БЕЛОЧКА

Сентиментальная новогодняя сказка

 

Ну и начнем, как в старой доброй сказке. Жила-была девица, не то чтобы красавица, не, чтобы умница-рукодельница, а самая, что ни на есть обыкновенная. Звали ее, ну, например, Марина. Лет ей было, скажем, двадцать. Сами понимаете, возраст опасный – кажется, весь мир перед тобой открылся, блистает яркими заманчивыми красками – только руку протяни – и все твое, стоит только захотеть посильнее. Именно так и думала Марина. Да только ничего в ее жизни не менялось.

Жила Марина не в столице, а в маленьком скучном городке. Настолько меленьком и скучном, что и податься некуда. Днем Марина работала в магазине, торговала кремами, пудрой да помадой, а по вечерам сидела на старом скрипучем диване, покрытом клетчатым пледом, грызла семечки и смотрела телевизор, где показывали почему-то исключительно красивых счастливых людей, живущих в жарких тропических краях. И все у этих людей было – и дома с колоннами и бассейнами, и множество нарядов, а самое главное – была любовь. А вот с любовью Маринке не везло.

 

С противно гудящей лампы дневного света свисала малиновая лохматая новогодняя гирлянда. Марина подула на нее, поглядела, как гирлянда крутится и искрится, расточая новогоднее настроение и, вздохнув, снова принялась вытирать пыль с прилавка. - Одной на свете и не везет. Опять ни разу не взглянул…

- Чего? – вздрогнула Нинка, продавщица из соседнего отдела, пухлая белесая девица лет двадцати трех. Торговала она стиральными порошками, отбеливателями и прочей бытовой химией. В благодатные минуты, когда покупателей поблизости не было, Нинка повышала свой интеллектуальный уровень – разгадывала сканворды. - Слышь, Марин, детская игра - первая Сэ, последняя И. Марина-а-а! - Позвала Нинка.

- Салки, - не поворачивая головы, хмуро ответила Марина. Она недолюбливала Нинку – слишком шумную, болтливую, искрящуюся. Как эта гирлянда. Даже свитер у нее такой – лохматый, ярко-малиновый, с блестящей бахромой на рукавах и воротнике.

- Точно! – восторженно взвизгнула Нинка и стала старательно, словно первоклассница, наклонив голову вбок и высунув кончик языка, вписывать буквы. – Сал-ки! Подошло. А я дура – думала, что «санки»! Но ведь санки – это не игра, это ведь почти как… Марин, Марин, ты чего? А?

- Да так… я так… Тридцать первое сегодня. Новый год… - упершись локтями в стекло, медленно и грустно произнесла Марина. – А я одна…

- Гм, - оторвалась от газеты Нинка и пристально посмотрела на Марину. – И чой - это ты одна? То есть как одна? Сов-сем? Без му-жи-ка? – И Нинка вытаращила круглые, красноватые, как у белого кролика глаза, обрамленные жидкими, подкрашенными синей тушью ресничками. – Не, ну я не пойму! Ты ж ничо, даже красивая, по крайней мере, лучше вот этой, - и квадратный фиолетовый Нинкин ноготь ткнул в рекламный буклет, лежащий на Маринином прилавке. – Не-а, чо твориться, мать, а? Чо, совсем - совсем ни-ко-го?

- Совсем, - выдохнула Марина. На витринном стекле образовалось мутное пятнышко. Марина сперва хотела стереть его рукавом, потом подумала и нарисовала сердце. Сердце вышло кособоким. – Ну, вот… даже не знаю чего делать… - в носу у нее противно защипало.

- Да чо ты?! Чо в самом деле? – встревожилась Нинка и потрепала ее по руке. – Ну, подумаешь, Новый год, что в последний раз что ли? Новый год, он каждый год бывает. Успеешь еще. Пойдем вон, покурим, все равно покупателей нет. Прикинь, я сегодня коробку «Тайда» продала и два мыла! И все! Эх, девчонки! И напьюсь я сегодня! – И Нинка звонко ударила себя по толстым ляжкам.

- Вот Нинка, ничего в ней нет, - думала Марина, сидя на пластиковом ящике возле туалета. – А как мужиками крутит, загляденье! А я, дуреха, не умею. – И она выпустила вниз узкую струйку дыма.

- Да ладно, не реви ты, - пихнула Нинка ее в бок. – Будет и на нашей улице праздник! Смотри лучше, что мне мой подарил, - девушка засучила рукав свитера и покрутила запястьем. – Во, видала, какие часики. «А маленькие часики смеются тик-так», - пискляво зафальшивила Нинка.

