«Самый человечный человек» В. Ленин.

«Злой человек – земли недолгий гость:

Его сжигает собственная злость...»

Юсуф хас-Хаджиб

 

Китайский мудрец Чжуан-Цзы, живший в IV – III веке до новой эры, быть может, одним из первых заметил, что слова всегда умаляют суть: «Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайцев, забывают про ловушку. Слова нужны, чтобы поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова – и поговорить с ним»…

Мудрый китаец мечтал о собеседнике, с которым можно было бы помолчать, но ему не повезло: он не дотянул до рождения «в маленьком и тихом городе Симбирске» российского мудреца. Зато Ленин знал не хуже китайца об удивительных свойствах слов и понятий, а потому мог вытворять с ними все что хотел, и даже вовсе обходиться без них. Так, когда решалась участь царской семьи, он просто вышел из кабинета – быть может, приспичило, а, может, по каким-то еще более важным делам. Слова были ему не нужны, если рядом был надежный товарищ Лев Троцкий. И верному ленинскому ученику Сталину слова тоже были только в обузу: и по этой причине он установил с Лениным в Горках астральную связь. Этих вождей давно нет, но борьба со словом в самом разгаре: народ помнит заветы мудрого Ильича.

Итак, следующим в нашем списке – самый главный российский писатель Ленин-Ульянов. Записные адвокаты, невзирая на результаты, до сих пор выставляют его национальным гением и вождем. А противники – опасным эскулапом-рецидивистом, вторгнувшимся в запретные пределы национального самосознания и совершившим надругательство над философией, литературой и массой других дисциплин. Таким образом, нашему софисту вменяют деяния, которые подпадают под целый ряд гражданских и уголовных статей, но к транспортировке в зал суда он не допущен: пусть бездыханно лежит в своей одиночной камере-мавзолее – он этого, в конце концов, заслужил.

Представители обвинения убеждены, что все ленинские мысли, намерения и поступки известны: от забугорных призывов, брошюр и первых декретов до убийства царской семьи; от позора Брестского мира до искоренения, как вредного класса, белогвардейцев, казаков, кулаков и попов. Обвиняемому поминают связи с мошенником Парвусом и Ганецким, немецкие деньги и лихие для отечества времена, когда полы «чрезвычаек» и тужурки чекистов в Питере, Москве и Одессе были пропитаны кровью врагов. Свидетельствуют, как при «основателе нашего государства» в голодных степях Бузулука росли горы человеческих трупов – точнее, обтянутых кожей костей. Как «с Лениным в башке и наганом в руке» носились по стране хозяева новой России, выбивая из нее русский имперский дух. Ревтрибуналы, «голодомор», концентрационные лагеря – и есть первые достижения «Октября». Быть может, кто-то по наивности спросит, почему мы судим товарища Ленина, который никакой ни литератор? Но каждый взмах его лихого пера взят на строжайший учет, и куда деть полсотни томов, многократно изданных стотысячными тиражами, на которые извели половину сибирской тайги?!

Генеалогия «красного Сократа» оставалась долгое время загадкой, за которую даже пострадали докучливые советские архивисты. В конце концов, эта тема самым скандальным образом вышла на страницы зарубежных и постсоветских изданий, причем за русское происхождение Ленина поручился уже знакомый нам «посланец вождя» Н. Валентинов – сам «человек неясных кровей», тщательно скрывающий свое происхождение. Но, как известно, поручись – и пострадаешь: на другой стороне оказались не менее компетентные литераторы и историки, вхожие в архивные закрома – Д. Шуб и М. Штейн (с опорой на С. Гинзбурга, А. Кагана), и даже сама воспетая Есениным М. Шагинян.

Таким образом, настоящее имя первого советского самодержца теперь всем известно: Ульянов по батюшке, по матери Бланк, Ленин по революционному псевдониму. А если исследовать генеалогию Ленина глубже, то получается, в этой триединой сущности не было даже ложки русской крови, что отчасти многое объясняет. Отец нашего подсудимого – Илья Ульянов – действительный статский советник, директор народных училищ Симбирской губернии, где получил образование и другой отпрыск семьи педагогов – господин Ф. Керенский, печально известный революционный калиф. И, получается, тихий заштатный Симбирск настоящий источник заразы!..

Дед по отцовской линии – астраханский мещанин, портной Ульянин, как и бабка, – из старого калмыцкого рода. А мать Ленина – Мария Бланк – дочь выкреста из местечковых евреев Александра (Израиля) Бланка, вступившего в брак с Анной Гросшопф, дамой шведских корней. Любопытно, что одесский фельдшер Александр (Израиль) Бланк был многогранной натурой – медико-хирург и акушер, умудрился стать статским советником. По данным российских архивов он также оказался склонен к «литературе», поскольку был «автор многих доносов на своих соплеменников»...

Специалисты считают, что интересной личностью был и прадед вождя: крещенный еврей Давид Бланк тоже, своего рода, писатель – автор записок «о мерах побуждения евреев к переходу их иудейской веры в Христианскую», предоставленных (12 октября 1846 года) «министром внутренних дел Львом Перовским самому императору Николаю I». Вот вкратце суть прадедовских предложений, в категоричности постановки которых уже ощущается знакомый нам ленинский стиль:

«...запретить Евреям ежедневную молитву о пришествии Мессии и повелеть молиться за Государя Императора и весь августейший дом его. Запретить Евреям продавать христианам те съестные припасы, которые не могут быть употреблены самими Евреями в пищу, как, например, квашеный хлеб во время пасхи и задние части битой скотины, запретить также христианам работать для евреев в субботние дни, когда сии последние, по закону своему, работать не могут»...

Однако, видимо, ценное предложение ленинского прадеда, Давида Бланка на благородного императора Николая должного действия не возымело, хотя на представлении главы МВД имеется резолюция: «Высочайше повелено препроводить в Комитет о еврейских делах. 26 октября 1846 г. в Царском селе».

Комментарии здесь, как говорится, излишни. И, конечно, нелепо надеяться, что проделки предприимчивых предков остались неизвестны в семье, в том числе для любознательных гимназистов Александра и его младшего брата Володи. Можно также предположить, что пренебрежение царя к усердию услужливых Бланков залегло глубокой обидой в семье. Итак, быть может, «Николай-палочник» этого рвения должным образом не оценил, а бывшие единоверцы стукача и отступника не простили: для них он становился хуже последнего гоя. А потом в семействе накопились другие обиды.

Но здесь с полным правом можно допустить и другое: лояльность услужливых Бланков была властью по достоинству оценена. И, быть может, именно в протекции кроется причина неожиданной карьеры действительного статского советника, Ильи Ульянова, с легкостью получившего высокую для провинции должность и чин? Однако внятной информации о родителях Ленина подозрительно мало, поскольку сие направление мысли для ученых советской поры не обещало ни почестей ни скорых научных побед.

Зато прорываются сведения, что атмосфера в семье Ульяновых была, вопреки сказочкам Зощенко, далеко непростой. Пытливые исследователи утверждают, что мальчики не любили друг друга и часто ссорились, а также, вроде в познавательных целях, мучили кошек, и заодно изводили сестер. Еще больше не любили они своих сверстников и симбирскую патриархальную тишь. Забираясь с книжкой на волжские кручи, ребятишки мечтали, как повернут вспять течение древней реки, как наладят в этом краю совсем новую жизнь.

С укоренившейся в семье ненавистью к исторической власти уехал в столицу Александр, старшой. Когда петербуржские жандармы подловили бомбиста, мать не без помощи влиятельных лиц, добралась до самых высоких дверей, но, как известно, напрасно. Унижение отказом царя она снести не смогла: дома металась, твердила, что кожей затылка ощущает, как ненавидит Россию, и весь романовский род. Если верить классике советской поры, рано заматеревший Володя положил руку матери на плечо: «Мы пойдем другим путем». Подразумевалось, мы все равно их замочим...

Однако жизнь Ленина до сих пор по праву представляет для нас образец. В самых невыгодных жизненных ситуациях он черпает опыт и находит силы для движенья вперед. Восточная мудрость «Чем хуже – тем лучше» самым замечательным образом иллюстрирует главный жизненный принцип будущего вождя. Поражает смелость ленинских подходов в решении самых сложнейших проблем. Французский посол в России Морис Палеолог, отметивший в Ленине черты Савонаролы, Марата, Бланки и Бакунина одновременно, писал: «Когда его химерам противопоставляют какое-нибудь возражение, взятое из действительности, у него на это есть великолепный ответ: «Тем хуже для действительности»...

Нестандартность ленинского мышления отмечают и друзья, и враги. Даже Лев Троцкий признает, что впервые именно им было высказано слово «гений» в отношении Ильича. А знаменитый противник эсер В. Чернов, нещадно критикуя вождя, как «человека с истиной в кармане», не уважавшего чужих убеждений и не ценившего творческого поиска истины, также склоняется перед ним, признавая редкий для политика дар. И потому те, кому повезло родиться в России, имеют полное право узнать, откуда взялся на нашу голову сей «божий» дар?..

Вопрос тем более правомочный, что так называемый русский мыслитель Н. Бердяев твердит о типически русских народных чертах: «простоте, цельности, грубоватости, нелюбови к прикрасам и к риторике, практичности мысли, склонности к нигилистическому цинизму на моральной основе», которые, вроде, свойственны Ильичу. Перечисляя другие «типичные русские свойства», этот шкодливый философ также писал о хитрости, коварстве, низкой культуре вождя, но вместе с тем отмечал, что тот «не был дурным человеком, в нем было и много хорошего», он, например, был неплохой семьянин, любил чистоту и порядок, и хоть и «проповедовал жестокую политику, но лично он не был жестоким человекам»... Короче, во всем, что случилось со страной и народом, опять виноваты известный козел отпущения Сталин или Чека... Но Бердяев, между тем, позабыл, что Ленин, не ругался на публике матом, мыл перед руки перед едой, а также собственноручно обтачивал карандаши, а это тоже хорошие свойства. А мы постараемся и дальше ни одной важной детали из виду не упускать – все-таки в нашем поле зрения, быть может, гомункул всего будущего счастливого человечества.

