоянно попадаю в какие-то переделки, которым, как мне кажется,

нет конца. Дедушка, как мне дальше жить с такой кармой, и за что мне

уготована такая судьба?

- Ваня, при земной жизни мы унаследуем грехи наших родителей и

после их смерти должны жить гораздо лучше их, жить покаянно,

постоянно обращаясь к Богу и прося у него прощения за грехи,

совершённые нами и нашими родителями. А главное, Ваня, ты должен

со смирением относиться к тем испытаниям, которые даёт тебе при

жизни Господь. Ты не должен роптать и жаловаться Богу, что тебе

плохо. Ты должен воспринимать любые удары судьбы как должное и

активно двигаться по пути искоренения тех или иных причин, которые

способствовали возникновению проблем в твоей ещё только

начинающийся жизни.

От деда исходит какое-то лучезарное сияние, и его тихий голос

совершенно успокаивает меня.

-Ты просто обязан вернуться в земной мир продолжить своё духовное

преображение. Но, я хочу тебе сказать, что с этой минуты я постоянно

буду с тобой, и буду помогать тебе в самые трудные и опасные минуты

твоей жизни. Всё, дорогой, прощай!

После последних слов деда пространство вокруг меня как-то сузилось,

превратившись во всё тот же тёмный тоннель, в который какая-то

неведомая сила стала меня затягивать. Я упирался изо всех сил, крича в

пустое пространство, что у меня нет никакого желания возвращаться к

этой страшной действительности, которая меня окружала на Земле. В

моих ушах стоял страшный шум, звон и скрежет от каких-то невидимых

моему глазу механизмов, я закрыл глаза, не надеясь уже ни на что, и

приготовился к самому худшему. Очнулся я от того что кто-то слегка

ладошкой пошлёпывал меня по щекам. Я открыл глаза и увидел над

собой склонённую фигуру командира нашей роты. Медленно переведя

свой взгляд на стены помещения, в котором я находился, я понял, что

нахожусь в медсанбате на больничной койке, и что моё физическое

состояние оставляет желать лучшего.

- Ну, что, сынок, как ты? – сразу же обрадовался ротный. – А то мы,

было, подумали, что уже не сумеем откачать тебя. Ты уже три дня, как

находился в коме. Только благодаря нашему хирургу, который день и

ночь не отходил от твоей койки ты можешь сейчас вновь наслаждаться

жизнью, - засмеялся майор. – Ну,

что же ты молчишь, Ваня, как твоё самочувствие?

- Спасибо, товарищ майор, мне уже гораздо лучше, – тихим голосом

отвечаю я, пытаясь на локтях приподняться с койки.

- Лежи, лежи, Ваня, не надо тебе совершать резких движений, - быстро

произносит ротный. – Вот, я здесь тебе витаминчиков принёс: яблок,

апельсинов. Кушай и поправляйся!

- Товарищ майор, а что со мной случилось и почему я здесь? – сильно

напрягаясь, интересуюсь я. Почему я в медсанбате?

- Да, видимо, мои ребятки немного перестарались, доказывая тебе

святые истины из нашей сложной военной службы, - с грустью в глазах

отвечает мне майор. – Ну, ты уж прости этих парней, они явно

погорячились, пуская в ход свои кулаки. Кстати, они уже наказаны моей

властью и больше этого не повторится в нашей части, даю тебе

честное слово, сынок.

- Хотелось бы верить, товарищ майор, - слабо реагирую я на слова

ротного. – Да и потом я просто хотел сказать этим отморозкам, что

служить всё же надо по уставу, а не по понятиям, как у зеков.

- Это ты правильно говоришь, Ваня, но ты должен и их понять, что

люди, которые привыкли к определённому укладу жизни и службы, в

одночасье не могут перестроиться и брать под козырёк, ни весть

откуда свалившемуся на их голову, правдолюбцу и реформатору.

