Вологда, 04-16-97

Соловьев Е.А.

Возврата нет...

- Кем я только не был...

- И президентом? И судьей был?

- Президентом не был, но вот людей судил. Было это давно, - начал я свой рассказ, хотя вроде бы меня никто об этом и не просил, но никто не стал и перебивать - еще при Брежневе, кажется. Выбрали меня тогда народным заседателем к судье некой Мариной Нине Ивановне. Интересная была особа. Ей все гражданские дела больше подсовывали. Бывало всех во время заседания замучает. Другие судьи - раз и готово, а эта, пока... Ну, вобщем, когда узнавали у нас, кто нас курирует, то очень жалели. А мне нравилось с ней работать по нескольким причинам. Во-первых, она была довольно красивой бабой, во-вторых, у меня на основной работе было еще хуже и в суде я просто отдыхал, а в-третьих, я за два года насобирал столько интересного материала, что из него, можно написать сотни больших и маленьких рассказов...

Участвовал я однажды на выездном суде в городской женской тюрьме, где рассматривались дела заключенных женщин, подавших прошение об изменении им содержания.

Я жил недалеко от тюрьмы и, когда не спеша подошел, то пришлось минут с десяток ждать на скамеечке. На дворе стоял апрель, светило яркое солнышко и воробьи на до мной пели свои сумасшедшие песенки. Настроение было прекрасное...

Заседали мы в Ленинской комнате тюрьмы, увешенной картинами вождей и членами политбюро. Мы с судьей уселись за столом “президиума”, прокурор мужчина за стол слева у окна, а заключенные просто заходили по одной и становились у стены.

Стена была выкрашена в не очень яркий цвет и на ее фоне женщины выглядели довольно таки бледно. Одеты они были все одинаково: тапочки из кожзаменителя, ноги без всяких чулок, одинакового цвета халаты, а на головах синие косынки.

Мне их было нисколько не жаль, так как до этого я наслушался вдоволь историй, полуанекдотов, про их тюрьму, а Марина, накануне, нам объясняя всю завтрашнюю дислокацию в заключение сказала так:

- Там сидят одни суки, а поэтому, прошу, на их спектакли, - она сделала на этом слове ударение и доволно выразительную паузу, оглядывая нас с Тамарочкой, в миру медицинскую сестру, - поменьше обращайте внимания.

Хотя это к рассказу и не относится, но наша Марина была зла вообще на весь мир и на женщин в особенности и дай ей, кажеться, волю, то.... И вот сейчас она по отношению к заключенным женщинам сумела у нас с Тамарой сформировать негативное отношение.

Первой рассматривали заявление женщины домоуправа, которая отбывала свой срок за взятку. Марина с дотошностью стала разбираться в сути ее преступления и я видел, как все нутро бывшей взяточницы как бы поджаривается на сковородке.

Они всей конторой получали на подставное лицо ставку дворника семьдесят рублей и тратились на покупку всякой необходимой для работы мелочи, а, что оставалось в конце месяца, сообща пропивали. Кроме этого, она лично взяла взятку за прописку некого гражданина в размере аж 113 рублей. Отсидев три года из пяти, она просилась на свободное поселение поближе к своему дому.

Перед нами у стены стояла маленькая, худенькая женщина лет сорока, похожая чем-то на чекушку водки. Лицо ее было совершенно бесцветным, а рука чуть ли не до локтя вымазана в помаде... Видно, что она очень волновалась и торопливо стерла ее прежде, чем войти сюда, чтобы не выглядеть очень ярко.

Представитель изолятора зачитала на нее отличную характеристику и перед тем, как отпустить для принятия соответствующего решения, прокурор задал ей вопрос на “засыпку”:

- А, если вам, Сидорова, снова кто-нибудь предложит взятку в размере трех рублей, например, возьмете ее или нет?

И тут я стал свидетелем того, чего не забыть мне вовеки. Из ее глаз брызнули слезы струйками перпендикулярно лицу... и это произошло не через час и не через пять секунд, как прозвучал вопрос, а мгновенно...

Потом уже раздались рыдания и сквозь них полетели в нас ее слова, дававшиеся ей с большим трудом:

- Чтобы... да я.... из-за каких-то бумажек... потом так мучилась...

 

Следующей была молоденькая женщина лет двадцати двух, напоминавшая мне девочку подростка. Сидела она за убийство своего мужа...

История же ее такова... Жили они с мужем в украинском большом селе в доме, который построил для их семьи тесть. Скоро родился сын, калека, так как его отец не просыхал от вина. Ей пришлось уйти с работы и сидеть дома с сыном. Муж, чтобы не видеть сына, не стал приходить вообще домой, а потом и совсем развелся, найдя себе другую женщину. Но к ней же стал ходить лишь только за тем, чтобы взять денег на вино. Но откуда было ей взять не работающей и привязанной к дому женщине денег. Если он не получал того, чего хотел, то избивал ее или выбивал окна, когда она не отворяла ему двери. А однажды не вытерпела и после очередных побоев убила его топором. Так она и оказалась здесь в Вологодском тюрьме на долгих семь лет. Прошло три года, умер без надлежащего ухода ее сынишка...

Дотошность Мариной при рассмотрении этого дела сменило наше отношение к заключенной прямо на противоположное - нам стало нестерпимо жаль ее.

Слушать же ее без трепета в душе было невозможно. Кажется, что каждый из нас повторил бы ее проступок и оказался бы в тюрьме...

Мы удовлетворили ее просьбу и разрешили уехать на свободное поселение в самом далеком от того села месте, так как родители сына грозились все равно ее убить, а заступиться за нее там было не кому - она была сиротой.

Когда уже мы выходили из тюрьмы, я обратился к прокурору с вопросом - почему, мол, она так строго наказана, когда женщину, совершившую такой же проступок в Вологде осудили лишь условно.

- Когда рассматривалось это дело? Пол года назад, говорите. Все дело в том, что всего год назад разрешили за подобные дела давать условно. И как бы это было ни справедливо, но закон обратной силы не имеет и она отсидит весь положенный свой срок от звонка и до звонка, если не подпадет под амнистию...

Я шел тогда по улицам города, ничего не сознавая, и у меня вертелась и вертелась в голове одна лишь только фраза:

- Закону обратной силы нет....

- Как это может быть так?

И главное, что я понял тогда - судить людей дело совсем не легкое, так как при рассмотрении дела невольно сам становишься или преступником или же жертвой преступления, а еще хуже нашего же судопроизводства...