ВСТРЕЧА

В назначенное время к заранее определенному месту первым изо всех обещавших собраться на встречу пришел Николай. Словно, таким образом подтверждая мысль восточного мудреца, что в течение жизни характер не изменяется. В самом деле, Родин еще в вузе отличался особенным педантизмом, обстоятельностью, аккуратностью, в общем, целым комплексом положительных свойств. Собственно, многим казалось, что это именно он проявил инициативу и затеял не всем желанную встречу, хотя, в конце концов, собрались — из тех кто отозвался и кого ожидали — практически все.

Вскоре за ним почти в полном составе подтянулись наши поблекшие девушки, а следом и погрузневшие парни, еще оставшиеся в городе, где некогда прошла наша золотая студенческая пора. В общем, когда понемногу собрались возле изрядно пошарпанного института и стали считать, оказалось, что за исключением тех, кто навсегда выбыл из строя и тех, кто жил совсем далеко, не пришел только Егоров. Хотя на это никто особенно не рассчитывал: как-никак он теперь сенатор и губернатор, остальным не чета...

Зато из дальнего сурового края неожиданно добрался до их города Ващенко, которого даже не ждали, поскольку он по слухам тоже стал крупным начальником, депутатом, почти олигархом, был постоянно с охраной и часто наведывался в столицу, промышляя в Охотном ряду... Согласитесь, что люди в такой «весовой» категории чаще всего народ занятой, прагматичный, к сантиментам не склонный, тем паче в наше суровое время, когда руководителю масс следует быть начеку, поскольку каждый норовит что-то оттяпать, приватизировать, «срубить», проще говоря, утащить... Правда, о самом Ващенко тоже однажды пронеслись скверные слухи, будто то ли его подставили, то ли застукали на «откате», и дело даже дошло до подписки о невыезде, после чего можно было при лучшем исходе поставить крест на карьере. Но Ващенко вывернулся: говорят, он, не нарушая формально букву закона, не выехал, а срочно вылетел в Москву с прикованным к руке вместительным металлическим саквояжем и через пару дней спокойно вернулся на службу домой. Кстати, содержимое этого саквояжа по слухам оценивалось в миллионы – нет, нет, не «деревянных» рублей...

Вообще, потом не могли толком припомнить, кто первым подал идею трубить этот сбор. Тем паче, на сайте в «одноклассниках» вышла сумятица, почему-то пропала первая запись, а в результате, так и не могли разобраться, кто все-таки первым вышел на связь. Знали только, что место для встречи определил Николай, а потому он теперь верховодил: повел для начала всех в ресторан, заказывал блюда, что-то улаживал по телефону, лично встречал припозднившихся, определял на ночлег и провожал на вокзал.

После шумного заведения, знакомого всем еще по студенческим временам, свободная или вырвавшаяся на волю добрая половина решила ехать к Родину на квартиру – гулять так гулять. Время, как известно, настало такое, что старые знакомые встречались все реже, другое дело, если сослуживцы, партнеры по бизнесу, собравшиеся на «корпоратив». А тут встретились и многие потянулись друг к другу, как происходит, когда люди сознают нечто важное, но происходящее помимо их воли, когда надо собраться, что-то осмыслить, чтобы совсем не пропасть. К тому располагали и недавно открывшиеся обстоятельства: оказалось, что проектный институт, в котором трудилась добрая половина собравшихся, и который худно-бедно позволял выживать, сначала перекупили дельцы из столицы, а потом решили кому-то продать. А новые хозяева определили задачу: наполовину штат обкорнать...

И вот там как раз зашел неожиданный спор о свойствах и качествах, которые определяют судьбу и жизненный путь. Первой эту тему подняла Светка Горячева – уже после того как помянули ушедших, которых набралось ни много – ни мало, почти четверть от всех. Стали считать и ужаснулись – с «перестроечных» девяностых, то есть, в мирное время, выкосило в среднем в год по одному...

