Родная тетка не очень то привечала Максима. Лишний рот в семье, к тому же в голодные послевоенные годы, доставляли ей массу новых хлопот. Ртов в семье было четверо, а работник, которому постоянно приходилось быть в разъездах по делам страхового агента , один- в лице тетки. Кроме их с Риммой – двоюродной сестрой, с ними жила ещё пятидесятилетняя бабушка, на которой держался весь дом. Руки у неё постоянно были чем-то заняты. В длинные зимние вечера, после ужина, она до поздней ночи сучила пряжу на старинной прялке, которая ей досталась в наследство от своей матери, или вязала носки и варежки, которые в те холодные зимы, горели на ребятишках, как пожарОм. Единственной отдушиной для её отдыха было- это раз в неделю по субботам ходить за овраг к бабке Дарье и молиться богу, где собирались все старушки нашего села «Большая Тарасовка». Это, нынче небольшое село, когда-то было самым большим в их округе. В нем было 800 дворов и оно разделялось на три сектора- Александровский, Центральный и Мордовский. Максим жил в Мордовском, хотя не видел там ни одного мордвина. В тридцатые годы, во время образования колхозов, оно почти всё вымерло и от него осталось лишь шестьдесят дворов, в основном Центральная часть и четвертинка Мордовской. Более половина, так называемых домов, представляло жалкие лачуги, приседавшие на одну сторону, и смотревшие с тоскою на невзрачный мир. Максиму рассказывали, что в те годы его тетка , и десятилетняя мама распухали от голода , так как неделями пили одну воду с примесью сена или соломы и почти не видели света из-за распухших век. Спас их отец и его дед Конаков Дмитрий Иванович, который нежданно появился из сибирских похождений, куда его , как большевика, направляли для нового возрождения далекого края, разрушенного до основания гражданской войной. Максим всегда гордился своим дедом, судя по рассказам старших, бывшим одним из командиров Чапаевской дивизии. Как говорили, их куст сёл, тогда неоднократно переходил из рук в руки, то к белым, то к красным. Деда кое- кто называл и бандитом, в детскую бытность Максима там ещё чувствовалось классовое расслоение общества… Как только появлялись белые, через день- два дед со своей сотней врывался в родные пенаты и в них снова на время устанавливалась относительные тишина и порядок. Это в общем-то чапаевские места, где в пятнадцати километрах от Тарасовки находится и сейчас село Чапаевка , а в ста двадцати и город Чапаевск, что в Куйбышевской области. Наверно, в нелестных разговорах о действиях деда, была и доля правды. Всё его образование было –это учение самоучкой читать, писать, да шашкой махать. К тому же, тогда таких, как он разве кто- либо жалел? Предки деда были беглыми крестьянами с районов, близких к Мордовии. Вспомните, как писал о крестьянской жизни Тургенев. Помещики, в то время, не считали крепостных за людей и обращались с ними, как со скотиной, и бывало, за одну гончую давали по две, три деревни. Сравните нынче, когда обманными методами разрушили сверх державу и поменяли строй, люди были уже другие – со всеобщим средним образованием… А намного ли лучше сейчас живётся простым людям? Лучше, по сравнению с теми временами, благодаря лишь общему мировому прогрессу. Уберите мизерный прогресс в быту, который нынче в большем развращает людей, и откроется кабала хуже чем тогда, ведь запросы и потребности людей сегодня, далеко не соизмеримы с теми. Отпрысков «белоголовых» и примкнувшим к ним дополнительных «из грязи в князи», история так ничему и не научила. Прямиком прут к революции, как выразился Геннадий Зюганов. Не дай бог, снова грянет буря, тогда из образовавшихся новых русских, уж точно никто не спрячется. Им не дадут выехать за рубеж, как когда-то в далеком двадцатом, разрешил им это сделать Великий Ленин. Но увы, история давно доказала- все белоголовые всегда безголовые. А ведь идет двадцать первый век и вроде уже определились, что мы - люди все одинаковы и сделанное каждым из нас в жизни, зависят лишь от дара бога и природы и степени его реализации. У всех есть дети и всем одинаково больно за унижения, оскорбления и несправедливость… К сожалению, дед с Максимом уже не жил. Из-за постоянного длительного отсутствия его в семье, нередко возникали скандалы на жизненной почве. После очередного из них, как говорили очень крупного, бабушка Прасковья Максимовна выставила его за дверь. В данный момент он жил за шесть километров от них в селе Рахмановка, где был председателем первого колхоза в Пугачевском районе, Саратовской области. Бабушка, видимо, любила Максима, к тому же сироту и постоянно таскала за собой, куда- бы она не ходила. А с шести лет он уже помогал ей в уборке скотины во дворе и прочих делах, о которых пойдет речь ниже. Брала она его и на моленья, где увлекшись дружным пением старушек, он сам стал подпевать им тоненьким голоском. По прошествии некоторого времени, они нередко просили его быть у них запевалой молитвенных текстов, которые он знал уже наизусть. Максим не отказывался. Во время отечественной войны старушки собирались на моления чуть не каждый день, веря в то, что это они помогли нашим воинам победить лютого врага, который не дошёл до Тарасовки километров двести пятьдесят. С пятилетнего возраста он находился на новом месте, а его мать, за какую-то растрату, отправили валить лес в Кемеровскую область. Максим помнит, как перед дальней дорогой они с теткой ездили к ней на свидание в Большую Таволожку, где находилась их временная тюрьма. Тетка рассказывала, что его мама всю ночь не спала, плакала около него и всё держала голову на своих коленях, прижимая к себе и обнимая. До сих пор Максим вспоминает любимые глаза мамы и сон в какой- то лачуге на её коленях. До восьмого класса свою он свою мать больше не видел…Весна, добавляла много новых хлопот, но всё равно все с нетерпением ждали её прихода. С конца февраля появлялась первая капель, а после пятнадцатого марта обычно прилетали грачи. Зимой же их замещали галки, почти такие же чёрные, которые обитали в деревянной церквушке довольно приличного вида. На ней сохранились и купола, хотя само здание давно уже служило зерно- хранилищем ржи и пшеницы. После прилёта грачей появлялась первая несмелая травка, а затем прилетали и жаворонки, которых ребятишки очень ждали. Как- бы не было тяжело в то время из-за недостатка хлеба , но всегда к прилёту жаворонков, над всеми крышами, как по команде, начинал весело струиться дымок. В избах хозяйки, с праздничным настроением и удвоенной энергией, выпекали из теста вестников прихода тепла. Особенно детвора, были от счастья на «седьмом небе», так как после они два или три дня бегали по всей округе, будоража пробуждающуюся природу криками и пением: «Жаворонки, жаворонки- прилетите, прилетите и весну принесите. Всем зима надоела и весь хлеб у нас поела».Испечённых жаворонков держали в руках высоко над головой и не было тогда ничего важнее этой неописуемой радости. Взрослые наряжались в лучшие одежды и, заражаясь общим ликованием, вели неспешные разговоры, пели песни, осаждая у дворов лавки и завалинки… Наверно у каждого человека есть свой ангел- хранитель и, как Максим уже сейчас знает, он у всех особенный и не подвластен никаким заговорам, течениям или религиям. Ему уже много лет, но он до сих пор хорошо помнит, как его жизнь четыре раза подвергалась серьезным испытаниям и висела на волоске, где ангел- хранитель своим добрым участием, восстанавливал справедливость жизненного бытия. Бог не обделил его памятью. Некоторые отдельные моменты своей жизни, вырисовывались в его голове, начиная с двух лет. Как сейчас он видит, когда от отца принесли последнее письмо, написанное им, где-то в сталинградских степях и маму, читавшую его и, затем, долго не находившую себе места. Жили они тогда на третьем отделении Клевенского совхоза в домике с большой лестницей, где посреди избы стоял огромный чан с подогреваемой водой. На большой деревянной его крышке обычно устраивался Максим, где больше всего находился. Там он играл и спал. Ему часто приходилось подолгу оставаться одному. Военные времена были суровыми и женщины, в том числе и его мать, работали практически день и ночь. Помнил, как в один из таких дней он вышел в холодные сени раздетым и прикрыл за собой дверь , а когда вернулся, то открыть её не смог. Дело было зимой - он стал мерзнуть и плакать, но помощь не приходила. Собрав какие-то не нужные тряпки, он, как смог замотался в них, пристроился в уголке и обреченным стал ждать. Дрожа всем телом от холода, Максим не заметил, как заснул. Помнит, как потом его растирали на чане и была, какая-то суматоха. По рассказам мамы - его спасла тетя Сима, неожиданно появившаяся у них. Она, будто в образе ангела спасителя, случайно проходила мимо и решила посмотреть , чем он занимается…Так вот, после прилёта жаворонков обычно наступало сильное потепление- начинала расти трава и распускались степные цветы, которые разноцветным ковром покрывали всю отдохнувшую за зиму землю. Их село находилось под сыртом около реки Камелик. Сырт –это отроги Уральских гор, дотянувшихся и до Тарасовки с общей высотою не более двухсот метров. Сразу от села шел подъём в гору и километра через два-три сырт превращался в обычную равнину с небольшими уклонами, где находилось всё колхозное поле. Там потом Максиму предстояло трудиться, все летние каникулы, до окончания школы. Пошла трава и кое- какая зелень. Голодное время понемногу отступало. Весь сырт был изрезан оврагами, в которых до конца мая находился снег, набившийся почти доверху в каждый из них. По сторонам оврага было также много цветов и росли дикие лук и чеснок, которые пацаны начинали рвать для дома, как только сходил снег. Но больше всего Максим любил прудить воду. В селе находилось два пруда и один из них, действующий был на задах у дома Максима. В него впадал один из оврагов, который был помельче других, отчего снегу в нем было маловато и с конца апреля подпитка пруда прекращалась. Пруд довольно быстро мелел и он никак не хотел с этим мириться. Километра полтора правее от первого оврага, почти над их домом, находился ещё один, в котором снег залеживался дольше всех. Внизу овраг сильно изгибался и уходил в сторону другого пруда, который был полностью обмелен. После высыхания там земли, он служил огородом для посадки картофеля. И вот с десяти лет Максим вплотную начал заниматься сооружением искусственного небольшого канала. С обычной лопатой, лишь только сойдет с земли снег, он отправлялся к подошве сырта и все свободное время строил там дамбы, направляя воду в «свой» пруд. Эта вода была в нём не лишней, а в обмелённом пруду, из-за этого, земля подсыхала гораздо раньше, и они во время справлялись с посадкой картофеля. Максим очень любил свое занятие и каждый год, до окончания школы, ранней весной его тянуло туда, как магнитом. Ожившая природа благоухала. Прямо над головой заливались трелями жаворонки, переливалась разноцветными красками бурлящая вода. Озорные зайчики солнца доставали его с любой стороны, перемигиваясь друг с другом, которые роились со всех сторон. В тон этой красоте он напевал бесчисленные песни, которые затем повзрослев, уже подбирал и на гармонике. Там он всегда забывал о жизненных недостатках, упорно трудился, прорывая длинные канавы, и был бесконечно счастлив. Сверстники, которых было единицы, а в его краю они были, в основном старше, чем он, нередко надо ним смеялись и подшучивали, считая его занятие глупостью. Взрослым было не до них. Поэтому на сооружении канала, кроме его, никогда никого не было. В таком небольшом селе ровесником по годам ему был только один Толик Трутнев, который жил в другом конце их села. Плюс ко всему, у многих бы братья, сестры или хотя бы матери, а он рос один-«гадким утенком». Из тех, кто впоследствии стал ему другом и жил с ним рядом, был лишь Генка Зыков, что был моложе на полтора года. В пору детства разница в годах два, три, и четыре года ощущалась довольно заметно. Уже повзрослев, Максим дружил с Толькой, Генкой и Сашкой Клевцовым и их на селе звали неразлучной четвёркой. На канале он мечтал, что когда вырастит большим, то обязательно продолжит свои начинания, уже на настоящих каналах типа Каракумского, или Волго - Донского. Но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы и понесла Максима в другие стороны. Этим новым дорогам он посвятил сою жизнь, но прежняя, неугомонная закваска, замешанная на трудовом начале на лоне природы и в колхозе, осталась с ним навсегда.. «Мальцом уходил он в поля ветровые, чтоб в лето наполнить озера пустые. С водой ледяною справлялся вручную, с недетским упорством прудил снеговую. Он с ней очищался и сил набирался, и с косностью, мутью доселе не знался» Март 2007г