Должен сказать тебе, Ваня, что этот процесс очищения нашей Армии

от этого злого начала уже идёт. Но, ты должен помнить, чтобы сломать

эту машину несправедливости, зла и неуставных отношений,

понадобятся годы. Ну, ладно, об этом мы ещё с тобой поговорим, а

сейчас о главном, рядовой Зайцев, - уже другим тоном заговорил

ротный. – Я полагаю, что у вас, рядовой Зайцев, не будет никаких

претензий к тем военнослужащим, нанесшим вам такие увечья.

- Я пока ничего не знаю, - уклончиво отвечаю я, отворачивая лицо к

стенке.

- Да здесь и знать вам ничего не надо, - быстро произносит ротный. - На

днях в нашу часть прибывает министерская комиссия на предмет

дисциплины и боевой выучки бойцов нашего танкового дивизиона. Вы

же понимаете, рядовой Зайцев, что этот эпизод в вашей жизни ляжет

несмываемым пятном на нашей

гвардейской части, если вы надумаете подать рапорт по инстанции.

-А что мне остаётся делать, товарищ майор, если подопечные вам

бойцы чуть было не угробили меня?

- Я уже сказал вам, рядовой Зайцев, что ваши обидчики уже мной

строго наказаны, и совершенно не обязательно выносить сор из избы. Я

понятно излагаю, - уже недовольно глядя в мою сторону, с

раздражением отвечает ротный. - И учтите, я вовсе не предлагаю вам

никакой сделки, а просто хочу сказать, что вы сейчас у нас на хорошем

счету, а мы это ценим и приложим все усилия, чтобы вы с отличием

закончили курс учебки и были направлены для продолжения службы в

Ленинградский военный округ, как говорится, поближе к вашему

родному городу.

Я лежу на больничной койке и вспоминаю слова моего деда, сказанные

им при нашем духовном общении. Передо мной сидел уже достаточно

поживший на Земле пожилой мужчина, и по всему было видно, что все

его мысли сейчас сосредоточены на его личном благополучии и

благополучии его части, а не на моральном аспекте всего случившегося

со мной.

- Ну, так что, рядовой Зайцев, - нетерпеливо барабаня пальцами

правой руки по тумбочке, вновь обращается ко мне ротный. – Долго ли

мне ещё ждать от вас ответа?

- Хорошо, товарищ майор,- уже спокойно, не раздражаясь, отвечаю я, -

пусть будет так, как вы хотите. На всё воля Божья, я уже не хочу никого

осуждать и тем более писать какие-то бумаги на моих обидчиков. В

своё время они ответят перед Богом за то зло, которое они творили на

Земле.

- Да причём здесь ваш Бог, рядовой Зайцев, - смеётся ротный, с

удовлетворением хлопая рукой по крышке тумбочки. – До Бога далеко,

а я здесь – рядом с вами и всегда могу помочь вам в любом вопросе. Да и

потом, зачем вам, простите, как зайцу, прятаться за спину

высокостоящего начальства. Знаете, это как-то не хорошо. Вы бы

получше присмотрелись к вашим товарищам по роте, по взводу.

Согласитесь, что они тоже живые люди со своими мыслями, желаниями и

возможно проблемами. Не надо быть эгоистом в среде ваших

однополчан, а будьте полнокровным их товарищем.

- Ну, полнокровным товарищем, товарищ майор, уже вряд ли я для них

стану, посколь-

ку, эти звери немного освободили моё тело от излишеств крови, - плохо

шевеля губами, шепчу я. – Всё ясно, товарищ майор, можете быть

абсолютно спокойны, этот наш с вами секрет не выйдет из этих стен.

- Ну, вот и молодец, Зайцев, – улыбается в ответ ротный. – Давай

поправляйся, а то у нас на конец февраля намечаются ответственные

учения, куда будет включён и наш танковый дивизион. Надеюсь тебя

увидеть в первых рядах моих бойцов. Да, кстати, тут до меня дошли

слухи, что ты неплохо играешь на баяне. Это - правда, или народ

болтает лишнее?

- Да нет, товарищ майор, это - чистая правда, - с трудом выдавливаю я

из себя, - я в своё время учился в консерватории.

