Книги с автографами Михаила Задорнова и Игоря Губермана
Подарки в багодарность за взносы на приобретение новой программы портала











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Главный вопрос на сегодня
О новой программе для нашего портала.
Буфет. Истории
за нашим столом
1 июня - международный день защиты детей.
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Конкурсы на призы Литературного фонда имени Сергея Есенина
Литературный конкурс "Рассвет"
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты

Конструктор визуальных новелл.
Произведение
Жанр: Просто о жизниАвтор: Владимир Борисов (Vladimir)
Объем: 63379 [ символов ]
Три рассказа на вольную тему.
НОЧНАЯ ВАЗА. Сказка для взрослых.
 
Эрнест Феоктистович Белоцерковный служил в обыкновенной, районной поликлинике самым обыкновенным врачом – проктологом. Служил, наверное, совсем даже и не плохо: на небольшой участок земли под Москвой, в девять соток площадью и дощатой бытовкой на ней поднакопить денег все ж таки сумел, а однокомнатная квартира в Бибирево у него всегда была. Вырос он в ней, в однокомнатной этой.
И все по большому счету, было у этого проктолога не так уж плохо, разве что в личной жизни как-то уж все не складывалось - сороковник разменял, наш уважаемый Эрнест Феоктистович, а все не женат.
И дело здесь как мне думается, не в примитивнейшей импотенции, или модной сейчас иной ориентации, нет. Просто профиль его профессии таков, что у женщин он видит чаще всего не лица, а совсем даже наоборот, несколько иную часть тела. Ну а вечером, после работы, как обычно сразу же домой, благо до дома ему идти всего минут десять. Ну? И что же ему делать, нашему бедному проктологу, где с женщинами знакомиться на предмет создания ячейки общества, в гастрономе что ли, с пучком редиски и пакетом вялой картошки в руках? Нет, конечно же! Так бы и жил бедняга Эрнест Феоктистович своей скучной, серой жизнью кабы не случился в его жизни непредвидимый случай, кульбит судьбы, так сказать…
Жила у него где-то в Пензе троюродная бабка, так - седьмая вода на киселе, а все ж таки родня, как не говори. У него даже где-то в альбоме фотография ее была – молоденькая девушка в окружении бравых офицеров от белогвардейских эмигрантов. В Харбине фотография эта была сделана.
И вот, эта самая, Пензенская троюродная бабка умирает в положенный ей Богом срок, или как сейчас говорят интеллигентные люди- ласты склеила.
Созвал адвокат со всей страны ее многочисленных потомков, для озвучения наследства,
и поехал Белоцерковный в Богом забытую Пензу за своей долей.
Что говорить, после оформления всех формальностей, выплатой нашему родному государству неизбежных налогов и пошлин, перешел в его, Эрнестово личное и безраздельное владение, медный, позеленелый горшок, что в списке числился как светильник оригинальной формы. Хотя Белоцерковный, как опытный проктолог, признал в нем элементарную ночную вазу, но, сплюнув, он с юристом спорить не захотел – все ж таки цвет. мет., другим и того не досталось.
По приезду в белокаменную, забросил он горшок куда-то на антресоли, да и думать о нем забыл, рутина, знаете ли…
Но вот как-то, под самый Покров залили нашего бедного Эрнеста Феоктистовича соседи сверху, обычное дело. И начал он вместо радостного безделья в положенный ему государством выходной день усиленно работать шваброй, гоняя воду из комнаты в ванную. Промокшие антресоли вместе со всем своим содержимым рухнули, и вот тут-то Белоцерковному вновь попался на глаза бабушкин горшок, правда, еще более позеленевший, чем прежде.
Аккуратный Эрнест Феоктистович машинально протер его тряпочкой, и в тот же час комната наполнилась белым дымом, грохотом, багровыми всполохами огня, а перед пораженным проктологом появился, покачиваясь весь какой-то опухший и небритый, даже кажется в состоянии сильного алкогольного опьянения джин.
- Это ж что такое творится на свете?- возмущенно вскричал Эрнест Феоктистович, - Первый раз в жизни увидел настоящего джина, и тот оказался каким-то алкоголиком!-
- Нуууу, - протянул джин,- Это ты напрасно. Это я только на поминках бабки твоей слегка расслабился, а так, нет, не пью, в завязке…-
Джин икнул, дыхнув Эрнесту в лицо жарким перегаром и присел на жалобно скрипнувший под его мощным телом диван.
- Ну, хорошо - несколько успокоился Белоцерковный
- А как мне к тебе обращаться в разговоре?-
- Зови меня просто – пророкотал джин, с трудом преодолевая сон - Мой огненный господин Али ибн Ху 18.
- Что? – вскричал гордый Эрнест Феоктистович - Я должен к тебе обращаться Мой огненный господин, какой-то там Ху 18?
- Не какой-то там, а именно Али ибн Ху 18!-
В комнате повисла странная, напряженная тишина. Озадаченный проктолог усиленно вспоминал все известные ему сказки, где бы учувствовали джины, но везде последние вели себя значительно скромнее, да еще к тому же и выполняли любые желания человека.
- Ну, хорошо, - осторожно произнес дипломатичный Белоцерковный. – Мой огненный господин Али ибн Ху 18, а как там, у вас на счет трех моих желаний?-
- Во первых не твоих, раб, а моих - грозно поправил его джин.
- Это только в сказках джины моего положения выполняют желания людей, а жизни – все происходит с точностью до наоборот.
- А во-вторых, я их еще не придумал. Не мешай мне думать, смерд.-
Разобиженный Эрнест Феоктистович забегал в возмущении по комнате, спотыкаясь постоянно об огромные, вытянутые ноги джина, пахнущие к тому же преотвратно…
- Ты слышишь, меня,- закричал гордо проктолог
- Я человек. Царь природы и никогда не стану выполнять волю какого-то там жителя ночной вазы!-
- А если я тебя сейчас испепелю, холоп?-
- лениво осведомился джин, причем премерзкая рожа его выражала высшую степень скуки
- Или дом твой, пятиэтажный по камушку раскидаю? Ась?-
Это уже был, чистой воды шантаж - Белоцерковный любил людей, и не хотел, что бы по его, пусть и косвенной вине пострадает хотя бы один из жителей дома.
- Хорошо.- Устало согласился он.
- Чего ты желаешь, мой огненный господин?-
Наглый джин распластал прямо перед носом проктолога свою огромную длань и, загибая первый палец, решил
- Принеси-ка ты мне, братец, для начала зелена – вина.-
- Что?- поперхнулся Эрнест.- Какого еще вина?-
- Я люблю сладенькое –
скромно признался Али ибн Ху 18,
- Портвейн три семерки или на худой конец Солнцедар. Но можно конечно и водочки, но у меня от нее какое-то томление в груди…, ностальгия что ли.-
….Опустошив, пять бутылок с портвейном 777, джин расслабился, даже как - бы подобрел. Глаза его слегка осоловели, и весь он словно расплылся, потерял четкость линий.
- А теперь, как бишь там тебя? Эрнест Феоктистович? Ну и имечко.…Так вот вассал, приведи-ка ты мне деву младую и ликом прелестную, для утех любовных. Да побыстрее шурши.-
Бедолага Белоцерковный, грустно обвел глазами свою квартирку и зашуршал к соседке - тридцатилетней девице, нередко делающей Эрнесту недвусмысленные намеки.
К вечеру, его жилище представляло собой нечто среднее между гусарской казармой и борделем эконом – класса. По грязному полу катались пустые винные бутылки, а захмелевшая соседка Светлана, размахивая вокруг себя несвежим нижним бельем, исполняла стриптиз на столе.
Джин, радостно похрюкивая, изрыгал по сторонам языки пламени и в такт мелодии громко хлопал руками и топал по полу своими ножищами. Всем кроме соседей сверху и снизу, ну и естественно Белоцерковного было крайне весело.
В три часа утра, Эрнест на свои последние деньги купил две бутылки портвейна, и, сославшись на головную боль, прикорнул на коврике возле двери, свернувшись в клубок, словно старая дворняга.
- Тесно мне у тебя, заложник - разбудил Белоцерковного зарвавшийся Али, - Хочу на волюшку, на природу. Вези меня к себе на дачу!- приказал он.
- Если мне у тебя понравится, останусь жить там, и это будет мое последнее желание. Вези поскорее, пока Светка не проснулась. Неугомонная чересчур - заездила она меня сегодня ночью. -
пожаловался Ху 18 и, превратившись в красный дым, втянулся в ночную вазу.
Проклинающий все на свете, а в первую голову свою Пензенскую бабку, Эрнест Феоктистович Белоцерковный безропотно положил горшок в спортивную сумку и втиснувшись в малолитражку типа “ Ока”, помчался на всех газах к себе на дачу.
- …Может быть, это даже и неплохо, что этот Ху будет жить у меня в бытовке. Я его на правлении дачного кооператива как сторожа проведу: пусть кто чужой попробует сунуться - Мечтал наивный проктолог по дороге на дачу.
Участок в девять соток привередливому джину не понравился, а тесная бытовка и того меньше- А если у меня вдруг наследничек появится? –
Заявил он погрустневшему Белоцерковному.
- Нет уж голуба, отвези-ка ты меня, куда - нибудь за Урал, в Сибирь. Купи там мне на свое имя гектар земли и все, ты вольная птица. Возвращайся потом в свою Москву, или еще куда хочешь. Я к тебе больше приставать не буду.-
- А сам, сам, что ли не сможешь туда долететь?- потерянно спросил джина расстроенный Эрнест Белоцерковный, у которого на книжке осталось всего три тысячи рублей, коих не только на гектар Сибирской земли не хватит, но и на билет в общем вагоне до этой самой Сибири, честно говоря, маловато будет.
И без того красная от портвейна физия Ху 18 покраснела еще сильнее.
- Все дело в том, что по географии у меня всегда была двойка - разоткровенничался он - В городе я еще как-то ориентируюсь, а за городом, в лесах и полях, - полный ноль. Где север, а где юг, никогда не угадаю. И зрительная память у меня с детства хреновенькая. Так что уж ты, человечек расстарайся, а не то я вдобавок к твоему дому в Москве, еще и этот кооперативчик спалю. –
Честно, честно, так и сказал - сволочь.
…По дороге к Казанскому вокзалу у Эрнеста Феоктистовича родился коварный план.
- Ладно - проговорил он, показывая джину, в три погибели сидевшему в его Оке железнодорожный билет до города Омска.
-Вот билет, через четверть часа поезд отходит. Там, куда мы приедем такие просторы, что закачаешься. И тебе, и всем твоим потомкам хватит, где развернуться. Тайга, одним словом. Но только тебе нужно на время переселиться в какой нибудь другой сосуд, в целях конспирации. Это как, тебе Али ибн Ху 18, под силу, или слабо?-
- Да хоть в наперсток! - удовлетворенно проговорил джин и втянулся в узкий и тонкий носик, небольшой, кирпично-оранжевой клизмы, предоставленный ему запасливым проктологом.
(24 ЧАСА СПУСТЯ).
Проезжая мимо станции Рузаевка, вспотевший от волнения Белоцерковный, предварительно вливший в эту самую клизму литр водки, бросил ее вместе с опьяневшим джином в жестяное жерло железнодорожного унитаза и элегантным движением ноги надавил на педаль-загигульку. Вода и клизма со зловредным шантажистом понеслись навстречу бешено мелькающим шпалам. Железная дорога раздвоилась и по каждому из путей шли поезда в разные направления.
Эрнест опасливо выглянул в окно, и где-то, очень далеко от своего поезда заметил ярко-огненную точку, блуждающую по небосклону. Джин явно искал коварного Белоцерковного. Джин явно заблудился….
Уже по возвращению домой, и, встретив на лестничной клетке возбужденно-похорошевшую Светлану, Эрнест Феоктистович первым делом спросил соседку - Ну как, критические дни у вас еще не наступили?-
- Уже нет!- туманно отвечала счастливая Светка и, оглаживая округлившийся живот, шла во двор, подышать перед сном воздухом.
 