- Угу, красивые… - отмахнулась Марина и стала рассматривать свои сапоги.

- А знаешь, кто он у меня? А? Будущий врач! Стоматолог! – Нинка снова пихнула локтем Марину и некрасиво засмеялась, обнажая похожие на кукурузные зерна зубы. – Да ладно, прикольно. Знаешь, зато - сколько они сейчас получают?!

- У тебя же дальнобойщик был, ну этот, Валерка…

- А-а-а. Дык укатил принц на белом Камазе, - и Нинка снова захохотала. – Не-а, теперь у меня Лешка. Стоматолог, да. Худущий, кудрявый, на этого похож артиста, ну, что все время Жириновского изображает, ну, всяких там других политиков. Ну, знаешь, очкастенький паренек… Он еще передачу ведет…

- Галкин.

- Ага, Галкин, - кивнула Нинка. – На Лешку моего похож. Или Лешка мой на него. Только без очков, - Нинка понизила голос, - Мы у него будем сегодня. Шампанское там само-собой, салатики, пирожное-мороженое. Я еще курицу зажарю. Одни будем, у него квартира своя, прикинь? – девушка щелкнула языком и резко мотнула головой, так, что белесые кудряшки задорно подпрыгнули.

- Классно…

- Слуша-а-ай, мать! – вскрикнула Нинка. – Чо ты киснешь-то! Нет, чо ты киснешь?! А ты вон Мишку пригласи. Ну да, Мишку! Ну, этого, ну который там всякими штуками для компьютеров торгует. Он вроде на тебя поглядывает… А чо, приличный парень, умный, спокойный… Прикинь, даже бороду отращивает, наверное для солидности… Нет, а чо? Тихий, правда, какой-то, ну не беда, развеселишь!

- Да ладно, что ты Нин… Какой Мишка! Он вон какой… - спину мерзко заломило и закололо, будто за шиворот насыпали толченого стекла.

- - А такой Мишка, такой! А то, что хватать надо мужиков, мать! Действовать надо, действовать! – Нинка вскочила, помахала сигаретой, потом присела на корточки рядом с Маринкой, положила руки ей на колени, заглянула в глаза и тихо, словно доверяя страшную тайну, сказала, - А ты думала, что мужики сами за нами, бабами, бегают, да? Сами?! Сказки все это!

- А что не сказки?

- А то не сказки, что самой надо парня хватать, ясно?! А не киснуть как… как… дура какая-то. А то будешь всю жизнь одна со своими принципами. И без принца! – Нинка снова заливисто захохотала.

- Ладно, Нин, пошли уже… - Марина медленно поднялась, смахнула с брюк сигаретный пепел, криво улыбнулась и пошла в торговый зал.

 

- Ты не грусти, Новый год, все таки… - на прощание подбодрила Нинка. – Ой! Чуть не забыла, я ж тебе подарок приготовила. Не чужие ж люди, почти год рядом работаем, а?

- Да ладно Нин, что ты, - стала отнекиваться Марина.

- Не-не-не, - застрекотала Нинка и стала копаться в сумке. – Смотри, какая хорошенькая, а? – и вручила Маринке маленькую игрушечную белочку. – Воть… Бери-бери, пусть она тебе счастье принесет, ага?

- Спасибо, Нин, - попыталась улыбнуться Марина, разглядывая подарок. – У меня вот только ничего нет… подарить…

- Да ладно… в другой раз, - широко улыбнулась Нинка. – Ой, моя маршрутка! Ну, давай, с наступающим, всего-всего!

- Нинка, счастливая… - вздохнула Марина, глядя вслед удаляющемуся ПАЗику.

Марина не любила, да и не умела завидовать. Ведь, зависть, считала она, похожа на воровство – это когда желаешь иметь то, что есть у другого. А она хотела иметь свое, только свое настоящее счастье.

 

Марина еще несколько минут потопталась на остановке. Мимо суетливо пробегали люди с шуршащими от мороза пластиковыми пакетами, кидали друг другу беглые поздравления. С унылого лохматого неба падали скупые серые снежинки. Колючий, пахнущий хвоей и почему-то лыжной мазью, ветер царапал щеки.

- Девушка?! Девушка? А что вы одна? – пропел рядом пьяноватый гнусавый мальчишеский голос.

Маринка вздрогнула, что-то сердито буркнула в ответ.

- Ну вот, такая красивая, а грубит! – сказал другой голос, низкий, хриплый.

- Это она красивая? Нет, Паша, ты слышал, это она красивая, а я? – Марина повернула голову и нос к носу столкнулась с девицей в красном с белой оторочкой колпаке. В одной руке девица держала пивную банку, в другой еловую ветку с шишками.