И вот первый малоизвестный до сих пор эпизод: еще в молодости будущий Российский мессия поначалу пробовал себя как помещик, но, в конце концов, запустил все дела, так что пришлось нанять толкового управляющего. Любопытно, что слухи о жизни несчастных крестьян в имениях Ульяновых даже дошли до российских журналов. Однако из подопытной Алакаевки молодой барин уже пишет статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни», которая впрочем, была отвергнута «Русской мыслью», как чистой воды плагиат. Но свои счеты с буржуазной литературой, рецензентами и сельским хозяйством Ульянов, придет время, сведет, а пока первые неудачи лишь подтолкнули его на путь к революции. Замечено, что страсть к коренной ломке и перестройке чаще всего испытывают люди, которые сами ничего толком не могут: незнание деталей сложного дела создают иллюзию его простоты...

Таким образом, начало было положено, и Ленин вышел на боевую тропу. А вскоре дело дошло до арестов, отсидок, которые, однако, также пошли лишь на пользу вождю. В доме предварительного заключения в Санкт-Петербурге молодой Ульянов не теряет времени понапрасну – занимается литературой, тем паче, что ограничений среди пропускаемых книг практически нет. Продукты, даже минеральную воду, он также получает исправно и в срок. Итак, продуктов хоть отбавляй, тюремной одежды Ульянов не носит – своей в изобилии, принудительных работ никаких, его писательство поощряется тюремным начальством, почта приходит без ограничений, свидания с родными и передачи не запрещены. Как полноценное свидетельство состояния дел «в самодержавных застенках» – запрос В. Ульянова к сестре: «Хорошо бы получить стоящую у меня в ящике платяного шкафа овальную коробку с клистирной трубкой». Литература, обильная здоровая пища и верное средство против запоров – необходимые компоненты становления настоящего русского интеллигента и будущего вождя. В результате, после светлого, сухого и чистого «каземата» Ленин окреп и заматерел.

В «Сибирскую Италию» – за замечательный климат лично выбранную его мамой для ссылки – Ленин отправился не этапом, как остальные, а без конвоя, в пассажирском вагоне и с остановками в городах. Этой привилегии Ульянова-мать добилась, сославшись на его слабое здоровье, а между тем, как свидетельствует товарищ по ссылке Глеб Кржижановский: «В этом небольшом компактном теле действительно ключом била жизненная энергия не только духа, но и крепкого, здорового, нормального физически человека».

В Шушенском потомственному дворянину Владимиру Ульянову царский режим создал все условия для плодотворной деятельности на погибель самодержавного строя. Ссыльный живет очень вольготно: в просторном доме, занимается самообразованием и учебой, свободно перемещается по окрестностям. Ему даже разрешают пригласить в ссылку невесту – Надежду Крупскую (вместе с матерью) и сыграть свадьбу. Работать барина не заставляли, надзора фактически не было никакого, пища отменная и дешевая поразительно, до ерунды. На причитающееся ему восьмирублевое пособие (корова в тех местах стоила всего пять рублей!) ссыльный Ильич имел «чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья»... Каждую неделю для него забивали барана, а молока и шанег всегда было вдоволь. На трех господ гнула спину прислуга: мужик и «тринадцатилетняя Паша, худющая, с острыми локтями».

Таким образом, эту ссылку с полным правом следует называть именно «царской»: о такой нынешним литераторам, желающим спрятаться от мирской суеты, смога, скверных продуктов, каких-нибудь «зеленых», «красных», «желтых» и «голубых» теперь остается только мечтать. «Теперешняя наша жизнь напоминает «формальную» дачную жизнь», – пишет Н. Крупская из ссылки, в которой Ильич, по его собственному признанию, растолстел. Молодость ссыльных скрашивала серость шушенских буден: «то, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни бурной страсти», – откровенничает позже в мемуарах жена Ильича. Вдалеке от суеты и других товарищей-ссыльных, которых Ленин не без основания сторонился, он смог серьезно заняться нужной литературой. Вот редкие признания Ильича, записанные пронырливым и предусмотрительным одесситом Николаем-Сергеем Валентиновым-Вольским-Самосоновым-Богровым и т. д. и т. п.:

«...больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах "Современник", "Отечественные Записки", "Вестник Европы". В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Всё напечатанное в "Современнике" я прочитал до последней строки и не один раз. Благодаря Чернышевскому произошло мое первое знакомство с философским материализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в развитии философской мысли и от него пришло понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве, литературе и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля и так как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал, замечательные по глубине мысли, обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского "с карандашиком" в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые всё это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант – меня покорили. Узнав его адрес, я даже написал ему письмо и весьма огорчился, не получив ответа...»

Между тем, начитавшись критический статей Чернышевского, Ленин-охотник стрелял из дробовика живность вокруг, а по весне – не ради добычи, но исключительно из спортивного интереса – ловко забивал веслами зайцев, спасавшихся на подтопленных островах.

Верно сказано: «По делам их узнаете...»! Для нашего Дела ленинские забавы – прямое свидетельство негативного влияния литературы и литераторов как таковых. Что, например, взял из Некрасова Ленин? – «Выдь на Волгу – чей стон раздается?»… А подлые мысли подлеца Потугина из подловатого «Дыма» о том, что Россия ничего не дала мировой цивилизации, что даже лапти и самовар – чужие изобретенья!.. Вот где питательная среда для вырожденцев, которых мы должны распознавать, чтобы своевременно их обезвредить! Здесь стоит принять в расчет мнение самого Валентинова, который считал, что «Ленин в Сибири был охвачен «низкопоклонством» перед Западом – раз «с большим удовольствием переводил ехидные речи Потугина»!»

Однако что проку в споре Достоевского с Кантом или с гражданином Тургеневым, который тоже был на поверку чистопородный космополит, – пустая безвредная печатная свара. А ведь можно было попросту встретить их по темноте с топором... Не было бы Тургенева и Чернышевского, не стало бы Ленина, его одноименной работы «Что делать?» и всего что случилось потом. Между тем, будущий самодержец Советского государства сделал вывод крайне важный для нас: он вовремя понял, что литературе можно и нужно противопоставить топор, и горе тому, кто окажется слаб…

А чтобы не растекаться мыслью по древу, ограничимся лишь очевидным результатом ссыльных буден вождя – дабы показать вину самодержавия в ее скором конце. Именно в Сибири молодой барин Ульянов сделал замечательный вывод, что покушавшимся на законную власть, надо приписывать не курортный режим, обильную пищу и литературу, а кайло и рудники, что он и сделал, когда сам взошел на российский престол. Придет время, Ленин укажет сурово спрашивать с тех стражей порядка, которые дают слабину и потакают врагам: таких нерадивых необходимо «через партию шельмовать и выгонять из членов ревтрибуналов и нарсудей...»

Однако, как известно, нет пророка в своем отечестве. А наш ссыльный вослед за другим барином, Герценом также стал сознавать, что он по всем меркам российский пророк. В ссылке хорошо, а в эмиграции лучше! И вскоре Ленин покидает Россию и отправляется прямо в Женеву, к Плеханову: впереди новые встречи и новая эмигрантская жизнь, которая сама по себе особое Дело вождя...

Любовно сохраненное для потомства эпистолярное творчество эмигранта позволяет разглядеть его черты сквозь думовую завесу времен. Письма Ленина дышат любовью к народам и странам, в которые его заносит судьба:

«Глупый народ – чехи и немчура» (Мюнхен, 1900);

«Мы уже несколько дней торчим в этой проклятой Женеве. Гнусная дыра, но ничего не поделаешь» (1908);

«Париж – дыра скверная» (1910)...

Поскольку в целом европейская жизнь оказалась скучнее сибирской, приходится всякими знакомствами разнообразить, тем более что рядом немало других эмигрантов:

«Горький разнервничался и раскис» (1910);

Горький всегда был архибесхарактерным человеком»;

«Бедняга Горький! Как жаль, что он осрамился!»...

И, наконец, строки, свидетельствующие о депрессии автора, заждавшегося со своими соратниками каких-нибудь потрясений – революции или, по крайней мере, войны:

«Я не верю, что будет война» (Краков, 1912)...

Тем не менее, вскоре мировая война на радость Ильичу разразилась, а потому появляются новая благородная цель – не дать ей загаснуть, и подбросить «дровишек» в костер... И Ленин отчаянно блудит на крови:

«Лозунг мира ­– это обывательский, поповский лозунг» (17.10.1914)

В самом деле, тогда еще широко известному только в узком кругу Ульянову-Ленину нужна была, как воздух, война – ведь только на волне недовольств можно было добраться до власти… Хитромудрый Ульянов верно усвоил мудрости древних эллин – изречение Питтака: «Тщательно учитывай время». И здесь как раз возникала возможность перейти от убогого эпистолярного творчества, рассчитанного на затхлую среду эмигрантов, на писание «в стол» – к выходу с кистенем своих сочинений на «большую дорогу» разбоя – до безжалостного крушения самодержавного строя, до уничтожения всех кто стоит на пути...

Таким образом, время давно располагало к тому, чтобы подумать о творческом псевдониме. Между тем, еще в 1901 году, лет за десять до Ленского дела(!), будущий «Революционер №1» обнародует в первом номере «Искры» передовую статью «С чего начать?», еще через год другую – «Что делать?», и, наконец, появляется псевдоним, который человечество уже никогда не забудет. Однако существует некая непостижимая, но прочная ментальная связь между Ленскими жертвами, вызванными провокацией фабриканта, и теми, которые ленинским почином еще только подстерегали страну...

Итак, Ленин, почуявший, что настало подходящее время, входит в писательский раж и подбирает подельников. Из письма Карпинскому:

«Дорогой товарищ! Мы ужасно обеспокоены отсутствием от Вас вестей и корректур (моей брошюры). Неужели наборщик опять запил?» (20 февраля 1915).

Тов. Зиновьеву: «Не помните ли фамилию Кобы? Привет, Ульянов» (23 августа 1915)

Тов. Карпинскому: «Большая просьба: узнайте фамилию Кобы» (9 ноября 1915)...

Любопытно, что стилистика первых статей Ильича внушала сомнение, что они, в самом деле, принадлежат, можно сказать, потомственному литератору, сыну профессионального педагога, «блестяще окончившему классическую гимназию, университет», и почти с колыбели читавшему произведения русских писателей. Но основная задача – создания в России революционной организации на конспиративной основе – в них была поставлена ясно для каждого, кто мечтал построить в России новую жизнь – топором...

