Оно всегда разное, вечное и каждый миг иное. Море. Оно - это белоснежные знамена, развевающиеся над вспененными гребнями, гонимыми яростным ветром. Оно - это радужные переливы рыбок, резвящихся в потоках солнечного света. Оно – это серые волны, бьющиеся о доски причала в своем стремлении вернуть человеку то, что принадлежит ему. Оно – это туман над водой, в который заплывают порой корабли, чтобы никогда уже не вернуться назад.

И порою в бурю, когда рокот волн возносится к затянутому тучами небу, летит над волнами песня, сливающаяся с голосом ропщущей на неумолимое время стихии, но редко кому удается уловить ее мелодию. Разобрать же слова, обращенные то ли к небесам, то ли к тому, что под ними, не под силу никому из живущих. Лишь какое-то смутное беспокойство закрадывается порою в души моряков, да так и остается там, не стихая даже после бури. Песня эта холодна, как свет огней святого Эльма, и вместе с ней плачет и завывает ветер, безжалостно ударяя по вспененным волнам.

 

***

Однажды в портовых тавернах какого-то маленького городка стали рассказывать, будто бы во время бешеного шторма видел кто-то стоящую на скале над морем фигуру, одетую в белые пенные хлопья, с отливающими серебром и зеленью волосами.

Слухи эти росли и множились, как круги на воде от брошенного кем-то камня, пока не вышли за пределы простых баек, что пересказывали подвыпившие матросы благодарной и не хмельной публике.

 

***

Стояла на берегу моря одна деревушка. Со всех сторон она была окружена лесами, и лишь одна не то дорога, не то просто тропинка, подпрыгивающая на холмах и ухабах, соединяла ее с внешним миром. Жители ее охотились и ловили рыбу, потому что земля здесь была сухой и неплодородной, зато леса полны дичью, а море щедро одаривало людей своими несметными богатствами.

И жил в этой деревне один рыбак. Был он еще не стар, но ветра, солнце и соленые волны избороздили морщинами его загрубевшее лицо. В любую погоду он выходил на своей утлой лодчонке в море, и его глубоко запавшие выцветшие глаза искали что-то на горизонте, что-то, чего человеку увидеть не дано.

Однажды, несколько лет назад, клев был настолько хорош, что рыбак не вернулся домой, как обычно, до темноты. Огни деревни мерцали в тумане, слишком далекие, чтобы плыть к ним в холодной ночной мгле. Пристав к небольшому островку, рыбак вытащил лодку на берег и задремал под одиноким деревом, намереваясь завтра с утра продолжить столь удачную рыбалку.

Ночь стояла лунная и холодная. Дорожка серебряного света покачивалась на волнах, пока не начало казаться, что сияние исходит не от висящего в вышине белого диска, а откуда-то из глубины мерцающих вод.

Сон рыбака, несмотря на дневную усталость, был неглубок. Разбудил его встревоженный скрип старого дерева, под которым он отдыхал, похожий на скрежет плохо смазанных дверных петель. Рыболов сел, ощущая, как ледяные пальцы ветра холодят его своим прикосновением, и его глазам открылась странная картина, похожая на осколок смутно запомнившегося сна.

Все море было озарено перламутровым пламенем, и откуда-то из глубины доносилась песня, тихая и нежная, как шепот льнущей к песку волны солнечным днем. Порою в спор с ней вступали раковины и трубы, и звуки лились все быстрее, словно стремясь обогнать друг друга.

А прямо на волнах закружились в танце, явившись внезапно, словно соткавшись из призрачного лунного света, прекрасные девушки в серебристо-белых одеждах. Они пели, и их голоса навевали грезы, заставляя забыть обо всем, лишая покоя грубую человеческую душу.

Рыбак следил за ними, не в силах отвести взгляд, который все чаще останавливался на лице одной из них, с кожей, белой, словно цветок лилии, и глазами сине-зелеными, как морские глубины.