И примечательно, что пропадали самые живые, веселые, энергичные – определявшие когда-то лицо их автодорожного факультета, без которых трудно было представить будни, праздники, стройотряды, сессии и т. д. Причем, первым сгинул Сашок Николаев. Был он на потоке фигурой приметной: рослый, смелый, открытый, охочий до правды, любил посмеяться, поспорить там, где остальные предпочитали молчать. Говорили, еще во время службы в инженерных войсках, куда многие загудели сразу после окончания вуза, у Николаева не сложилась личная жизнь, а к тому же, он плохо ладил с начальством и все покатилось у него под откос. А уже перед самым дембелем Сашок крепко повздорил с начпродом бригады, который приворовывал, но был у штабистов и гарнизонного особиста на хорошем счету. Николаева нашли потом где-то в ущелье, в горной речке, полуживого, причем, в местах, куда в одиночку старались не заходить: то ли попал под осыпь, то ли сам свалился, выслеживая дичь, то ли хуже того...

Сам Николаев потом о происшедшем молчал, но с тех пор здорово изменился: никому не верил и близко не подпускал. А когда на него наседали с вопросами, старались выдавить из него сокровенное, то совсем замыкался или сквозь зубы цедил, а, мол, не засланный ли ты казачок... Говорили, что у него мания преследования, что звонит он только из автомата, проверяет, нет ли слежки, обходит собрания, не вступает в дискуссии и т. д. Он прожил недолгую и странную жизнь, ни с кем не сходился, но много читал, особенно «привозной» литературы. А когда подоспели события во взбудораженной и смятенной Москве, он словно ждал, сразу собрался и вскоре пропал...

И вот так все остальные: кого ни возьми – неплохие и способные были ребята, подавали большие надежды, выделялись среди остальных, спешили жить, куда-то рвались, а что-то у них не срослось, не повезло. Говорили о тех, кого уже не было с ними, и выходил какой-то скорбный и поучительный поминальник: получалось, каждый пропадал, уходил из жизни досрочно – исключительно в силу своих положительных качеств и замечательных свойств. Зато другие, которые ничем не отличались и не блистали — выживали, устраивались неплохо, даже шли в гору, несмотря ни на что...

А когда на столе в очередной раз сменили бутылки, и все уже были изрядно расслаблены и разгорячены, начали говорить о тех, кого не было с ними по причине иной — просто не захотели придти. И тут прежде всего вспомнили Печкина, бывшего на факультете предметом насмешек. Неуклюжий и трусоватый, постоянно путаясь в «хвостах», он еле-еле дотянул до диплома, и был, пожалуй, единственным на всем потоке, кто совсем бледно выглядел на защите, хотя и на ней без посторонней помощи не обошлось.

А между тем, по всему выходило, что этот Печкин устроился в жизни лучше многих других. В какой-то столичной инспекторской солидной конторе он занимал приличное место, имел в подчинении целый штат, получал огромные по провинциальным понятиям деньги, жил в заветном Садовом Кольце, а к тому же располагал недвижимостью в Подмосковье и возле Сочи. Кто-то из собравшихся был у него однажды в гостях и, описывая пенхауз их однокурсника, не смог скрыть самых искренних чувств...

– Вы представить не можете, в какой роскоши может жить наш брат инженер! У него в новом элитном доме метров двести жилой площади в двух уровнях, с евроремонтом и подземной парковкой. Такое жилье стоит теперь не меньше миллиона в баксах, а мы свою несчастную «трешку» едва заработали, и никак не можем сделать до сих пор приличный ремонт. Вы мне скажите, чем он мог отличиться, каким образом и за какие заслуги заработал такое бабло?..

Можно подумать, что у нас людей оценивают по способностям!.. – подала реплику Светка Горячева, не дотянувшая до красного диплома единственную пятерку, и лишь потому, что не ответила взаимностью заведующему кафедрой, кряжистому, темнорожему мужику. Была она девочкой очень приметной, хорошей русской породы – замечательно сложенной, с пышной грудью и ясным, чистым лицом. Многие студенты и преподы увлекались Горячевой, но остались все с носом, она словно остерегалась своих... Между прочим, именно у нее вышеупомянутый Печкин регулярно списывал все курсовые, а напоследок умудрился как-то по хитрому извернуться и содрать у нее даже преддипломный проект.

– Нет, тут с тобою можно поспорить: каждый получает у нас по способностям, другое дело – каким... – вступил в разговор Новожилов, бывший некогда гордостью факультета, подававший самые большие надежды, и которого прочили оставить на кафедре, но затем незаметно сошедший на нет. Поговаривали, что он по каким-то принципиальным мотивам не поладил с деканом, расплевался с факультетом и сгоряча уехал куда-то в Среднюю Азию, попал в армию, потом возвращался и снова уехал, долго скитался, был до сих пор холостым, и только недавно вернулся, оставив где-то жилье и все нажитое добро...