Богословы и философы утверждают, что Господь через посредство дьявола или какого-нибудь тирана иногда поражает невинных или не заслуживших крайней участи – ради очищения их от прегрешений, для увеличения их заслуг перед Ним, ради необходимого примера в назидание остальным или по другой, часто скрытой, но бесспорно разумной высшей причине. В этом положении, по сути, содержится ясный ответ на избитый вопрос, что Ленин значит для нас, России и всего мира... Видимо, Богу стало угодно, чтобы в расхристанной и падшей державе, где всюду, даже у трона и под сенью золотых куполов царили пороки, ударил очищающий гром... Если посмотреть на эту всероссийскую драму под новым углом, то для Высшего разума «симбирский Сократ», искушавший человечество построить рай на земле, – замечательная возможность явить всему миру доказательства от противного: что сатанинская, по своей сути, затея неминуемо обречена на провал, что искусный затейник – опасное существо, обращающее соотечественников и все человечество на гибельный путь.

И даже беглое знакомство с заспиртованной в собраниях сочинений мыслью вождя дает массу тому подтверждений. Например, постсоветские ученые, спохватившись, отмечают цинизм, с которым Ленин использует в политических целях подспудную литературу. Вместе с тем конструктивный подход нашего «кормчего» к печатному слову дает объяснение его симпатиям и прочим страстям. В самом деле, можно любить Тургенева за «Дым», а Некрасова за «Кому на Руси жить хорошо», поскольку, например, последнее – полезное программное произведение, разгоняющее самодержавный дурман, но за что любить прочую муть, из которой нечего взять для пользы революционного дела?..

Это лодыри и бездельники читают книги для удовольствия, а Ленин использовал литературу для практических, реальных задач: он изучал по ней жизнь, и, при случае, даже наделял именами ее персонажей вполне конкретных людей – по его собственному выражению лепил «бубнового вальта» на своих оппонентов, врагов. Например, в качестве нещадного эпитета он употреблял имя Ворошилова из тургеневского «Дыма». Так, выказывая презрение и негодование к своему оппоненту В. Чернову, он несколько раз называет его Ворошиловым («Ворошилов извращает», «Ворошилов хвастается» и т. д.), причем, в статье «Аграрный вопрос и критика Маркса» более дюжины раз! В той же статье этих почестей удостаивается профессор С. Н. Булгаков, социалист Герц, а также случайно подвернувшийся под ленинскую оплеуху безвестный сотрудник журнала. Любопытно, что даже Троцкого, которого он поначалу боготворил, Ленин впоследствии называет Ворошиловым-Балалайкиным – за его ораторское мастерство.

Но это еще состояние умеренной дискуссии чистопородного интеллигента. Другое дело, когда Ленин входил в полемический раж – здесь он никого не щадил и выражений не выбирал: бешенно всех ненавидел, хотел «дать в морду», налепить «бубнового туза», всячески оскорбить, затоптать, наплевать. Кажется, была бы возможность – охотно перешел бы на площадную брань. Вот, например, ленинские заметки – при скорой зачитке (видимо, «по диагонали») Гегеля и прочих «философских скопцов»: «ахинея», «галиматья», «Гегель уверял, что знание есть знание Бога. Материалист отсылает Бога и защищающую его философскую сволочь в помойную яму», «ха-ха», «лучшее средство для получения головной боли», «чушь», «мистика, мистика», «швах», «архипошлый идеалистический вздор», «пошло, мерзко, вонюче», «болтовня», «вздор, ложь, клевета», «Бога жалко! Сволочъ идеалистическая!..»

Таким образом, выходя на бой «с пошляками», Ленин готов использовать все, что подвернется под руку и что придет на язык. И неважно, кто был перед ним – живой меньшевик, истлевшие Мах с Авенариусом или прочая буржуазно-философская тля. Вот, как мы теперь знаем, своего помощника Валентинова, он послал прямо и напрямик… Для Ленина не только всякие заумные речи – даже заветы признанных мудрецов не указ: им в противовес он выносил такие суждения, о которых сам мог потом позабыть или вывернуть их наизнанку. Злой гений вождя проявляется в том, что когда эти авторитеты потребуются для поддержки собственных озарений или опровержений – по ленинскому разумению – вздорных и вредных идей, он достанет этих мыслителей из пронафталиненного сундука и без стеснения использует их в своем политическом обороте. Тот же Валентинов с досадой пишет, что в «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин разделывает «под орех» всю «реакционную философию» и ее уже безмолвных вождей – Маха и Авенариуса, Петцольта и Карстаньена, Беркли и Юма, Гексли, Дидро, Пуанкаре, Фейербаха и еще десяток других известных исторических персонажей.

Примечательно, что рецензенты (Ильин и Ортодокс-Аксельрод) придут в ужас от ленинского языка, хотя до них дойдет уже редактированный и существенно рафинированный вариант. Но гипнотическое воздействие коварного приема заразительно для каждого, кто соприкасается с Иличом: и сам Валентинов по наводке вождя скоро охотно вступает в свару с Плехановым, которому Ленин решил навесить ярлык. А после смерти последнего наш образованный одессит в своих мемуарах, как известно из более раннего дела, начинает подобным образом сводить со своим усопшим учителем счет...

Однако известно, что враги – тень человека, и длиной этой тени измеряется величина самого человека... Вспомним также о том, что «отсутствующие никогда не бывают правы». И тогда нам будет проще судить о человеческих свойствах вождя, его «энциклопедических знаниях», и невероятных победах – наперекор тому, что писали и говорили о нем позже враги или заангажированные партийные беллетристы. Вместе с тем, примем в расчет, что «чем выше обезьяна на дереве, тем лучше видна ее задница», – и вот что свидетельствует путаный мыслитель Бердяев о нашем плутоватом вожде:

«У нeгo выpaбoтaлocь циничecкo-paвнoдyшнoe oтнoшeниe к людям. Oн нe верил в чeлoвeкa, нo xoтeл тaк opгaнизoвaть жизнь, чтoбы людям былo лeгчe жить, чтoбы нe былo yгнeтeния чeлoвeкa чeлoвeкoм. B филocoфии, в иcкyccтвe, в дyxoвнoй кyльтype Лeнин был oчeнь oтcтaлый и элeмeнтapный чeлoвeк, y нeгo были вкycы и cимпaтии людей 60-x и 70-x гoдoв пpoшлoгo вeкa. Oн coeдинял coциaльнyю peвoлюциoннocть c дyxoвнoй peaкциoннocтью...»

Хитроватый подельник Николай Валентинов, выдержавший большую философскую свару с вождем, также посмертно и печатно его «подраздел», подтвердив посредственные познания своего знаменитого визави в общественных дисциплинах. Наш другой образованный поднадзорный Воровский, утверждая, что Ленин делит литературу на нужную и ненужную, сомневался в том, знает ли тот Шекспира, Байрона, Шиллера и Мольера. А также заметил, что Ленин сознательно игнорировал Достоевского: «На эту дрянь у меня нет свободного времени». Правда, Ленин любил «Войну и мир» Толстого, но без морально-философских рассуждений, которые считал глупостью. «Обрыв» Гончарова он то ли толком не знал, то ли совсем не ценил. «Главного героя романа Райского назвал «никчемным болтуном» и другим, уже непечатным словом»... Зато «Обломова» он, по-своему, оценил, как практически полезную литературу:

«Я бы взял не кое-кого, а даже многих из наших партийных товарищей, запер бы их на ключ в комнате и заставил читать «Обломова». Прочитали? А ну-ка еще раз. Прочитали? А ну-ка еще раз. А когда взмолятся, больше, мол, не можем, тогда следует приступить к допросу: а поняли ли вы, в чем суть обломовщины? Почувствовали ли, что она и в вас сидит? Решили ли твердо от этой болезни избавиться?»

А за Чернышевского, который своим романом «Что делать?» Ленина «глубоко перепахал», Валентинов даже получил сильную выволочку от разгневанного его репликой Ильича.

Эмигрантский образ будущего вождя сохранился в разных воспоминаниях. И большая часть мемуаристов сходилась на том, что ранний Ленин не обладал кладезью знаний, но энергии, целеустремленности, ярости было – хоть отбавляй.

А вот мнение его соратника Туган-Барановского: «Я не буду... касаться Ленина как политика и организатора партии. Возможно, что здесь он весьма на своем месте, но экономист, теоретик, исследователь – он ничтожный. Он вызубрил Маркса и хорошо знает только земские переписи. Больше ничего. Он прочитал Сисмонди и об этом писал, но, уверяю вас, он не читал как следует ни Прудона, ни Сен-Симона, ни Фурье, ни французских утопистов. История развития экономической науки ему почти неизвестна. Он не знает ни Кенэ, ни даже Листа. Он не прочитал ни Менгера, ни Бём-Баверна, ни одной книги, критиковавших теорию трудовой стоимости, разрабатывавших теорию предельной полезности. Он сознательно отвертывался от них, боясь, что они просверлят дыру в теории Маркса. Говорят о его книге "Развитие капитализма в России", но ведь она слаба, лишена настоящего исторического фона, полна грубых промахов и пробелов»

Отзывы других уцелевших представителей, так сказать, передовой «научно-политической мысли», как, например, профессора Булгакова были также довольно резки:

«Ленин нечестно мыслит. Он загородился броней ортодоксального марксизма и не желает видеть, что вне этой загородки находится множество вопросов, на которые марксизм бессилен дать ответ. Ленин их отпихивает ногой. Его полемика с моей книгой "Капитализм и земледелие" такова, что уничтожила у меня дотла всякое желание ему отвечать. Разве можно серьезно спорить с человеком, применяющим при обсуждении экономических вопросов приемы гоголевского Ноздрева»

И как свидетельствует наш злопамятный одессит Валентинов: «Получив от меня "Что делать" Ленина, Булгаков, возвращая книгу, воскликнул: – Как вы можете увлекаться этой вещью! Брр! До чего это духовно мелко! От некоторых страниц так и несет революционным полицейским участком».