- Да ну! – искренне удивляется ротный, - так что же ты скрывал от нас

такую новость, сынок. Да мы же теперь в нашем военном округе по

художественной самодеятельности займём первое место. Я обещаю

после твоего выздоровления по этому случаю приобрести для тебя

пятирядный новенький баян с регистрами. Ну, всё, всё, вижу, что ты

устал, сынок. Отдыхай, набирайся сил и вновь вливайся в наш дружный

коллектив, - на прощание сжав мне

руку, быстро произносит ротный и скрывается за дверью.

В медсанбате я провалялся целый месяц, но возвратившись в роту, я

вдруг с удивлением обнаружил, что отношение ко мне со стороны

сержантов и старослужащих солдат резко изменилось. Как ни странно,

но я уже перестал быть предметом постоянных упрёков, замечаний и

оскорблений с их стороны, а, наоборот, как по мановению волшебной

палочки мои отношения с ними стали ровными и строго уставными. У

меня по вечерам появилось достаточно много свободного времени,

которое я зря не терял, разучивая на баяне всё новые и новые мелодии

и песни. Учебу, как мне и обещал ротный, я закончил с отличием, и

теперь мне оставалось только показать себя на ответственных учениях

на танковом полигоне. К учению были привлечены и иностранные

специалисты в качестве наблюдателей, которые с трибуны, наспех

построенной парнями из третьей роты, наблюдали за ходом учений.

Наш ротный и командир части стояли на трибуне в окружении

иностранных гостей, представителей министерства обороны и прессы.

Командир моего танка сержант Векшин Сергей нервно постукивал

кожаной перчаткой

по лобовой броне танка, каждый раз выспрашивая у нас о готовности

экипажа к учебному бою.

- Ванюха, как там у тебя, - поворачивая голову в мою сторону, строго

интересуется сержант, - смотри у меня, а то совсем недавно у тебя что-

то барахлило сцепление. Надеюсь, что сегодня ты меня не подведёшь.

- Да, что вы, товарищ сержант, - широко улыбаюсь я в ответ, -

российские танки самые надёжные и лучшие в мире.

- Ну, ну, рядовой Зайцев, смотрите в оба, а то нам не миновать плохой

оценки на учении. А вы все прекрасно знаете, что за всем этим

последует.

- Всё будет в самом лучшем виде, товарищ сержант, - смеюсь я, зажав в

кулаке дымящуюся сигарету.

- Рядовой Цыпин, доложите, как там у вас с боекомплектом?

- Товарищ сержант, - быстро отвечает заряжающий, - всё о,кей, прицел

проверил, снаряд в стволе.

- Хорошо, мужики, - закуривая сигарету, быстро отвечает сержант, -

только не расслабляться и ждать зелёной ракеты о начале уче-

ний. Так, всем ясна поставленная перед нами задача? – обводя нас

строгим взглядом, интересуется командир танка.

- Серёга, да сколько можно об одном и том же долдонить, - кладя руку

на плечо сержанту, восклицаю я. – Да всё мы отлично знаем – что? где?

и когда?

- Лишний раз не мешает вам напомнить о некоторых нюансах нашего

маршрута движения на учениях, - спокойно отвечает сержант,

затягиваясь сигаретой. – Вот у тебя, Ванюха, это первые в твоей жизни

учения, а у меня уже третьи по счёту, и я знаю, что говорю. На

учениях, тем более максимально приближенных к боевым, случается

всякое, которое может перечеркнуть всё то, что мы вдалбливали в ваши

головы на протяжении этих месяцев.

- Да ладно тебе, Серёга, - смеётся рядовой Цыпин, - у нас же

образцовый отличный экипаж и вряд ли может что-то такое произойти

из ряда вон выходящее. Не дрейфь, Серёга, ведь ты же наш командир и

легко справишься с любыми проблемами, которые, не дай Бог, возникнут

у нас.

- Так, всё, мужики, быстро по местам, - резко командует нам сержант, - с

командного пункта дали зелёную ракету.

Мы быстро занимаем свои штатные места в танке и готовимся к

выполнению любых приказов нашего командира.

- Вышка, вышка, я седьмой, к учебному бою готов, - чётко произнёс в

ларинги сержант, - разрешите начать движение.

