Свадьбы никто не готовил. Но стол был. Он стоял под среднеазиатским виноградником, над головами свешивались спелые грозди винограда, люди поднимали руки, отщипывали ягоды, закусывали вино. За столом находилось человек десять, а может, и больше, а может, и меньше. Соседи, знакомые, просто ротозеи заходили с улицы и выпивали по стаканчику за молодоженов и уходили. Постоянно глазело несколько мальчишек. И я, сестра жениха, думала, что будет дальше? Если бы меня не было, брату Вите и его невесте Зое пришлось бы плохо. Они всегда были объектом шуток для всего города.

У Вити было лицо счастливого человека. Впрочем, оно у него всегда было таким. Он ходил по городу с блаженной полуулыбкой и всем предлагал свои услуги. Бабули не отказывались, когда он помогал нести им тяжелые сумки, девушки шарахались от его комплиментов по поводу груди и зада. Он был даже готов подойти, погладить с невозможным для дурочка выражением: «Отменно, сударыня, отменно!»

У его невесты, известной Зои-Давалки, было действительно все отменно. Лифчик и трусы ей сшила одна из сердобольных портних, когда Зое исполнилось двадцать лет. Она это носила уже десятилетие.

Вите было почти столько же. Он был, как сейчас говорят, сексуально озабоченным. Это и использовали некоторые городские вдовушки, которые хвастали в очередях, что дурачок просто неутомим в постели.

Как в голову Вите пробилась мысль о том, что надо жениться – непостижимо. Но однажды он привел Зою в дом и сказал, чтобы готовили свадьбу.

Родители мои не приняли в этом участие, лишь мама коротко сказала:

- Ленка, блох с нее сними.

Я завела Зою в летнюю баню, раздела, осмотрела. Придраться было не к чему - бывшая дочь священника - батюшки Василия - была безукоризненно чиста. И фигура была в хороших пропорциях. Не случись трагедии в детстве, женщина была бы счастлива и в уме, и в браке. Но на глазах десятилетней девочки ее отца, включив утюг, пытали бандиты. Они требовали золота, сорвав с батюшки крест. Чтобы отец стал более податлив, на глазах изнасиловали жену, а когда приступили к дочери, то у родителей отказало сердце. Они умерли на глазах девочки и бандитов.

Скажу, что это было в большой советской стране, в пятидесятых годах. В той части страны, которая называлась Туркменией. Небольшой город Чарджоу, но большой железнодорожный узел, проснулся однажды совершенно бандитским. После амнистии 53-го года вся зековская шушера подалась из Сибири в теплые края.

Когда я осматривала Зою, у нее был период просветления.

- Как вы с ним додумались о браке, - спросила я резко.

Но Зоя не обиделась на мой тон:

- Он у меня попросил, и мне стало приятно.

- Что попросил, замуж выйти?

- Это потом…

- Ты ему дала?

Мне тогда было 15 лет. Я была еще девушкой, но знала уже многое. На всяком углу или скамейках бабы, не стесняясь ни мужчин, ни детей, судачили обо всем подряд.

- А как же без этого? – рассуждала Зоя. - Он мог бы обидеться.

- И ты многим давала вот так, из жалости?

- А что с меня убудет что ли, я вытерплю, это маманя не вытерпела, а я сильная… Сильная… Сильная…

Явно пошел сдвиг.

Так я не узнала, как же они сговорились. Родители выделили им мазанку в глубине двора для жилья. Точнее, Витя в ней и жил.

- Горько! – крикнула молодая соседка Верка. Она недавно развелась, и ей было, действительно, горько.

Витя посмотрел на стакан с вином:

- Разве горько?

- Целоваться надо! – крикнула под общий смех Верка.

- Мы не можем здесь!

Витя подхватил Зою под руку, и они побежали в мазанку.

Все бросились за ними в надежде подглядеть в окно двери. Но я оказалась впереди с увесистой палкой в руках и, не разбирая, стала размахивать ею. Первой досталось Верке-разведенке. Она ушла, крикнув:

- И ты такая же дура, как они!

Я запустила в нее ком земли. Дура, так дура.

Остальные, увидев мою решимость, разошлись. Свадьба закончилась.

 

На удивление всех молодые стали жить дружно и почти как нормальные люди. Витя устроился работать грузчиком на склады, что были недалеко, а Зоя вела хозяйство. В мазанке у нее на фанерной бочке стоял примус. Мама нашла какой-то металлический круг и сделала из него подставку под этот огнеопасный прибор:

- А не то тут спалите все!