Но кто из приличных людей знает теперь какого-то Валентинова, Туган-Барановского и даже Булгакова, а о Ленине помнят, спорят и долго будут спорить еще! Его оппоненты питались подножным кормом гуманитарных наук и литературы, а Ленин их использовал исключительно для собственных нужд, потому как знал этим фантазиям настоящую цену!.. И здесь сокрыта мысль, которая ставит на надлежащее место и в надлежащую позу братию, вооруженную шкодливым пером: не следует путать книжные знания с настоящим умом, о чем предупреждал еще Пифагор. Секрет Ленина не смогли до конца распознать многие просвещенные люди, потому что само по себе просвещение добавляет мало ума. И только один титулованный диссидент дошел до ленинской сути, указав, что будущий вождь «освобождал людскую душу от вечных обязанностей перед любыми богами, но только не перед быстротечной покорностью ему лично, соблазняя ее легкой возможностью, при счастливом стечении обстоятельств занять его место. А кто, скажите, в нашем подлунном мире не считает себя достойным такого счастья...» Вот и получается, что Ленин настоящий «инженер человеческих душ», людовед, которому равных в отечестве нет…

Но бешенной энергии, горячего желания, великолепной организации и конспирации было все-таки мало, чтобы свалить ненавистный царизм: позарез нужны были деньги, ради которых бы Ленин, и в самом деле, прикончил любого... Пишут, что сначала он с подельниками пытался наладить выпуск фальшивых купюр в Петербурге. Но, в конце концов, надежды на печатание фальшивок не увенчались успехом: германская полиция неожиданно расстроила у русских фальшивомонетчиков план.

Затем забота о деньгах была поручена Красину («Никитич», «Винтер», «лошадь», «Иогансон» и т. д.), который ловко использовал растущую ненависть обеспеченных россиян к самодержавному строю. Деньги давали директора банков, крупные адвокаты, инженеры, врачи, чиновники и даже подписчики монархического журнала «Освобождение», издававшегося за границей П. Струве. Либеральная публика жертвовала деньгами, украшениями, часами, даже солдатскими георгиевскими крестами...

Постоянными спонсорами революции были также небезызвестные Морозов, Шмидт, Конюхов, Рябушинский, писатель М. Горький, «многочисленные еврейские компании Поляковых-Высоцких» и множество частных компаний и банков за рубежом. Деньги в большевицкую кассу текли из США от Якова Шиффа, из Германии, Англии и Японии. Причем, как мы уже говорили, самые крупные спонсоры революции из наших соотечественников (Морозов и Шмидт) затем кончили жизнь самоубийством при крайне подозрительных обстоятельствах, завещав немалые суммы, по сути, все тем же большевикам…

Имеются свидетельства того, что зачастую деньги поступали от богатых людей при содействии особых доверенных лиц – агентов, журналистов, артистов – как это было в истории с Морозовым и Шмидтом – не без участия Горького и его партийной жены. Есть подозрения, что именно по заданию большевистского центра основную задачу по присвоению средств молодого мебельщика Шмидта выполнили члены РСДРП (б) В. Таратута и Н. Андриканис. Но назвать эту работу примитивной, грязной и «черновой» – значит погрешить против правды: например, секретарь московской организации, заведующий партийной кассой и издательством Таратута выполнял ответственное партийное поручение – через сестру Шмидта Елизавету завладеть наследством их богатого брата – и, право, не каждому верному ленинцу было такое задание по плечу...

Примечательно, что личность бывшего активиста, участника экспроприаций Таратуты внушала неприязнь даже не слишком щепетильным большевикам. Но вот что ответил Ленин на реплику одного из соратников, заявившего, что Таратута «прожженый негодяй: «Тем-то он и хорош, что ни перед чем ни остановится. Вот, вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе. Нет? И я не пошел бы, не мог бы себя пересилить. А Виктор пошел… Это человек незаменимый (выд. – Г. П.)». И, скорее всего, Ильич имел в виду именно сестру и наследство несчастного Шмидта, который вслед за Морозовым стал дойной коровой большевиков...

Другая статья большевицких доходов – разбойная, поскольку деньги, в самом деле, были нужны позарез… И, Ленин, вопреки партийному большинству, всеми силами пытался узаконить «экспроприации», т. е. «отнятие правительственных (а потом и частных – прим. Г.П.) денежных средств для обращения их для нужд восстания» – даже вопреки постановлениям конгрессов и съездов. Таким образом, никакого «чистоплюйства» он не признавал и был готов идти до конца… Любопытно, что тот же Красин был замешан в перевозке контрабандного оружия, которое, как оказалось, шло не только на революционные цели, но сбывалось и уголовникам, причем, по тем временам, на огромные деньги. Например, «известной на Урале банде уголовников Лбова было продано таким манером оружия на сотни тысяч долларов»… И Ленин об этом, разумеется, знал, мало того – поддерживал эти акции. Здесь он был последователен и логичен: «На Россию мне наплевать, ибо я большевик», «Пусть 90 % процентов русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до Мировой революции» – вот твердая позиция Ильича.

Исключительность Ленина, его готовность идти до конца – главная причина, по которой остановил свой выбор на нем сбежавший из России одессит Израиль Лазаревич Гельфанд («Парвус»), ставший, в конце концов, советником германского правительства по русской революции. Но вначале они разошлись: Первус присвоил значительную часть огромного гонорара за пьесу Горького «На дне», которая с успехом прошла на сценах Германии (только в Берлине она выдержала более 500 постановок!). Как признавался впоследствии Парвус, деньги были потрачены «на путешествие с одной барышней» – по слухам, с пламенной революционеркой Р. Люксембург...

Но несколько позже, в 1916 году ловкий коммерсант, уже заработавший миллионы в Турции и Европе на набиравшей силу войне, был поставлен перед необходимостью погашать векселя, выданные германскому правительству – обещание направить российских социал-демократов на уничтожение царизма и разделение России на более мелкие государства... И Парвус снова идет на контакт, не без основания полагая, что лучше Ленина союзника нет. В самом деле, еще в 1913 году тот высказывал сокровенные надежды М. Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозиф и Николаша доставили нам сие удовольствие…» И, когда началась столь нужная противникам монархии бойня, зная бешенное честолюбие Ленина, пропадавшего в безвестности эмиграции среди подобных ему, Парвус сделал верную ставку – именно на Ильича. По его расчетам, Ленин, активно выступающий за поражение России, мог взять деньги для революции даже у главного для русских врага.

По некоторым сведениям, их новая встреча поначалу результата не принесла: Ленин, почуяв в Парвусе сильного конкурента, претендующего в революции на первую роль, выставил гостя за дверь. Но Парвус, не отчаявшись, повел дело дальше, намереваясь издавать в Германии «Колокол», задача которого сводилась к прежней – разложению самодержавной России и выводу ее из войны. Немецкие деньги российским забастовщикам шли через него без перебоев.

Однако по другой версии Ленин попросту решил не афишировать свои отношения со скомпрометировавшим себя человеком, хотя в главном они сразу сошлись. Во всяком случае, в критический для германского штаба момент Парвусу удалось убедить своих покровителей в том, что только Ленин, вернувшись в Россию, сможет свергнуть Временное правительство и заключить, по сути, спасительный для Германии мир. И вскоре компания, в которой Ильич оказался вместе с неким Ганецким (Фюрнстенбергом), под прикрытием коммерческих сделок стала поставлять секретную информацию из России и готовить там революционный мятеж. Позже к этим «новым русским» прибились другие – Воровский, Подвойский, Стеклов-Нахамкес, Закс-Гладнев (шурин Зиновьева), – наладившие поставку контрабандой в Россию презервативов и сальварсана (средства от сифилиса), оказав тем самым большую финансовую услугу революции и лично вождю. Ну, какая сволочь посмеет теперь бросить тень на эту гуманитарную акцию – ведь только из ленинской скромности лозунг: «Презервативы вместо штыков!» доныне неизвестен потомкам...

Итак, всякие злопыхатели утверждают, что пораженческую пропаганду в семнадцатом году Ленин через посредников вел на немецкие деньги. Причем даже земляк А. Керенский в своих мемуарах с подозрительным знанием дела перечисляет банки, через которые шли деньги для революции, и цитирует слова Людендорфа: «Отправляя Ленина в Россию, наше правительство возложило на него серьезную ответственность. Эта поездка оправдывалась с военной точки врения: Россия должна была пасть...» А в немецких архивах сохранилась расписка «великого комбинатора» Парвуса: «Получено от Германского правительства 1 000 000 марок для развития революции в России и т. д.». Свидетельствуют, что подобный заем был не единственный, но какую сумму подельники Парвус и Ленин «скрысятничали» от своих корешей, то есть зажилили от товарищей по партии, револючионных рабочих и матросни – тайна, покрытая мраком.

Остались неясными и некоторые обстоятельства следования скорого состава с «пломбированным вагоном» с тридцатью тремя «русскими витязями» – через воюющие страны в Россию. По некоторым сведениям, поезд, специально задержанный в Берлине ночью на двадцать часов, посетили важные лица; и есть подозрение, что немецкий кайзер лично встретился с будущим русским царем... Примечательно, что в Швеции возвращавшимся на родину российским политэмигрантам закатили замечательный ужин и даже выдали материальную помощь: чтобы большевики не подвели...

В этой мутной истории есть, однако, свое хитрое место: ленинцы в Россию иначе попасть не могли – другие страны отказались пропустить вагон с большевиками. Выходит, окончание войны не входило в их ближайшие планы: русские и немцы должны были биться меж собой до конца – до полной победы, то есть, до окончательного исстребления обеих сторон...

Впрочем, было еще одно историческое оправдание ленинской спешки: курс на Россию держал и Лев Троцкий, за которым стояло немало соратников, но, главное, огромные деньги американских банкиров, давно уже фактически объявивших русским и немцам войну. Причины для этого были: помимо давних антипатий Шифа и других еврейских миллионеров, Америка в целом была озабочена резким подъемом экономики Германии и России, которые в мировом состязании уверенно обходили других. В результате, к примеру, в России после столыпинских преобразований рубль был обеспечен золотом на 101%, в то время как валюты Франции и Англии едва были обеспечены наполовину. Германия также развивалась огромными темпами, вытесняя из Европы продукцию США и других государств – так что на Уолл-Стрите паниковали...

