Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: Просто о жизниАвтор: Иван Мазилин
Объем: 33242 [ символов ]
"КУХНЯ"
Иван Мазилин
«Нарезка» из повести «Весь мир – театр»
 
«КУХНЯ»
 
***
 
Вечер поздний. В зале. Возле авансцены. Художественно-технический кворум.
- Света, скажи, пожалуйста, в театре ты… сколько ставок у тебя? Смотрю – помреж, художник, не удивлюсь, если обнаружу, что и кассир…
- Нет, только билетер еще… в театре многие совмещают, вы табель не видели.
- Когда ты это успеваешь все?
- Пал Михалыч, работа приходит и уходит, а кушать хочется хотя бы два раза за день.
- Я понимаю. Ну, давай посмотрим твои эскизы. Ставь сюда. Костя, с галерки можешь «бебик» дать?
- Легко. Минутку… так пойдет?
- Годится. Спускайся к нам смотреть эскизы декорации.
- Я их уже видел. В процессе… дома.
- Я не понял. Так вы?..
- Пал Михалыч, второй год она мне вместо ужина гуашь разводит.
- Не знал. А ябедничать… о женах нехорошо-с… угу… вот, значит как. Что-то похожее и где-то уже я видел. Так, вспомнил – театральный фестиваль. Флоренция. Год… полосатый.
- Вы там были, Пал Михалыч?
- Был, недолго. Значит, Светик, так… работа неплохая. Но.
- Но?..
- Вот именно... я не Айвазовский, но карандаш мой что-то сам умеет. Смотри сюда. Все, что в объеме ты нагородила, в плоскость и на «аванплац». Сюда. Вот так. А пандус развернуть. Вот так, пожалуй, хватит. Посмотрим по месту.
- Пал Михалыч, но тогда пустая сцена.
- Я это и хочу. И мы не далеко от Вильяма Шекспира утопаем. Играть мы будем вне времени и вне определенного пространства – «сейчас, сегодня, здесь». И никаких тонов пастельных, не Дега, все грязно-мрачное. «Горизонт»… бязь серая, двунитка… а лучше мешковина. Поняла?
- Как у Любимова?
- В «Гамлете»? У него – «трансформер» занавес. Здесь же «горизонт» - «драп-дерюга» драный, с разводами под плесень. Поняла?
- Поняла. Теперь эскизы костюмов персонажей. Что скажете, попала?
- Умница какая, попала в точку. А теперь… забудь. Мне нужно смешение эпох. С четырнадцатого по двадцатый век. Конечно, в стилизации.
- Но я…
- Оружия побольше. Всех до зубов вооружи. И тоже – от мечей и копий, до бластеров из «Звездных войн»…
- Но это будет Бергман.
- Бергман, Бертолуччи, Феллини... кто еще? Грузин советский с «Покаянием» своим. И что с того? Пусть будет как у Бергмана. Я так вижу. Все равно - что было, то будет вновь, и так и до скончания… пока не кончится театр. Это мир Театра. Тебе понятно?
- Понятно.
- Все. Работай. Теперь… Владимир Васильевич, когда?..
- Чертеж, размеры и через неделю.
- Вы что, смеетесь? Три дня и не секундой больше. Осталось – ничего. Еще спрошу. Сколько наверху штанкетов?
- Всех – шестнадцать. Из них, четыре – световые.
- Так. Света, тебя я попрошу еще… ты с графикой компьютерной в ладах?
- На «ты».
- Очень хорошо. Нужно мне фото Марка Яковлевича, в мантии и при короне короля Дункана. Завтра.
- Легко.
- Ответ отличный. Теперь я верю, что Костина жена, «легко» - это ваше общее словечко... Владимир Сергеевич, завтра, с диском в типографию аллюром. Нарезать на плоттере дюжину портретов. От… метр на полтора, до четырех с половиной на шесть.
- Пал Михалыч, если не секрет?
- На сцене самого Дункана, увы, мы не увидим. Но как только речь зайдет о нем, на заднем плане появится портрет... потом еще, еще, все ближе, ближе. Чтобы в финале как возмездие портрет последний Макбета... одним словом, «порешил».
- Это... я понимаю, образное решение? Как оно...
- Пришло как? Света, это не «решение», а вынужденная мера. Её я взял на полке. Встал и руку протянул. Владимир Сергеевич, что вам непонятно?
- Да, нет, понятно все. Но надо бы у Ольги Ивановны наличными, под расчет, чтобы быстрее было.
- Так возьмите.
- Не даст мне.
- Александр Сергеевич, вы как директор новый, с Ольгой Ивановной утром «перетрите» этот вопрос.
- Я, Павел Михайлович, подробно все записал по всем вопросам, и постараюсь сделать все, как надо. Но вопрос есть и у меня.