ВИННЫЙ ПРИВКУС ПОДМОРОЖЕННЫХ ЯБЛОК.
 
Я проснулся совершенно внезапно, словно от толчка. Сквозь щелку в бледненьких, пыльных занавесочках робко пробивался лучик утреннего солнца, преломляясь на своем пути сквозь полупустую бутылку с водкой, и уже на стол, заваленный остатками вчерашнего ужина он падал в виде необычайно красивого, радужного блика.
Выпростав из-под казалось вечно влажной простыни ноги, и натянув штаны, я выглянул в окно. Поезд стоял возле небольшого здания вокзала одетого в строительные леса. Названия станции прочесть я так и не смог, и выпив стакан вчерашнего, холодного, подернутого пленкой, совершенно безвкусного чая я решил выйти побродить по перрону.
- И долго будем стоять?- между делом поинтересовался я у проводницы, сидевшей в своем купе и отчаянно зевавшей над зачитанной книжонкой.
По правде сказать, спешить особо мне было некуда. Я был приглашен в Челябинск на открытие филиала картинной галереи в качестве почетного гостя от академии художеств, но отчего бы и не полюбопытствовать, так, от скуки ради…
Проводница - потрепанная девица неопределенного возраста лениво меня осмотрела, и отчего-то очень обиженно ответила – А хрен его знает? Впереди по курсу, два километра провода какие-то ухари срезали. Может бомжи, а может быть и нет: сейчас всем честным людям, живется хреново.-
И снова осмотрела меня с ног до головы еще более недовольно.
Я смутился, непонятно почему стесняясь своих новых джинсов и тонкого пуловера дорогой шерсти. Судя по всему, в разряд честных людей, следуя логики этой девахи, я никак не проходил. Буркнув ей что-то нечленораздельное, я вышел на перрон, вымощенный истертой брусчаткой.
Дежурный по вокзалу сообщил мне, что поезд простоит еще самое малое часов пять.
- Тут, понимаешь ли, милок есть два варианта – лысый дедок отчего-то в черных, бухгалтерских нарукавниках натянутых на сухопарые, в старческих пятнах и седых, редких волосках руки, пошевелил прямо перед моим носом двумя, пропахшими табаком пальцами.
- Либо из Екатеринбурга пришлют тепловоз, либо из Челябинска пришлют новые провода и мастеров, что бы их на старое место навесить. Но один черт, раньше чем через пять часов, состав не тронется. Не впервые, небось! – радостно закончил он и, выудив из мятых штанов дешевый, алюминиевый портсигар направился к окну. А я направился побродить по городу.
Все та же брусчатка вела вверх от вокзала и, разветвляясь десятками узких улочек и переулков, разбегалась по сторонам. Наверное, здесь, в этом маленьком, задрипанном уральском городишке, мостить дороги булыжником было много дешевле, чем покрывать более привычным для меня асфальтом.
Чем дальше уходил я от вокзала, тем сильнее зрела во мне уверенность, что здесь я уже когда-то бывал, и, пожалуй, не раз.
- Де жа вю, мать твою - пробормотал я, останавливаясь возле колонки, с отполированной до серебряного сияния ручкой. Наклонившись, и с силой нажав на ручку, я припал к холодной, до ломоты в зубах струе воды.
Точно так же я припадал к ней тогда, когда…
Да не ужели…!?- вскричал я и опрометью бросился, на бегу обтирая горящее лицо мокрой рукой в соседний проулок. Сквозь заросли шиповника и облепихи, виднелся тот самый дом, сложенный из старинного красного кирпича с бревенчатым вторым этажом. И та же беседка, только уже совсем ветхая, с облупленной краской и черной, жестяной крышей стояла несколько поодаль от дома под корявой раскидистой грушей. А ближе к калитке, все еще поскрипывала все та же яблоня, некогда расколовшаяся надвое, и все также кое-как стянутая проржавевшей, стальной проволокой. Разве что ствол наплыл на нее в виде какой-то уродливой блямбы, но проволока все равно угадывалась. И вместо сморщенных, подмороженных яблок, на ней сейчас кое-где еще виднелись полуосыпавшиеся цветы, блекло – белые, словно припорошенные табачным пеплом.
А на углу дома висела проржавевшая табличка, которая гласила, что дом номер три, что по Советской улице борется за звание дома образцового содержания.
- Мирра. – Раздался недовольный мужской голос. – Будь добра, убери у меня с постели эту гнусную кошку. Я только что лег, и у меня нет не малейшего желания видеть ее у себя на подушке.-
- Да-да, Михаил Петрович, конечно, я сейчас зайду к вам и выгоню ее.- Женский голос прозвучал, казалось рядом со мной, словно эта самая Мирра стояла в двух шагах от меня, может быть даже за соседним кустом.
- Мирра, ну, конечно же, Мирра. Именно так ее звали. Непривычно как-то, но мне нравилось.… Впрочем, тогда в ней мне нравилось буквально все: начиная от странного имени и заканчивая тонкой ее фигуркой, с только-только начинающей формироваться грудью.
Неожиданно начался дождь, вначале мелкий, но с каждой минутой капли его росли и тяжелели, и вот уже летний, классический ливень со всей силы лупит мне по лицу и по мгновенно промокшей газете, которой я попытался прикрыться.
Я спустился к вокзалу, вошел в свой вагон сел на скрипнувшую полку и прислушался к самому себе.
- Опомнись, дурачина! – визжал в моей голове некто гнусный и слишком здравомыслящий, даже противно каким этот самый некто был здравомыслящим.
– На кой ляд тебе все это надо? В одну реку дважды не войдешь. Скажи судьбе спасибо, что тогда, в молодости тебе удалось сбежать отсюда живым и неженатым. И слава Богу ,что обошлось без алиментов. Что тебе еще от жизни надо? Квартира в Москве, дача, приличная машина, пара постоянных любовниц и устойчивая репутация модного художника. Да о такой жизни можно только мечтать…-
Другой же некто, пошел от обратного. Он был явно поумнее первого.
- Оглянись вокруг, Володя. Ты видишь своих попутчиков. Вот они сейчас сидят рядом с тобой, играют в подкидного, нелепо и неумело острят и едят несвежие яйца вкрутую и вялые огурцы. И их мысли и чувства такие же вялые. Что они видели, что чувствовали? Какая там любовь, какие переживания? Сплошная физиология. Переспят раз в месяц со своими женами или мужьями и ладно. А у тебя…? Ты вспомни, что тогда у тебя было? Как ты переживал, как мучился, как любил. Это же настоящая драма! Драма достойная пера Шекспира. И это ничего, что в прошлый раз ты сбежал как последняя дрянь, сволочь и трус- это пусть. Господь предоставил тебе шанс попытаться еще раз сделаться по – настоящему счастливым и самое главное сделать счастливой ее, Мирру. Твою Мирру!
Да, тот, который второй, был явно более красноречивый. Я снял с верхней полки чемодан, попрощался с попутчиками, оставил им на память свою недопитую водку и вышел из вагона.
Вышел прямо под дождь, и его холодные, слегка отдающие болотцем струи словно смыли с меня и эти облегающие штаны, и это пуловер дорогой шерсти и это мой солидный животик под ним, а главное они смыли с меня эти двадцать последних лет моей жизни, прошедшие после бегства из этого городка с красивым названием Синегорск.
 