После получения разрешающего приказа с вышки, сержант обращается

ко мне:

- Давай, Ванюха, получено добро, жми на газ. Сегодня мы должны

показать всем класс.

Я запускаю движок и нажимаю на сцепление. Тяжёлый танк, вздрогнув

всем корпусом и постоянно лязгая своими широкими гусеницами, с

небольшим ускорением двигается к намеченной цели. Через стекло

щели лобовой брони я вижу, как вслед за нами вперёд ринулись и

соседние танки, урча своими мощными двигателями. На полигоне нам

предстоит успешно преодолеть несколько препятствий и поразить с

первых же выстрелов несколько учебных целей и благополучно

вернуться назад.

Надо сказать, что погода в этот день нас не баловала. Валил густой

снег, из-за которого

я с большим трудом различал направление движения, да и мои ноги

начинали постепенно неметь от неудобной позы механика-водителя в

танке.

- Ванюха, будь внимателен, не сбейся с маршрута, - по связи передаёт

мне сержант, - а то видишь, что на дворе делается.

- Да вижу я, вижу, товарищ сержант, – недовольно ворчу я, пытаясь

хоть немного размять свои ноги в узком пространстве танка.

Наш экипаж успешно преодолевает все препятствия и поражает одну

за другой цели. Я слышу, как Серёга весело насвистывает всем уже

давно знакомую песню «Три танкиста», тем самым давая нам понять,

что наш экипаж одним из первых выполнил боевую задачу по

уничтожению условного противника.

На гостевой трибуне корреспондент журнала «Военное обозрение»

обращается к командиру части:

- Товарищ полковник, мы все просто поражены слаженной и чёткой

работой ваших танкистов. Многие из ваших танков на предельно

большой скорости преодолевали очень крупные и опасные препятствия,

не забывая при этом поражать учебные цели. Но мне как-то больше

всего понравился экипаж танка

под номером «07». Если это не является военной тайной, то сообщите

нашим читателям имена этих бравых парней.

Полковник, не спеша, поправив на голове форменную шапку, с

довольным видом отвечает:

- Это наш лучший экипаж, в состав которого входят: сержант Векшин,

механик-водитель Зайцев и заряжающий – рядовой Цыпин. Должен

заметить, господа, – полковник повернул голову в сторону иностранных

наблюдателей, - что это наша гордость и надежда. Кстати, все эти

военнослужащие являются отличниками боевой и политической

подготовки, активно участвуют в жизни моей части, а двое из них

являются активными участниками художественной самодеятельности.

В среде иностранных гостей слышатся восклицания и ободряющие

возгласы в адрес полковника и экипажа танка «07». Между тем, погода

на полигоне резко меняется, начинается метель, которая почти

полностью лишает меня видимости. Мои ноги уже окончательно

онемели от холода и от неудобной скрюченной позы в танке.

- Серёга, слышишь меня, - обращаюсь я к командиру танка, - куда нам

дальше двигать. Я что-то совсем потерял ориентировку.

- Всё нормально, механик, не паникуй, - успокаивает меня сержант, -

держись выбранного нами направления. Через десять минут мы уже

будем на исходных позициях и пожинать лавры славы.

- Не знаю, Серёга, что мы будем пожинать, но я уже что-то совсем не

чувствую своих конечностей, - слабо бормочу я, пытаясь ещё как-то

шевелить пальцами ног.

- Потерпи малость, Ваня, до цели уже совсем немного осталось, а там мы

с тобой по полной оторвёмся в баньке, - смеётся сержант.

Честно говоря, я уже в своё окошко ничего не вижу кроме сплошной

белой пелены, но выполняя приказ командира танка, я с утроенной

силой жму онемевшей ногой на газ. Танк от такого неуважительного

отношения к себе, грозно зарычав, всей массой ныряет вперёд.

- Эй, механик, - кричит мне по связи сержант, - ты что совсем очумел,

куда ты так рванул, сбавь немного обороты.

Я, уже ничего не соображая от холода и от почти полностью

онемевших ног, начинаю

лихорадочно сучить ногами, не понимая где газ, где тормоз, а где

сцепление.