- Давайте.
- Даже не вопрос, а просьба. Пресса рвется в гости. И нам для раскрутки не помешает брифинг провести.
- Брифинг это громко очень... не раньше, чем через неделю.
- Поздновато. Хотя бы послезавтра. Звать?
- И здесь достали. Ждут скандала... черт с ними. Пусть будут. Всех зовите разом, скопом, чтобы сто раз на одни и те же грабли вопросов не наступать. А лучше на Галину Владимировну стрелки перевести, пусть, что хочет...
- И вот еще...
- Да, Александр Сергеевич...
- Завтра анонс я запускаю и послезавтра открываю кассу.
- Хорошо. Надеюсь, премьерный зал дороже стоит у вас?
- Я пока не знаю. Не готов ответить. Для меня театр новое дело.
- Все когда-нибудь что-то начинали... узнайте, как до вас билетный стол работал, и вперед. Удачи всем нам.
- Хорошо.
- Да, чуть не забыл! Владимир Васильевич, что лонжи, троса, лебедки, блоки? Установили? Проверили?
- Грешен, сам вчера над залом и над авансценой полетал. Незабываемые ощущения, скажу. Завтра, по второму плану будем тоже делать. Игорь Кио лучше бы не выдумал... а троса я у военных выпросил, чуть толще лески и совершенно в полумраке не видны...
- Сам не похвалишь себя, сбоку не дождешься. Ну, если вы не грохнулись, и если сто двадцать килограмм…
- Сто двадцать пять…
- Во как! Годится. За девочек тогда я не боюсь. Еще нужны мне «шайбы».
- Хоккейные? В реквизите на складе…
- Нет, вы не поняли. Костя, популярно объясни.
- Мне свет «лягушек» на сцене на полу, от зрительного зала бы прикрыть. Чтоб в лица не светили.
- Костя, извините, от тебя мне ровный световой столб нужен не один, штук двадцать.
- Понял, не дурак. Нужны такие… ну, в общем, «шайбами» мы их назовем условно. Я нарисую, как смогу.
- Не надо. Понял. Что-то такое было на складе от «Мух» или «Облаков» Аристофана... сейчас не помню. Я завтра посмотрю.
- Ну, вот и все, пожалуй. Всем спасибо. Остальное, в процессе. Уж поздно, разбежались. Света, предупреждаю строго, гуашью Константина не травить. Он, равно как и все здесь присутствующие, во здраве мне нужны. Спокойной ночи.
- Пал Михалыч… Я боюсь, что не успеем мы…
- Света, а куда нам с вами с этой подводной лодки, что лежит на грунте брюхом? Костя вон, расскажет, каково это...
- Да, никуда не денешься, и в «самоход» не двинешь.
- Так вовремя всплывем, чтобы не задохнуться.
- Хорошо бы.
- Так и будет. Все, пока.
- Пока, пока.
- А где же верный мой «оруженосец»? Где мой кот? Кто видел Мортона?.. Так я и знал, уже удрал, подлец...
***
Я люблю сидеть в пустом зале. Лучшего отдыха не знаю. Я понимаю, дело вкуса, но я отдыхаю только посреди толпы и в пустом зрительном зале. Репетиция сегодня, в начале была ни к черту – фальшиво, вяло, сонно... все плохо было, все было в никуда. Я еле удержался, чтоб не грохнуть дверью. Матерился, как последний... Екатерину до истерики довел. И так часа четыре. До перерыва. После перерыва, кажется, Ильин вопрос задал дурацкий – «Что здесь я делаю?». Хотелось, признаюсь, мне ему «вставить», типа – «Хожу туда, сюда, обратно и в тыковках чешу, причем в обеих сразу». Но... наконец-то снизошло и на меня... откуда-то слетело и пошло. И это уже не я был...
Я медленно из-за своего столика, поднялся на сцену и... эти строки сами все сделали, и я был ни при чем. Я просто прочитал их.
О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Ломиться в двери пошлых аксиом,
Где лгут слова, и красноречие хромает?
 
О! Bесь Шекспир, быть может, только в том,
Что запросто болтает с тенью Гамлет.
- Надо же, еще чего-то помню... - Спустился в зал, прошел в последний ряд. Сел на крайнее от прохода кресло и тихо сказал – с выхода Макдуфа, пожалуйста... пошли.
Это было важнее всех «лекций» об актерском мастерстве. Нет, я не хочу сказать, что дальше все пошло само собою, гениально... нет, по всякому было, но эти строчки, точно «второе дыхание» у спортсменов. Себе не признавался, но этого момента ждал я... но не торопил. Дальше... тьфу-тьфу-тьфу... даже произносить не буду. До этих пор всегда так было, не подводило...