1.
…В Синегорск я попал по распределению, когда мне только что исполнилось двадцать три года. А уж если быть совсем точным, мой день рождения совпал с первым рабочим днем в этом маленьком, странном, уральском городке носящим поэтическое название Синегорск.
В городе было только одно предприятие - большой деревоперерабатывающий комбинат, на котором в основном работали либо бывшие заключенные Ураллага, упраздненного при бровастом вожде, либо их дети.
Среди неизбежных отходов производства оказались целые залежи бересты и кто-то, из городского начальства решил из этой бересты производить предметы так называемого народного промысла: туески, шкатулки, лапти и естественно картины, вернее так называемые картины – небольшого формата пейзажики и почти лубочные рисунки о псевдосельской жизни.
Все бы славно, и бересты много, и желание вроде бы тоже есть, но нет самого главного, тех мастеров, кто бы эти поделки производил. Вот и создало городское начальство первое и единственное учебное заведение в городе – художественное училище. Педагогов общеобразовательного толка они еще нашли у себя в городке, а вот художников, резчиков по дереву, мастеров плетеного дела, руководству пришлось выискивать по всей стране. Вот так я и оказался здесь, в роли учителя черчения и рисования.
- Значит так, эээ, Владимир свет Алексеевич, - директор училища, кругленький такой, с совершенно лысой, в складках кожи головой мужичек, небольшого роста, но в туфлях никак не меньше чем сорок пятого размера, бегал вокруг меня как заведенный, не умолкая, ни на минуту.
- Общежития у нас пока, что нет, но это не страшно. Ей Богу не страшно. Ступайте на Советскую улицу, дом под номером три, кирпичный такой, с деревянным верхом. Там вам предоставят жилье, в пяти минутах ходьбы от училища. Честно-честно предоставят, и поверьте мне наслово очень даже не плохое. Тем более что домашнее питание, котлетки там, картофельные, кисель, да мало ли.… Ну, вот, пожалуй, и все.…Ах да! Завтра воскресенье, выходной естественно, а вот уже в понедельник – милости просим на ваш первый урок. –
Он подтолкнул меня в спину своей пухлой ручкой и с грохотом захлопнул дверь.
Я шел по пустынному, отдающему эхом и свежей побелкой коридору и меня не покидало чувство, что директор училища либо пьян как последняя сволочь, либо находится в состоянии жуткого похмельного синдрома, либо…
- Да что там гадать,- подумал я,
- Пора искать эту самую, Советскую улицу, где меня грозили накормить картофельной котлеткой, хотя котлетки эти картофельные, я с самого моего детства терпеть не мог, даже если они просто плавают в сметанном озере…-
 
2.
 
- Володенька. Можно я вас так буду называть?- Моложавая женщина, смуглая, с чуть заметной тенью усиков над верхней губой встретила меня на крыльце. В руках у нее был эмалированный таз, доверху наполненный стираным бельем.
- Меня зовут Ольга Яковлевна. Мне уже звонили и их училища и из горсовета. Так что я все про вас знаю. Вы молодой, подающий надежды художник, он же педагог в нашем училище. А жить вы будете на чердаке…. Да вы не пугайтесь, Володя –
заторопилась она, увидев, что я, было, попытался что-то возразить,
- Это не чердак даже, а можно сказать мансарда. С окном, отдельной лестницей, а это не так уж плохо, вы человек молодой, мало ли что. Там, между двумя трубами всегда тепло, я бы да же сказала жарко. Есть стол, диван и даже кресло. Оно, между прочим, осталось еще от первого хозяина дома, отставного капитана Копейкина. Он, этот самый Копейкин, как, оказалось, был большим ходоком по женской части и все свои пассии он приводил на свой теплый чердак, естественно тайком от супруги…-
- Ну а вы то, как об этом узнали, - поразился я. – Надо полагать, что капитана этого, Копейкина вы в живых застать не могли?-
- Спасибо вам Володенька за ваш комплимент. Ну, конечно же, я не застала в живых капитана, я еще не настолько стара, тем более что его еще в восемнадцатом расстреляли, но вот дневник, дневник Копейкинский я читала. Его случайно нашел за трубой мой муж. Прочитал сам, дал прочитать мне. Ну а я его положила на место, так что он все еще там, за трубой. И в нем все подробно описано…-
- Так его надо в музей - попытался вклиниться в затянувшийся ее монолог.
- Да что вы Володенька, какой музей!? Нет у нас никакого музея, да если бы и был, кто бы посмел его выставить в том виде, в каком он написан. Сплошной моветон. –
Она весело рассмеялась и, поставив тазик на крыльцо, почти насильно проводила меня к лестнице, ведущей на мансарду.
- Я уверена, Володенька, что вам у нас понравится! – громко крикнула она и пропала за углом.
- Ну и ну! Вот это напор - буркнул я и ступил на лестницу.
…Комната мне и в самом деле понравилась. Довольно просторная, оклеенная линялыми обоями с большим окном, выходящим на крышу, была она необычайно теплой. Еще бы. Две кирпичные, горячие трубы проходили через нее в противоположных ее концах и теплый, сухой воздух, струясь, вырывался через неплотно прикрытое окно, слегка шевеля занавески и коричневые гирлянды ниток с сушеными яблоками, подвешенными под наклонным потолком.
Я достал из-за трубы довольно толстую пыльную тетрадь, почти полностью исписанную каллиграфическим почерком, и открыл просто так, наугад одну из страниц.
“…12.декабрь 1917 годъ. Всю ночь покувыркался с женой купца второй гильдии Пастухова.
Толстая бестия, но до чего же шаловливая… Она меня просто изнасиловала!”
‘’ 17. декабрь 1917годъ. Играл с дочкой пристава в дурачка на раздевание. Мухлюет шельма, я уже в полном неглиже, а она только шляпку сбросила. Так и ушла, не тронутая. Картежный долг- дело чести. Но мне кажется, в следующий раз она поддастся”…
- А хозяйка то права, - произнес я громко и нараспев. – Капитан Копейкин был и в самом деле, похоже, ходок. –
Голос мой потонул где-то между балок, и теплая тишина вновь воцарилась под крышей. Я бросил дневник любвеобильного офицера в кресло и, раздевшись до трусов, вытянулся на койке поверх одеяла. Жизнь в Синегорске мне определенно начинала нравиться.
 