Но вернемся к товарищу Ленину, который всеми правдами и неправдами пробирался в Россию и вскоре прибыл на Финляндский вокзал, оставшись дорогой довольный: «Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона. Привет. Ульянов!» (14 апреля 1917 года)...

А далее все как в учебниках: броневик, речь перед вооруженной толпой. И вот как оценивает первые результаты германский агент, передающий из Питера послание в МИД: «…Вьезд Ленина удался. Он работает полностью по нашему желанию…». Потому в апреле 1917 года правительство Германии выделяет еще пять миллионов марок на усиление политической деятельности большевиков, которые Парвус срочно доставляет в Стокгольм. О желании скорее получить эти деньги Ленин уведомляет отдельным письмом, вскоре их получает, и параллельно отказывается в газете «Новая жизнь» от возводимой на большевиков «клеветы» в финансировании большевиков из-за рубежа…

Помимо денег немцы решили помочь Ленину и военными кадрами. С этой целью в Петроград с секретными документами для австрийских и немецких военнопленных прибывает полковник германского генерального штаба Генрих фон Рупперт. Согласно этим директивам, военнопленные должны оказать помощь большевикам при свержении Временного правительства. Петроградские большевики доставляют им 12 тысяч немецких винтовок с патронами и полевые орудия. Кроме оружия в трюмах российских сторожевых кораблей были доставлены «несколько тысяч вооруженных немецких моряков, по приказу своего команодования обязанных оказать помощь петроградским большевикам при захвате ими власти»...

Забегая вперед, также отметим, что трогательная забота немцев о революции пригодилась: «дорогу казакам на Петроград преградили немецкая пехота и артиллерия». Конница Краснова, поначалу без труда рассеявшая большевицких дружинников, и наступавшая через Пулковские высоты на Петроград, остановилась: по точности стрельбы боевой генерал узнал немецких артиллеристов. А позднее «германские и австрийские солдаты без особых хлопот подавили восстание петроградских военных училищ, расстреляв картечью и истерзав штыками наивных русских мальчишек, чья попытка ликвидации в зародыше нового режима не была поддержана абсолютно никем»... Вклад немецких вооруженных сил в русскую революцию впоследствии был отмечен благодарным вождем, когда он в конце октября проводил смотр «интернациональных частей». Здесь, однако, вышел конфуз: вместо «Да здравствует мировая революция!» (на немецком) солдаты прокричали «Да здравствует кайзер Вильгельм!»...

Но, возвращаясь к событиям жаркого революционного лета, отметим, что Ленину тогда, в самом деле, пришлось попотеть. Российская контрразведка уже вышла на след подозрительной кампании «Парвус-Ленин-Ганецкий», организовала утечку информации, и пресса опубликовала статью «Ленин, Ганецкий и Козловский – немецкие шпионы!». Козловский, арестованный во время июльского большевистского мятежа, после предъявления ему уличающих документов не отпирался. И Временное правительство вынуждено было отдать приказ об аресте большевицкого руководства.

Этому способствовали общественные настроения: лозунги «Долой Ленина!», «Ленина и компанию – обратно в Германию!» – патриотически настроенных горожан, учащихся, инвалидов войны – накаляли петербургскую атмосферу. Соратники Ленина Ф. Раскольников и Г. Иегуда («Ягода») писали, что вождь революции, в женском костюме, со всеми предосторожностями был переправлен в Кронштадт. Бросив свою паству, он, с милым малым Зиновьевым, укрывается в шалаше, а в Петербурге начинается следствие по делу немецких шпионов, которое собирает более двадцати томов. Любопытно, что большинство из самих большевиков считает, что Ленин должен явиться на суд, чтобы опровергнуть возведенную на них «клевету». Однако дело спасает Сталин, добившийся резолюции «О неявке Ленина на суд»… И есть подозрение, что именно за эту своевременную услугу грузина впоследствии Ленин на пленуме ЦК поставил вопрос о должности генерального секретаря и предложил соответствующую кандидатуру... Возвращаясь снова к периоду, когда на короткое время свобода Ленина была под угрозой: вскоре все «рассосалось», и арестованные большевики были выпущены под залог. Денег на революцию было немерено...

Однако шансы на получение власти скомпрометированных ленинцев-большевиков таяли на глазах. Ленин тогда сознает, что «Промедление смерти подобно!». Оставалась надежда только на вооруженное восстание – то есть, на кровавый исход... Между тем, лозунг «Война до победы!», выдвинутый Временным правительством, крайне осложнил положение большевиков. Но крепко побитая Германия жертвует на спасительный для нее революционный процесс еще 15 миллионов марок. А деньги, как известно, делают невозможное...

И вскоре Ленин опять в Петербурге, затаился в Таврическом дворце, выжидая разворота событий. Россия, посаженная на иглу инотранных вливаний, начинает агонизировать: антивоенные настроения петербуржцев и солдат берут снова верх, и в критический для державы момент деньги делают чудо: вместо близкой победы разложенные агитаторами фронты и тылы отступаются от нее. Воистину, «...Народ предался в руки побежденных; о, стыд, о, странный оборот!»...

А вскоре начинается, так называемый, штурм Зимнего дворца, о котором советской историей наврано много, а следом – избиение и убийства его немногочисленных защитников, а также изнасилования ударниц «Женского батальона», пьянки и грабежи, о которых до сих пор широкой публике почти ничего не известно. Вот короткий привет потомкам Ленина из революционного Петербурга: «Реквизировать 30 тысяч ведер вина и спирта в винных складах. Есть ли бумажка от Военно-Революционного Комитета, чтобы спирт и вино не выливались, а тотчас же были проданы в Скандинавию? Написать ее тотчас» (9 ноября 1917)...

Далее по первоисточнику: «Товарищи! Рабочая и крестьянская (выд. – Г. П.) революция, о необходимости которой говорили большевики, свершилась»... и т. д. Вскоре Ленин также принародно произнес сокровенное: «Грабь награбленное! (выд. – Г. П.)», и долгожданная экспроприация экспроприаторов началась…

Зато, казалось бы, путь к миру расчищен, а пропагандисты окончательно разложили фронты. Однако вскоре после принятого под давлением Ленина позорного «Брестского мира», поставившего Россию в унизительное положение, «новый цезарь» снова посылает русский народ на штыки – на сей раз защищать, так сказать, рабоче-крестьянскую власть. К слову сказать, к делу «немецких шпионов» позже вернулись – когда Сталин дал отмашку на устранение «сподвижников-ленинцев», замешанных в прогерманских делах. Мудрый ленинский ученик даже хотел отозвать Воровского из-за границы, а после отказа последнего дал приказ его устранить. Но все это будет потом...

Любопытно, что финансовые вливания Германии после прихода Ленина к власти не прекратились, о чем красноречиво свидетельствуют рассекреченные послания Мирбаха, использовавшего огромные суммы на поддержку шаткого положения большевиков. Правительство Германии сознавало, что в противном случае на смену им могут придти силы, которые сделают ставку на Антанту. В ответ на запросы посла Германия выделяет «40 миллионов марок на упрочение положение большевистской партии в России». В дело о немецких деньгах для русской революции вряд ли можно теперь внести полную ясность, но по разным источникам на эти цели германским правительством с 1914 по 1917 годы было направлено около миллиарда марок, причем в этой истории фигурируют около 400 документов

Профессиональные врачеватели национальных болезней считают, что Германия переступила через некие моральные принципы, когда сделала ставку на «пломбированный вагон» для революционной России. Вопрос это спорный: о какой морали могла идти речь в военное время, тем более, когда в союзники набивается смертный враг неприятеля, которым были в тот момент российские социал-демократы под управлением Ильича. В такие критические моменты истории владычествует древний принцип: враг моего врага – мой союзник... Между тем существует прелюбопытное свидетельство – признания Германией нанесенного России вреда, но, увы, после того как отпала необходимость в дальнейшей помощи большевикам. После обращения немцев к США с просьбой о содействии в заключении перемирия в меморандуме германского МИДа было сказано: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм и выпустили его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере, не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверие России будущего...»

Итак, Германия тихо покаялась, однако тщетно было ожидать признаний и покаяний от атеистов-большевиков, тем более, от их предводителя, как основателя нового государства. Но антихриста нельзя судить по божьим законам: его миссия – устроить «царство Божие» на земле. И к подсудимому Ленину мы по тем же причинам не можем подойти с обычной церковною меркой. Зато для всего просвещенного мира, по свободным от всяких религиозных догматов общечеловеческим меркам, Ленин – до сих пор образец. Не случайно сразу после Октябрьской революции норвежская социал-демократическая партия предложила присудить ему Нобелевскую премию мира за «красный» 1917 год. В представлении Нобелевскому комитету были такие слова:

«До настоящего времени для торжества идеи мира больше всего сделал Ленин. Он не только всеми силами пропагандирует мир, но и принимает конкретные меры к его достижению…»

Любопытно, что ценную инициативу наивных норвежцев горячо поддержали турецкие студенты, но Комитет по Нобелевским премиям отклонил ходатайство лишь по той причине, что оно опоздало к установленному сроку. Однако Ленину в порядке исключения дали отсрочку, но вошедшая в полосу исторических потрясений Россия не позволила довести до логичного конца этот любопытный проект: вождь показал всему белу-свету кузькину мать...

В пользу нашего подсудимого также стоит вспомнить о том, что сам Бертран Рассел назвал Ленина «Интеллектуальным аристократом», а знаменитый фантаст Герберт Уэллс, хоть и обозвал его «Кремлевским мечтателем», но в целом оказался под обаянием Ильича. Нельзя также упускать из виду того, что первыми мудреца Ульянова-Ленина с успешными опытами над Россией поздравили мыслители из самой преисподней – Тибетские махатмы с зияющих Гималайских высот! В послании Советскому правительству они написали: «Ленин – знак чуткости космоса»…

Давно стало доброй традицией, что всех российских витий, высоко чтут за рубежом. И парадокс состоит ныне в том, что многие неблагодарные соотечественники именуют основателя нашего государства ни много, ни мало, как «неотпетый злодей». Верность ему сохранил, похоже, только один драматург, который, как шварцевский «смелый старик» упрямо и смело режет правду-матку про Ленина, по-прежнему восхваляя его. Однако всем литераторам Ленин до сих пор воистину дорог: навешивание ярлыков, плагиат и компиляция, как главный творческий метод, хорошо прижились среди творческой публики с его легкой руки. Это лишь кажется, что Ленина сейчас подзабыли, а на деле он прочно засел в головах. Ведь наш красный вождь-просветитель следовал мудрости Бонапарта, который считал, что «просвещение призывают для того, чтобы оно царствовало, а царствуют для того, чтобы поработить просвещение...»