- Механик, - уже со злобой в голосе кричит мне по связи сержант, - да

ты, что там, от радости победы совсем рассудок потерял? Что ты

творишь, немедленно останови танк или нам не миновать беды.

Но эти последние слова Серёги уже не долетают до моего слуха из-за

мощного рычания танка. Наш танк с огромной скоростью подлетает к

гостевой трибуне и правой гусеницей задевает её. Вся эта, наспех

построенная конструкция, моментально разваливается на несколько

частей. Весь командный состав части и приглашённые гости кубарем

скатываются с неё в глубокие сугробы. Наконец, мне удаётся

остановить танк недалеко от развалившейся трибуны, где в сугробах

копошатся, насмерть перепуганные, корреспонденты и приглашённые

гости.

- Ну, всё, рядовой Зайцев, - тихо говорит мне по связи командир танка,

открывая верхнюю крышку люка, - теперь уже точно нашему экипажу

не избежать «вселенской славы» со всеми вытекающими отсюда

последствиями. Экипажу построиться у боевой машины и

ждать распоряжения командира части, - с грустью в голосе командует

сержант.

Мы пулей вылетаем из танка и занимаем выжидательную позицию у

брони танка. Не спеша, отряхивая с себя снег, к нам медленной

походкой, с перекошенным от ярости лицом, направляется командир

части.

- Экипаж, смирно, - чётко командует сержант, - товарищ полковник,

экипаж вверенного мне танка успешно преодолел все препятствия и

вывел из строя все учебные цели.

Сержант делает шаг в сторону, открывая полковнику доступ к экипажу.

- Да уж, вижу, сержант, что вы не только вывели из строя учебные

цели, - яростно вращая глазами, грозно шипит на нас командир части.

- Но, товарищ полковник, - пытается оправдываться сержант, - резко

ухудшилась погода, началась сильная метель, и механику-водителю

стало трудно ориентироваться в сплошной белой пелене перед его

глазами.

- Молчать, - подскакивая к сержанту, во всё горло кричит полковник, -

вы мне сегодня за всё ответите. Вы мне сорвали важное мероприятие, к

которому мы так долго готови-

лись. Да и потом, в каком свете вы выставили меня перед иностранцами.

Этот безобразный случай моментально зафиксируют корреспонденты, и

мы станем посмешищем в глазах НАТО.

Полковник, смерив нас презрительным взглядом, продолжил:

- Сержант Векшин, я освобождаю вас от должности командира танка

«07» и лишаю вас сержантских погон. Они, похоже, слишком тяжелы

для ваших плеч.

- Есть, товарищ полковник, - опуская голову, тихо отвечает сержант.

- Ну, а вы, голубчики рядовые, извольте получить по десять суток

ареста без права получения очередного отпуска.

- Есть, товарищ полковник, – быстро хором кричим мы в ответ.

Через несколько дней, отсидев положенный срок на гауптвахте, мы с

рядовым Цыпиным возвращаемся в родную роту, не ожидая в

отношении себя уже никаких льгот и поблажек со стороны нашего

ротного. Нас сразу же, как настоящих героев, окружают бойцы, живо

интересуясь подробностями того злополучного дня. У меня совсем нет

настроения шутить на эту тему после всего случившегося,

и я незаметно отхожу от этой шумной компании в глубину казармы.

После вечерней поверки и команды «Отбой» я укладываюсь на свою

койку, и долго молюсь всем святым, чтобы судьба моя была ко мне более

благосклонна, оставляя мне хоть какую-то надежду на успешное

завершение моей службы. Незаметно для себя я засыпаю. Мне снится

мой родной город и дом, в котором я рос и приобретал от деда зачатки

религиозной мудрости. Мне снятся мои школьные друзья и товарищи, и

милая девочка Анжелика, которая в своё время так поразила моё

воображение своей красотой и прекрасной игрой на пианино. Я каким-

то невероятным усилием воли напрягаю свои мысли, желая вновь

увидеть своего деда, который в самые трудные моменты моей жизни

всегда приходил ко мне со своей добротой и мудростью. Вот и сейчас я

вижу, как по зелёной лужайке навстречу мне движется дорогой моему

сердцу человечек.