3.
Проснулся я среди ночи, от странного и необъяснимого чувства чьего-то присутствия. Этот кто-то сидел у меня в ногах и прохладной ладонью, слегка касаясь, гладил меня по животу, причем пальцы его, нет скорее все ж таки ее (уж слишком тонкие и невесомые они были), иногда, словно невзначай проскальзывали ко мне под резинку трусов и своими подушечками, а может быть ноготками блуждали по упругой кучерявости моих волос.
Первое мгновение я словно в оцепенении пытался сквозь плотную темноту ночной комнаты разглядеть своего незваного, своего нежданного и столь нахального гостя, но когда, поняв, что если в ближайшее время не прерву подобные игры и без моих слов пробуждение мое станет слишком очевидным, я попытался поймать эту руку.
- Господи, да что же это такое? Кто вы, и что вам здесь надо!?-
- Тссс - прошелестело в темноте. – Какой же вы робкий, право. А еще из Москвы. Капитан Копейкин, небось, не растерялся бы в подобной ситуации…- Раздался тихий легкий смешок, и шлепанье босых ног по дощатому полу. Дверь скрипнула, и вновь мы остались совершенно одни. Я, тишина, темнота и легкий, слегка приторный запах сушеных яблок.
Я вскочил, и, не одевая штанов, принялся отчаянно шарить по стенам комнаты в попытках нащупать невидимую дверь и поймать таки полуночную гостью, но, только занозив обо что-то руку я понял, что без спичек, вот так, в первую свою ночь, пожалуй, и не смогу ориентироваться в темноте также хорошо, как только что покинувшая меня незнакомка.
- И дался им этот капитан Копейкин - пробурчал я, зажигая мягкую от тепла стеариновую свечку.- Тоже мне, южно уральский Дон Жуан нашелся….-
Первое, что я увидел, когда проснулся, была непрозрачно-серая лужица застывшего стеарина на столе, и почти полностью сгоревший фитиль черной иглой застыл посредине этой лужицы.
- Надо поговорить с хозяевами о проведении сюда света, а то не ровен час и сгорю - подумал я и тут же заметил под потолком кособокую лампу в разорванном абажуре, а чуть ниже, возле двери черный выключатель….
Со стороны улицы раздался голос моей хозяйки звавшей меня на завтрак. К сожалению, он совершенно не походил на таинственный шепот ночной визави.
За столом, сервированным на троих, сидела хозяйка, ее супруг, высокий, весь какой-то крупный седой человек, с большими руками и тяжелым, слегка кривым носом.
- Познакомься Саша - проворковала хозяйка, раскладывая по тарелкам горячую гречневую кашу с, судя по запаху постным маслом.
– Это Володя, наш новый жилец и учитель черчения и рисования. А это Саша, то есть Александр Михайлович, мой супруг, врач. Так что если у вас, Володя возникнут те или иные проблемы со здоровьем, милости прошу к нам. Саша очень хороший врач.
Александр Михайлович что-то буркнул и принялся за кашу с таким остервенением, словно эти, полуразваренные крупинки были как минимум его личными врагами.
Я съел кашу, запив ее жиденьким киселем, и понял, что повариха из Ольги Яковлевны так себе. Да и хозяйкой особо старательной она, по-видимому, так же не являлась. Повсюду валялись какие-то коробки, старые газеты, стоптанные тапки и кругом пыль. В квартире витал какой-то стойкий запах не то плесени, не то чеснока.
Я поблагодарил ее за завтрак и поспешил подняться к себе. Надо было еще привести себя в порядок и переодеться. Меня ждал как ни как первый в моей преподавательской деятельности урок.
 
4.
 
Как ни странно, уроки в училище мне давались довольно легко. Ученики, хотя они и поступили в училище по причине первого в истории этого учебного заведения курса без вступительных экзаменов, подобрались довольно способные, а некоторые из них откровенно талантливые.
Я расставлял на табурете различные предметы и заставлял их часами работать над натюрмортами, иногда впрочем, выступая в роли натурщика, естественно в одежде.
Посмеиваясь, и переговариваясь между собой, они, поскрипывая карандашами, ехидно проходились по поводу моей внешности - вроде бы и шепотом, но довольно громким.
Особенно едкими высказываниями выделялась одна девушка - высокая и хрупкая, с длинными как на рисунках Нади Рушевой пальцами.
Подруги звали ее Миррой и откровенно завидовали как ее необычайно красивой внешности, так и успехам в живописи. И если бы не эта ее хрупкая, броская красота, ни корона темных волос, ни мелкие жемчужинки пота над ее верхней губкой я бы обязательно занялся с ней дополнительными уроками, но я страшно боялся сплетен, этой неизбежной атрибутике маленьких городишек. Но не исключено, что я боялся и самого себя.
Шли дни, и среди обычной бытовухи, я уже стал забывать про свою таинственную ночную гостью, когда ее визит ко мне на крышу вновь повторился.
Но ласки ее проворных пальцев были уже не столь целомудренны, да и проснулся я оттого, что горячее, совершенно нагое девичье тело прижималось ко мне все настойчивее и настойчивее. И тут я с ужасом обнаружил, что и я совершенно наг. Как и когда она сумела раздеть меня остается только догадываться, но я уже с трудом владел собой.
- Иди ко мне - шепнул я, пытаясь опрокинуть ее на спину, но девушка совершенно неожиданно спрыгнула с моей постели и, так же как и в первое свое посещение, язвительно смеясь, скрылась за дверью.
.Ее легкие шаги еще были слышны, но я уже почти одетый, разве что без рубахи выскочил на деревянную лестницу. В воздухе кружились первые снежинки приближающейся зимы, где-то лаяла собака, лениво и бестолково и казалось лишь громкий стук моего сердца, нарушает эту патриархальную тишину старинного города.
Вернувшись в свою комнатку, я обнаружил на столе несколько яблочек, слегка сморщенных и подмороженных. Они лежали на светлом картоне, с наброском портрета Мирры. Ее лишь слегка еще намеченный профиль, выступающий среди угольных штрихов общего фона, казался настолько гармоничным с этими, золотисто – прозрачными плодами, что казался уже совершенно законченной работой. Я машинально взял с картона одно из яблок и точно также машинально его съел.
И лишь отбросив в сторону яблочный хвостик с присохшим к нему скрипучим табачно-бурым листочком, я осознал, что ничего более вкусного в своей жизни, пожалуй, и не ел.
Я лежал на своей постели, медленно проваливаясь в странный, полупрозрачный, полупризрочный сон, с каким-то легким эротическим налетом и еще долго – долго ощущал у себя на губах, то ли слегка винный привкус этих подмороженных яблок, а то ли послевкусие ночных поцелуев.
 
Утром, я решил не мучить себя догадками и отправился в город на этюды. По-над подернутым снежной дрянью прудом возвышался огромный, начала семнадцатого века собор, разграбленный в начале тридцатых. Остов одного из его куполов, словно ребра исполинского животного, застрял между стеной храма и высокой звонницей, смотрящей на город черными стрельчатыми окнами с казалось презрительной и грустной усмешкой все понимающего и все прощающего создателя.
Я расставил коленчатые ноги мольберта и принялся работать. Писалось необычайно легко и славно, и я даже не сразу обратил внимание, что за моей спиной уже довольно давно стоит Мирра.
- Владимир Алексеевич - улыбнувшись, сказала она.
- Мама вас к обеду приглашает. Сегодня у нее праздник, день рождения. А вас нет…-
- Постой, постой - вскричал я пораженно.
- А разве Ольга Яковлевна твоя мама? Но почему же я никогда тебя не видел ни у вас дома, ни в беседке, где я часто проверяю ваши же, кстати, работы, ни в саду…. У вас такой чудный сад…-
Мирра рассмеялась громко и заразительно – Просто вы, Владимир Алексеевич, так торопитесь проглотить мамину стряпню, что пока я переодеваюсь к столу, вас уже и след простыл.-
Мы шли, растворяясь в мареве начавшегося снегопада, а я все пытался сопоставить только что услышанный смех Мирры и тот, легкий как дуновение смешок ночной незнакомки.
Я резко остановился и, взяв девушку за локоть, потребовал, глядя ей в глаза.
- А ну-ка Мирра, прошепчи, что ни будь, пожалуйста…-
А может быть вам еще прокукарекать, или промяукать!?- вновь рассмеялась она и, вырвавшись, пошла впереди.
- Да - размышлял я, сидя за столом среди прочих гостей моей квартирной хозяйки, машинально опрокидывал в рот рюмку за рюмкой.- Не дал Бог слуха, и гадай теперь, она это или не она…-
Пить я в то время совсем не умел, и уже через полчаса, заплетающимся языком, испросив у именинницы прощения, под предлогом кучи спешных дел с трудом уполз к себе на крышу, где рухнул в кровать и, не раздеваясь тотчас же провалился в сон, что бы проснуться по утру раздетым и заботливо прикрытым пушистым одеялом.
Я совершенно ничего не помнил, не помнил, как разделся и сам ли, но какое-то необъяснимое чувство говорило во мне, что этой ночью со мной произошло нечто из ряда вон выходящее. Но вот что?
 