А в это самое время в залу после перекура вернулись с балкона ребята и дискуссия разгорелась всерьез. Поскольку прозвучала фамилия их незадачливого однокурсника Печкина, все принялись его вспоминать, причем многие также никак не могли взять себе в толк, каким образом, в самом деле, ему удалось так замечательно в жизни устроиться и так лихо всех обойти. Правда хозяин, который был заметно трезвее, заметил, что у Печкина было одно очень важное свойство: он никогда не высказывал своего мнения вслух.

И тут с Николаем поначалу начали спорить: в самом деле, разве это великая доблесть всегда и всюду молчать... Припомнили даже, что иногда Печкин наоборот был чрезмерно болтлив, хотя, в самом деле, никогда не спорил по принципиальным вопросам, а только выслушивал остальных. А если уж спорил, то как Чичиков – осторожно и деликатно, наговорив при том кучу любезностей всем. Причем, если какие-то недоразумения возникали, и невозможно было их обойти, то он всегда, по-возможности, соглашался со старшими и большинством. И в конце концов, бывшие однокашники стали сходиться на том, что, видимо, для жизненного успеха это очень важное свойство: держать свое мнение при себе...

А черту в этом споре подвел Новожилов, который процитировал мысль какого-то мудреца. Не станем ручаться за точность, но звучала она приблизительно так: «Люди считают, что важно научиться говорить правильно и красиво, а для жизненного успеха важнее научиться молчать...». И все потом на время примолкли, примеряя эти слова на себя...

Затем принялись за Егорова — как-никак самый успешный их однокурсник, возвысившийся почти до небес. В ресторане о нем все молчали, поскольку времена, по некоторым приметам, наставали лихие, а питейное заведение не место для откровений и тайн. Другое дело – квартира их сотоварища, где самое место высказать наболевшее и сокровенное, а к тому же многие изрядно уже набрались. Собственно, рано или поздно разговор непременно должен был коснуться Тольки Егорова, неожиданно ставшего вип-персоной.

А между прочим, тоже не скажешь, что был он в числе самых способных, хотя, конечно, еще в студенческие годы преуспевал. Правда здесь была другая причина: Егоров всюду был свой... Уже после первого курса, когда они должны были ехать в самую глушь, в стройотряд, оказалось, что Толя Егоров остается при деканате, чтобы помогать приемной комиссии. И еще тогда заговорили о какой-то «волосатой руке», которая стояла за их однокурсником, причем сам Егоров от прямых ответов тогда уклонялся, однако не отрицал...

А на следующем курсе в стройотряд он поехал уже командиром. И пока остальные, чтобы поставить шпунты, лезли в студеную родниковую воду, или вместо сломанного подъемного крана таскали вручную бетон – Егоров представительствовал, бражничал с районным начальством и повсеместно блудил.

И вот стали раскладывать по косточкам губернатора, вышедшего из их бывших рядов. А по мере того, как оживали впечатления почти тридцатилетней давней поры, все горячей пошли разговоры, общий смысл которых сводился к важному пункту: почему так замечательно устраиваются посредственности, выскочки и негодяи, в самом деле, почему на первых ролях всюду не приличные люди, то есть, не мы, а они...

В конце концов, Новожилов, слывший кладезем всяких философских мудростей и цитат, напомнил банальную мысль, что жизнь напоминает театр, в котором не самые лучшие люди на лучших местах... А изрядно побитая жизнью бывшая красавица Светка Горячева, ставшая дамой набожной, эту мысль подхватила и начала развивать. И по ее рассуждениям со ссылкой на церковные книги так выходило, что на Земле нет места для справедливости, потому как сатана на ней вовсю правит бал. И еще сказала, что земная жизнь для всех вместо чистилища, а потому, чтобы каждому воздалось по справедливости, надо все достойно сносить и терпеть...

