ПРОШЛОЕ, КОТОРОЕ НЕ ПРОХОДИТ (2012)

 

Помню, было в школе такое понятие – «проходили»: проходили Пушкина, проходили Некрасова, проходили Чехова… Какой удивительно точный глагол для школьного обихода! Проходили! – то есть МИМО. Осторожно, двери закрываются, следующая станция 21 век. А все предыдущие – проехали, в лучшем случае глянув в окошко, мельком отметив пейзаж и название. А зачастую не только ничего не поняв и не взяв для себя, но, наоборот, вынеся из школьных стен стойкое отвращение к литературе. Во всяком случае, к той, которую прошли. Помню бытующее устойчивое мнение: интересным может быть только автор, которого не изучали (проходили – проехали – наехали и переехали, раздавив в лепешку) в школе. А нынешние старшеклассники вздыхают: «Булгаков? Скукоти-и-ища…» Бедный Михаил Афанасьевич, попал-таки в школьную программу! А ведь как мы его любили!

Писатели-современники, живущие ныне и мечтающие о славе классиков, молитесь, чтобы вас, не дай Бог, не сделали обязательными для изучения. Сердца и души грядущих поколений закроются для вас еще до того, как они научатся видеть и слышать.

Бог весть, почему так происходит. Виновата ли система образования? Или в психологии человека заложено отторжение всего обязательного и навязанного, как сопротивление чувству любви без свободы выбора?

Мне лично повезло, у меня была по литературе хорошая учительница. Мы проходили авторов легко, без нажима; и оттого после придавливания их сочинениями и экзаменами они постепенно распрямлялись, вставали в полный рост, начинали звучать в полный голос.

Но вот что интересно: до недавнего времени, пока я не начала ставить спектакли о писателях прошлого, их образы были для меня (даже для меня, знающей о писательском труде не понаслышке) – абсолютной абстракцией. Их произведения представлялись некоей данностью; их биографии – сюжетом с изначально предусмотренным финалом. А они сами – чуть ли не жителями других планет. И все это вместе – очень даже интересно, но к нам, ко мне лично, не имеет никакого отношения.

Я пишу здесь и сейчас, не знаю, что напишу завтра, не знаю, что из написанного вчера вдруг кому-то окажется нужным. Не знаю, куда меня приведут все рифмы, словосочетания, сюжеты; а они – ведут, они – живые. А иногда я их веду, спотыкающихся и капризничающих, как детишек перед воротами детского сада… стоп! Но ведь если мои слова – живые, то почему же ИХ, тех, кто писал какие-нибудь сто-двести лет назад, – нет? Только потому, что они сами уже не могут ни зачеркнуть, ни исправить ни одного слова из написанного?..

Чем больше углубляешься (не проходишь – не мимо) в биографию кого-либо из классиков, тем ярче и острее начинаешь чувствовать, что он (она) – совсем не на другой планете! Что бронзовые памятники и гипсовые бюсты, как плотные темные гардины на окнах, не пропускающие солнечный свет, не дают увидеть за хрестоматийными строками живые, болеющие души. И они, когда писали, не знали, что напишут завтра; и они не знали, к чему это приведет, и они – точно так же, как и мы (и живем, как пишем, и пишем, как живем), – любили, плакали, смеялись, боялись…

И оттого, что мы сделали из их живых душ «музейные экспонаты», так захотелось развернуть стрелку компаса – оживить музейные пространства; вернуть к жизни то, что по большому счету и не умирало. А только по нашей близорукости казалось неподвижным.

 

Все началось с Маяковского. Фантастический музей на Лубянке. Что ни уголок – готовая декорация. Да еще какая! К тому же Владимир Владимирович – одна из самых обезличенных фигур, ведь было время, когда его «насаждали, как картошку». И многие, даже тонкие и вдумчивые читатели знают только орущего лозунги поэтического «агитатора». И вот, в 2001 году, с благословения администрации музея и при поддержке благотворительного фонда «Фарватер», состоялась премьера спектакля «Он – сам». Много лет спустя в 2008 году мы поставим ещё один спектакль в музее этого поэта – «Машина Чудакова» по мотивам пьесы «Баня». Очень смешной спектакль, в конце которого хочется плакать – и зрителям, и актёрам.

После Маяковского был Высоцкий (январь 2002 года, спектакль «Мой Гамлет»). Открывалась выставка, посвященная 30-летию со дня премьеры «Гамлета» на Таганке. Высоцкий – Гамлет. До сих пор самим удивительно, как мы рискнули на таких высотах что-то еще импровизировать. Оживлять тут ничего не надо. Высоцкий нам еще слишком близок. Он живой на нашей памяти, он был при нашей жизни. Гамлет уже так далек, что успел неоднократно вернуться (ожить заново) в постановках талантливых режиссеров. Мы пытались, говоря о них, играть спектакль о себе. И не их приблизить к сегодняшнему зрителю, а себя (и зрителя) окунуть в вечное «быть иль не быть» и в такое, до боли насущное, «чуть помедленнее, кони!».

Летом 2002 года была Эдит Пиаф (спектакль «Радость начинается сегодня»). До ее музея в Париже доехать не просто. Но на два часа спектакля большие страсти маленького воробышка захватывали и зал и актеров. В каком-то смысле, после Маяковского и Высоцкого, это был отдых… Но снова мы играли не только о ней, но и о себе, обо всех, кто рядом с нами, обо всех, кто верит в свою звезду, в свой талант. Верит и, несмотря на все препятствия здесь и сейчас (и – всегда!) творит, и этим живет, этим выживает, и – побеждает.