5.
 
- Владимир, а как вы относитесь к религии – неожиданно спросил меня директор училища, поймав меня за пуговицу в коридоре во время большой перемены.
Мысленно я облегченно вздохнул, так как ожидал несколько иного вопроса. Вопроса касающегося непосредственно моих отношений с Миррой. Вот на этот вопрос я едва ли бы смог ответить ему, что-либо вразумительное. Мои прогулки с Миррой становились все более и более продолжительными. Первое время я еще брал с собой этюдник, предполагающий наши с ней индивидуальные занятия живописью, но в последнее время как-то совершенно забыл о них. Мы бродили по заснеженному городку, любуясь его запорошенными купеческими домами и ярко-голубыми Уральскими горами, обступающими город со всех сторон. Говорили обо всем, но и, пожалуй, ни о чем. Во мне зрело чувство, что я, пожалуй, даже и люблю эту молодую особу, но подсознательно я ежедневно молил Господа о том, что бы моя таинственная ночная гостья посетила меня хотя бы еще раз. Я гулял с Миррой, осознавая, что до сих пор не знаю, о ком же я все таки мечтаю больше - о Мирре, либо о той, не известной мне женщине, но тем ни менее очень для меня значимой.
- Так что вы хотели от меня услышать - ответил я ему.
- Если вас интересует влияние религии на живопись, скульптуру или архитектуру, то оно огромно. Я думаю, что и на литературу религия оказала не меньшее влияние. Ну а если вас интересует мое к ней отношение, как к “опиуму для народа”, то тут боюсь я вам не помощник. Как-то никогда об этом не задумывался. Может быть, я даже и атеист, кто ж его знает? Да и что вас это так волнует, единственный в городе храм разрушен, а про сектантство в Синегорске я что-то не слышал.-
-Вот-вот,- обрадовался директор - Именно с позиции опиума…, так сказать. Мне стало известно, что…, некоторые горячие головы собираются разгромить молельный дом, что на улице Кирова. Вы в нашем городе человек новый, и о его существовании, скорее всего и не знаете, и может быть, вам как новому человеку более удобно, если можно так выразиться предупредить их, я имею в виду посетителей этого заведения о готовящемся акте вандализма…
Он явно чего-то недоговаривал, но мне его переживания, если честно казались в тот момент какими-то мелкими и не серьезными.
-Ну а милиция? Может быть, стоит сообщить в милицию?- предложил я равнодушно.
- Милиция знает - вздохнул директор и прислонился к подоконнику.
- Вот только делать ничего не пожелает, свобода вероисповеданий. Мол, если народ хочет уничтожить это религиозное гнездо, мы - Советская милиция мешать не имеем право!- толстяк помолчал и грустно продолжил.- Знает милиция обо всем. Знает, но делать ничего не станет.-
Прозвенел звонок, и я, высвобождая из цепких директорских пальцев свою пиджачную пуговицу, спросил его напоследок - Ну и когда мне следует сходить в этот дом?-
Да хоть сегодня вечером - обрадовался тот.- Я бы и сам сходил - он отчего-то испуганно огляделся по сторонам, - Но вы здесь человек новый, и мне кажется, вам будет удобнее.
После уроков я отправился на поиски этого таинственного молельного дома. Возле забора училища меня поджидала Мирра.
Владимир Алексеевич, вы домой?- спросила он.- Можно я провожу вас?- она стояла в легком пальтишке, пританцовывая от холода в своих светлых ботиночках.
- Нет, я не домой, у меня есть небольшое поручение нашего директора. Я ему обещался. А ты иди, иди поскорее к маме, ты же совсем замерзла!-
Я, кажется даже, хотел ее поцеловать в прохладную ее щечку, но тут заметил, что невдалеке от нас стоит в странном ожидании какой-то высокий парень, в высокой и лохматой, волчьей шапке. Мне показалось, что и раньше я его видел довольно часто тенью следующим за нами во время наших с Миррой прогулок.
- Кто это, Мирра?- спросил я девушку, понизив голос.
- А.- она беспечно махнула рукой.- Не обращайте внимания. Это Борька. Он татарин. Влюблен в меня без памяти. Ходит за мной по пятам и все время зовет замуж…- Она рассмеялась и на мгновенье, прижавшись ко мне в легком объятии, побежала домой.
А я повернул в сторону улицы Кирова.
Никто из случайных прохожих, кого бы я ни спрашивал, про дом этот молельный ничего не знали, или не хотели мне помочь, и лишь какой-то полупьяный старик, ухмыляясь беззубым ртом, махнул рваной рукавицей в сторону приземистого кирпичного здания, чем-то похожего на старинный лабаз.
- Там, там собираются эти христопродавцы! Иудино семя..! – и повернувшись ко мне спиной исчез в кипении снегопада.
Странной формы звезда, сбитая из деревянных реек, красовалась над высокой и тяжелой дверью.
Не без труда, распахнув, ее я лицом к лицу столкнулся с отцом Мирры - Александром Михайловичем. Он стоял передо мной в длинном до пят черном пальто и черной шляпе, которую я никогда на нем не видел.
- Вы!?- удивленно выдохнул я и вдруг, в этот самый миг, с десяток (а может и больше) пьяных мужиков и крепкого вида подростков, сорвав с петель дверь, ворвались в помещение синагоги. А то, что это была именно она я понял сразу же, как только они начали крушить все подряд, с радостной истерией выкрикивая – Бей, бей жидов! Дави Абрашек! Хватит суки, напились Русской кровушки!-
Среди толпы я заметил ухажера Мирры- татарина Бориса, направо и налево хлестко орудующего велосипедной цепью.
- Не сметь, мразь!- ринулся я к нему и тут - же почувствовал сильный удар по затылку. Ноги мои подкосились и чей-то кованый каблук, с хрустом ломая пальцы, безжалостно провернулся по моей кисти.
 
6.
 