А Ленина не случайно сравнивают с Бонапартом. Чтобы лучше понять, что таилось в подкорке выходца с волжских широт, стоит принять в расчет, что самое любимое дерево этого «гражданина мира» – не сосна, не плакучая ива, не береза, а липа(!): «Это самое, самое любимое мною дерево!». Этим для посвященных сказано все, просвещение остальных не входит в нашу задачу, но старшие товарищи в органах должны провести среди кадров соответствующий инструктаж.... Однако сам Ленин темные для себя места не любил, и не случайно называл Гегеля «Сволочью идеалистической!». Мы дело гражданина Гегеля за давностью лет списали в архив, но уцелевшие интеллигенты считают, что Ленин сам был порядочная свинья...

Итак, в приснопамятном 1917 году он пишeт свою главную книгy «Гocyдapcтвo и peвoлюция», в которой нaчepтaл грандиозный плaн, pacчитaнный нa дoлгoe вpeмя, и который на первом этапе досрочно ocyщecтвил. Примечательно, что Ленин в ней честно признал: дeмoкpaтия большевикам нe нyжнa и пocлe пoбeды пpoлeтapcкoй peвoлюции даже вpeднa, ибo пpoтивoпoлoжнa необходимой для страны диктaтypе. И дeмoкpaтичecкиe вольности только мeшaют ocyщecтвлeнию цapcтвa божия на земле – стало быть, становлению коммунизма. Ради светлого будущего всего человечества Ленин вместе с Троцким готовы выжечь каленым железом все самодержавные пережитки, а заодно и половину России вместе с людьми. А заверения, обещания, принципы и сказанные принародно слова – в политике лишь подспудное средство: как было сказано китайским мыслителем, «поймав зайца, про ловушку можно забыть»...

Но что ж из этого всего теперь можно извлечь? Да только лишь то, что Ленин умел выбирать на тернистом пути себе союзников и попутчиков, и даже обращать в них своих прежних врагов... И еще подтверждение могучих качеств вождя, отлично уловившего дух военной России, понявшего, что теперь настал его час... Даже факт, свидетельствующий, что несколько лет до того Ленин оставил мысли о революции, к которым вернулся только с началом войны, говорит в его пользу. Само небо(?) посылало удачу, а почитавший Аристотеля Ленин помнил, что «боги и природа ничего не создают понапрасну»…

Не следует здесь забывать, что на первые роли в смутное для Отечества время метили многие, одних заслуженных кадетов было не счесть. Тем не менее, Ленин всех превзошел, поскольку оказался более искушен в перипетиях жизни, которую воспринимал, как театр, как сцену, а людей – как актеров на ней... А его трезвое отношение к жизни лучшим образом иллюстрирует высказывание П. Валери: «Нет ничего более оригинального, более собственного, как питаться другими. Но их надо переваривать. Лев состоит из усвоенного им барана». Среди усвоенных большевиками «баранов» первыми оказались кадеты, положившие ранее столько сил на на крушение царского строя. Один из них, чудом уцелевший вечный философский скиталец Бердяев, потом будет писать: «Лeнин нe вepил в чeлoвeкa, нe пpизнaвaл в нeм никaкoгo внyтpeннeгo нaчaлa, нe вepил в дyx и cвoбoдy дyxa. Ho oн бескoнeчнo вepил в oбщecтвeннyю мyштpoвкy чeлoвeкa, вepил, чтo пpинyдитeльнaя oбщecтвeннaя opгaнизaция мoжeт coздaть кaкoгo yгoднo нoвoгo чeлoвeкa, coвepшeннoгo coциaльнoгo чeлoвeкa, нe нyждaющeгocя бoльшe в насилии».

Но образованные кадеты по своей социальной натуре были склонны к романтической литературе, а Ленину больше нравился суровый дух военных депеш, которые соответствовали новой эпохе. Кадеты, во все времена, растекались в речах, а ленинский жанр бил не в бровь – а прямо в глаз, причем, оставляя без ока… И потому шибко ученых кадетов забыли, а спичи товарища Ленина были в течение трех четвертей века растиражированы на всех языках.

Итак, в семнадцатом Ленин уже «на коне», точнее, броневике, еще точнее, в Смольном, откуда спешно выгнали всех благородных девиц. Причем, от первых ленинских дел опешил даже пролетарский писатель М. Горький, который в минуты недолгого просветления написал, что Ленин отравился «гнилым ядом власти». Но «основоположнику» некогда было спорить по пустякам, к тому времени он тоже приболел писательским зудом, и уже в первые дни своей власти озвучил замечательный бренд – «враг народа», который с помощью верных ленинцев надолго прижился в стране... И потом красному классику также было не до утомительных споров: он наставлял неразумных представителей власти, как поскорее навести порядок в стране:

«Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев(выд. Г. П.). Сомнительных запереть в концентрационные лагеря вне городской черты. Телеграфируете об исполнении» (9.08.1918).

«...Будьте образцово беспощадны!(выд. Г. П.)»...

«Расстреливать, никого не спрашивая(выд. Г. П.) и не допуская идиотской волокиты» (22.08.1918).

«Надо поощрить энергию и массовидность террорра! (выд. Г. П.)» (26.11.1918).

Верные ленинцы до сих поминают эсерку Фанни Каплан, которую на месте покушения чуть ни растерзали. Но мудрый Ленин, как свидетельствовала большевицкая пропаганда, не «разрешил судить молодую эсерку», которая провела треть жизни в царских застенках. Только мало кто знает, что ее расстреляли без суда и следствия по прямому указу вождя. Если враг не сдается…

Примечательно, что в этот охотный сезон Ленин помимо отстрела врагов, отступников и предателей освятил уничтожение памятников, «воздвигнутых в честь царей и их слуг». Первым снесли скобелевский монумент, следом тысячи других – в столицах и городах Советской России. А как-то на празднике глава государства собственноручно накинул петлю на кремлевский памятник великому князю Сергею Александровичу, изображающий распятого Спасителя и Скорбящую Богоматерь... Зато появляются новые памятники, монументы и даже новые города – Троицк, Урицк, позже Свердловск и т. д.

Были ли в этот период заботы важнее? Получается, были: еще в 1917 году Ленин отдал распоряжение о национализации банков и капитала, а с лета 1918 года начинает возвращать немцам долги. По дополнительному соглашению к Брест-Литовскому мирному договору Россия отступается от державных границ, теряя Эстляндию и Лифляндию, начинает поставлять Германии Бакинскую нефть и выплачивать 6 миллиардов (из них 1,5 миллиарда золотом!) контрибуций. Спецпоездом в Берлин пошли мешки с кредитными билетами, ящики с золотом, бриллианты, причем, ревизию поступающих фондов осуществлял самолично знакомый нам «купец революции» Израиль Лазеревич Гельфанд, более известный в России, как «Парвус». Между прочим, он обнаружил недостачу почти в 80 миллионов рублей золотом, которые, как оказалось, благодаря Урицкому, Володарскому и председателю Петербургского ЧК Андроникову ушли на сторону через частные скандинавские банки. Со всеми «крысятниками» скоро по революционному строго разобрались, а их преждевременную кончину списали на контрреволюционеров и немцев...

Но что там презренный металл: в конечном счете, по грабительскому договору Россия лишалась западных земель, на которой проживало в общей сложности треть всего населения, и территории, равной Австро-Венгрии и Турции вместе взятых... И, кто после того посмеет сказать, что Ленин отплатил немцам черной неблагодарностью?! Нет, Ильич помнил добро...

Однако Германия в своих вожделениях была не одинока: небезызвестный А. Хаммер, с благословения Ильича ставший мультимиллионером, вывозил русские ценности вагонами и пароходами. «К примеру, из Эрмитажа и других музеев ушло за океан 5 000 поистине бесценных картин таких великих художников, как Рембрандт, Тициан, Рафаэль, Веласкес, Дюрер, Джорджоне, Босхи, Микеланлжело и других»...

По некоторым источникам для вывоза за рубеж специальной «Экспертной комиссией» под руководством самого Горького, было отобрано художественных ценностей «на сумму в несколько миллиардов золотых рублей 1915 года, что многократно превышало стоимость всего золотого запаса царской России»... Церковные ценности, антиквариат уходил тогда из России вагонами, пароходами и оседали за рубежом в банках, частных коллекциях и музеях. Судьбу многих сокровищ не смог прояснить потом даже Сталин...

Но вернемся к мудрым директивам вождя, укрепляющего свою верховную власть:

«Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно» (15 сентября 1919)

«Если не будут приняты героические меры, я лично буду проводить в Совете Обороны и в ЦК не только аресты всех ответственных лиц, но и расстрелы(выд. Г. П.). Нетерпимы бездеятельность и халатность. С коммунистическим приветом, Ленин»(18.07.1920).

«Все театры советую положить в гроб» (26.8.1921).

«Обязательно найдите виновных, чтобы мы этих мерзавцев могли сгноить в тюрьме (выд. Г. П.)» (13.09.1921).

«Гласность ревтрибуналов (уже) не обязательна. Состав их усилить Вашими людьмаи, усилить их всяческую связь с ВЧК, усилить быстроту и силу их репрессий(выд. Г. П.). Поговорите со Сталиным, покажите ему это письмо» (31.01.1922).

Сейчас всякая недобитая интеллигентская сволочь ставит под сомнение достижение Октября! А разбитый в руины, затопленный кровью Кронштадт, а шесть миллионов трупов во время военного коммунизма – разве не результат? А по-ленински мудрый секретный наказ: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления» (19.03.1922)...

Можно с полным правом сказать, что «голод не тетка, а верная подруга вождя»: в 1917-ом году перебои в продовольствии помогают большевикам скинуть Временное правительство, а во времена продналога задушить контру в крестьянской среде, среди рабочих, а заодно свернуть голову духовенству.

«Христа ради, посадите Вы за волокиту в тюрьму кого-нибудь!.. Ваш Ленин» (11.02.1922).