- Здравствуй, дорогой мой внучек, - тепло приветствует меня дед. – Что

случилось, дорогой, что тебя тревожит?

- Дедушка, как давно я тебя не видел, - тихо шепчу я, обнимая дорогого

мне человека.

– Ты знаешь, дедушка, что-то в последнее время у меня всё валится из

рук. На ответственных учениях я показал себя ни с лучшей стороны,

практически сорвав это важное мероприятие. Я уже не могу терпеть

всё это, мне так тяжело на душе, дедушка.

- Вот ты послушай, Ваня, что я тебе сейчас скажу. Прежде всего, тебе

надо уяснить, что такое наша жизнь – это школа, а всё, что нам

попускает Господь – скорби, искушения – это уроки, они необходимы,

чтобы выработать в себе терпение, смирение, избавиться от гордыни,

обиды. И Господь всегда попускает их нам, смотрит, как мы себя

поведём: обидимся или сохраним мир в душе. А почему нас обижают?

Значит, мы это заслужили, чем-то согрешили…

Я внимательно слушаю деда, и в моей душе разливается какая-то

удивительная благодать и радость. Дед смотрит на меня своим добрым

взглядом и машет мне рукой на прощание, а затем, повернувшись ко

мне спиной, вдруг громко говорит каким-то не своим грубым голосом:

- Рота, подъём! Выходи строиться!

Я смотрю на удаляющуюся фигуру деда и ничего не понимаю, но вдруг

какая-то неведомая сила швыряет меня в сторону, и я открываю глаза.

- Так, всё ясно, – быстро соображаю я, – это всего лишь сон.

В несколько отработанных приёмов я натягиваю на себя гимнастёрку и

штаны, не забывая ноги сунуть в сапоги. Так начинается наш обычный

армейский день, заполненный до краёв строевой подготовкой,

техническими занятиями, физической подготовкой и многочисленными

хозяйственными работами. Конечно

же, мне уже не приходится надеется на что-то приличное после

окончания учебки, и поэтому

в последние дни моего пребывания в гвардейской танковой части у

меня особенно плохое настроение.

Но приходит час, когда командир части на плацу зачитывает нам

приказ о продолжении нашей службы в боевых частях нашей

необъятной Родины:

- Товарищи танкисты, сегодня у вас особенный день. За эти месяцы

упорных занятий и тренировок вы прошли большой и достаточно

сложный путь возмужания от мальчишек до вполне зрелых и

мужественных парней, которым по плечу решать самые сложные задачи

на полях учебных сражений. Родина теперь вверяет вам грозное

оружие и надеется, что вы в других частях гордо пронесёте славу

нашей гвардейской части, которая из вас сделала настоящих, крепких

бойцов, не боящихся ничего и никого. Большинство из вас отвечает

всем тем качествам, о которых я только что говорил, за исключением

некоторых бойцов - танкистов, которые позорят нашу часть.

- Ну, это в мой огород камешки, - с тоской в душе мысленно отмечаю я.

Командир части продолжает читать приказ:

- Так вот, товарищи бойцы, сегодня мы направляем вас в другие

танковые части, где

вы в полной мере сможете показать себя только с самой лучшей

стороны. Вы прекрасно знаете, какое сейчас время и наша Родина

напрягает все силы, чтобы поддерживать в стране необходимый

порядок. Эти горячие точки вам хорошо известны и нет никакой нужды

вновь называть их. Только Армия в содружестве с правоохранительными

и специальными службами сможет навести порядок в стране. Поэтому,

товарищи танкисты, на высоком уровне принято решение

откомандировать часть военнослужащих из нашей части в Чечню.

Мною принято решение направить в эту горячую точку страны

подразделение майора Коршунова, поскольку, его рота за время

обучения достигла самых высоких результатов. Остальные четыре роты

направляются для прохождения дальнейшей службы в Ленинградский

военный округ. Командирам, названных мною подразделений, в течение

трёх дней укомплектовать личный состав всем необходимым и доложить

мне по всей форме строгой отчётности.