Я очнулся на скамейке напротив разрушенного собора. Рядом со мной сидел отец Мирры .Его шляпа лежала между нами словно непреодолимая черная, фетровая стена. Позади, сквозь лиловый вечерний полумрак колыхалось темно – багровое пламя. Синагога полыхала и по всему уже довольно таки давно. По крайней мере, действия пожарных поливавших пылающее здание водой из толстых брезентовых кишок, не отличалось особой суетливостью. Надо полагать, спасать от огня было уже в принципе нечего.
- Володя - спросил меня Александр Михайлович, заметивший, что я уже пришел в себя - Если не секрет, как вы оказались в Синагоге?-
- Я хотел предупредить о готовившемся погроме - прошипел я и утопил ноющую ладонь в пушистый снег на краю скамейки.
- Напрасно. - Помолчав, бросил мой собеседник и вновь замолчал. Вообще он, как я заметил, разговаривал неспешно, с большими паузами, словно обдумывал свое каждое слово.
- Днем раньше, днем позже. Это по большому счету ничего бы не изменило, а вы пострадали…-
- Ерунда - Я провел здоровой рукой по своему лицу, словно проверяя все ли в порядке.
- Слава Богу, что я левша и по большому счету я мог бы пострадать и значительно сильнее, а так…- я выудил из кармана смятую сигарету и прикурил.
- Слава Богу- повторил за мной Александр Михайлович.- Они отняли у этих людей своего Бога, попытались заменить его на другого, более нужного им на данный момент, земного и понятного, обещающего им безбедное и бездумное существование не где-то там, в мифическом на их взгляд небесном, бестелесном мире, а здесь и сейчас, по крайней мере, в обозримом будущем. Ну а когда построение райского общества на земле, в отдельно взятом государстве, мягко говоря, потерпело полное фиаско, уже их дети, лишенные души и бога в ней, в свою очередь попытались сделать то же самое с нами. Кого-то же надо выставить козлом отпущения за все свои неудачи и промахи? А евреи - самый идеальный объект для подобных игр…. Диалектика Володенька, самая примитивнейшая диалектика. Ну ладно, сейчас, по-моему, не самое удачное время для подобных дискуссий. Пойдемте домой, вам необходимо наложить гипс, у вас небольшой перелом.- Его длинные, не по мужски тонкие пальцы скользнули по моей опухшей кисти.
- Вы идите - ответил я- Я, пожалуй, еще некоторое время здесь посижу.-
- Только недолго - бросил он через плечо, уходя. – Мы с Олей будем о вас волноваться.-
Он ушел, поскрипывая снегом, и мне не ко времени вспомнились мои детские стишки:
Снег скрипел, как в щепотке крахмал,
Расплывались огни в тумане,
И ветер в ночи завывал,
Запутавшись между домами…
Я стряхнул с его позабытой на скамейке черной шляпы снег, напялил ее себе на голову и нахохлившись, постарался согреться.
- Мирра, Мирра!- услышал я невдалеке от себя чей-то взволнованный голос. На соборной площади, еле-еле освещенной редкими фонарями группы подростков со смехом швырялись снежками.
На гранитной лестнице храма Борис держал Мирру за руку и что-то ей горячо втолковывал прямо в лицо, почти кричал сквозь слезы.
Сквозь отвесно падающий снег, до меня доносились только обрывки их разговора, но и услышанного вполне хватило, что бы я словно прирос к этой своей заснеженной скамье, не в силах даже пошевельнуться.
…- Ты, ты выйдешь за меня замуж?...-
…- Ты сволочь, подонок, ты же был там….-
…- Ну и что, он тоже там был!...-
….- Он пришел предупредить…., и ты знаешь это гад! Мне папа все рассказал….-
….- Ничего, в милиции разберутся, что он там делал….Ты лучше скажи, ты выйдешь за меня замуж?..-
…. Дрянь, ты уже и в милиции его оклеветал!? Я никогда не выйду за тебя замуж. Ты слышишь мразь? Я люблю его и я от него беременна! Понял?...-
Борис, отстранился от девушки, хотел, было что-то сказать, но только молча махнул рукой и бросился по заснеженной лестнице вверх, под купол звонницы.
- НЕТ, БОРИС НЕТ!- истерично закричала Мирра, но тело подростка, страшно темное на фоне радостного снегопада уже падало вниз, на гранит парадной лестницы, прямо к ее ногам.
…В эту ночь, незнакомка была совсем иная, нежели обычно. Раз за разом, она с каким-то молчаливым упоением, нет, скорее остервенением отдавалась мне, не щадя ни себя, ни меня, ни мою загипсованную руку.
- Мирра, это ты? Опомнись. Что с тобой? С вами…?-
Но горячая ладонь с силой зажимала мой кричащий рот, и все повторялось вновь и вновь…
- Да паря,- проговорил капитан милиции, перелистав мой паспорт.- Натворил ты делов: поджег синагоги, потом это самоубийство, да еще поговаривают о развращении несовершеннолетних…-
- Вы же знаете, капитан, что к поджогу синагоги я не причастен.- Я лежал под измятой простыней, старательно прикрывая обнаженное тело.
- Я то, положим, знаю,- хмыкнул милиционер - Да вот поверят ли там?-
Его палец уперся куда-то вверх.
- Мой тебе совет, юное ты наше дарование. Сейчас же одевай свои сраные трусы, штаны, и что там у тебя еще есть и дуй из города. С училищем и городской властью мы уже все утрясли. Если не уедешь, синагогу я на тебя совершенно точно подпишу.-
Он встал, прошелся по комнате, внимательно рассматривая развешанные по стенам наброски, и выбрав парочку из них, аккуратно вынул кнопки из стены.
- Эти я возьму с собой - пробурчал он - Супружнице подарю. Ты, конечно же, не возражаешь?-
Он ухмыльнулся золотозубым ртом и вышел…
 
7.
 
- И долго вы думаете здесь, под дождем мокнуть?- Чей-то насмешливый голос с трудом вернул меня в настоящее время. Худощавая женщина, Мирра, разве что несколько повзрослевшая, в простеньком платье стояла на крыльце и, улыбаясь, смотрела на меня, насквозь промокшего и продрогшего.
Я поднялся с мокрой скамеечки, притулившейся возле старого штакетника и с замиранием спросил - У вас случаем, комнатка не сдается?-
- Ваша комната, там, под крышей все эти годы оставалась свободной, Владимир Алексеевич.-
- Вы…Ты…Мирра, ты узнала меня?- спросил я изумленно.
- Я всегда знала, что ты вернешься,- медленно, словно прислушиваясь к своим словам, проговорила она.
- Оттого – то и на аборт не пошла, всем наперекор. Потому что знала…
- Как? – вскричал я. - У тебя.., у нас есть ребенок?-
- Есть - качнула она своей головкой.- Разве, что ребенку этому уже двадцать первый год. Весной из армии вернулся.-
- Сын!- закричал я и все вокруг поплыло у меня перед глазами.
 