«Не спит ли у нас КЮст? Тут нужен ряд образцовых процессов с применением жесточайших кар(выд. Г. П.). НКЮст, кажись, не понимает, что новая экономическая политика требует новых способов, новой жестокости кар. С коммунистическим приветом. Ленин» (11.02.1922)

Так вот откуда, господа-товарищи, концентрационные лагеря, трибуналы, «тройки», правовой беспредел и «масовидность террора»!..

Просвещенные историки высказывают подозрение, что «Геббельс украл у Ленина основные положения его статьи 1906 года «Партийная организация и литература», пересказав их своими словами»... Конечно, немецко-фашистский товарищ Геббельс поступил нехорошо, но передрать статью для успеха, видимо, мало, – другое дело иметь перед глазами замечательный результат. А, ведь, получается, генератор идей, массовик-затейник и самый гениальный диктатор – наш лукавый «кремлевский мечтатель», а товарищи Сталин, Гитлер, Геббельс, Мао Цзу Дун и Пол Пот – по сравнению с ним школяры. Ленин всего за четыре года Советов – с 1918 по 1922 – сократил поголовье России на двадцать миллионов: по масштабам Европы вырезал целый крупный народ. И каждый просвещенный человек теперь понимает, что такое под силу только образованному вождю…

Однако, как ныне известно, «Ленин видел далеко, на много лет вперед!»: свои карательные и расстрельные директивы он благоразумно старался не выставлять напоказ, и даже отдавал особые поручения сохранять его директивы в секрете. Вот, к примеру, судьбу царской семьи он решил таким образом, что если б не словоохотливый Троцкий, то о личном участии Ленина в расправе над Романовыми никто бы до сих пор не узнал. Наш русский цезарь, в самом деле, скромный и законопослушный был человек: «Ни малейшего упоминания в печати о моем письме быть не должно» – так, например, инструктирует Ленин-юрист другого юриста, комиссара юстиции Курского в период массовых судебных процессов.

Между тем, большевицкий цезарь импонировал всему просвещенному человечеству. И речь не только о тех, у кого был спецпаек и партбилет: помимо уцелевшей части российской интеллигенции, вынужденной пойти на поклон, он смог обаять кучу литераторов, и даже английского фантаста Уэльса, который сам кому угодно мог запудрить мозги. Впрочем, у другого писателя, Бунина, возникли догадки, что англичанин, видимо, был „сам обманываться рад“, поскольку приехал с целью «патриотической» – подтвердить верность английской политики, лояльной по отношению к Советской России. Возмущенный Бунин писал: «Ленины целую неделю громили Москву из пушек руками русских Каинов, Ленины бешенно клялись, захватывая власть: «наша победа уже не даст подлой буржуазии сорвать Учредительное Собрание, навсегда обеспечит вам мир, хлеб, свободу!» – и это Ленины пушками разогнали это самое Собрание, это они, вместо мира, стали тотчас же после захвата власти, «ковать» красную армию «на бой со всем буржуазным миром до победного конца», и это Ленины задушили в России малейшее свободное дыхание (...), они превратили лужи крови в моря крови, а богатейшую в мире страну народа пусть темного, зыбкого, но все же великого, давшего на всех поприщах истинных гениев не меньше Англии, сделали голым погостом, юдолью смерти, слез, зубовного скрежета, это они затопили весь этот погост тысячами «подавляющих оппозицию» чрезвычаек, гаже, кровавее которых мир еще не знал институтов, это они (...) целые три года дробят черепа русской интеллигенции, они заточили в ногайский плен великих Павловых, это от них бежали все, имевшие возможность бежать – ум, честь и совесть России (...).

«В Петербурге каждый вечер сорок спектаклей». Да, совершенно верно, – восклицает Бунин, – и расстрелов каждый вечер 40, 50, 100»... «Любезный собрат, мы не забудем вашего заявления, что мы достойны только тех висельников, у коих вы гостили 15 дней, и что наши Врангели – разбойники...»

Как известно, это была не единственная попытка Бунина показать всему миру, что творится в подъяремной стране. В своем обращении «К писателям мира» он тщетно пытается обратиться к совести литературного братства, но западная интеллигенция осталась равнодушной к призыву. Бунин некоторое время спустя замечает: «Они умеют протестовать или поддерживать протесты, только в тех редких случаях, например, когда казнят в Америке двух убийц(...)».

Почему мы здесь взялись цитировать Бунина? А чтобы высветить в истинном свете дарование Ильича, сумевшего оскопить и оседлать российскую литературу и закрыть рот всем остальным. Для иллюстрации еще одна цитата вождя – о Прокоповиче и Кусковой: «Газетам дадим на сотню ладов и изо всех сил их высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев»... А вот о профессуре, которая чуть не затеяла новую смуту: «Уволить из МВТУ 20-40 профессоров. Они нас дурачат» (21 февраля 1922)».

И, наконец, классическое: инструктаж для всех остальных представителей власти – на века:

«Ф. Э. Дзержинскому: «К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров. Надо это подготовить тщательнее. Обязать членов Политбюро уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг. Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручите все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ.

Не все сотрудники «Новой России» – кандидаты на высылку за границу. Другое дело питерский журнал «Экономист». Это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В N3 напечатан на обложке список сотрудников. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее шпионов, слуг, растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих вредителей изловить и излавливать постоянно и систематически высылать за границу.

Прошу показать это секретно, не разглашая, членам Политбюро с возвратом. Вам и мне." (19 мая 1922)».

Для полноты представлений следует сказать о трогательном отношении героя к искусству. О нем, видимо, еще в ссылке у Ленина сложилось вполне ясное представление, которое он однажды высказал живописцу Ю. Анненкову, выполнявшему его портрет. «Я, знаете, в искусстве не силен, искусство для меня что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандистская роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его – дзык, дзык! Вырежем. За ненужностью»... Любопытно, что Ленина давно нет, но значение этих слов с каждым днем все сильней! Выходит, вождь, в самом деле, видел далеко, на много лет вперед!..

Любопытна и завершающая часть ленинской фразы: «Вообще к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг «Ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать, как стремление к нарождению новой интеллигенции.

Ликвидировать безграмотность следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, призывы, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего»...

А Сталин, таким образом, получается, всего лишь недоучившийся семинарист. Не хватало интеллекта, обзора, размаха. В застойные времена российская либеральная публика оказалась под гипнозом идей, о том, что, мол, варвар-садист-маньяк Сталин исказил замечательное марксистско-ленинское учение. Пьесы и книги доморощенных писателей и драматургов отмывали вождя и учителя почти добела. Партийные борзописцы, толкаясь и ссорясь, припадали к бюджетному корыту, черпая свое вдохновение в привилегиях – должностях, гонорарах и тиражах. Особенно нещадно эксплуатировалась тема полумифической ссоры Сталина с Лениным, под замес которой чуть не попала Н. К. Крупская – верная боевая подруга вождя. Некоторые публикации подводили к тому, что, видимо, преждевременная смерть Ленина не случайна: намекали на мстительность и коварство преемника власти. А когда в девяностых российская жизнь снова вышла из берегов, разоблачения посыпались как из ведра, их не писал только ленивый.

А между тем, люди, знавшие Ленина не понаслышке, убеждали в другом. Например, писали, что Сталин до конца сохранил уважительное отношение к Ильичу, что его стремление оградить больного от трудов было вызвано лишь заботой о здоровье вождя. Как свидетельствует ленинская прямая родня, Сталин почтительно относился не только к больному вождю, но и его ближнему окружению, а после смерти Ленина им помогал: «писали, будто бы Сталин плохо относился к ним, – чепуха. Часто из мухи делают слона. Например, Шатров написал, что Сталин обругал Крупскую за то, что она без разрешения ЦК дает Владимиру Ильичу читать газеты, а он нервничает. А люди как понимают в наше время? Если «обругал», – значит, нецензурно. Но таких слов в среде большевиков вообще не было. Он просто жестко сказал ей, Надежда Константиновна очень расстроилась, говорила родным: «Я-то больше чем кто бы то ни было, беспокоюсь о Владимире Ильиче, выбираю, что ему нужно прочесть».

Это дошло до Владимира Ильича, и он написал Сталину известную записку: «Обидев мою жену, вы обидели меня». Сталин тогда позвонил, потом зашел к Крупской и извинился перед ней, а Ленину написал письмо, где объяснил, как все вышло. И все уладилось, конфликт был исчерпан...».

В свете известных общественных настроений любопытно узнать, что Ленин раньше Сталина высказал сомнение в надежности «красных» врачей. Для лечения вождя приглашались все иностранные знаменитости, но доктора-коммунисты (Обухов и Семашко) от лечения были отстранены, и в этом также видится свидетельство прозорливости главы государства. Еще на подступах болезни в 1922 году вождь от их услуг категорически отказался: «Возможно, что они умеют написать прокламации и произнести речи на митинге, но медицинских знаний у них, конечно, нет никаких. Откуда им быть у них, когда они не приобретали, практики не имели, а занимались политикой. Я хочу иметь дело с настоящими врачами, специалистами, а не невеждами»...

Как знать, может, исключительно благодаря такой осторожности Ленин протянул еще целых два года, пока не оказался в «Горках» под надзором «наших» доблестных медиков? И не здесь ли кроются истоки пресловутого «дела врачей», от которых не убереглись потом многие из соратников?..

Исследуя отношения отцов-основоположников государства, заметим, что после смерти Ленина его преемник не порочил, как это принято ныне, имя своего предшественника. В этом смысле показательна его речь на вечере кремлевских курсантов в январе 1924 года, – речь, в которой Сталин не скупится на эпитеты и подчеркивает замечательные свойства – смелость, мужество, скромность, силу логики, принципиальность своего учителя и вождя. Это Сталин донес до каждого советского человека мудрый завет Ильича: «Первое дело – не увлекаться победой и не кичиться; второе дело – закрепить за собою победу; третье – добить противника, ибо он только побит, но далеко еще не добит(выд. Г. П.)»