Я стою на плацу и отчётливо понимаю, что та самая хрустальная

пирамида благополучия и счастья, которую я мысленно по крупицам

собирал и лелеял в течение всей моей службы в учебке, прямо на моих

глазах рушится и рассыпается на множество осколков, которые своими

зазубренными острыми краями впиваются мне в сердце.

- Господи, - мысленно шепчу я, - да как же эту новость воспримут мои

родители, которым я уже и так подпортил здоровье своей непутёвой

жизнью.

Я продолжаю стоять на плацу, как в тумане, уже ничего не видя перед

собой и плохо соображая, что происходит вокруг.

- Эй, Зайцев, ты чего, - толкает меня в бок сержант Васин, - никак ты

сдрейфил?

- Сам ты сдрейфил, - слабо огрызаюсь я, поправляя на поясе ремень. –

Мне всё равно, где служить, только вот Ленинградский военный округ

мне как-то роднее. Я ведь сам из Питера и уже так давно не видел

своих друзей и родных.

- Ну, так это не ты один не видел своих родных, - смеётся сержант,

хлопая меня по спине. - Ничего, Зайцев, не пройдёт и года, и ты вновь

будешь прогуливаться по Невскому проспекту и кидать камешки с

Дворцового моста в Неву.

- Хотелось бы в это верить, - отворачиваясь от сержанта, сердито

бурчу я.

- Да ладно тебе, Ванька, - смеётся сержант, - мы же вернёмся из Чечни

героями, а девчонки, знаешь, как героев любят.

- Ну, да, со щитом или на щите, - вновь поворачиваясь к неугомонному

сержанту, тихо говорю я.

- Да брось ты это своё похоронное настроение, держи хвост

пистолетом и судьба тебе не раз преподнесёт приятные сюрпризы.

- Не знаю, товарищ сержант, по крайней мере, до сих пор она

преподносит мне только грустные сюрпризы.

- Да ну, - искренне удивляется сержант, - да ты бы нам по старой

дружбе немного рассказал бы о себе, - сразу оживляется сержант. –

Ладно, раз такое дело, Ваня, это дело нам сегодня не грех и отметить.

Сам понимаешь, что не каждый раз нам предоставляется такая

возможность за казённый счёт покуралесить по стране. Как ты на это

смотришь?

Мне уже совершенно всё равно и я одобрительно киваю головой в знак

согласия .

- Ну, вот и договорились, - вновь смеётся сержант. – Сегодня после

отбоя в два часа мы ждём тебя в бытовке.

- А если придёт проверяющий, – скромно интересуюсь я, - тогда нам

всем не избежать гауптвахты. А я уже на своей шкуре испытал все

прелести этого «гостиничного номера».

- Не дрейфь, Ваня, у нас уже давно всё налажено и всё под контролем,

– закуривая сигарету, шепчет мне на ухо сержант. – Все проверяющие

обычно приходят не позднее часа ночи, так что нам будут развязаны

руки на наше маленькое мероприятие. Да, и не забудь прихватить с

собой баян, сыграть нам что-нибудь душевное.

- Хорошо, товарищ сержант, договорились, – бросая недокуренную

сигарету в урну, быстро соглашаюсь я.

Сержант ещё стоял передо мной, пристально вглядываясь мне в глаза и

глубоко затягиваясь сигаретой.

- Да что ты всё заладил – сержант, да сержант, у меня, между прочим,

имя есть. На гражданке все меня Николаем кликали, - с гордым видом

замечает сержант.

- Хорошо, Коля, я обязательно буду в два часа у вас в бытовке, -

спокойно отвечаю я, подавая руку сержанту.

- Ну, вот это совсем другое дело, брат, ведь нам теперь держаться надо

друг за друга,

а в Чечне так особенно, правильно я толкую, Иван.

- Правильно, Коля, и дай нам Бог в своё время всем вернуться живыми и

здоровыми из этого беспокойного региона нашей страны.

- Ничего, ничего, брат, ещё как вернёмся, - смеётся сержант, крепко

пожимая мне руку.

 

***