Мусор вывозят в 6.00 и 18.30…
 
Илья Мухин в коридоре запнулся о забытый его домработницей пакет с мусором.
- Твою мать!- зашипел он от бешенства и с силой ударил по нему носком дорогого замшевого ботинка. Пакет лопнул, и его нелицеприятное содержимое разлетелось по розовому мрамору, которым был выложен коридор.
- Уволю суку, завтра же и уволю!- Илья набросил на плечи плащ и, замкнув замок своей квартиры, направился к лифту.
- Доброе утро, господин Мухин.- Седоволосая консьержка вышла из своей комнатки под лестницей, и распахнула перед Ильей дверь подъезда.
В свое время она служила в КГБ, чем, по мнению всего подъезда, продолжала гордиться и по сей день.
-Мария Эммануиловна – Мухин вложил ей в руку десятидолларовую купюру - Я прошу вас, подыщите мне, пожалуйста, приличную женщину для уборки квартиры. С завтрашнего дня, мою домработницу в дом не впускать. Она уволена.-
- Хорошо, господин Мухин, я все поняла. – Женщина вытянулась и даже попыталась прищелкнуть пятками, но в мягких, домашних тапочках щелчок не удался.
Мухин вышел во двор, со всех сторон огороженный высоким забором и направился к своей машине.
Ярко освещенный шлагбаум приподнялся и машина, выпустив облако белого пара, плавно выехала на улицу. Илья прикурил и опустил боковое стекло. Все как обычно. Точно также было вчера, сегодня и также, наверное, будет и завтра.
При выезде на Ленинский проспект, Илья попал в пробку. Очередной президент ехал по правительственной трассе встречать очередного высокого гостя. Машины и спереди и сзади Ильи покорно глушили моторы - минимум с полчаса придется проторчать. Мухин грязно выругался и толчком пальцев швырнул окурок далеко в сторону.
- Вот же сука!- громкий женский голос заставил его осмотреться по сторонам, - Швыряет свои сраные бычки, куда ни попадя. Того гляди в глаз захуевертит! Понапокупали иномарок, и думают, что ближе к Богу стали, никого кроме себя и не видят…-
Илья присмотрелся сквозь утренний, зимний полумрак и только сейчас заметил, как возле темно-зеленых мусорных бачков с трафаретной ярко-белой надписью» Вывоз мусора в 6.00 и 18.30”,копошатся несколько оборванных, закутанных в какое-то старье человек.
Мусорные бачки относились к элитному дому, относящемуся к ведомству УПДК и населенному в основном иностранцами, работниками многочисленных посольств.
- Ну, вот и сюда бомжи добрались, не крысы, так люди…,-
равнодушно подумал Мухин, и уже было хотел прикрыть боковое стекло, как вдруг женщина все еще негодующая по поводу неловко брошенного окурка вышла под блеклый свет фонаря и, глядя в лицо Илье, отчего-то улыбнулась, несмело и чуть заметно. В одной руке она держала какой-то пестрый пакет набитый неизвестно чем, а другой, одетой в варежку с дырками на пальцах она показала Мухину неприличный жест и тут же, прыснув от смеха, вновь шагнула в тень, ближе к своим товарищам.
- Ты когда-нибудь, доиграешься, Нитка!- услышал Илья хриплый прокуренный голос одного из мужиков обращенный к женщине,- Выйдет из машины, защмаляет, и как ни в чем небывало уедет. И не хрена ему за это не будет. У него все адвокаты давно уже, небось, проплаченны. Пойдем от греха подальше, нам еще на вокзал надо успеть, к раздаче горячего…-
Темно-серыми тенями они мелькнули мимо охранника сидящего в застекленной будочке и растворились где-то за углом дома.
Уже давно растаяли тени ушедших неизвестно куда бомжей, и утренние, чуть сиреневые сумерки лениво растворились в серости зимнего московского дня, а перед его глазами все еще стояла та самая, легкая и несмелая улыбка, на мгновенье, словно осветившая все лицо этой молодой еще женщины.
- Глаза. Какие же у нее были глаза? – Мухин отчаянно пытался вспомнить их цвет, но отчего-то именно эта деталь ее лица, ставшей вдруг для него столь важной и неразрешимой дилеммой мучила и не давала ему покоя.
Одно он знал наверняка: подобной улыбки, подобного выражения лица он не видел никогда…
Нетерпеливый сигнал задней машины выдернул Илью из какого-то ступора, и он, действуя скорее по привычке, чем, подчиняясь разуму, вывернул на проспект и машина его, каплевидное, иссиня – черное сосредоточение сотен лошадиных сил влилась в шумный и равнодушный поток.
- Ирина Сергеевна - спросил свою длинноногую, платиноволосую, готовую исполнить и исполняющую любые прихоти хозяина кабинета секретаршу Илья.
– Как вы думаете, какое женское имя может скрываться под прозвищем Нитка?-
- Нитка?- переспросила она недоуменно и сосредоточенно наморщила свой гладкий лобик.- Ну,- проговорила она неуверенно - Может быть Нина, или ли допустим Татьяна.…Но вполне может быть, что прозвище родилось и от фамилии - например, Ниткова, или еще как.…А вам, Илья Петрович, зачем это?-
- Ладно, Ирина, ступайте - Илья махнул ей рукой и включил компьютер.
- Да, кстати, - остановил он ее на пороге
- Созвонитесь, с каким ни будь приличным борделем, и забронируйте девочку часов на восемь вечера.-
- А я вас уже не устраиваю как девочка, Илья Петрович?- лицо секретарши выражало обиду и ревность.
- Вы свободны Ирина Сергеевна. Ваша настойчивость становится утомительна.-
Высокая, дубовая дверь кабинета закрылась и Мухин, откинувшись в кресле, удовлетворенно проговорил, ослабляя узел галстука
- Нина. Непременно Нина. И ни как иначе!-
На цветном Бульваре, что напротив известного цирка в ряд выстроились старинные особнячки. До семнадцатого года во многих из них располагались дома терпимости, они и сейчас располагались там же, правда, скрываясь под серьезными различными вывесками с мудреными названиями и сокращениями, и клиентура у них была тоже очень серьезная - солидные банкиры, предприниматели, известные политики.
Колокольчик звякнул, и на пороге роскошно обставленного номера появилась молодая, профессионально улыбающаяся девушка.
- Добрый вечер господин Мухин
-ее поставленный голос звучал очень убедительно и доверчиво,
- Я рада, что вы решили посетить наше заведение и…-
- Решил и тут же передумал.- Прервал ее Илья и, положив на край журнального столика, пять сотенных бумажек зелено-серого цвета прошел мимо опешившей красавицы к двери.
Домой он вернулся уже ближе к ночи, прошел, улыбаясь мимо бдительно-бодрствующей консьержки и позабыв про лифт, поднялся к себе на четвертый этаж пешком.
Мария Эммануиловна проводив взглядом его угловатую фигуру? поспешила к себе под лестницу - подобные изменения в поведении своих жильцов, она имела привычку заносить в свою книжечку - так, на всякий случай.
Утро и весь последующий за ним день, Мухин провел в поисках Нины.
Его машину можно было видеть вблизи всех мусорных баков Юго-Западного района.
А ближе к вечеру он поехал на площадь трех вокзалов, где как он узнал, иногда раздают горячую бесплатную пищу для бродяг и беспризорных детей.
Нину он узнал сразу же, как только увидел ее на гранитных ступенях Ярославского вокзала в окружении десятка таких же, как и она бродяг - грязных и оборванных людей с жадностью хлебавших что-то из одноразовых пластмассовых тарелок.
Легкий снежок, бесшумно сыпавшийся откуда-то сверху сглаживал всю нелепость ее одеяния: рваную мужскую куртку на гусином пере, именуемую иногда пуховиком, туго подпоясанную кожаным, солдатским ремнем и немыслимого вида фиолетовый берет с огромной, сияющей фальшивым блеском брошью на голове.
Илья подошел к ней и молча, крепко взяв ее за руку, чуть выше локтя повел вниз по ступеням к своей машине.
- Ты что, козел себе позволяешь?- нарочито громко закричала Нина.- Я тебе что, блядь подзаборная, что ты вот так, запросто можешь меня хватать?-
От здания вокзала, к ним, солидно и неспешно, направился лейтенант от милиции, собирающий с сомнительных вокзальных завсегдатаев (проституток, торгашей и мелких воришек), небольшую, но постоянную и верную мзду. Но, оценив профессиональным взглядом дорогой и изысканный гардероб Мухина, по кривой поспешил скрыться от греха подальше за колоннадой вокзала.
Даже сквозь рукав пуховика, Мухин чувствовал, что женщину бьет сильная дрожь,- Наверное, она основательно продрогла? – умиленно подумал он и постарался поскорее усадить ее в теплый салон своей машины.
Но не успели они отъехать от вокзала, как сразу же запотели все стекла и Илья, особо даже не принюхиваясь, понял, что Нина дрожит не столько от холода, сколько от опьянения, а что еще более вероятно, от страшного, похмельного синдрома.
- Ничего Ниночка,- шептал Илья по дороге домой,- Уж там-то я тебя вылечу, вот увидишь, вылечу.-
Услужливая КГБшница в отставке, помогла Илье довести до лифта разоспавшуюся в тепле автомашины Нину, и даже пожелала им спокойной ночи.
В квартире, Мухин первым делом набрал полную ванну воды, от души плеснув туда пены, и заботливо раздев слабо сопротивляющуюся женщину, усадил Нину в это горячее, пахнущее хвоей и апельсином пенное облако.
Надев на ладонь рукавицу из мочалки, он тщательно вымыл ее столь родное и столь незнакомое тело. Когда струи душа обмыли с Нины последние остатки мыла, оказалась, что она совсем еще молодая женщина, практически девушка, с высокой шеей, маленькими розовыми ушками и слегка тяжеловатой для ее точеной фигурки грудью.
Илья перенес ее, покорно и доверчиво обнявшую его за шею на кровать и с огромным сожалением накрыл тонкой, шелковой простынею темно-синего цвета.
Но и под шелком он видел каждый изгиб ее тела, упругий впалый живот с раковинкой пупка и тонкие, длинные руки, бессильно брошенные вдоль тела.