Мама, нет-нет, приносила овощи, макароны, банки с тушеным мясом. Да и я приходила не с пустыми руками.

Жили мы не плохо, отец работал машинистом, а те получали всегда хорошо. Иногда Зоя заходила за какой-нибудь нужной ей вещью в дом и стояла у дверей с опущенной головой. Ждала, когда ее спросят, зачем пришла.

- У Вити порвался карман, ниток бы мне и иголку.

Все чаще и чаще мама оставляла Зою в доме до прихода сына.

Однажды я слышала из спальни родителей, как мама спросила то ли отца, то ли сама себя, то ли Бога:

- Неужели у них все сладится?

И уже к отцу напрямую:

- Костя, а у дураков дети могут быть нормальные?

- К чему ты это?

- Зоя сказала, что у нее нет крови.

- Ну, бабские дела! Тьфу, ты!

- Значит, дети могут быть хорошими.

- Так оба же нормальными родились, - рявкнул отец. – Спи!

 

В апреле за Зоей приехала скорая, и она через неделю вернулась с ребенком. Мы с Витей и мамой привезли ее. К тому времени бывшую детскую комнату Вити немного обновили и отдали Зое с ребенком. Брат спал в мазанке. Он сам, в свое время, отказался от дома, потому что мог нагадить везде, не понимая, что делает. Это началось после менингита, которым он заболел. Мне рассказывали, как однажды мама застала его на столе в окружении своих оправлений, которые он пальцем засовывал себе в рот. Досталось и кошке, которую он тоже пытался накормить. От ее царапин руки у него были в крови. Его отмыли, отвели в мазанку, где он непрерывно часа два тараторил:

- Руби, руби капусту! Вари, вари капусту!

Потом уснул.

Витя в мазанке не делал ничего больше похожего, словно здесь до него доходил проблеск мысли о том, где его жилье.

Зоя не спала с сыном. Она укладывала его, обильно накормив своей грудью, и уходила к мужу. Мама предупредила ее, чтобы они не занимались этим делом. Да куда там!

 

В середине мая, это был воскресный день, я поехала в пионерский дом, что у колхозного рынка, на занятия танцевального кружка. Уходя из дома, я встретила Зою, она стояла у дверей.

- Что ты? – спросила я, зная, что маме неможется и не стоит ее будить.

- Вовку хочу покормить, своего Ильича.

Полмесяца назад в загсе она заявила, чтобы записали сына Владимиром Ильичом.

Сотрудница опешила:

- Отец у вас Виктор.

- Нет, Ленин!

Так и считала, что родила Ленина.

Я сказала, пусть забирает Вовку, кормит, и тут же несет назад.

Зоя обрадовалась, как будто ей никогда не давали в руки дитя. Она схватила его и понесла в мазанку.

 

Во время занятий на улице потемнело, и на город надвинулась огромная туча. Таких ливней мы не видели никогда. Дождь был такой, что пришлось бежать до автобуса по щиколотку в воде.

У дома я увидела скорую помощь и мотоцикл нашего участкового милиционера. В тревоге сорвалась в бег и увидела, как сосед татарин открывает ворота. Но из-за виноградника машина все равно не въехала во двор. А из него показались санитары. Сначала они вынесли Зою без признаков жизни. Затем Витю. Я обезумела, стала обнимать, целовать его, но его рот был забит глиной. Причем здесь глина? Он же давно ничего подобного не ест!

- Обвалилась из-за дождя их мазанка, - сказала одна соседка другой. - Завалило их стеной и потолком.

Я оторвалась от Вити:

- А Вовка?

- Ленин-то? – спросил татарин, показывая, что все вокруг знали о причудах новой семьи. - Ему повезло, он закатился под стол.

Я побежала в дом. Около мамы суетилась медсестра, которая делала укол. Пахло нашатырем, валидолом.

Наш участковый звонил в депо, узнавая, когда приедет отец.

В комнате Вити было тихо. Я на цыпочках прошла и увидела серые чистые глаза ребенка. Он агукал и смеялся чему-то своему, глубоко детскому.

 

Мне уже под восемьдесят. Моя квартира у метро «Спортивная». Вчера навещал меня Владимир Викторович, депутат Госдумы. Он очень ругал кризис, власти, воров. И уехал расстроенный из-за моей небольшой пенсии. Он обещал добиться ее повышения.

Мой племянник профессор права, и еще очень честный и порядочный человек. Почти как Ленин, которого в детстве мы знали как самого лучшего человека на земле.