И вот теперь, я чувствовал, как навалилась усталость прожитого дня. Я буквально разваливался на части. Вспомнил, что с утра кроме шести или семи чашек кофе, в желудке ничего не побывало. Идти бы надо, что-нибудь жевать, да хоть подметки. Насчет подметок лишнее сморозил, я помню, что в холодильнике еще не оскудел «запас», и даже ждут меня там две банки пива...
 
***
...Откуда ты, кинжал,
Возникший в воздухе передо мною?
Ты рукояткой обращен ко мне,
Чтоб легче было ухватить. Хватаю -
И нет тебя. Рука пуста. И все ж
Глазами не перестаю я видеть
Тебя, хотя не ощутил рукой.
Так, стало быть, ты - бред, кинжал сознанья
И воспаленным мозгом порожден?
Но нет, вот ты, ничем не отличимый,
От вынутого мною из ножон...
«Что он делает?! Что они все так... так еще рано, рано, рано...» - с этой мыслью, я покинул свой режиссерский столик, и «слушая спиной» происходящее на сцене, пошел по проходу в конец зала. Пробрался в бельэтаж и сел в последнем ряду.
...Но я грожу, а обреченный жив,
И речи охлаждают мой порыв.
Звон колокола.
Пора! Сигнал мне колоколом подан.
Дункан, не слушай: по тебе звонят
И в рай препровождают или в ад...
«Борька, паразит, добился-таки звука надтреснутого колокола. Теперь... все можно. Давай крик совы и... да, да, да... и только так... под сурдинку «поплыл» над текстом...».
В полутемном зале на последний прогон, набралось зрителей, человек двадцать или около. Там, справа, Надежда. К ней пристроился Владимир Васильевич. Перед ними и влево Галина и директор Александр Сергеевич. В середине второго ряда, положив голову на спинку первого ряда, сидит Светлана. Слева же в конце партера несколько пришедших родственников артистов, «службы» театра. С большой неохотой разрешил...
...Один воскликнул: «Господи помилуй!»,
Другой: «Аминь!» - как будто увидав,
Как прячусь я во тьме, и оградившись
Молитвой от соседа палача.
А я, услышав: «Господи помилуй», -
За ними вслед не мог сказать: «Аминь».
«Господи, Колька, верю я тебе, сукину сыну. Как зритель верю. Только не гони так лошадей... Я теперь, кажется, понял откуда твой «бзик» тогдашний - нужно было тогда себя «взвинтить», совесть-сука замучила... тоже... мудрило. Я сам бы так не смог. Что делает, подлец!! Утром сегодня еще, врал, как... сивый мерин! Нет, все, смотрю, как есть и будь, что будет...».
 
Утром проснулся, оглохший от тишины. За окном все серо и размыто туманом с мелким дождем. Окно, запотевшее с редкими полосами лениво скатывающихся капель. Тоска, одним словом, и настроение ни к черту, такое же серое. Сейчас бы забиться под одеяло с головой, надышать собственного тепла, и спать целый день.
Впервые опоздал на репетицию на целых десять минут. У всех состояние тоже полусонное. Надежда откровенно громко зевает в последнем ряду. Хотелось послать ее домой, объяснив, что «ловить» сегодня нечего будет. Тоска зеленая, одним словом.
Кое-как начали прогон, также кое-как закончили. Медленно, вяло, запинаясь и едва волоча ноги. Было желание отменить второй прогон, было. Но... что-то мне подсказывало, что этого не следует делать. Завтра генеральная репетиция и все, отступать некуда - в пятницу премьера. Единственно, что я позволил, так перенес время второго прогона на четыре часа позднее. Была такая мысль, что привычные, для спектакля 19.00, что-то смогут изменить. Нужен был перерыв между прогонами. Смутная надежда была, что погода переменится к лучшему.
Не улучшилась. Не переменилась. Город на целый день накрыло промозглым серым туманом. Осень делала свое дело, с каким-то неистовством отвоевывая свое время. Не хотелось даже высовывать нос на улицу, хотя в театре тоже было все серо, тоскливо и сыро. В перерыве все же пришлось выйти. Ходил в мэрию обедать один. Надежда ушла до вечера домой.
В сквере, под ногами скользили ржавые опавшие листья. Всю дорогу туда и обратно у меня в голове скреблась занозой дурацкая фраза – «Листья клена падают с ясеня...», продолжения которой, как я ни старался, не мог вспомнить. Впрочем, я и не очень-то старался, просто бубнил под нос эту строчку, поеживаясь от сырости, проникающей под ветровку.