Время исчезло, отступив перед красотой танцующих при луне нимф, но вот серый предутренний туман задрожал над водой, и рассветные сумерки разлились над морем. Песня стихла так же неожиданно, как и началась, и лишь отблески перламутрового огня порою мерцали где-то в глубине.

Рыбак еще долго сидел и смотрел на затихшие воды, силясь понять, было увиденное сном или же нет.

В тот день он не поймал ни одной даже самой маленькой рыбешки, и вернулся в деревню задолго до наступления сумерек, ни словом не обмолвившись об увиденном. Однако случилось что-то с рыбаком. Теперь он все чаще задерживался в море, порою не возвращаясь целыми днями, надеясь еще раз увидеть ту девушку, что танцевала на волнах в ночь полнолуния.

И однажды он вновь встретил ее.

Она стояла одна на скале над морем, купаясь в свете далеких звезд, и единственными звуками в ночи был рокот прибоя да едва различимый на его фоне плеск весла.

И, как и в ту далекую ночь, призрачное потустороннее сияние померкло лишь перед самым рассветом, растворившись в седой дымке. Когда туман почти накрыл скалу, девушка стала медленно спускаться, едва слышно напевая что-то. Уже у самой кромки прибоя она остановилась, только сейчас заметив такую маленькую в безграничности моря лодку и человека в ней. Нимфа глядела на рыбака с любопытством и каким-то смутным беспокойством, дрожащим в глубине ее светящихся в темноте глаз.

Слова, что были произнесены в тот предрассветный час, давно забыты, поглощенные морем, развеянные ветром и подхваченные затем чайками, чтобы быть прозвучать где-то в иных краях, быть услышанными, но не понятыми.

Волны сохранили лишь клятву нимфы оставаться с человеком до тех пор, пока, словом ли, делом, он не оскорбит море.

Уже на рассвете старая, насквозь пропитанная солью, лодка причалила к берегу, а на следующий день священник небольшой деревенской церквушки обвенчал счастливую пару.

Сначала они действительно были счастливы. Но с каждым днем красота девушки меркла: солнце и ветра иссушили ее кожу; свет, призрачный, как сияние луны, все реже разгорался в глубине ее потемневших глаз. Нимфа часами бродила по берегу моря, с тоскою глядя вдаль, и часто пела, обращаясь к отринутой ею стихии, но голос ее, по-прежнему чистый и прекрасный, больше не сливался с волнами. Раньше все успевавшая, теперь она порою забывала даже подмести пол в их небольшом домике, стоявшем на самом краю деревни.

Однажды рыбак возвратился домой позже обычного, усталый и злой, потому что улов был совсем скуден, лодка его протекала, накрапывал холодный мелкий дождь, а дома его ждал, если ждал вообще, давно остывший обед.

Свою жену он, как и всегда, нашел на причале, смотрящей на волны невидящим взором. Рыбак стал выговаривать ей за лень, но она словно не слышала, даже не взглянув на него. Тогда он не сдержался и ударил девушку по лицу.

Порыв ледяного ветра, заставивший лодки с шумом биться о причал, едва не сбил его с ног, и в поднявшемся шуме и рокоте до него долетела песня, что была холодна и темна, как никогда не видевшая солнца морская бездна.

Нимфа посмотрела на человека и шагнула с мокрых досок причала в бушующие воды.

Возможно, увиденное затем рыбаком было лишь игрой теней и света на вспененных волнах, но ему показалось, что он различает облаченную во все белое фигуру, воздевшую в призывном жесте бледную длань. А рядом с ней стояла нимфа, такая же, как в ту ночь, когда она покинула море, и печально глядела в глаза рыбака, на щеках которого блестели то ли соленые брызги, то ли слезы. Затем она обернулась к заклинающему волны и за миг до того, как бездна разверзлась, остановила его карающую руку.

А рыбак так никогда и не обрел покоя. Не раз он спрашивал себя, из милосердия или мести ему была сохранена жизнь, на протяжении которой он каждый день выходил в море, безнадежно ища свою возлюбленную, но воды отвечали ему молчанием, не желая или не в силах простить.