Париж с похмелья – ну, ничуть не лучше, чем Солдатское-Степное. Скорее даже хуже. Потому что Парижем можно материться. Хотя с похмелья можно материться и Солдатским-Степным, но это – какое-то совсем уж эксклюзивное ругательство. Так материться может разве что молодой преподаватель русского языка и литературы, который вчера вечером пошел к женщине на другом конце Солдатского-Степного, а проснулся сегодня утром в мокрых штанах и изгвазданной рубашке на глинистом берегу пруда как раз посередине Солдатского-Степного с преподавателем физической культуры где-то слева – чуть на отдальках, ну, максимум шагах в пяти.

Преподаватель физической культуры сидит, обняв колени и опустив в них голову, и гнусно матерится: «Париж!.. Париж!..»

Преподаватель русского языка и литературы проводит сухим языком по пересохшему нёбу и говорит: «А – Елисейские поля?»

Преподаватель физической культуры на минуту вслушивается, затем резко и отрицательно дергает головой, вздрагивает от боли и с еще большим неистовством матерится: «Париж!!.. Париж!.. Елисейские…»

Преподаватель русского языка и литературы автоматически – практически красными чернилами – заканчивает фразу: «…поля.» Закуривает и предлагает: «А площадь Звезды?»

Преподаватель физической культуры вновь прислушивается к космосу в себе и, наученный горьким опытом, уже не дергает головой, а лишь еще утробнее мычит: «Париж!.. Париж!..»

Преподаватель русского языка и литературы оживляется, приподнимается на локте, находит недопитую вчера и совершенно выдохшуюся полбутылки пива, отпивает, с отвращением отрыгивает и предлагает: «А… Мон… типа, блан?.. т?... ды?... бланк?.. нет, ну, «бланш» то – точно не подходит…»

Преподаватель физической культуры и здорового образа жизни отрывает лицо от колен, улыбается и демонстрирует невиданные до сих пор в среде преподавателей физической культуры, здорового образа жизни и просто, извините, спорта познания в области русского языка и литературы, изрекая: «Ну! Вот видишь?»

Преподаватель русского языка и литературы, который вчера вечером пошел к женщине на другом конце Солдатского-Степного, а проснулся… – ну, Вы знаете, – с вожделенным отвращением смотрит на совершенно пустую еще мгновение назад недопитую вчера совершенно выдохшуюся и теплую полбутылки пива кивает головой, морщится от боли и соглашается: «Париж… Париж…»