Требуя в двадцать втором «жестокости кар» Ленин не думал о своей скорой смерти. И ленинские кары последовали бы незамедлительно, если бы не болезнь, которая подкосила вождя. О происхождении недуга, как известно, выдвигали разные версии, вплоть до врожденного или благоприобретенного сифилиса Ильича. В самом деле, почему бы Ленину не умереть от болезни, которую – в отличие от многих других – приобретают от удовольствий... Однако родня свидетельствует о другом: Ленин(53 года) и его сестра Мария Ильинична(59 лет), как и их отец(55 лет) умерли от инсульта, подтверждая, что причины этих ранних кончин – плохая наследственность...

Так, может, «Рассеи» тогда повезло? Ведь за революцию и Гражданку страна обезлюдила – не без помощи прямых указаний вождя. Если даже представить, что за все последующие репрессии отвечает персонально лишь Сталин, то результат, получается, несравним: «усатый» держал Россию, почитай, тридцать лет, а до ленинского масштаба не дотянул. За весь период «сталинских репрессий» (1934 - 1941) по разным статьям было осуждено около 2 миллионов, причем, вместе с бандитами и т.д., а «вышку» получили около трети. Таким образом, с Лениным ему тягаться слабо, неспособный он был ученик: один серьезный ученый педант все пересчитал и документы к тому приложил. Такой вот с тираном Сталиным и добрым дедушкой Лениным вышел конфуз...

Между тем, кто-то до сих пор по привычке считает Ленина демократом, хотя тот же неугомонный Бердяев писал, что «Лeнин не дeмoкpaт, oн yтвepждaeт нe пpинцип бoльшинcтвa, a пpинцип пoдoбpaннoгo мeньшинcтвa. Пoэтoмy eмy чacтo бpocaли yпpeк в блaнкизмe. Oн cтpoил плaн peвoлюции и peвoлюциoннoгo зaxвaтa влacти, coвceм нe oпиpaяcь нa paзвитиe coзнaния oгpoмныx мacc paбoчииx и нa oбъeктивный экoнoмичecкий пpoцecc. Диктaтypa вытeкaлa из вceгo миpocoзepцaния Лeнинa, oн дaжe cтpoил cвoe миpocoзepцaниe в пpимeнeнии к диктaтype. Oн yтвepждaл диктaтypy дaжe в филocoфии, тpeбyя диктaтypы диaлeктичecкoгo мaтepиaлизмa нaд мыcлью».

А бывший ленинский сподвижник Чернов после смерти Ильича утверждал, что «для Ленина само понятие «честного противника» было нелепостью, обывательским предрассудком... трудно превзойти Ленина в цинической грубости.... Отбрасывая или попирая ногами при этом все нормы честности, он оставался «честен с собой...»

Хитрый, многоликий «Белибердяев» и очень «темный» Чернов, сравнивая Ленина с фехтовальшиком, сосредоточенном на противнике, называя его человеком «с истиной в кармане», «оппортунистом», не уважавшим чужих убеждений, не смогли удержаться, чтобы ни облить – в отместку за свое поражение – напоследок Ленина грязью, зато их оценки многое проясняют. Так, чрезвычайно способный очернитель Чернов закончил утверждением о неумолимом «размагничивании и распаде», но, считал, что подобно Людовику XIV, утверждавшему «Государство – это я», Ленин с полным правом мог заявить «Партия – это я»… Стремление к социальному равенству, земле обетованной гармонии и справедливости – вот его единственно достойная цель! И при чем тут, собственно, для Ленина люди?!.

Ленин – гениальный гипнотизер, «утопист и фанатик, пророк и метафизик», который заставил поверить половину человечества в несокрушимую силу бредовых идей. До сих пор считают, что он обладал энциклопедическими знаниями, схватывая все на лету, пытаются убедить, что его познания в экономике совершенны, и свалить очевидные провалы на скверные обстоятельства и подлых врагов. Между тем, по мнению специалистов, Ленин понимал в экономике не больше, чем любой более-менее образованный человек. Например, сразу после революции он всерьез хотел отменить деньги и перейти к "прямому продуктообмену", и только потерпев неудачу, отступил назад, заявив: «НЭП – это всерьез и надолго»). Считают также, что «Политику продразверстки он позаимствовал у правительства Керенского, а другой экономики не выдумал ("пороху не изобрел"). Новую, социалистическую экономическую систему разработал и реализовал в конце 20-х годов Сталин»...

Однако последнего всякие троцкистские недобитки и «образованщина» пытались противопоставить «дальновидному и доброму Ильичу». Особенно в этом преуспели разные щелкоперы и культуртрегеры либеральных кровей, прилипшие к гуманитарным фондам и бюджетным средствам. О повадках Ленина было достаточно сказано выше, но факты – для хулителей товарища Сталина – как с гуся вода... И потому для пользы нашего скорого трибунала приведем объективные научные данные зарубежных специалистов по гениальным мозгам: эти выводы изложены в книге Мари-Жозеф Шалвен «Мозги, которые нами правят», исследующей «церебральные функции управляющих».

Ученый, используя оригинальную методику Н. Германа, основанную на исследовании умственных предпочтений, выявил диаграммы церебральных особенностей знаменитых личностей мира – по алфавиту: от Жанны Д’Арк до Жака Ширака. Разумеется, преимущественно исследованы европейцы, но вот с нашими подопечными нам повезло: среди персонажей оказались Ленин и Сталин, диаграммы психологических характеристик которых поражают неожиданным сходством. Оба российских вождя – с доминирующим «левым подкорковым» и «левым краевым» сегментами мозга, соответствующими «рациональным, логическим» личностям с «техническим складом ума, предпочитающим факты и точность» и обладающим «сильно развитой способностью к организаторской деятельности». А знакомые черты – «отличаются тщательностью, любят власть и контролировать ситуацию (...) консервативны и склонны соблюдать ритуалы», страсть к точному и сжатому слову – словно воскрешают портреты людей, которых мы привыкли видеть с детских времен на знаменах. Здесь невольно вспоминается фраза Горького о том, что «Ленин говорил с логикой топора», которую вполне можно отнести и к достоинствам наследника ленинской власти. Любопытно, что среди 76 подопытных вождей всех времен и народов похожие диаграммы имели лишь Робеспьер и Людовики (XIII и XIV), а также благодетель Европы господин Горбачев. Быть может, просто, последний, слава Богу, не успел себя проявить?..

А мы, в завершение, для характеристики чисто человеческих качеств Ульянова-Ленина вспомним один анекдот. Школьники попросили его боевую подругу Н. К. Крупскую рассказать, какой дедушка-Ленин был добрый, как он любил всех детей. Надежда Константиновна думала долго, потом, наконец, припомнила подходящий пример: «Помню Ильич хотел как-то побриться и стал наводить об ремень опасную бритву. А под ногами крутился племянник, мальчишка и все просил и просил: – Дедушка Ленин, расскажи мне сказку... – И так ныл, гаденыш, десять минут. Ильич терпел, терпел, да потом как даст ему подзатыльник. А ведь мог бы и бритвой, да по глазам»…

Да, в революции, в общественной жизни Ленин был с путающимися под ногами, как горьковский буревестник – суров, напорист и смел. Не случайно Сталин, расхождения которого с вождем, как мы видели выше, были в наше время начетчиками от литературы намеренно искажены, озаглавил свой очерк о нем «Горный орел». Вместе с тем оппоненты считают, что Ленин был болезненно самоуверен, и формула мудрецов «я знаю, что я ничего не знаю», была чужда для него. И только под занавес жизни он вплотную приблизился к пониманию гегелей, авенариусов и прочей «идеалистической сволочи» и гносеологической белиберды... В первой обстоятельной антилениниане – «Ленин. Вождь, которого мы не знали...» – по крохам собранной и изданной автором этих строк в 1991 году, можно найти немало красноречивых тому подтверждений... Но, главное, книга открывает редкие ракурсы Ленина и потрясающие оценки соратников и врагов. Особую цену имеют наблюдения литераторов. Вот, например, Горький однажды заметил, что Ленини «хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата», а Куприн написал: «Этот по одному знаку может, как волкодав, кинуться человеку на грудь и зубами перегрыз бы горло...»

Но мавзолейный сусальный Ильич до сих пор живее настоящего Ленина... И безусловная заслуга этого – нашей литературы, хотя эта тема просто нарыв: тронешь, изойдется вся гноем. Ясно одно: разговоры о Ленине не умолкнут, пока жив на Земле человек...

В самом деле, после череды «перестроечных лет», по последствиям сопоставимых только со Второй Мировой, Ленин для России – последняя надежда, спасение и опора. Положенный архитектором в основу проекта Пергамский алтарь, бывший центром сатанинского культа, – лучший памятник Ильичу на века. Ведь именно к Пергамской церкви обратил Христос загадочные слова: "...ты живешь там, где престол сатаны...". И, наконец, в книге пророка Даниила (14, 3-4) сказано: «Был у Вавилонян идол, по имени Вил, которому поклонялись...». А находился он в охраняемом храме наподобие «нашего» мавзолея... «По словам Геродота, в плане он представлял собой четырехугольник»…

А значит, Ленина трогать нельзя... И, наконец, никогда не говори «никогда»! Дело Ленина живет и побеждает в России! Если вдуматься, строго по заветам вождя строят новую жизнь тысячи, миллионы настоящих большевиков. Если враг не сдается… Каждый обязан стучать… Грабь награбленное!.. Это только для конспирации у новых большевиков другие знамена: но газеты, вокзалы, банки, заводы, недвижимость – как прежде, в надежных руках. Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!..»

***

После диспута, на котором толком никто ничего не сказал, расходились поникшие и смятенные. Даже ветераны почти не шумели, не протестовали, а журналюги были необычайно скромны. Народ большей частью определенно не знал, что делать с вождем. А власть предпочитала молчать и пока осмотрительно выжидала. Только какой-то предприимчивый сенатор подал идею: в самом деле, не пора ли модернизировать мавзолей и устроить там еще парочку лежбищ на приватной основе. Но тут заволновались пенсионеры, участники Первой гражданской войны, в Госдуме тоже забили тревогу, и, на всякий случай, на «Красной площади» осмотрительно показался со своей командой Шойгу.

А в экспериментальной школе, пользуясь случаем, устроили передышку. Сначала здесь ожидали скорых гонений, но никто не звонил. Потом решили, что поднимут на щит, но руководство молчало. Так промучались с месяц, потом решили, что пора продолжать. На очереди был Маяковский.

 

Конвой: на выход!..