- Ну, извини, Юлёк, ты, конечно, самая красивая, - успокоил ее толстый румяный парень с гнусавым голосом. – Извините, сударыня, - картинно расшаркался он перед Маринкой.

 

Неожиданно на глаза навернулись слезы, в носу противно закололо. – Счастливые, все счастливые, веселые… Кому-то нужны…. А я, а где же я?! Как же я, неужели так бывает? Так? Чтоб все счастливые, а я одна! – И девушка быстро зашагала прочь с остановки. Торопилась, не глядя перед собой, натыкалась на людей, ворчливо извинялась, расплывалась в глупой улыбке, заслышав поздравление. Зажглись первые сиреневоглазые фонари. Коричневая снежная каша, истоптанная тысячами торопливых ног, была усыпана еловой хвоей, окурками, фантиками и мандариновыми корками. На площади перед универмагом гремела музыка, раздавались пьяные голоса, щелкали и свистели петарды. – Не нужна, не нужна, ты одна, всегда одна, - скулила где-то в глубине двора автомобильная сигнализация.

 

Маринка и не заметила, как оказалась за городом. Из полузабытья ее вернул протяжный гудок поезда. - Все, еще шаг, - подумала она, и наступила на гудящий рельс.

- Куда?! – услышала она резкий окрик, и чья–то рука сильно и грубо сграбастала ее за капюшон, резко рванула назад. Мгновение спустя мимо проплыл красный, с желтой полосой локомотив. – Очумела, да? Жить надоело?! Летят куда-то, не смотрят… – спаситель-незнакомец, небритый мужик в лохматой шапке и сером ватнике обдал ее самогонным перегаром.

Марина вывернулась, освободилась от железной хватки мужика, буркнула «спасибо», и стала поодаль, прислонясь боком к бетонному столбу.

- Сорок семь, сорок восемь… - хором считали вагоны пацаны с лыжами.

Вагонов в составе было ровно семьдесят.

Вниз, с железнодорожной насыпи змеилось несколько узких коричневых тропок. Маринка нерешительно потопталась и пошла по крайней, сворачивавшей за гаражи. Торопливо, не оглядываясь, прошла мимо одинаковых, крашенных грязно-коричневой краской гаражных дверей, миновала короткую поселковую улицу и не заметила, как очутилась возле невысоких деревянных резных ворот. Ворота были слегка приоткрыты, изнутри струился несильный сиреневый свет и тоненькая, полузанесенная цепочка следов вела внутрь.

- Будь что будет, - подумала Марина, толкнула резную створку и шагнула вперед.

 

Сперва она подумала, что ослепла и оглохла – настолько бело и тихо было вокруг. Наверное, когда человек теряет зрение, мир вокруг становится непроглядно белым, а вовсе не черным, как принято говорить, почему-то подумала она. Несколько минут Марина просто стояла на месте, привыкая к тишине. Потом стала различать негромкие, приглушенные звуки. Таинственно и тревожно гудел в высоких ветвях ветер, в поселке глухо и незлобно лаяла собака, где-то вдали одиноко и протяжно стонал поезд. А на белом фоне стали проявляться, как на фотобумаге, нервные росчерки стволов и фиолетовые кляксы теней.

Не успела Марина оглядеться, как вдруг – скрип-скрип, ших-ших! Мимо странный старичок на лыжах катит. В красной шапке с помпоном, в синих ватных штанах и - голый по пояс! Марина сперва испугалась, даже отпрыгнула, чуть не свалившись с сугроб. Но тут вспомнила, что видела старичка этого по телевизору. Вот чудак – всех мороз за щеки кусает, злобный юркий ветерок так и норовит под одежду забраться, потереться шершавой ледяной шкуркой о теплую кожу, а старичку хоть бы хны! Щеки румяные, лицо веселое, бородка клинышком серебрится, то ли от седины, то ли от инея, под загорелой кожей мускулы перекатываются.

- Что грустишь, красавица! С наступающим! – крикнул лыжник Маринке.

- Угу! - буркнула Маринка.

- Не грусти, замерзнешь! – и старичок исчез за пригорком.

- Легко тебе… Ты вон… на лыжах…

- Не нужна, не нужна, будь одна, ты одна, - вдруг заскрипели, покачиваясь на ветру, худые продрогшие березы.

И опять накатила тоска-печаль, глаза заволокло чем-то холодным и студенистым, в затылке похолодело.

