Она была никому не нужна. Железная кровать в маленькой комнате, возле – табурет, на котором дочь оставляла немудрёные яства: похлёбки – ни похлёбки, каши – ни каши, кусочек хлеба и чай.

Дочь всегда куда-то торопилась. Оставляя еду, приговаривала: « Ты, мамочка, покушай. Вот я рядом с тобой поставила»

Фрося, так звали старушку, не видела лица дочери. Она вообще ничего не видела – диабет «съел» глаза. Всё вокруг было в сером тумане. Да, кстати сказать, может и видела она ещё маненько, да не разобрать: в комнате всегда царил полумрак – шторы не открывались ни днём, ни ночью.

- Ты иди, иди, лапушка, - сконфуженно отвечала прикованная к кровати маленькая, сухонькая, бывшая когда-то молодой и красивой, женщина. И дочь, вздохнув облегчённо, убегала по своим неотложным делам. А Фрося опять оставалась одна. Секунды казались минутами, минуты – часами, а дни превращались в бесконечность.

Иногда она впадала в забытьё, но, придя в себя, явственно ощущала, она всё также лежит, опять одна. Рядом на стуле еда. Есть не хочется. Зачем?

 

Иногда заглядывала соседка Верка. Тоже бабка, но боевая, ещё в теле. Она по дому всё делала сама. Правда рассказывали, что с недавних пор взяла в дом одинокую бабёнку – не вековать же одной дни и ночи. Муж помер, разбился на машине, (хороший был человек!)

Взяла, да вот беда – пьёт приживалка, да ещё про неё, Верку небылицы разные рассказывает.

По Веркиному характеру, выгнать бы эту «подружку», да только Верка её всё одно при себе держит. Потерпит, когда та пьяная придёт, поругает её потом. Да и, как сама случаем обмолвилась, жалко дуру. «Ну выгоню, куда она пойдёт? И я одна останусь. Да, в таком дому и при таком большом подворье как без помощи. Силы уж не те, что раньше были».

 

Посидев полчаса и рассказав всё и обо всех, Верка так утомила Фросю, которая уже привыкла к темноте и тишине.

- А как же ты в туалет ходишь? – Любопытствовала неугомонная соседка.

- Очень просто, - раздался голос за спиной. Это дочь во внеурочное время прибежала,- Дырку мы сделали в кровати. В сетке и в матрасе. Всё через дырку и попадает в тазик. Потом выносим.

Но бывалую Верку ничем не смутишь. Разглядывая немыслимую конструкцию, она накинулась на нерадивую дочь, - Что же ты! Кушать поставила и ушла. Всё стоит. Как же по твоему слепой человек сам поест!

- Что ты, Вера! И не хочу я ничего, - устало вступилась за дочку Фрося. Веки прикрыты, руки – неподвижно вдоль тела густо покрытого незаживающими язвами. Вечно гноящиеся раны источали зловоние.

 

- Ты зачем, красавица, над старостью так издеваешься? - Верка вся кипела от негодования, -

Может я и вредная, может не в своё дело лезу, но мать твоя, она же для тебя, поганки жила Замуж ни за кого не пошла, всё для доченьки. Неужто заслужила она всё это? За скотиной и то лучше ухаживают! Вы хоть поворачивайте её, там же пролежни, их лечить надо! –разгорячилась Верка. Но это уже на улице. Чтобы Фрося не слышала – жалко, она же всё понимает. Бог, послав такие тяжкие испытания, не отнял разум.

Махнув рукой, Верка быстро – быстро пошла по улице: как глухому сердцу рассказать про чужую боль!

 

Фрося угасала медленно. И по весне - угасла. Соседские старушки, как полагается, пришли навестить покойницу, ночь переночевать. Сидели молча, переглядывались: « Отмучилась, бедная!». От долгого сидения ныли суставы и урчало в животах.

Досидели до утра и пошли восвояси. Новая хозяйка им даже чаю не предложила. Вежливые соседки разошлись по домам, по дороге рассуждая о непонятной теперь жизни и человеческой тупости, жадности и неблагодарности.

Верка тоже не вытерпела:

- Не дай Бог таких сродсвенников! Мало того, что ухаживали через пень колоду, дак ещё и в чужом хоронить обрядили. Всё, что на покойнице, я отдала ей ещё до болезни. И платье, и платок, и обувь. Господи! Оборони мя, грешную,- вскинула она глаза к небу, истово перекрестясь три раза.

 

Хоронить Фросю увезли в ту деревню, где она раньше жила. А тут, соседкам даже поминки не справили. Старушки перешёптывались, перемывая косточки непутёвой дочери. Стреляли глазами по окнам осиротевшего дома, гадали, кто там теперь будет жить.

Через некоторое время застучали молотки: внук Фроси въехал в опустевший дом и стал наводить там свой порядок: побелка, покраска…Он вот-вот должен был забрать жену с первенцем из роддома. Мать тут же бегала, окрыленная, хлопотала.

Верка слышала, как она, вырывая сорняки в огороде, говорила соседке через забор:

- Мама у нас не вредная была, хорошая. И ушла вовремя. Знала, что сыночку с женой и ребёнком некуда будет податься, вот и освободила нас…

Убогая, она и не скрывала своего довольства.

 

О Фросе вскоре все забыли. Только звезда на воротах, да табличка о том, что здесь живёт участник Великой Отечественной войны, напоминала прохожим о её недолгом бытии на этой улице, в этом посёлке и в этой суетной жизни в частности.

Потом новый хозяин снёс старый забор и ворота и поставил новые: металл и камень.