И тут в разговор встрял Селиванов, большой знаток всяких тайн. Еще в студенчестве он подтаскивал своим сокурсникам то романы Булгакова и Солженицына, то какие-то запретные белогвардейские дневники. А теперь Селиванов стал говорить о масонах, да так убедительно, напористо и горячо, что примолкли все храбрецы. Получалось, что российская жизнь давно потеряла весь смысл, поскольку куда ни плюнь, всюду правят они. И пошел, и пошел – с именами и фактами, которые всем, вроде, известны, да только в жизненной суете воспринимались иначе, тем паче в наше смутное время, когда газеты и телеканалы смело и правдоподобно открывали самые страшные тайны – наперебой...

Кстати, один из просвещенных друзей как раз об этой нелепице вставил, едва улучив момент в бурном словесном потоке, но Селиванова этого, словно, как ждал. И тут же процитировал известную мысль – про обязательную порцию правды, которой следует разбавить главное – ложь...

Вы думаете почему нас стали кормить фильмами про бывших генсеков, казнокрадов, лицедеев, которых снесли на погост? Или поднимать всякую тину про нашу недавнюю жизнь? Это все лишь для того, чтобы напугать возвращением общественного контроля, чтобы никто не посмел поставить вопрос о происхождении материальных благ наших элит. Пугают народ прежними страхами, а сами деятели культуры и журналюги вместе с властью делят бюджет...

Тут схватились спорить про какой-то театр, на который отвалили немерено средств, а потом поползли слухи, что смета составлена с заведомым превышением, что работы сделано едва наполовину, зато матерый актер и руководитель ходит как сытый кот... Потом принялись за прочих актеров и, так называемое, искусство, которое совершенно подменило собой обычную жизнь. С утра до самой глубокой ночи по телеканалам, радио, прессой смакуется жизнь всяких сытых людишек, которые лицедействуют, пародируют, представляются и набивают специи в зад поросям – и все на глазах у вымирающей и полунищей страны...

Кстати, Новожилов здесь высказал странную мысль, что литература – это коварный обман, в том числе знаменитая русская литература. И привел доказательство от противного: в самом деле, почему в стране Толстого и Чехова всюду раздоры, пьянство и казнокрадство, ставшее национальной чертой?..

Кто-то посмел сказать слово против: а как же всемирная слава, признание и т. д.?

На что Новожилов спокойно ответил, что нашу литературу любят прежде всего за то, что она представляет в самом невыгодном свете коренного русского человека. Вся Россия для иностранца это «Палата номер шесть», а русский это конченый алкоголик или «человек с топором»...

А литература, увы, не делает человека благородней, мудрее, но учит его выживать. Например, отчего деятели искусства и прочий российский начитанный люд, у которых дома полки забиты высокой литературой, также тонут в смертном грехе – воруют, прелюбодействуют, пьянствуют, да еще клевещут, доносят и предают?..

А поскольку дело было за обильным, уставленным вином и водкой столом, и книжные полки тоже здесь были, то все сразу примолкли, осмысливая этот смелый пассаж...

А следом кто-то еще подкинул идею, что на планете уже проживает народа несколько больше, чем можно, а потому сильными мира сего поставлена задача слегка население обкорнать, то есть умерить количество ртов. Притом, желательно ополовинить Россию, поскольку именно в ней есть в достатке всего, что нужно для сытой и долгой жизни посвященных людей. А народ здесь, известно, доверчив в основной массе, законопослушен и терпелив...

Таким вот самым естественным образом вышли на темы, от которых у многих давно мозги набекрень. И наш Селиванов, как говорится, сев на коня, начал шпарить на память – про тайные ордена, ритуалы и скрытые знаки, могущество «братьев», современные ложи, мировое правительство и неминуемую близость конца... А поскольку Селиванова по-прежнему уважали, и к тому же Светка Горячева постоянно поддакивала, то все слушали его открыв рот.

Но только в результате вышел конфуз, поскольку Проказов, по своему обыкновению уже основательно перепивший, стал расспрашивать про эти самые ордена и масонов – с явным намерением, чтобы к ним поскорее примкнуть. Одни стали тут возмущаться, другие смеяться, а третьи оправдывать человека, который от рутины, слабости и безысходности стал молоть всякую чушь. А кто-то примолк, в смятении на диване, оглядывая своих рассорившихся корешей. В самом деле, экая несправедливая чущь выходила в их жизни – вопреки всем благим намерениям, честолюбивым мечтам и справедливым надеждам – с ними, в целом, добрыми и неплохими людьми. Учились, трудились, надеясь на лучшую жизнь, терпели несправедливости и поднимали детей – а до чего доросли...