В мэрии встретил Богатову. Галина напросилась на прогон, объясняя, что вполне возможно не сможет попасть на премьеру. Скрепя сердцем разрешил с одним лишь условием, после окончания прогона никаких замечаний в адрес спектакля...
 
Кто же знал? Кто мог предполагать, что что-то в планах Всевышнего изменится? Что все, над чем «лопатились» больше месяца, ненужной шелухой вдруг стряхнулось, и обнажился сам плод, настоящее чудо природы...
Войдите
В ту дверь, и вас Горгона ослепит.
Не спрашивайте. Сами поглядите
И будете не в силах говорить.
Звоните в колокол! Измена! Встаньте!
Убийство! Банко! Дональбайн! Малькольм!
Стряхните сон с себя, подобье смерти,
Чтоб смерти подлинной взглянуть в лицо!
Малькольм и Банко! Встаньте, встаньте, встаньте,
Как души из могил на Страшный суд!
Вот ужас!..«Света здесь многовато… Костя… нет, все же убрал четыре «столба» и дал синий «прострел». Молодец. А это еще что? Откуда здесь «басовый ревер»? Черт, черт, черт… Борис… здорово… еще немного и «наложи хвост» на текст. О, Боже! Меня кондрашка хватит – что они творят! Мы так не договаривались, рано так «тратиться». Вас же на премьеру не хватит, паразиты, поэкономней! Впрочем, я уже вам не судья… теперь я только зритель».
...Но этого не может быть! Я рад.
Нельзя нанять деревья, как солдат.
Нельзя стволам скомандовать: вперед.
Пророчество мне духу придает.
Цари, Макбет, покамест не полез
На Дуисинанский холм Бирнамский лес.
Всю жизнь неси уверенно венец
В надежде на естественный конец.
Еще одно, прошу, ответьте мне:
Род Банко будет ли царить в стране?..
 
Давно, в детстве еще, я ходил в кино. Любил фильмы про войну. Я застал тот переломный момент конца восьмидесятых, когда еще было на экране старое советское кино. Да и сам я был пионером, веривший в «светлое будущее, завоеванное кровью моих предков»...
Я не собираюсь теперь заниматься воспоминаниями – не время и не место. С тех пор много что изменилось вокруг и во мне самом. Главное, что осталось во мне от тех походов в кино – это мучительное, до боли в животе, нежелание, чтобы фильм заканчивался. Потрясением с отрицательным знаком был для меня, момент, когда в зале зажигался свет, зритель вставал, и начинал выходить из зала. Почти всегда я выходил последним... часто зареванным.
Я давно смотрю на происходящее, на экране или на сцене профессионально. Я давно забыл, что значит быть просто зрителем. Я знаю, как это делается, как создается «магия кино и театра». Я сам это делаю – это моя профессия...
С профессией я утратил что-то очень важное...
...Ах ты, проклятое пятно! Ну, когда же ты
сойдешь? Раз, два... Ну что же ты? Пора за работу. Ада испу-
гался? Фу, фу, солдат, а какой трус! Кого бояться? После того
как это будет сделано, кто осмелится нас спрашивать? Но кто
бы мог думать, что в старике окажется столько крови!
У тана файфского была жена. Где она теперь?
Что это, неужели больше никогда я не отмою этих рук
дочиста?
Довольно, довольно, милый мой! Ты все погубишь
этим вздрагиваньем...
Вымой руки. Надень ночное платье.
Почему ты такой бледный?
Повторяю тебе, Банко похоронили.
Он не может выйти из могилы.
В постель, в постель. Слышишь, стучат
в ворота. Идём, идём, идём. Дай мне руку.
Сделанного не воротишь.
В постель, в постель, в постель...
«Не знаю, как бы это сделала Лариса, но то, что делает теперь Ирина с леди Макбет... ах, ты, Господи, чуть «плюсанула», но уход отменный. К финалу близко, и мне как в детстве больно, что скоро все закончиться должно... до слез обидно. Я не хочу, чтобы спектакль заканчивался. Сейчас Макбет с Макдуфом... потом Макдуф с головой Макбета...»
Я не сдамся.
Перед Малькольмом землю целовать
И яростной толпы проклятья слушать?
Хотя Бирнам напал на Дунсинан
И не рожден ты женщиной,
мой недруг,
Мне хочется, свой щит отбросив прочь,
Пробиться напролом в бою с тобой,
И проклят будь, кто первый крикнет «Стой!»...
«Я не хочу!!! Нет, все-таки финал. Бетховен, это классно, хорошая кода. И как не печально это - Конец!
Какая жалость! Какая вдруг пустота и выжженость внутри... и вместе с этим... Нет, все же Аристотель прав - катарсис это очищение «посредством страха и сострадания». Быть может, второй раз в жизни я это испытал сегодня как зритель. В первый раз... какая разница... давно. На фильме «Прощание»... Ларисы Шепитько.