Всю ночь, Мухин просидел над спящей Ниной. При свете уличного фонаря, чьи неверные, блекло – желтые блики слегка освещали спящую женщину, он находил в ней, в ее лице и теле, вообще во всем ее облике все новые и новые черты, столь милые и дорогие для себя, что даже если бы Нина не обладала таковыми, Илья, несомненно, и без сожаления их бы себе вообразил. Под утро, выпив пару чашек крепкого кофе, и приняв обжигающе-холодный душ, он, долго подбирая слова, написал ей записку, которую перед выходом из дома положил на соседнюю с прелестной ее головкой нетронутую и несмятую подушку.
‘’ДОРОГАЯ НИНА, К СОЖАЛЕНИЮ, МНЕ НЕОБХОДИМО НЕНАДОЛГО ПОКИНУТЬ ТЕБЯ. ВЕРНУСЬ ЧАСАМ К ПЯТИ. ОЧЕНЬ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ И НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО МЕНЯ ДОЖДЕШЬСЯ. В ХОЛОДИЛЬНИКЕ ЕСТЬ ВСЕ, ЧТО ТЫ ПОЖЕЛАЕШЬ. КАК ВЕРНУСЬ, ПОЕДЕМ ПО МАГАЗИНАМ, ТАКАЯ ЖЕНЩИНА КАК ТЫ, ДОЛЖНА КРАСИВО ОДЕВАТЬСЯ! ЦЕЛУЮ - ИЛЬЯ.’’
….- Ты меня, конечно, извини, но ты Илья, дурак.- Генеральный директор, партнер и старый товарищ Мухина, седой, и уже в годах мужик в возмущении плюхнулся задницей на стол Мухина, чего никогда себе до этого, не позволял.
- Ты, взрослый и умный мужик привел к себе в дом какую-то неизвестную тебе женщину, бомжиху, скорее всего воровку и дешевую блядь.…Да не обижайся ты. Я тебя знаю вот уже лет пятнадцать, но глупости подобной не ожидал…Что говоришь? Молчишь! Ну, вот то-то.-
Илья молча поднялся, подошел к окну. Где-то там, далеко отсюда, за многие километры улиц и переулков, запорошенных мелким снегом, на противоположном конце столицы, в его пустой и безлико-роскошной квартире наверно также стоя у окна ждет его, и только его лучшая на земле женщина – Нина.
- Ты знаешь, Вениамин Савельевич- Мухин обернулся к партнеру - Если бы не твой возраст, я, наверное, сейчас бы тебя ударил, не глядя на твою должность и авторитет в нашем бизнесе. Может быть, я и в самом деле дурак, но уж лучше быть дураком от любви, чем всю свою жизнь ходить в умниках, а дома, по вечерам волком выть от одиночества, или же спать с кем ни попадя. Вот ты знаешь меня столько лет, а спроси сейчас - Илья, а был ли ты хоть раз по-настоящему счастлив? И я боюсь, что мне нечего будет тебе сказать. Удачи в бизнесе здесь совершенно не причем, это другое. Одно знаю наверняка, прикажи она и я забуду про все, чем мы с тобой занимались столько лет. Про бизнес наш удачливый, про западных партнеров, про налоговую, про стрелки с братками ,про милицейскую крышу, да мало ли еще про что.… И так же точно я уверен, пальчиком своим она меня поманит, и я брошу, брошу без сожаления все что у меня есть: квартиру, машину, дачу…, да что я говорю о каких-то мелочах. Я жизнь свою к ногам ее брошу.… А ты говоришь блядь дешевая.-
В кабинете повисла густая, тягучая тишина: Илья, восторженно улыбаясь, прислушивался к себе, а товарищ его и непосредственный начальник смотрел на него с видимым сожалением, но где-то в глубине его души, несколько усохшей и очерствелой копошилось нечто странное, мягкое и теплое – быть может, это была обыкновенная, белая зависть, зависть человеку, сумевшему найти свою настоящую любовь, пусть даже и такую.
- Ладно, Илья,- нарушил он затянувшееся молчание.
- Отдохни недельку, со своей Ниной разберись до конца, и к следующему понедельнику я думаю, ты уже будешь более трезво оценивать и свою избранницу, и все что касается ее появления в твоей жизни. Иди, в самом деле, расслабься. Сейчас от тебя один черт пользы никакой. Дурак влюбленный!
Некоторое время Илья стоял перед своей дверью в сомнении - как ему надлежит поступить: позвонить или же открыть ее своим ключом…?
Звонок прозвучал за обитой кожей металлической дверью неуверенно и глухо.
Рука дрожала и хитроумно выточенный ключ с десятком различный бороздок, упорно не желал входить в замочную скважину. Никого. Темно- багровая роза на длинном, шипастом стебле, в жемчужных слезинках расставшегося снега бесшумно упала на давно остывшую постель.
Нины нет.
Она ушла.
И он опять один.
- Илья Петрович - в дверях показалась ненавистная рожа бдительной стражи подъезда.
- Ваша знакомая ушла в девять часов утра и села на тридцать восьмой автобус, следующий до Востряковского кладбища.-
Она смотрела в лицо Мухину с твердой уверенностью, что именно так и должна поступать настоящая консьержка.
-Мария Эммануиловна - Илье очень хотелось заехать кулаком в это серое, гнусное существо, вечно подглядывающее и подслушивающее за жильцами подъезда, в ее крысиную физию, с длинным, шевелящимся при разговоре носом и крошечными, не моргающими глазами.
Мария Эммануиловна, скажите-ка мне на милость, как вы сумели увидеть, что моя, по вашему выражению знакомая села именно в этот автобус? Из нашего подъезда, насколько мне известно, автобусная остановка не видна. Она за углом. Вы что, следили за ней? И это тоже входит в ваши обязанности!?-
Мухин побелел и пошел на активистку. – Крыса! Удавить тебя мало! Вон из моего дома!-
Консьержка невольно перекрестилась, и часто перебирая своими кривоватыми ногами в домашних, с помпончиками тапочках бегом ринулась вниз, в свою спасительную нору под лестницей.
- Вот и делай таким людям добро - прошептала она, немного успокоившись и придя в себя от страха.
- Щенок! Жаль, что времена так круто поменялись - еще лет двадцать назад, тебе сосунок вшивый подобное с рук бы так просто не сошло. Ты у меня лет на пять в дурку угодил бы, сопляк, никак не меньше. А теперь что? О конторе все кому ни лень болтают и еще как! Совсем упал авторитет конторы….-
Мария Эммануиловна прилегла на узенькую кушетку, заправленную старым пальто и долго еще злобно шепча и плюясь, бормотала о чем-то своем, тем ни менее зорко поглядывая на монитор видеокамеры установленной перед дверью в подъезд.
Все три последующие дни, Илья упорно и планомерно напивался.
Первое время, он опорожнял свои запасы спиртного, но дорогие, коллекционные вина не приносили ему стойкого и отупляющего опьянения, и он, перешел на более крепкие напитки. Еще никогда Мухину не было так плохо и одновременно так хорошо. Практически все время Илья находился в странном полусонном состоянии, отключаясь ненадолго и тут же просыпаясь, он ползал вдоль стен, оставляя на их лощеных поверхностях жирные следы пальцев и потеки засохшей рвоты. Все телефонные звонки он игнорировал, либо снимал трубку и поносил звонивших ему отборным матом, не вслушиваясь и не желая даже узнавать, кто же ему звонил. На пятый день, Илья, с трудом ворочая необычайно неповоротливым языком, заказал через службу доставки ящик водки, щедро рассчитался с курьером, а потом плакал сидя на лестничной клетке, на пыльных ступенях и не желал возвращаться в квартиру.
Приехавшая к Мухину по приказу генерального директора фирмы Ирина Сергеевна, обнаружила его ползающего по полу в мокрых, пропахших мочой штанах, с зажженной спичкой в трясущихся руках.- Видишь Ирина,- шептал он ей пугающим, звенящим шепотом,- Видишь, что удумали соседи мои драгоценные: газом меня отравить желают, суки противные.… А ты, ты что пришла? Да ты гнида, похоже, с ними заодно!?
Пшла вон! Видеть тебя не желаю, потаскуха!-
….Очнулся Мухин в своей постели, крепко привязанным свернутыми в жгут простынями. Над ним возвышалась капельница, стоящая на тонкой, никелированной ноге, а напротив него, в кресле, сидел как всегда очень элегантно одетый Вениамин Савельевич.
- Ну что Илюша? Кто оказался прав? Упорхнула твоя девица, Ниночка твоя ненаглядная. А ведь я тебя предупреждал.…
А ты оказывается слабак, Илюша. Ох, слабак. Напиться до белой горячки ради бабы, дело – то не хитрое, любой сможет. Тут особого ума не нужно – наливай да пей….
Ну, в общем так. Кровь тебе медики наши подчистили, желудочек промыли, из запоя вывели. Все грамотно сделали, как полагается. Я с ними рассчитался, так что ты на этот счет не заморачивайся, не стоит. Ты лучше мне вот что скажи, друг ты мой ненаглядный, Илья свет Петрович. Ты вообще-то, когда собираешься на службу, а? Мне уже клиенты позванивают, жалуются. И я их понимаю. А как иначе? Они между делом свои кровные в наш бизнес вложили, и им, поверь глубоко насрать на твои переживания.-
Вениамин Савельевич резко поднялся и жестко прибавил - Значит так, Ромео недоделанный. Если завтра я тебя не увижу в офисе, чистого, бритого и готового нормально, я повторяю нормально работать, я выношу вопрос о тебе и твоем пайстве на совет директоров. Пусть они решают, что с тобой делать, а мне надоело. Прощевай, Илья Петрович!- он повернулся и, оттолкнув плечом пожилую медсестру в мятом белом халате, вышел за дверь.
- А мне от чего-то казалось, -
сквозь силу прошептал в спину уходящему товарищу Илья,
- Что мы с тобой нечто больше чем обыкновенные партнеры. Наверно я ошибался…-
…Весна обрушилась на Москву как-то уж очень внезапно. Еще казалось только вчера, шел нормальный, зимний снег, а уже сегодня солнце ярко припекает и ему, солнцу этому весеннему до фонаря, что еще только конец февраля, что еще впереди весенние заморозки и внезапные снегопады. Это еще только будет, может быть, а сейчас, сегодня тепло отогрело и обсушило серебристую фольгу отопительных труб, проходящих над черным, пожухлым снегом и серые воробьи, распушив перышки, прижались своими задницами к теплому металлу и чирикают себе что-то там под нос, весело и задорно. И до того им славно отогреваться на этих, сияющих серебром трубах, что их да же и не пугают две оборванные человеческие фигуры, так же как и воробьи, решившие слегка отогреться на солнцепеке.
…- А знаешь, что Нитка? Давай на юг подадимся, к морю поближе. Я море очень люблю…-
Женщина улыбнулась и, опрокинув лицо, солнцу навстречу чуть помедлив, ответила, прищурив глаза - Давай, Илюша, давай.-
Copyright: Владимир Борисов (Vladimir), 2007
Свидетельство о публикации №148100
ДАТА ПУБЛИКАЦИИ: 31.10.2007 15:11

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта