Александр Миронов.

Собачатина.

Рассказ. 16.350зн.

 

Недавно с мясом перебой случился. То ли налоги сельских производителей задушили, а те, в свою очередь, - свою живность? То ли просто очередная недора-боточка на местном уровне?.. Но, так или иначе, а мяса в магазине нет.

- Как пятнадцать лет назад! - выругался Петя Лапкин, направляясь на местный рынок.

Но и там не обломилось. Один единственный продавец, предприниматель, был и тот весы упаковывал.

- Вы, граждане, через денек-другой загляните, - успокаивал он покупателей. - Через день-два я еще баранинки привезу. Потерпите.

Потерпели. Заглянули. И вот стоят. И Петя Лапкин тут же.

Очередь так себе, небольшая, может человек двадцать-тридцать. Охотников до баранинки ещё мало. Куражатся. Ножками Буша довольствуются.

Лапкин стоял где-то в средине и был доволен местом своего нахождения. На этот раз уж не пролетит, купит баранины. А что? Чем не мясо? Не хуже залет-ных, заграничных окорочков. Тут хоть видишь что и какое, а те? - мороженные-перемороженые, синие, белесые, как надутые. Петя Лапкин дернул брезгливо носом. Не очень-то к ним лежала душа.

Если честно, то он и баранину не очень. Так уж, по необходимости. Как вот нынче. Жизнь заставляет. Да и своих двоих, не считая, жены и тещи, чем-то кор-мить надо.

Перед Петей стояла бабулька, маленькая, интеллигентная с виду, в поношенном пальтишке. Котенка на руках держит. Котенок серый и воротник у ба-бульки серый, и он трется мордашкой об него, как о кошачий бок. Бабулька поглаживает его, нашептывает ему что-то, и они мурлычут друг с дружкой, ласкаются. Мило так, по-родственному, как кошечка с котенком.

Сзади Пети тетенька стоит. Он раза два с уважением глянул на нее и притих, словно придавленный. Монумент: плечи - во! Руки - во! Грудь... И ростом - с телеграфный столб. Смотреть страшно. Перед такими авторитетами он всегда испытывал робость, - не в пример той мыши, что копны не боится, - и всегда таких женщин про себя называл тетеньками, с детства. А у этой еще усы были, не то, чтобы большие, но заметные. На подбородке пушочек. Тетенька мало знакомая. Сейчас много переселенческих, всех не запомнишь.

А в очереди разговорчики. Про колбасу, по цене - сказочной. Про сыр, от которого в семейном бюджете дыр больше, чем в самом сыре. Кое-кто уже про времена застоя стал поговаривать, про заграницу. И тогда тетенька, что сзади Пети Лапкина, нет-нет, да и подаст голос.

- Что заграница? Вы этой загранице сильно-то не завидуйте. Там тоже, не шипко-то...

А бабулька ей мягко так, по-кошачьи, промурлыкала:

- Натерпелись люди, по жизни-то по человеческой наскучались, вот и меч-тают.

- Ха! Что мечтать? Заграница к нам, вон, сама на крылышках Буша летит.

"Где они, эти крылышки?" – тут и Петя хотел высказать свою версию по этому поводу. Мол, самолеты НАТО их вместе с бомбами на Югославию сброси-ли… Но сдержался. Постеснялся. Был бы поддатый, а так...

- Поедим эту отраву, и мечтать совсем нечем будет, - заметила бабулька.

- Пошто отраву? Пошто отраву?! Очень даже и ничего ножки. И наших подешевше.

"Подешевше, - согласился Петя. - На них только и жили, перебивались".

Тут продавец вмешался.

- Вы, граждане, - говорит, - на ножки заграничные зуб-то не точите. Сказы-вают: их еще с птенячьего возраста на иглу содют.

- Что "сказывают", - оживилась бабулька, - я сама читала. Цыплятам этим уколы делают, и они от этих инъекций в весе быстро набирают. Их до сроку забивают и к нам, в Россию.

- Ха! Напишут, верь им...

- А вы не верьте. Ваше дело. Правда, Мурзик? Только я из принципа их не покупаю. Даже моему мальчику. - Бабушка погладила котика. - Пусть сами едят эту гадость.

- И правильно делаешь, бабка! - воскликнул продавец. - Нас надо, местных предпринимателей поддерживать.

И с ним все согласились. Хотя тетенька, что сзади стояла, сказала:

- Так если бы ваших продуктов побольше было, чем заграничных, кто бы был против? У вас бы и брали.

- Вот именно! - поддакнули в очереди.

- Ничего, дайте только нам на ноги встать, развернуться. Мы потом и Буша-папу и Буша-сына своим мясом кормить станем, калорийным. И за ухи не оттянешь. Во!.. - Продавец подкинул шмат в руках и расхохотался, и его поддержали.

- Так сколько же вас ждать? Двадцать лет ждем.

- Двадцать лет ждали, что, еще десять лет не подождете?

- Десять? Вряд ли, - усомнилась бабулька. - За десять лет нас уже в таком виде, как есть, не будет. Человеческий облик потеряем.

- Это еще почему?

- Деградируем.

- С чего бы это? – подала голос тетенька.

- От тех препаратов роста, что вводят цыплятам.

- Ну?!.

- Они, твари безмозглые, им все равно от чего расти, от чего окорока наедать, да только человеку такое мясо во вред.

Народ насторожился.

- Эти препараты, - стала разъяснять бабуля, - разрушают иммунную систему в человеке, производят гормональные нарушения. У женщин может голос грубеть, усы расти, бороды. У мужчин - груди. Кости размягчаться, волосы выпадать и не только на голове.

Ого! Лапкин мысленным взором обежал свое плоское тело и успокоился: волосатость как будто бы не пострадала еще, грудь не выпадывает из майки, на-оборот, впалая. Даже обрадовался. Оглянулся.

Тетенька, что сзади него стоит, губой волосатой дергает, на подбородке волосики пощипывает. И как будто бы глаза помутнели, словно бабулька намек неприличный в ее сторону сделала; мол, вы, голубушка, уже деградируете, факт на лице, и голосище - любой паровоз перекроет...

- А главное, от этих препаратов у человека в мозгу нарушения происходят. Дебилизм развивается. Евросоюз от этих ножек и крылышек давно отказался.

- И правильно! - заявила тетенька сверху. - А мы жрем, что попало, потом скотинеем.

- Мутируемся, - поправляет бабулька.

- А я чо говорю? - воскликнул продавец. - На рынок ходите, граждане, на рынок. За живым, за свежим мясом! - бросил окорочек на тарелку весов. - Во! Как в аптеке. От сорока болезней мясо. Верьте слову.

И все вновь его единодушно поддержали.

- Вы знаете, сколько бомб Америка на Балканы сбросила? - спросила бабуля. - Э-э...- и осуждающе покачала головой, как Пете показалось, на бестолковость людскую. Перед умными женщинами Петя тоже робел и уважал их. - Ровно столько, сколько этих крылышек было заброшено в Россию. Только там, в Югославии, людей за раз истребили, а нас постепенно-постепенно, через продукты питания.

- О-го-го! - проржала возмущенно тетенька басом, и люди, что за ней стояли, тоже подвывать стали. И Петя Лапкин едва не заскулил в общем хоре. Почувствовал, как сатанеет от такой подлючей любезности со стороны наших новых друзей по капиталистическому сообществу.

А продавец стал успокаивать.

- Если вы, граждане, - говорит, - у меня мясо будете брать, то ни одна холера вас не возьмет. Верьте слову! Оно и от дебилизма, и от шизофренизма и прочего онанизма излечит. Честно слово! А вот от волосатости - не скажу. А впрочем... - Покрутил шмат на вилке. - Мясо, гля, какое… - и отчего-то оскалил зубы, как кот на собачатину, промяукал: – Мя-у!

Народ одобрил хозяйское мясо смехом.

- Мы же эти бомбочки им и окупим. - Продолжала бабуля. - Крылышками, ножками и прочими частями куриных тел, если покупать их будем. Еще и фонд какой-нибудь откроем, имени Буша. Потому что из нас уже дебилов сделали. Ума-то не стало.

Тут тетенька хлопнула себя по боку, и Петя уловил запах нафталина.

- Вот что творят проклятые капиталисты с угнетенными народами! - Похоже, назревал митинг протеста.

- Ага, нашли дураков! – послышались голоса уже за спиной тетеньки. - Раскатали губищи!

- Пущай вначале закупят ГЗМ – губо-закаточную машинку.

- Не-ет, мы еще не совсем...

- Вначале Балканы, потом нас долбить будут.

- Нас бомбить не надо, - успокаивает бабуля, - нас постепенно изводить надо, травить, дешевле обойдемся, потом - бери голыми руками. Или отлавливай се-тями, как собак чумовых.

Предприниматель как-то не к месту по-собачьи взвыл:

- У-у-у! - и рассмеялся.

Но на этот раз его никто не поддержал. Тоску навеял этот вой, а не смех. Тут его юмор не оценили.

А тем временем за разговорами очередь продвигалась. И Петя в растрепанных чувствах подходил к прилавку.

Прилавок чистый, его мужик время от времени протирал тряпкой. Хозяйственный, чистоплотный, к такому продавцу и в другой раз подойти не побрезгу-ешь.

На прилавке противень, весы со стрелками, с двумя гирьками. Универсальные. Компьютер. Мужик бросит кусок на тарелку, и стрелка тут же покажет: сколько и почем. Продавцу только озвучить остается вес и цену:

- Три кило. Пять... - а дальше, страшно даже цену называть.

Петя, в который раз в кармане рубли металлические перетирал: хватит - не хватит? - гадал.

Мяса мало. Петя вначале, как к прилавку подошел, даже забеспокоился: опять, как в прошлый раз, получится! Пришел, повидал, глаза напитал....

Но нет. Мужик, как только в противне заканчивается мясо, раз и подложит его откуда-то из-под прилавка. Раз и подложит. Косточки, когда окорочек. И уж совсем Петя успокоился, когда бабулька стала мясо вилкой поддевать. Теперь-то уж точно достанется. Много ли бабуле надо, даже на двоих с котом?

А бабуля мало того, что шибко грамотная, еще и дотошной оказалась.

Подцепит кусок на вилку и рассматривает его. То одним боком повернет, то другим. Прямо, как за границей. С куражом. С капризом. Смотреть тошно. Хвата-ла бы мясо, какое попало, да отваливала. Так нет, она еще нюхать стала.

И котик стал принюхиваться. Носом раз-другой потянул, да как зафыркает! – как зашипит! - и заскочил по воротнику бабкиному ей на шею. Та шмат бросает и за кота.

- Кис-кис! Ты куда?!. - за хвост со своего загривка стаскивает. А киса аж из себя из собственной шкурки выворачивается. Глаза бешенные, пасть красная, когти... - того гляди, Пете в лицо вцепится.

Лапкин от него в сторону отпрянул с испугу.

Тут тетенька, что сзади стоит, как заревет дикой блажью, от которой, навер-ное, весь базар содрогнулся:

- Сво-оло-очь!!.

Петя так и присел. Думал, этой тетеньке, невзначай, на любимую мозоль наступил. Даже, кажется, и подумать так не успел. Сжался, съежился, затих.

Что тут началось... Петя не видел. Только услышал: шлеп! шлеп! шлеп! Д-мал, его бить начали. Но боли не чувствует.

Приоткрыл вначале один глаз, ничего понять не может. Открыл второй. Видит, - как в замедленном кино, - как тетенька, через него перегибается, берет из противня мясо и швыряет его со всего маху в продавца. Продавец мужик дородный, с крупной мишенью на плечах, и тетенька бьет по ней без промаха. Тут еще тетеньки подскочили. Там - другие. Гвалт, брёх, крик на весь базар.

Мужик по палатке мечется, кричит что-то, воет. А его никто не слушает.

Кто брешет:

- Убить его мало!

Кто рычит:

- Подать его сюда! Я его сама собачатиной кормить буду!..

- У-у!.. А-а!.. О-о!.. Гав-гав! - лай, одним словом.

Бабулька прижала котенка к воротнику, и орет. И котик орет. И Петя Лапкин заводиться начал.

- Так его! - рычит. - Живодер! Предприниматель собачачий!

Мясо с противня берет и тетеньке подает, как второй номер боевого расчета. А та - по цели прямой наводкой.

Словом, как в толпе, как в собачьей стае. Только раззадорь.

Ну и точно, долаялись.

Откуда-то милиционера принесло. Лапкин его вообще впервые видит, такого придурка. Обычно многолюдье они не предпочитают, а тут ненормальный ка-кой-то, сам в толпу лезет.

- Прекратить! - кричит. - Прекратить, граждане!

Паразит! На самом интересном месте прервал. Тут бы самое время пособа-читься, злоба так и прет наружу, шерсть, какая есть, дыбом топорщится.

- Граждане, в чем дело? За что продавца мясом бьете? - спрашивает милиционер.

- А он, паразит, собачатиной торгует! - шумит народ. - Псиной вместо баранины...

- А вы почем знаете?

- А вон, бабкин кот признал. Зафыркал.

- Ну и что, что зафыркал? Мало ли отчего животная эта зафыркать может?

- А кошку на собачатине не проведешь! Она ее за версту чует. И по мясу, и по шерсти.

- Глупости. Вы сами озверели! Э-э, рожи-то какие, на людей не похожи. А ну, дядя, покажь мясо!

Продавец нырнул под прилавок.

- Вот, - скулит, - пожалста. Очень даже хорошее мясо. Баранинка. И вовсе собачатиной не пахнет.

Милиционер повертел мясо на вилке, понюхал и пожал плечами. Хм, дескать, мясо, как мясо…

- Вы коту под нос подпихните. Под нос...

Подпихнули. Котенок потянул носом, мяукнул и... вдруг в шмат зубами и когтями вцепился. Жрать его начал.

- Мурзя! Мурзик, ты чегой-то?! - изумилась бабуля. - Это ж собачатина!

Тут продавец взвился.

- Сама ты собачачина!!! Граждане, поклеп! Вы кому верите, ему? А мне, честному предпринимателю, нет! - и стал рвать на себе фартук.

Очень уж тут неудобно всем стало. Если по-человечьи, даже паскудно. До чего, действительно, оскотиниться можно. Петя Лапкин за тетеньку зашел, спрятался. И, вообще, сбежать хотел от такого срама. Да куда ж без мяса-то?

А милиционер говорит:

- Граждане, я вынужден этого кота арестовать.

- Правильно! - выдохнули граждане. - За клевету.

Бабуля в слезы.

- Не отдам! Это мой котенок!

Милиционер тут к ней поворачивается:

- Тогда вместе с ним пройдемте.

Толпа враз расступилась; дескать, уводите их отсюда к чертовой матери!

Продавец морду фартуком утирает и к милиционеру тянется.

- Эй, эй, господин, то ись товарищ милиционер, мне так не надо! Пусть эта бабка сначала все мясо оптом скупает за такое надругательство. Его вон сколь поизволяли по полу. Кто его теперь брать будет?

Тут толпа несогласие выражать стала.

- Как это так? - возмущаются. - Почему это все ей? Не жирно ли будет?

И опять гвалт. Бабку - ведьмой, кота - придурком обзывать стали.

А котенок оголодал будто. Видно, после китекета и вискаса на мясо потяну-ло. Мясо в лапах держит, жрет его и от себя не отпускает. Весь воротник бабульке извозил.

Продавец видит такое дело, что может бесплатно и кусок потерять, стал с бабульки плату требовать.

- Тогда пусть бабка мне за этот кусок деньги платит! В нем не меньше трех килограмм, а может, и все пять было?

Бабуля огрызается:

- Не буду платить! Это собачатина!..

- Не верьте ей, граждане! - перекрикивает ее продавец. - Вы только посмотрите! Вы только обратите внимание, как ее животина эту собачачину мечет! Разве коты жрут собачье мясо? Они его на дух не переносят. Они на него фыркают. Поклеп! Какому-то бешеному коту поверили, а мне нет! Да я после такого раза на рынок к вам и носа не покажу...

Тут гром-баба запыхтела от негодования, видно, за прошлое бабкино оскорбление, по поводу её мутации, грудью, как асфальтовым катком, на бабулю поехала.

- Подите-ка вон отседа! Вместе со своим котом, извольте! Он у тебя ненормальный. То фыркает на мясо, то жрет его без памяти. - И народ за ней подался.

- Люди-и! - пищит бабулька из-под тетеньки. - Он у меня еще маленький. Он еще неопытный, ошибиться может...

- Ага, он ошибиться может! А я из-за него, вон, всю харю этому лицу разук-расила. Из-за твоего кота сама себя и людей в какой камфуз ввела. Ошибся он, ха!

- Катись, катись отседова!

- Ходят тут разные, наводят тень на плетень до умопомрачения. В заграничных окороках дебилизм обнаруживают, на рынке - собачатину.

- Умники! Видали мы таких…

- Пшла вон!

Выдавили бабульку из очереди совместными усилиями и прекратили собачиться. Опять в очередь встали. Успокоились. Глаза друг от друга прячут.

А очередь Пети Лапкина. Стоит, мнется перед прилавком. Вилкой в шмат, какой получше, целиться. А решиться не может. Уж люди роптать стали, тетенька с боку стоит, усом дергает, того гляди взбесится.

А его как заклинило. Не хуже бабки, стал к мясу придираться. Смотрит на него, в глазах слезы, а изнутри воротит. Глянул на продавца, а у того рожа бурая, глаза красные, зубы желтые... Так и хочется фыркнуть на эту собаку.

И фыркнул. Ушел из очереди.

Пошел домой на ватных ногах. Вот они, инъекции Бушевой курятины, как на нас сказываются, - кости размякли!

А чем ближе к дому, тем больше одолевать сомнения стали: может, зря фыркнул? Может жена, дети поели бы? Та же теща, дай Бог ей лет до ста дожить, а то и дольше. Не её б пенсия, так и этой собачатинки взять не на что было бы. Да и себя перестраивать как-то надо, хватит куражиться. Сказывают сведущие люди, что полезная она, собачатина, для здоровья в особенности. И, вообще, злости прибавляет, по себе чувствуем. Вон, давеча, как распалился, готов был сам на продавца кинуться, в глотку вцепиться, как пес бешенный.

Тут Лапкин вспомнил про дебилизм и про бабульку и стукнул себя кулаком по бедру с досады: вот старая! Поднесла ж тебя нелегкая со своим придурком котом! Теперь будешь на всякое мясо фыркать.

Он издал звук, напоминающий брех, скрипнул зубами. Развернулся и решительно пошел обратно на рынок, за собачатиной.

И опять опоздал. Не досталось. Продавец весы упаковывал.

- Вы, граждане, приходите через день-другой, говорит, я еще мясца привезу. Свежего…

1997г.