Из честолюбия, наверно, пожалел, что не теперь премьера и зал пустой...
Костя медленно «ввел» на 30% зал. «Убрал» со сцены свет, оставив только одну «пушку» на большом портрете Марка. В бельэтаже оставалось темно.
После большой паузы неподвижной тугой тишины, за кулисами чем-то грохнули, раздался смех, а совершенно будничный, и даже как будто бы сонный голос Макса по «громкой связи», изрек.
- Пал Михалыч, на спектакле занавес будем давать, или как?..
И даже эти звуки не нарушили то оцепенение, которое присутствовало в зрительном зале.
Еще секунд через двадцать из-за кулис на авансцену вышел Борис Парфенович Ежов. Подошел вплотную к рампе и из-под руки стал искать меня в зале.
- Павел Михайлович... э... нам переодеваться? Или сначала «разбор полетов»?.. Дальше «отмалчиваться» не имело смысла. Я достал носовой платок и вытер глаза.
«Да, да, да, что уставились?.. Я что... не имею права на скупую мужскую слезу?».
Я поднялся с места, вернулся к режиссерскому столику и взял микрофон
- Всем «службам» спасибо. Господ артистов прошу спуститься в зал... после пятиминутного... нет, двадцать минут на переодевание и в зал... а то ведьм наших застудим. Костя, дай полный свет в зал и перекур. А после с Максом и Борисом тоже спуститесь в зал. Светлана, не в службу... в кабинете...
- Павел Михайлович, извините, я сейчас поставлю чайник.
- Не спеши. Мне еще Галину Владимировну проводить надо...
Богатова даже подскочила с места
- Значит, на кофе ты меня не приглашаешь?
- Если очень хочется услышать, как я матерюсь, оставайся.
- Напугал ежа... и потом, я же не с пустыми руками сюда шла. Мне «отстегнули» натуральным продуктом, я по закону делиться должна. Это ты Надежду приручил, она тебе в рот смотрит, а я все-таки твое непосредственное начальство. Светочка, сумка моя...
- Галина Владимировна, я поставила ее в шкаф.
- Потроши быстренько.
- Бегу уже.
- Вот что, женщины, давайте пройдем в кабинет. Нехорошо если...
- Предупреждаю, спаивать тебя не собираюсь, но сама хочу пятьдесят капель успокоительных принять. Так что придется подчиниться, поддержать компанию. И потом, просто грех не выпить за такой...
- Галя, мы договаривались, о спектакле...
- Да пошел ты! Иди сюда! Давай свои лопухи, я тебя обчмокать хочу. Спасибо, Пашенька! Сразил наповал. В жизни ничего лучшего не видела. Я как-то сомневалась... но теперь...
- Галя, что ты еще придумала?
- В пятницу здесь будет телеканал «Культура» и куча прессы.
- Ты соображаешь, что говоришь? У нас и так переаншлаг, в проходах мест не будет.
В этом месте директор театра, Александр Сергеевич, до этого сидевший в глубокой задумчивости, вдруг мечтательно, с глупой улыбкой, откинул голову назад и буквально выдохнул в потолок
- И еще три зала проданы... по цене премьеры.
- Паша, ты меня поправь, если что, но премьерных спектаклей, Александр Сергеевич, как я знаю должно быть десять. Так что сможете вполне поправить материальное положение театра. Или я не права, Паша?
- Галя, ты права... только на пятом-шестом спектакле будет ползала. Потом еще меньше. Но это уже без меня.
- А это мы еще будем поглядеть! Все, пошли в твои апартаменты, я курить хочу.
 
Через двадцать минут, я все-таки выпроводил Галину вместе с Александром Сергеевичем. А мы с Надеждой вернулись в зал и остановились в дверях в недоумении.
Я ожидал увидеть всю труппу в зале, но вместо этого, все они стояли на сцене и о чем-то спорили. Как только мы вошли, разом замолчали и... я не понял, кто ими командовал, но они один за другим стали опускаться на колени. Последним, кряхтя, чуть шутовски, опустился Борис Парфенович. Опустился и жестом попросил меня подойти ближе. Я, подумал было, что это какой-то розыгрыш, «прикол» актерский...
- Извиняйте, господа, рясу не успел накинуть. В чем дело? Что за... – только и успел я спросить, подойдя к первому ряду.
- Уважаемый Павел Михайлович – начал вполне серьезно Ежов – все мы, как один, на коленях бьем челом с просьбой к вам.
- Для просьбы можно было бы и не исполнять это натурально, но если вам так нравится, то... я слушаю.