И Маринка, глубоко и шумно выдохнув, уныло побрела дальше, загребая ногами снег. Идет, носом шмыгает, от набежавших слез в глазах все набухает и расплывается, будто сквозь воду смотришь. И не видит, что у высоких лиственниц стволы от облепившего их снега пятнистыми стали! Вдруг – звук какой-то тихий. Будто часы с деревянными стрелками тикают. Пошла девочка на звук, не замечает, что в глубокий снег по колено проваливается, что колючие ветки по лицу бьют, что откуда-то сверху за шиворот сыплется холодное толченое стекло. А звук - то совсем рядом, то повыше поднимется, то с самой земли доносится. «Тык-тык-тык, цык-цык!» - у самого уха. И тут Маринка глазом чуть на сучок не напоролась. Проморгалась, протерла глаз холодной варежкой, прищурилась.

Вот она сидит на коротком суку, прямо перед Маринкиным носом. Небольшая, ладная, серебристо-серый хвостик дугой изогнут, в маленьких лапках с аккуратными черными пальчиками – шишка. Ни дать, ни взять – новогодняя открытка! Грызет белка шишку, глазками бусинками за Маринкой поглядывает. Девочка дыхание затаила, моргнуть боится – никогда так близко белку не видела. В живом уголке в клетке или на картинке – это не считается. Это вам и не чучело со стеклянными глазами в отделе сувениров! Настоящая живая белка! А белка цокнула недовольно, будто усмехнулась, бросила в Маринку шишку и ловко перепрыгнула на соседнюю ветку, повыше, потом на соседнее дерево, еще выше. Маринка задрала голову, наблюдает. А белка, вот забавница, скакнула еще выше, сбила пушистым хвостом снег с ветки, обдала Маринку тысячами ледяных иголочек. И присела, зацокала-засмеялась, прыгнула еще выше и исчезла в густых лапах кедра.

- Белка, белочка, покажись… - тихонько попросила Маринка, - и тут же сама себя отругала, - Вот дура, с белкой уже разговариваю. – И опять, - белочка, покажись. – И языком поцокала.

- Цыц-цыц-тык, - ответила белка сверху и снова обсыпала Маринку снежным дождем.

- Белка-а-а, - тихо и нерешительно позвала Марина и постучала кулаком по шершавой коре. – Белочка-а-а, - и снова одернула себя, застеснялась. – Идиотка! Забрела черт знает куда и с ума схожу.

Белка зацокала совсем рядом, словно дразнила девушку. Марина задрала голову – белка сидела над ней, лапки к пушистой грудке прижала, хвостиком подрагивала. – Цык-цык, тык-тык. – А потом легко, плавно оторвалась от ветки и полетела – сперва на ближнюю ветку, потом повыше, еще выше, на соседнее дерево, Марина за ней по земле, а белка на другое, снова присела и зацокала. Маринка неожиданно обрадовалась этой белке, как старой подруге, как неожиданному собеседнику, пришедшему утешить. Побежала, высоко задрав голову, наблюдая, как легко и беззаботно перелетает зверушка с ветки на ветку. И вдруг белка исчезла, растворилась в серебряной паутине ветвей.

- Белка, белка-а-а, - жалобно пропела Марина.

Тихо заскулил ветер, поползли по сиреневому снегу белые змеи, закачались, зашевелились перед глазами черные, похожие на тонкие пальцы, ветви. - Не нужна, не нужна, будь одна, ты одна, - опять запели обступившие ее деревья.

Упала Маринка лицом в снег. Все, решила, буду лежать тут до тех пор, пока не замерзну. Долго лежала. Вот уже и холодок под куртку забрался, щекочет. И вдруг, снова над самым ухом: цык-цык, тык-тык. Подняла Маринка голову, прислушалась, огляделась. А белка вот, рядышком на снегу сидит, мордочку чистит.

- Белка, - восхищенно протянула Марина.

- Ну, белка, белка, - ничуть не испугавшись, насмешливо зацокала пушистая зверушка. – Можно подумать, что она белок никогда не видела.

- В-в-идела, - выдавила Маринка из замерзших губ. – Вот-т-т-ольк-к-к…

- Говорящих белок не видела, да? – белочка скакнула еще ближе, защекотала пушистой шерсткой Маринкину щеку. - Ну, давай, что там у тебя в кармане? Что-то я проголодалась….

Маринка молча пошарила в кармане куртки и к своему удивлению извлекла оттуда пакетик с орешками в сахарной глазури. Протянула белке.

- В следующий раз чего-нибудь повкуснее принеси, - закончив трапезу, сказала белка, вытирая мордочку кончиком хвоста. – И вставай, замерзнешь ведь, - застрекотала белка уже с ветки. – И давай быстрее, у меня еще дел по горло.

