Сказки, что в домах для сумасшедших пытки и насилие. Я уже восьмой год здесь, и ничего, жив-здоров, имею авторитет как среди больных, так и врачей.

Я работаю на кухне, мойщиком. Работа не пыльная. Чтобы не заработать экзему, одеваю перчатки.

Конечно не вся публика, которую лечат здесь, заслуживает нормального отношения. У меня долго был соседом по койке в палате Палков. Его звали Сеней. Работал до больницы милиционером. Ну вот однажды арестовал свою жену, двух детей, тещу и собаку. Вызвал наряд спецназа, что бы отвести арестованных в кутузку. Понятное дело, его связали самого и привезли к нам.

Так он все время пытался навести порядок и у нас. Грозил поймать террористов, рецидивистов и еще какого-то Семенова, имеющего чин майора.

Над Семеновым и поиздевались всласть те, кого обижала милиция за стенами нашего учреждения. Больше лютовал врач Анохин, у которого была кража, а вора так и не нашли, и санитар Козлов. Один давал лошадиные дозы успокаивающего снадобья, другой точно бил по почкам. Долго не протянул мой сосед: на днях умер, создав неприятный для меня прецендент.

Вместо него появился Шевков Анатолий Кирьянович. Про него-то у меня и этот сказ.

Анатолий Кирьянович сразу просил меня называть его Акой. Если звать, то Аки.

- Мне очень неудобно, когда пытаются произнести мое отчество, - сказал он при знакомстве. – А так Аки.

- Каки, - сказал я.

- Как вам угодно.

Вот этим безразличием к хамству он меня и купил.

Чем дальше я с ним общался, тем большее уважение он вызывал у меня.

- Мы с вами не психи, - однажды шептал он мне до поздней ночи. – Мы нормальные люди. И все здесь нормальные, только мы стали общаться с Богом напрямую.

- Как так, - не выдержал я такой большой порции бальзама на душу, поэтому захотел прояснить обстановку. – И Ермок из седьмой палаты, что ест свои и чужие испражнения, и Акулова, что просит каждого мужика уделить ей внимания. И бабка Камаева, утверждавшая, что видела казнь Иисуса Христа, и врач Голиков Степан Андреевич, который всегда кладет банан в карман брюк и тот подозрительно торчит, а после обхода съедает? Мне ясно, что через годик-второй Голиков будет доживать свою жизнь в какой-нибудь из палат.

- Ну вот, вы так ладно говорите, что можно назвать вас самым умным на всю больницу человеком, - похвалил меня Аки. По другому я не стал его называть. – Вы что окончили?

- Бауманское.

- А за что вас сюда?

- Предложил себя в президенты России.

- Жаль, не послушали вас, давно бы порядок в стране навели. Вон как вы хорошо посуду моете. Я следил, какая у вас великолепнейшая организация труда и рациональные движения. Ничего лишнего!

За это я бы его расцеловал, но, сами понимаете, даже не шевельнулся – кто-нибудь подглядит и подумает, что я озабоченный, ну как гомосек, и набросят смирительную, а тот самый Козлов уже точно опустит меня в процедурном кабинете. Он на это охоч.

- Так как это мы с Богом напрямую говорим? - как бы вспомнил я о начале разговора.

- Все очень просто, - сказал Аки, - Бог – это четвертое измерение. Вернее, он существо, находящееся сразу же в четырех измерениях. В жизни мы нередко выходим на пограничные с этим измерением точки. Во время молитвы, умирая, беспокоясь за судьбы близких, проявляя необыкновенную интуицию… Да таких соприкосновений много. А вот когда в сознании человека появляется прямой контакт с четвертым измерением, то нас считают сумасшедшими. Обидно, да?

- Может и обидно, но я ни разу не чувствовал Бога.

- Это неправда, вы просто не даете в себе этом отчета, дорогой! – Аки схватил меня за руку.

- Отпустите, нам нельзя проявлять эмоции, - попросил я его.

- Да, да, вы правы. Я ведь часто своим студентам рассказывал о измерениях и экспериментах. Бывало, ухвачу, сам того не сознавая, за руку, и начинаю доказывать. Ну а со студентками еще пытался доказать, что соприкосновение с четвертым миром происходит, когда оба испытывают одновременный оргазм.

- И за это вас погнали из университета? – предположил я.

- Родителям не докажешь, что это чистая наука. Упекли. Но я не жалею, здесь все условия, чтобы размышлять и двигаться дальше.

- От тихого состояния к буйному? – предположил я. – А как скажутся нейролептики на чистоте ваших выводов, коллега?

Аки посмотрел на меня смущенно.

- Вы смеетесь надо мной…

Он много еще чего говорил, мой Аки, но я заснул под журчанье его речи, насыщенной научными определениями.

Прошло месяца три после нашего разговора. Аки, казалось, не снижал накала внутренних дискуссий с самим собой. Но однажды я увидел его необыкновенно галантным.

Наше заведение небольшое и мы живем по правилам пансионата для престарелых, ведь буйных у нас, и в самом деле, нет. Поэтому много помещений для отправления различных потребностей. В столовой едят все обитатели больницы в одну смену. Есть нечто похожее на спортзал, игровую комнату, клубный зал. Раньше здесь, действительно, было заведение для пожилых людей – клуб «Кому за 50». Объединили с общепитовской забегаловкой с одной стороны, и с небольшим общежитием фабрики тканных материалов, с другой стороны.

Так вот Аки стал уделять знаки внимания больной с трехлетним стажем Акуловой. И женщина преобразилась. Она стала замечать свою одежду, прическу и туалет.

Конечно, профессор угождал ей уже тем, что приносил еду, опережая дежурного по залу, щебетал с ней до тех пор, пока тот же дежурный не выпроваживал их из пустой столовой. Ну и на мероприятиях всяческих был только рядом с ней. Мне очень хотелось послушать их, но никак не удавалось – обязанности мойщика достаточно длительные и серьезные.

И вот случилось. Возвращаюсь я как-то после ужина в палату, а на моей постели сидит Акулова, как девица, а на своей – Аки, как юноша. И он ей говорит:

- Анжела (оказывается, ее так зовут), во всем надо иметь терпение. Именно оно увеличивает глубину чувств. Вот я сейчас слегка дотронусь до вас, но вы не хватайте меня и не тяните на кровать, это не уйдет, это наше… будущее…

- Ну как же так, - отвечает дама, - у нас же все было, в первый же раз? Я еще хочу тебя!

- Терпение…

Оба абсолютно не обратили на меня внимания.

- Но ведь я женщина.

- Ты другая, ты контролируешь себя, - начал внушать Аки, - это же не бордель в приемной начальника, в котором ты работала. Ты же за хорошее вознаграждение отдавалась ему по первому зову. Он тебя испортил, он, твой Вольдемар Арсенович, должен быть здесь. А мы чище, порядочнее.

Дама приосанилась, дама изменилась…

Скажу одно, Акулову выписали через четыре месяца. Приехал за ней муж, дети. Она послала всем воздушный поцелуй, а Аку чмокнула в щеку.

А с ним вышла незадача. Лишившись возлюбленной, он опустился. Перестал заказывать бритье, стрижку, посещать все наши общественные места. И однажды я увидел его в палате в странной позе – сидящим у спинки кровати с узлом на шее из подштанников.

В палате у нас еще четыре койки. Но разве истинные сумасшедшие обращают на других внимание, когда они входят и выходят в четвертое измерение? Из него, из четвертого измерения, не увидишь, как человек сводит счеты со своей жизнью.

Москва-Самара, июль-август 2011 г.