- Слух прошел, что, несмотря на уговоры, вы собираетесь скоро нас покинуть.
- Не слух, а мое решение. Действительно, через пять дней я уеду.
- Мы умоляем вас остаться. Вы просто необходимы нашему театру. Не бросайте нас.
- Я, конечно, тронут таким вниманием... но все же, со своей стороны, прошу вас всех подняться с колен и пройти в зал. Это выглядит не совсем...
- Павел Михайлович...
- Борис Парфенович, я не кисейная барышня, чтобы меня уговаривать. В конце концов, это просто глупо. Пока я еще такой же член коллектива, как и все вы. И давайте, прежде всего, себя уважать... и друг друга тоже.
- Я же говорила, что этого делать не нужно – сказала, поднимаясь с колен, Катерина Зайцева – конечно, со стороны это выглядит глупо и смешно. Товарищи, живее спускайтесь в зал, время уже позднее... верно уже одиннадцать часов...
- Половина одиннадцатого, Екатерина Леонидовна.
- Все равно. Живее, человек вас просит.
Наконец, все расселись на первых рядах и успокоились. Я сел на край сцены.
- Хотел вам много сказать по сегодняшнему прогону... вот ведь, сбили своей «просьбой». Постараюсь очень коротко...
Коньяк и кофе на пользу мне не пошли. Тот внутренний восторг, что был у меня сразу по окончанию спектакля, не то что исчез совсем, но казался теперь неуместным.
- ...Основное – спектакль готов. Он уже живет своей собственной жизнью. Все, что от меня зависело для его рождения, я в меру своих способностей, сделал. Теперь он ваш и только ваш. От вас самих теперь зависит, будет ли он держаться на... черт возьми, вы сегодня играли... нет, хвалить не буду. Но если вы так будете играть его дальше, то это будет выше всех похвал. Запомните, что и как вы сегодня играли. Я понимаю, что это почти невозможно, но сегодняшний прогон должен стать для вас эталоном этого спектакля. Для прощания с Марком Яковлевичем это... он был сегодня меж вами на сцене. И останется с вами, пока спектакль будет идти...
«Господи, я же каждому хотел сказать что-нибудь хорошее, что-нибудь значительное...»
- А по поводу вашей просьбы... Дорогие мои... очень важно в этой жизни все делать вовремя – вовремя появляться и вовремя уходить. Я очень хорошо знаю театр и свое существование в нем. Уверяю вас, что уже в конце первого же сезона вы бы меня возненавидели лютой ненавистью. Поверьте, я не могу... и главное, не хочу задерживаться долго на одном месте. Мне необходимо уехать. Пусть уж лучше я останусь в вашей памяти одним этим спектаклем, за который мне не стыдно.
«Ну, вот, не удержался, расслюнявился».
- Спасибо вам всем за сотрудничество. Завтра генеральной репетиции не будет. Ни к чему лишний раз... отдохните два дня. Только не растеряйте, в пятницу премьера. У меня все. Все свободны. Спокойной ночи.
Вы думаете, они все тут же закричали «ура!» и разбежались? Сщас! Как бы не так. Каждому хотелось получить свою порцию «критики» по сегодняшнему спектаклю. Минут, этак за двадцать пять я, кажется, «оценил» каждого.
 
Наконец в зале остались только я и Надежда, сидевшая как-то уж совсем тихо с краю первого ряда. Я же подошел к своему режиссерскому столику и стал собирать в папку, теперь уже принадлежащие архиву, листочки, записки, пометки. Еще подумал, что за этот час с хвостиком, что прошел после спектакля, Надежда ни одного слова не произнесла. По крайней мере, я ее не слышал...
- Надя, а ты что не идешь домой? Поздно уже.
Она вздрогнула, будто очнувшись, и обернулась ко мне
- За мной Слава должен в полночь зайти. У меня еще есть время посидеть.
- Ты сегодня такая тихая. Не допекаешь меня своими вопросами.
- Я еще не «отошла» после спектакля. Это было... пока не знаю, что и сказать.
- Тогда молчи.
- Скажи, Паша, тебе не грустно?
- Грустно? Работа закончена, о чем грустить...
- А мне вот грустно. Светло на душе и грустно...
- Мне это понятно...
Ту же грусть, вы испытали, дорогой,
Что и я, создав роман когда-то...
Как циркач, прошедший по канату,
Или женщина, что родила.
Иль рыбак, уставший от весла.
Как любовник, после наслаждения.
Как боец, идущий из сраженья.
Как земля по виноградном сборе,
Как звезда, встречающая зори!
Было что-то здесь, что потрясает нас:
Радость бытия и смелость без прикрас
Вот, примерно, такая грусть. За точность цитаты не ручаюсь, быть может, что и переврал…
- Что это было?
