Как мы жили потом, как летели во мгле Одиночества плоти, В отражении звёзд, в окруженьи комет, На обрывках мелодий. Не сумели забыть, не пытались вернуть И, бранясь в телефонах, Всё тащили свой крест в неизвестную жуть На транзитных перронах. Разделили в маршрутных листах на двоих Направленья исхода. Расставанье — осознанный выбор живых, Третья степень свободы. Не спешили украсить в объятьях чужих Соловьиное лето, Не вострили клинки, не точили ножи, Просто — жили без света. Эти новые точки на старом холсте, Не украсят картины. Лишь мелькнёт в зеркалах, будто в мутной воде, Чей-то профиль совинный. Только траурный цвет абрикосовых рощ Над текущей рекою. И не тело, давно извивается хвощ Под озябшей рукою. И пугает в обманчивых снах календарь, Изъязвляющий лица, Остывает душа и скудеет словарь В мельтешащих зарницах Снова лето, а высохший липовый цвет Для зимы предназначен. Это все — непрощающий шорох планет И никак не иначе. Но объемность горчичных обид и тоски Не слипается в шарик. А по небу бегут и бегут светляки, Гонят лунный фонарик. В светлых таинствах слова свои прахоря - Лишь туман над долиной. Зря пытался вернуть всё, стихами соря, И гремя мандолиной. Зря пытался оспорить решенье небес Пятый ангел-калека, То ли бес правит бал, то ль Христос не воскрес, То ль вина человека. Горморально не выразить сути любви Биохимией тела; Ты любовью любовь ее благослови, Только в этом ли дело? Относительность каждой обители зла, Без вины виноватых, Ты кого там, Мария, в яслях родила? Поколенья распятых. Как и тот не воскрес, не воскреснем и мы В единении света. Милосердие божье смущает умы, Не спасая планету. Многоликий всеобщий наплыв божества Все мирское иссушит, У икон мироточащих ищут слова Лишь безвольные души. В старой сказке еврейской ни правду, ни ложь Не отыщешь с лучиной, Может, просто одна древнеримская вошь Есть всему и причина, Был укушен которой на Песах Пилат И, томясь головою, Подтвердил приговор и пророк был распят, А потом мы с тобою. А потом... А потом были только слова Вперехлёст, с наворотом, Бесполезно доказывал кто не права, С прямотой идиота. Как бы выбелить холст, где любви натюрморт Густо смазан кайенной? Почему сам себе не назначил аборт, В разум впившись гиеной? Почему, как Христос, не дошёл напрямик, По поверхности моря, Липкой злобой, как гноем, укрыл материк И блевотиной горя? Почему? Почему... А любовь-то жива, Тихо тлеет в камине. Возвратились грачи, зеленеет трава, Смерти нет и помине. Проворонил свою Мону Лизу — утрись, Обернись незабудкой, В час вороньего гвалта росой причастись К их религии жуткой. В час камлания птиц становись на крыло И лети к ней за море... Только с солнцем встающим опять все ушло И сгорело в Меноре. Переливы рассветных прелюдий ясны, Как глагольные формы, А мерцанье в воде серебристой блесны Выше, кажется, нормы. Так, скажите, какой же нелепый судак На блесну попадется? Тот, что пишет и пишет, дурак, не дурак, Словно пьёт, не напьётся. Словно хочет вернуть или хочет забыть То прощальное лето, Домолчать, долюбить, достучаться, добыть До концовки сюжета. И опять: доласкать, долюбить, доласкать, Хоть, дотронуться, боже!.. Квартиранты давно проломили кровать, Наше грешное ложе. Лишь старьевщица-память минуты родства Возвращает, итожа, Словно мышь из травы вырывает сова, Проникая под кожу. И когда мы с тобой, на манер пирамид, Сложим камни забвенья, Пусть тогда запечатает в горле гранит Прозу стихотворенья. А пока... А пока все кончается здесь Этой жирною точкой. Мы любили, мы жили, мы были, мы есть Два опавших листочка... Май 2009 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