- Наверное, я сошла с ума, - с ужасом подумала Марина. – Или умерла.

 

- Ты мне снишься? – спросила белку Марина, поднимаясь с земли и отряхивая от налипшего снега куртку.

- Ну, это ты как сама думаешь, снюсь я тебе или нет. Ну, давай скорее, решайся. Что у тебя там?

- Ч-ч-чего? – Маринка зябко переступила с ноги на ногу.

- Желание у тебя какое?

- К-к-какое желание?

- Ну, вот люди, - всплеснула лапками белочка, - в лесу под Новый год шарахаются, чего-то бормочут, ждут. Желания загадывают. Хотя, не надо, я и так, по тебе вижу. Девчонки не меняются. Горе твое и ореховой скорлупки не стоит.

Маринка вытянула лицо, прищурилась, потом нервно потерла холодной варежкой щеку. Нет, в этой истории с говорящей белкой было явно что-то не так.

- Давай быстрее, - запрыгала белка, - думай! Вот дурочка! Минуту назад не знала, куда себя деть, чуть под поезд не бросилась, а когда ей помощь предлагаешь, еще не верит.

- А ты откуда знаешь про поезд?

- Ну, я много чего про тебя знаю, - деловито ответила белка. – Например, то, что привело тебя сюда. Про то, что ты одна и все такое. Ну, а помочь тебе – пара пустяков.

- Помочь?

- Этим, считай и занимаюсь. Тем более в Новогодний вечер. Желание исполнить – сил много не надо. Главное суметь счастье в руках удержать. Не каждому это дано.

Марина огляделась вокруг, поежилась, недоверчиво покосилась на белку. – А что, кто-то еще приходил?

- Приходил-приходил, – заверила белка. Разные люди приходят, вот в прошлом году, как раз на Новогодье, мужичок ко мне приходил. Хочу, говорит, в лотерею выиграть. Миллион. Машину говорит, куплю, жене шубу, детей за границу учиться отправлю. Помогла я ему, остолопу. И что же ты думаешь? - белочка припала на все четыре лапки, вытянулась, пристально посмотрела глазками-бусинками на Маринку.

- Что?

- А то? - продолжала зверушка, - Миллион-то он, конечно, выиграл, но вот беда – не сумел потратить. Пьет уже целый год мужик, видать на радостях. Или еще один был, просил, чтоб сделала я его губернатором. Ага! Сделала. – Белка скакнула Маринке на плечо и застрекотала в самое ухо, - проворовался, мужик, посадили его! – Вот так-то, - крикнула она уже с ветки. А любовь найти – это пустяки. Главное – узнать и удержать! Давай, вставай к этой сосне, вот, прислонись спиной, зажмурься сильно-сильно и представь, ну… чего ты хочешь.

- Чего я хочу?!

- Ну да, с кем бы ты хотела справить это Новый год. Ну, и не только этот. Может всю жизнь прожить. Ведь есть такой, да? – беличий голосок раздавался как будто внутри.

Где-то вдали одиноко и протяжно застонал поезд.

- Цок-цоц-ток-ток! – громко и сердито застрекотала белка, взмахнула хвостом и обдала Маринку хрустальным, искрящемся в свете восходящей луны, снегом.

 

Предновогодний город суетился, гремел, свистел, озарял небо вспышками фейерверков, бурлил пузырьками шампанского, мигал елочными гирляндами, пах мандаринами, шоколадом, крабовыми палочками и жареными курами. Спешил, спотыкался, хохотал.

- С Новым Годом! – крикнул в лицо Маринке молодой подвыпивший Дед Мороз, со сбившейся на бок меховой бородой.

- Спасибо, вас тоже! – весело подмигнула ему Марина.

 

- Марина! Марина! – окликнул ее незнакомый мужской голос.

- Наверное, ошиблись, наверное, зовут не меня, - подумала она и прибавила шагу.

- Марина, да что же ты! – кто-то легонько тронул ее за плечо.

- Миша?! – удивленно и восторженно воскликнула Марина, увидав перед собой смущенно улыбающегося, запыхавшегося Мишу.

- Я вот думал… Звонил тебе… - спотыкаясь начал Миша. - В общем… Восемь часов уже… Новый год скоро и вообще… Ты ведь ни с кем да…

Я вот тоже… Была там компания, но как-то все обломилось. Может, вместе справим, а? Я вот шампанского купил, мандаринов, конфет вот…. «Белочек»

- Белочек? - Марина загадочно улыбнулась, зачем-то поворошила рукой в кармане и нащупала что-то холодное и округлое. Это была полуобглоданная мелкими острыми зубками шишка.