- Чешский поэт Незвал... не знаю, жив ли еще теперь.
- Еще ответь – отчего ты сбегаешь? От себя или...
- Сбегаю?.. Ты не права. Я просто «Пес, бегущий краем моря». Море большое, берег длинный. Побежит, побежит, и присядет. Потом снова бежит. Еще проще. Я бегун на очень короткие дистанции. Спринтер. Меня хватает выложиться на один спектакль, а потом мне нужно заняться чем-нибудь другим... нужен длительный отдых перед следующим забегом.
- И ты уже знаешь, где, когда и, главное, с чем будет следующий забег?
- Предположительно, это будут «Братья Карамазовы»... только сейчас подумал, а где и когда... еще этого чеха...
Вновь надеяться и потерять покой,
Как искатель жемчуга морской
Как слепой поэт, нашедший путь к прозренью,
И как мать, блуждающая тенью,
Над могилами детей в бреду.
Как скиталец, ищущий звезду.
Как курильщик в наркотическом тумане.
И как Агасфер, уставший от скитания.
Как преступник в день последней муки,
Как ребенок, ждущий птицу в руки...
- Вот, примерно так все это и должно произойти. Только очень, очень, очень прозаично.
- Хорошо. Но все же, почему вдруг «Братья»?
- Дожив до тридцати пяти... я задал себе вопрос. Зачем? Зачем все это?
- Это, что?
- «Весь мир – театр». Фраза из общих мест, но мне вдруг показалось, что люди в нем, вовсе не актеры. Статисты, марионетки. Я тоже таков. И где-то должен быть главный «кукловод»... или ну, очень гениальный режиссер, который ставит «спектакль» для себя лишь одного.
- Хотел сказать ты, Бог?
- Как хочешь, назови, множество имен и ни одно не выражает в полной мере. И я вдруг захотел...
- Стать Богом?
- Нет, только лишь понять. Понять идею... сверхзадачу этого «спектакля».
- Но при чем тут Федор Михайлович?
- Мне кажется, что он всю жизнь только одним этим и занимался – богоискательством. По-моему, так и не нашел, но в «Братьях» был от открытия на волоске. Я это «дело» хочу... в силу своей испорченности временем, продолжить. Все Карамазовы, да и не одни они в романе ищут Бога и, черт возьми, находят каждый своего. Понятно, не дописанный роман, как говорят литературоведы... вторя философам. Я хочу роман сей «дописать», как сумею, конечно.
- Эпохально.
- По этой реплике я вижу, что напрасно, зря тебе все это выдал. Ты мне вот чего скажи… спрашиваю из праздного любопытства – что ты намерена писать о присутствующей здесь особе? Ведь верно есть уже «посылы»?
- Можно мне на сцену подняться?
- Нельзя непосвященным. Но если очень хочется – благословляю.
Надежда встала и как-то неловко, боком, поднялась на сцену.
- Паша, ты сядь. Не маячь перед глазами. Ты думаешь легко импровизировать с ходу?
- Не думаю, а знаю – нелегко вначале только. Потом… я слушаю. Валяй.
- Я долго искала образ для сравненья. И, кажется, нашла. Хочу тебя с рекой сравнить.
- Ну, ты даешь.
- Заткнись и слушай, если напросился.
- Уже заткнулся.
- Ты – Река. Не прямая, но и без «виляний» мелких. Довольно большая, спокойная и мощная Река. Характер, норов, всего себя выплескиваешь лишь в узине. И узин... или порогов, ущелий разных, ищешь. Хотя в том и не отдаешь себе отчет. Они тебе необходимы просто до забвенья, чтобы потом попасть на глубину широкого разлива замереть и затаиться. Налиться силой и вновь искать преграду...
- Скажи еще – «в осадок выпасть»...
- И в «осадке» этом, на дне, на ощупь, обнаружить самородок благородного металла, чтобы потом неистово дробить его о скалы...
- Мне кажется, моя Надежда завралась – то нимф речных удел. Я же не таков. Я грубее, циничнее, подлее даже и...
- Не продолжай! В ответ на твои «янь», «инь» и «М», «Ж». По сути своей Человек амбивалентен. От миссианства до идеала Содома, все в нем есть. Все дело в широте и глубине, в амбивалентности. Все дело в маятнике меж тем и этим, куда качнет сильнее, чтобы потом пойти с не меньшей силой обратно. Все эти твои «самооговоры», в которых много правды - это мусор, несомый с грязных берегов. Вода все принимает и на своей поверхности несет, не смешиваясь с ним...
- Так, голубочки попались! Воркуем или занимаемся художественной самодеятельностью?
