Мироздание

 

Я сижу на лавочке и наблюдаю мироздание. А мироздание наблюдает меня.

Деловито шагает мимо тетенька, она изо дня в день тут проходит, в одно и то же время. Сначала туда, потом обратно. В лавку и из лавки, всегда с одним и тем же набором – молоко, хлеб и два йогурта. Обязательно два, почему-то она не покупает впрок, казалось бы, не надо будет ходить, но нет: это ритуал, она часть мироздания, которое живет по раз и навсегда заведенным правилам и подчиняется некоему вселенскому устройству, которое выше и незыблемее самых точных самолетных расписаний. Я каждое утро ковыляю к своей лавочке, ровно через семь минут мимо проходит тетенька и говорит мне свое неукоснительное: "Бокер тов!" * А я ее неизменно спрашиваю: "Ма шломэх?"** И мы довольные расходимся, она в магазин, а я остаюсь сидеть на скамейке.

Где-то далеко идет война, я об этом знаю, но меня она не касается, только по вечерам звоню своим знакомым на север, чтобы спросить, все ли у них в порядке. Иногда на лавочку подсаживаются соседи, мы перекидываемся ничего не значащими фразами, ругаем войну и вконец оборзевшую Хезболлу, обсуждаем местные новости.

Потом я возвращаюсь домой и включаю телевизор, в это время передают прогноз погоды по российскому первому каналу. Не то, чтобы меня интересовала погода на просторах необъятной России, но музыка, которая сопровождает метеосводку, напоминает мне прошлую жизнь. Я слушаю, прикрыв глаза, каждый раз мне представляется очередной эпизод, на этот раз из моей армейской, рядовой, солдатской и стройбатовской эпопеи в глухой Сибири, с неукоснительным просмотром всей ротой программы Время по телевизору. Нас рассаживали на табуретках посреди казармы, как детей в яслях – на горшки перед тихим часом. Все изменилось с тех пор, отцы-командиры, которые тогда меня мучили, наверняка давно уже на пенсии, если живы еще, и казармы те вряд ли сохранились, а музыка, сопровождающая прогноз погоды, все та же. Отмечая неизменные детали в этой неумолимо несущейся невесть куда жизни, я чувствую себя не таким потерянным.

Я наблюдаю свое персональное мироздание, оно неподвижно.

__________________________

* Доброе утро! (ивр.)

** Как поживаете? (ивр.);

 

Бубенчик

 

Когда она несколько дней не появлялась, я стал волноваться. Часть мира, того самого, моего персонального, попросту исчезла. Хотя я не знаю, как ее зовут, и ни слова не понимаю из того, что она, улыбаясь, мне говорит, я сразу почувствовал брешь в моем мироздании.

Мы каждый день встречаемся, – я сижу на лавочке, а она проходит мимо. Я слышу ее задолго до появления, точнее, слышу звон бубенчиков на ее лодыжках и постукивание неизменного посоха об асфальт. А я даже не могу спросить, что эти бубенчики означают. Я ни слова не понимаю по-амхарски*, а она не знает русского. И мы оба совершенно не знаем иврита, но это не мешает нам при каждой утренней встрече очень доброжелательно перекидываться несколькими фразами. Когда я пропускаю свой утренний выполз, на следующий день она участливо что-то спрашивает. И я стараюсь ей отвечать по возможности бодро, что температура была, и шевелимость в связи с этим съехала к нулю. А она кивает, и подбадривающе что-то мне отвечает. И мы остаемся вполне довольными нашим общением.

Однажды я нашел один оторвавшийся бубенчик и хотел отдать ей, но она отказалась, и что-то долго объясняла, показывая то на себя, то на меня, и все время при этом улыбаясь. Я решил оставить побрякушку себе.

Сегодня она опять появилась, бодро побрякивая бубенчиками и постукивая посохом. Я подумал, что надо спросить у кого-нибудь знающего, как поздороваться и спросить: "Как поживаете" на амхарском. Мне кажется, ей будет приятно.

_______________________________________________

* Язык чернокожих израильтян, выходцев из Эфиопии