В 2003 году прикоснулись к Цветаевой. В музее попросили не делать постановки по известным стихам, а обратить внимание на недавно, в 2000-м году, открытый архив, на записные книжки последних лет. Мы с радостью последовали этому совету. И так углубились в Цветаевские глубины, что спектакль «Морская тропа» получился для специалистов. Позже, в 2005 году, мы сделали вторую, точнее, первую, вводную часть – «Голос мой крылатый». Получился диптих.

И еще одна премьера (2004 г.) «О поэте говорят стихи» – о Сергее Есенине. Здесь снова на первый план вышла наша исходная принципиальная позиция: поэт – не в прошлом, позади, а – в настоящем, среди нас, а иногда, может быть, и в будущем – впереди… Мы выбрали драматургический ход, который позволял максимально приближать и смешивать времена: на сцене имитировалась съемка кинофильма. Действие спектакля происходило одновременно в настоящем, на съемочной площадке, и в начале 20-го века. По сюжету актер, который должен играть Есенина, на съемки не явился, и он точно так же, как и реальный Сергей Есенин, остается «за кадром». А «в кадре» и на сцене люди, которые поэта любят и ненавидят, которые хотят играть его роль, оказаться на его месте, которые им слепо восхищаются или совсем не принимают, ругают, осуждают, жалеют, удивляются… Конечно, звучат стихи. Но – не как строки, декламируемые с выражением, нет… Стихи – как способ речи, форма мысли. Листок в блокноте, просьба о помощи, укор, плач, сомнение… А романсы на стихи Сергея Есенина, которые пережили многие шлягеры, в спектакле заменяют текст от автора; они звучат вместо описаний, объяснений, дополнений.

 

А с 2006 года судьба тесно связала наш театр с музеем Михаила Булгакова. (При написании первой редакции этой статьи в 2005 году, этого никто не знал, но именно это имя «случайно» написалось в начале, как пример, кого любили мы и «проходят мимо» современные школьники. Ох уж эти, удивительные случайные совпадения!)

Как бы много работ не было за плечами, начиная новую тему, снова волнуешься, а получится ли на этот раз? Что получится? Как? При постановке первого спектакля из «Булгаковского репертуара» было откровенно страшно. В музее ни сцены, ни концертного зала, играть предстояло в тесных комнатах, в непосредственной близи от зрителя. «Два часа на крупном плане», – как позже скажет при просмотре одного из спектаклей знакомый кинокритик.

«Садовая, 10, далее – везде…» – наш первенец сотрудничества с музеем Булгакова, спектакль необычный и по странному мозаичному сценарию, и по приёму одновременной игры параллельно в двух комнатах. Даже билеты делятся на «красные мандаты» товарищам и «белые мандаты» господам. В мемориальной квартире в одно и то же время идут две версии одного спектакля: для товарищей остаётся загадкой, что же видят господа, ну а господам соответственно не узнать точки зрения товарищей.

Билеты на «Стремительный год, или Доктор Б.», вторую совместную работу (2007г.) также функциональны – они играют роль талонов на приём к врачу. В тот вечер, когда в музее идёт этот спектакль, «Нехорошая квартира» превращается в больницу, памятуя о тесной связи Михаила Афанасьевича с медициной.

Сцены из самого известно булгаковского романа «Мастер и Маргарита» оживают в спектакле «Вещица» (2008г.) – без претензии на инсценировку всего произведения знакомые персонажи создают фантастическую атмосферу, в которой каждый находит что-то своё.

И во всех трёх спектаклях Булгаков – всё, что угодно, только не памятник! Наши режиссёрские страхи оказались безосновательны: Михаил Булгаков принял наш «КомедиантЪ» под своё крыло. Три спектакля идут… тьфу, тьфу, тьфу с неизменным успехом. И до такой степени, что руководство музея даже разрешает театру в параллель с булгаковским репертуаром осуществлять проекты «Театр с листа», «Театр малых форм», «Автор плюс Актёр» и другие эксперименты.

Сложнее других дался нам спектакль «Больше, чем театр!» (2009г.) о К.С.Станиславском – в проекте музея общественных инициатив центра «Социальное партнёрство». Здесь мало было оживить автора знаменитой системы, о которой, как оказалось, знают гораздо меньше, чем мы предполагали, но нужно было ещё отразить гражданскую позицию и общественную деятельность Константина Сергеевича. «Гражданская позиция», «общественная деятельность» – понятия и вовсе затёртые советским образованием до стойких негативных шаблонов. Сходная проблема стояла и в спектакле «Подвижники нужны, как солнце» об А.П.Чехове. Последние две работы интересны ещё и тем, что по замыслу авторов проекта после спектакля актёры общаются со зрителями за круглым столом.

С 2001 года – десять лет, срок немалый… «Умные» люди, научившись выживать в безумном мире, зарабатывают деньги; ездят по миру, развлекаются, покупают недвижимость… А маленький театрик с простым названием «КомедиантЪ» оживляет памятники… Признаться, иногда это кажется глупым никчемным занятием... Но зрители снова и снова говорят: «Захотелось перечитать… Чехова, Маяковского, Булгакова…», «А вот он оказывается, какой…», «А проблемы то у них там были те же, что и у нас здесь»… Ну и утешаешь себя, что не зря прожиты эти десять лет, хотя ни материальных накоплений, ни официальных наград, – никаких внешних признаков благополучия, лишь признание зрителей и, может быть… благодарность классиков, оттуда с той стороны бытия, ведь для искусства, как и для Бога мёртвых нет, есть только живые.

И прошлое не проходит бесследно, и мы его не проходим мимо… В любом пространстве, литературном или театральном, может состояться встреча, где прошлое, вглядываясь в будущее, придаёт настоящему его истинный вкус (смысл?).