«Сократ», то бишь муж Надежды, Славка, как положено, в плохой пьесе появился в центральном проходе неожиданно, и тут же шумно рухнул на крайнее место последнего ряда.
- ...Надя, ты домой собираешься?
Надежда даже бровью не повела
- Милый, ты мешаешь моей творческой работе. У меня назревает эпохальный материал, такой грандиозный очерк, о котором любой корреспондент только может мечтать, а тебе бы только набить свой желудок и заниматься маленькими семейными радостями, в виде просмотра очередного боевика по «ящику».
- Не только.
- Об остальном, мы умолчим. Не будем возбуждать нездоровый интерес у моего интервьюера. Он, по крайней мере, эти несколько дней, что я интересуюсь его жизнью, профессионально обходится без женской ласки, сублимируя ее в творческую энергию. Сегодня, меня, по крайней мере, до катарсиса довел. До сих пор мурашки по коже на спине и грусть, и радость и...
- Привет, Михалыч! Моя, очень умная супруга тебе еще не надоела?
- А тебе, «Сократ»? А то только скажи, у меня где-то бутылка с цикутой пылится... может, поискать? Ты ее не стоишь.
- Мужики, вы что это? Я – неделимое целое. И к тому же свободная творческая личность. Не надо меня ни делить, ни бороться за меня. Я свой выбор сделала пять лет назад и пока не жалею. Среди ментов, как это ни странно в наше время, попадаются очень приличные особи.
- Все, ребята, проваливайте. И, мне почему-то так кажется, что завтра и послезавтра, Надежда должна взять отгул и посвятить его большим и маленьким домашним радостям. Я же хочу отоспаться и в омут погрузиться с головой.
- Паша, наш уговор не окончен. Он заканчивается в пятницу вечером.
- «Сократ», убеди свою супругу, что присутствовать при сне или запое режиссера, что почти одно и тоже, особой необходимости нет. А я хочу посвятить этому делу 48 часов.
- Михалыч, есть другая идея. Завтра мы запрягаем лошаденку «Чапая» и едем за город, на пленер.
- По такой-то погоде? И потом, лошадка та...
- Была в ремонте, подковалась и скушала овса не в меру. Завтра я вам обещаю осколок лета бабьего. Солнце, свежий воздух, все золото осени и приличный пикник с костерком, шашлыками и... ну, и всем остальным.
- Поверим, твоему мужику, Надежда?
- Я с вами, ребятки не поеду.
- А мы тебя и не приглашаем, между прочим. Творческая личность должна творить, а не… как это... дымом костра, все краски осени, на палитре прозрачности неба смешивать...
- Сам что ли? С каких пор ты стал поэтом? Но ты так это вкусно выразил, хотя и абсурдно... в общем, я еду с вами, уболтал.
- Что и требовалось доказать. Михалыч, в следствии это называется - «идти от обратного» или «от противного».
- В режиссуре тоже.
 
***
Я жду.
Я сижу в кабинете Марка, зарывшись в кресло. Конец сентября, темнеет рано, но я не зажигаю свет. Уже минут пятнадцать, как прозвенел третий звонок и начался спектакль. Я слышу его из приглушенного динамика. Были несколько хлопков в самом начале – это понятно, схавали «полет». Потом пару раз был слышен чей-то кашель... теперь совсем тихо стало в зале.
Я жду.
Кожаное кресло подо мной, кажется, плавится от ожидания, а сам я будто окаменел и весь превратился в слух. Я слышу не только то, что происходит на сцене и в зале, я слышу, как мне кажется, всю Вселенную, мерно, толкающуюся в ушах. Наверное, еще месяц назад я сильно бы удивился, если бы посмотрел на себя сегодняшнего со стороны.
Я жду.
И это я. Я - математически умеющий «разложить» на составляющие любую эмоцию, любое человеческое желание. Без особых усилий «выстраивающий» любой конфликт на сцене... и переносящий это умение в свою собственную жизнь. Я - умеющий «достучаться и вытащить» из актера то, о наличии чего в себе, он, может быть, и не подозревал. И очень давно не верящий в чистоту помыслов.
Я жду.
Я жду... и лихорадочно вспоминаю разные строчки. Но ничего приличного вспомнить не могу. Не могу вспомнить, потому, как машинально за актерами на сцене повторяю Шекспира.
Я дьяволу, врагу людского рода,
Свое спасенье продал для того,
Что после царствовали внуки Банко!
Нет, выходи, поборемся, судьба,
Не на живот, а на смерть! Кто там?
Я жду!
Copyright: Иван Мазилин, 2008
Свидетельство о публикации №160977
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 14.03.2008 20:17

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.

Рецензии
Stervella[ 10.05.2008 ]
   Загляну к вам еще.
   Все интересно...

Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта