Не болит голова у дятла.

 

Рассказ- из жизни современных эмигрантов.

 

Была середина теплого лета и кочевали неспешно вверху белые и пухлые , будто из папье-маше облака.

 

Далеко-далеко от России на берегу немецкой реки Эльбы сидел, погруженный в невеселые свои думы, русский немец по имени Нильс Герт. Их много впросилось теперь на германские рельефы. Сидел и пил, с отчаяния, водку. .

 

В путанице дельты есть множество по берегам мест, совершенно диких, и по- российски запущенных, где ничего не напоминает ухоженную Германию.

 

Сюда и забрел случайно Нильс, ища успокоения смятенной душе.

Погода, между тем, ломалась. Над Эльбой и Гамбургом собиралась гроза.

 

-Та-ак! Ясно, что дело темное! Водку лакаем, значит...Хороши, видать, дела твои, друг! А?

 

Нильс непроизвольно вздрогнул, услышав за спиной родную речь.

 

- Как угадал, что я русский?- хмуро спросил он.

 

- Как спрашиваешь? Да по роже видно...Опять же водку "Горбачев" потребляешь. Угостишь земляка?

 

- Милости просим.

 

Нильс мельком оглядел пришельца. Тот был еще достаточно молод, роста выше среднего,хорошо упитан, одет с небрежной вольностью- просторный черный плащ, старая шляпа, а вокруг мощной шеи платок , длинный и пестрый, как удав,

 

- А говорят, будто это и не наш Горбачев вовсе, а совсем другой человек,- сказал Нильс на правах хозяина, наливая гостю в пластиковый стаканчик.-Есть еще водка Рахманинов, Борис Ельцин, Путиновка...Немцы- чудаки и впрямь думают думают, что русские пьют водку заместо воды...

 

- А хрен их разберет,- махнул рукой пришелец.- Я так скажу. Вот их, немцев, колбасников этих, ругают за то, что их Гитлер за собой увлек. Мол, такая умная нация, и клюнула на фальшивку. Канты, да Гете чуть ли не в каждом столетии рождались. А наш Горбачев?! А мы- бывшие совки? Одна шестая планеты, триста миллионов людей, как стадо баранов, пошла за ним в пропасть. И еще блеяли от восторга. А ведь тоже не слабаки. Гришку Распутина, Жириновского имеем...

 

Пришелец полез в кусты, растущие позади себя.

 

- Ого! Непорядок!- возмущенно пробормотал он.- Ты зачем палатку мою распотрошил, дятел ты советский?

 

- Извини!- сказал Нильс.- Я тут впервые. Забрел случайно. Увидел в кустах баул какой-то. Полюбопытствовал. Сразу понял, что ночует кто-то здесь...

 

- Я и ночую,-нахмурившись, буркнул незнакомец.- Тоска собачья иногда в этой эмиграции находит. А ты чего блукаешь по этим берегам?

 

- Имеются, значит, причины...

 

- Понимаю! Горе тебя чуток придавило?

 

- Есть малось!- уклончиво ответил Нильс.

 

- Баба к другому ласкателю подалась?

 

- Как угадал?- опять невесело усмехнулся тот.

 

- По роже видно. Такие глаза бывают только у обманутых мужей, и влюбленных дятлов.

 

- При чем тут дятлы?- разраженно спросил Нильс.

 

- А мы все по жизни дятлы. Человек не от обязьяны произошел, а от дятла. Мы долбаем эту жизнь, а она нас еще больнее клюет.. Но у дятла голова не болит. Меня, между прочим, Вальдемаром кличут. А тебя как пьяный батюшка при крещении нарек?

 

- Нильс я! Нильс Герт!- и не состоянии удерживать свою боль продолжал.-Понимаешь Вальдемар- жена со мной развелась. Она русская красивая женщина. Молодая, грудь шестого размера,я на пятнадцать лет старше ее...Я ее привез сюда, все по-честному брак оформил, а она через два года- бац мне и развод. Подарочек такой!

 

- Все логично, Нильс!- невозмутимо произнес Вальдемар.- Как сказал английский буржуй Шекспир:"Женщин не знает никто!" Буду откровенен с тобой. Ты, конечно, далеко не красавец. Маленький, тощий, никудышный можно сказать мужичок, и нос, как у дятла. А у нее грудь шестого размера. Нонсенс!

 

- На себя посмотри!- огрызнулся Нильс.- Достал ты меня с этим дятлом. Разожрался, как боров. Морда кирпича просит. А одет как? То ли клоун, то ли бомж немецкий. Ночуешь под кустами тут, как собака бездомная.

 

Вальдемар добродушно рассмеялся.

 

- Это соответствует моему роду занятий, Нильс! Я поэт! Серьезно говорю! Русский поэт Вальдемар Чесоткин! Настоящий поэт должен быть бос, наг, беден и вечно жажден...

 

- Ты? Поэт?- недоверчиво переспросил Нильс.-А ну произнеси моментально стих какой-нибудь..Собственной выпечки. Ну, скажем про меня. Могешь?

 

- Могем!

 

Вальдемар, приободрившись, вскинул руки:

 

Коварствами увенчана

услада бытия.

О, как прекрасна женщина,

когда уж не твоя!

 

Нильс аж простонал. Потом бережно плеснул воду к ногам Вальдемара, обмывая их, точно у Христа. Огромная река, посредством которой Германия всегда и поныне выходит на водные пространства планеты, доверчиво плескалась о его ладони, всхлипывала, как обиженный ребенок, и будто просилась к нему на руки.

 

- Вот ведь паразит ты...Это про меня! В точку попал. Я ее, стерву, до сих пор люблю. Теперь верю, что ты поэт! Умеешь за душу щипнуть... А вот фамилия у тебя, уж извини, поганая.Я в детстве болел чесоткой... Знаю, что это такое .Не приведи господь.

 

- А что? Милая хворь! Почешешься раз и еще хочется!

 

- Что-то я не слыхивал про таковского поэта.

 

- Логично! У меня в России всего три стихотворения опубликовано, и то в детском журнале. Я поэт , так сказать, широконеизвестный и общенепризнанный. Завидовали моему таланту в нашем заштатном Ярославле...Чернели от зависти.

 

- Так ты ярославский? А какого хрена в неметчине делаешь?

 

- Стечение обстоятельств.В редакции у нас одна немочка, страшненькая такая, глаза навыкате, в Германию собралась. Она меня боготворила. " Вальдемар.- как-то говорит она ,- женитесь на мне , и вас на Запад вывезу. Там ваш талант заблистает во всю силу." Я детдомовец, женат никогда не был. Ну и сходил, на пробу, под венец! Вот так и оказался в эмиграции.

 

- Ну и как, заблистал дар божий?- иронически спросил Нильс.

 

- Хрен там! Водки океан выпил,а стихотворения нетленного ни одного не написал. Все по мелочам. А нетленных строк нет. Я здесь почему ночую вблизи Эльбы.? Она мне Волгу напоминает. Вдохновения хочу набраться. А ты, дятел худосочный ,бомжом меня обзываешь.

 

- Извини, Вальдемар! Я же не знал, что ты поэт. Какой возраст имеешь дружище?

 

- Страшно сказать, Нильс! Тридцать. Небо коптить еще можно, а вот для поэта- глубокая старость. А тебе сколько? Седина вон на висках, вся рожа в морщинах.

 

- Сорок пять,- грустно признался Нильс.И опять, с болью продолжал,- Я еще в России почуял неладное, Чего это, думаю, такая шикарная женщина в любовь со сной играет? Во, коварство бабье!

 

-Сюда топиться пришел?- хладнокровно спросил Вальдемар.- Не рекомендую. Эльба- грязная река.

 

-А вот и не угадал на этот раз!- гордо вскинул голову Нильс. - Поэт, блин! Я стихозы не пишу, но жизнь эту, богом данную люблю.- Я так про себя решил. Оставаться здесь никак невозможно. Возвращаюсь домой. К матери. Она у меня под Рязанью живет. Черт возьми, я же крестьянский сын, избы даже умею рубить.

 

Грузный Вальдемар неожиданно резво вскочил на ноги.

 

-Рязань! О, боже! Нильс? Ты сказал Рязань?!

 

- Ну! Рязань! Чего так разволновался, поэт?

 

- Друг мой, Нильс! Возьми меня с собой! Рязань- это же родина Есенина! Там я обрету настоящее вдохновение. К черту эту Германию и немочку мою...Не пропадет, хотя у нее совсем нет груди. Нильс, спасай русскую поэзию.

 

- Ладно,- рассмеялся тот. Но что ты в деревне будешь делать-то? Дятлов слушать?

 

- Землю пахать... На комони. Я коня себе личного куплю. По борозде буду ходить.

 

- Ну ты даешь!- восхищенно покрутил головой Нильс.

 

- Все у тебя будет нормально, Нильс.,-твердо сказал Вальдемар.- Какая русская баба не позарится на мужика, который избы может рубить...Каждый плотник- тот же поэт!

- А у меня, Вальдемар в Рязани тоже поэт один знакомый есть,- похвастался Нильс. .- Или...Погоди! Поэты бумагу столбиком скребут вроде? Так? А этот листы буковками покрывал сплошь... Навроде копоти густой.

 

- Плотник ты темный... Он прозаик, значит , а не поэт! Ломовые мужики в литературе. Уважаю!

 

- Ага! Точно не поэт. Романами фонтанирует...

 

- Фамилия как?

 

- Имя у него богатырское -Илья! А фамилия- хрен его знает. Не выговорить. Мазур вроде. Или Майзейкин. Я в иностранных языках не очень.

 

- Может Мазуриков?

 

- Нет, сам ты Мазуриков. Он мужик серьезный. Я его Михайлычем зову. Борода, как у Маркса. Упорный человечище.. Трудолюбивый, как дятел. Как всунет свою бороду в чернильницу, так не оторвет, пока точку не поставит. По два романа в месяц отшвыривает от себя... Только борода седеет все больше.

 

- Врешь...Он разве Дюма?

 

- Охотиться раз с ним пошли,- продолжал Нильс.- На двух медвежат в лесу наткнулись. Маленькие такие, забавные. Михайлыч и шепчет мне:" Давай одного умыкнем!" Поймали мы его, в рюкзак запихали. Только я завязки стянул, глядим медведица, мать его, ломится через кусты. Михайлыч командует: "Нильс! Кидай лямки на плечи и мотай отсюда по-скорому с добычей! А медведицу я задержу!"

Наддал я с рюкзаком. Бегу, а сам оглядываюсь. Страшно, аж штаны изнутри от мочи вспотели. Знаю, что медведица за своих детей кого хошь задерет. Оборачиваюсь. Едва челюсть у меня не отвалилась от удивления. Стоит мой Михайлыч напротив медведицы во весь рост, и мирно беседует с ней. Она тоже на задних лапах перед ним. Мать честная- ну ни дать, ни взять, два коммуниста разговор затеяли...Потом Михайлыч дружески хлопнул зверюгу по плечу, и разошлись они, как два окурка в луже. Я потом спрашиваю у него: " Михайлыч, на каком языке ты с ней разговаривал? У вас навроде развода семейного вышло. Даже детей поделили. Ты что язык зверинный знаешь?"

 

А он поднял указующий палец к небу и так мне, по-умному, как в романе, ответил:

 

- Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется!

 

- Да! Редкий человечище.

 

-Стихоплет! У нас водка кончается. Кто побежит в порт за горючим?

 

- Стоп, рязанец!- закричал Вальдемар,- никуда не надо стопы направлять. У меня запас вдохновения имеется в поклаже. И даже зонт пляжный. Потому что сейчас разверзнутся хляби небесные, и всех грешников смоет с этой земли. Но не нас горемык в чужой земле...

Небеса, вскоре обрушились над Эльбой и гамбурским портом. Пошел тяжелый, окатный ливень. Река закипела. Оглушительно бил гром. Казалось, будто там, наверху, кто-то настойчиво бил кулаком в закрытую железную дверь, тщетно пытаясь впросится на грешную нашу землю, где все мы в одной лодке.