В темноте кабина казалась и больше, и уютней. От нагретого двигателя приятно тянуло теплом. Пахло табачным дымом и машинным маслом.

За окнами сыро отблескивал в свете фонарей асфальт. Издалека ночь приносила отблески горящих вывесок.

Теперь пора.

Он выпрямился, завел мотор, включил свет в салоне. Привычно и даже приятно задрожал руль под старыми ладонями.

Он был рад, что в последний рейс выходит на этом маршруте. С него начинал сорок лет назад, к нему вернулся. Вернулся с радостью. И даже прослезился, обмывая это событие.

Уверенно двинулся вперед, выворачивая руль, вводя машину в поворот.

Последний раз это и грустно и приятно. И сегодня он делал все с особым смаком и тоской.

Здесь, на конечной, ждет первая пассажирка.

Он знал их всех, пассажиров последнего ночного рейса. А многих видел еще малыми детьми. Знал по своему, знал их жизнь вдоль маршрута, а остальным интересовался мало.

Эта девушка садилась на конечной.

Раньше она мало ездила автобусом, а год назад чуть ли не каждый день садилась в последний автобус. С охапкой цветов, робко пряча счастливую улыбку.

Месяца четыре назад пропала.

И вот недели две тому, опять появилась. Совсем другая. Тихая, подавленная. Первый раз была и вовсе – в слезах.

Сегодня тихо зашла в последнюю дверь, не поднимая раскрасневшихся глаз. Неловко шаркнув ногой, прошла к обычному своему месту, – над задним левым крылом, лицом к водителю, села. Уткнулась в зеркальную темноту окна.

Водитель качнул седой головой, неодобрительно хмыкнув в усы. Да что же сделать?

Зашипев, лязгнули двери.

Тяжело покачиваясь, автобус тронулся в путь.

Водитель любил этот маршрут. И сейчас, проезжая последний раз, любил больше обычного.

Улицы слободы нравились гораздо больше, чем улицы остальных частей города. Тихие, узкие, застроенные двух-четырех этажными домиками и особнячками, они неизменно вызывали ощущение уюта и покоя. Здесь не было вдоль тротуаров тесной «бахромы» машин дельцов и спекулянтов. Не было шумных и ярких реклам.

А в полвторого ночи они и вовсе были совершенно пусты. И оттого еще более милы.

Возле остановки черной глыбой замер большой, резких черт «Крайслер». Здесь садится бизнесмен.

Его водитель помнил еще маленьким мальчиком. Когда тот ездил в музыкальную школу, трепетно прижимая к груди футляр со скрипкой. И все время забывал пробить талончик.

Теперь он одевался в роскошные костюмы и ездил на огромной чужестранной машине. Водитель не мог оценить полной их стоимости, для него главное было, что смотрелось все это роскошно и блистательно.

Он остановился, гостеприимно распахнулись двери. Передняя – прямо напротив бизнесмена. Тот легко запрыгнул внутрь и пошел к месту, которое считал своим – слева сразу позади кабины водителя. В «лиазике» здесь выходила труба, по которой отводился горячий воздух от двигателя. Здесь, как решил еще в глубоком детстве бизнесмен, самое теплое и самое уютное место во всем салоне.

Ему неизменно нравилось прислонившись лбом к стеклу перебирать детские воспоминания и решения сегодняшних проблем. И поэтому даже сейчас, имея дорогую быструю и удобную машину с шофером, он ехал из офиса на автобусе. Последним рейсом.

Сегодня – мрачнее и задумчивей обычного, отметил водитель. И, заскакивая в автобус он тяжело схватился за поручень. Обычно все гораздо веселее. Значит, и у него – беда.

Старый водитель знал, когда кому выходить и пропустил две следующие остановки не останавливаясь.

А потом остановился, открыв обе двери, и стал ждать.

Садящегося здесь человека водитель называл «ученый». Он вечно опаздывал, влетая в двери, на крыльях пол плаща забрызганных осенней слякотью. Взволнованный спешкой, бегом, умными мыслями, тяжело дыша, он садился на первое попавшееся место.

Все последнее время, он даже в автобусе читал и чего-то писал. А сегодня сел победно оглядывая салон, словно желая поделиться чем-то важным и нужным. От него веяло радостью и завершенным делом.

Сейчас старик одобрительно улыбнулся и, мягко вдавив педаль, послал машину вперед.

Остался только один пассажир.

Этот парень ехал до самого конца. По-видимому ему нравилось ехать именно в последнем, пустом автобусе. Когда он оказывался на остановке раньше последнего рейса, то пропускал предыдущие автобусы, неизменно садясь в последний.

Входил не торопясь. Дожидался когда двери закроются и автобус тронется и только после этого садился. Обычно на сиденье над правым задним крылом, отделенное от задней площадки жестяным щитом.

Но сегодня водитель видел в зеркале, что тот сел не глядя в окно, а склонив голову. И у этого что-то не так.

Словно что-то свыше пыталось сделать последний рейс еще более тягостным и тоскливым.

А ведь наверняка, если бы пассажиры поговорили друг с другом, подумалось водителю, несколькими бедами стало бы меньше.

Он, бросив взгляд на зеркало, оглядел салон. Бизнесмен, его не видно, ученый, парень и заплаканная девушка.

И еще один парень на задней площадке. Стоит, опершись локтями на перила. Пристально смотрит прямо в глаза. Темная кожаная куртка, черные джинсы, аккуратный пробор.

Откуда он?

Старик никогда его не видел, и не помнил, чтобы он сегодня садился. Но почему-то это не взывало лихорадочного беспокойства. Парень этот внушал ледяное спокойствие. И даже создавалось ощущение, что старик знал его с глубокого детства.

Мокро шуршали колеса по сырому асфальту. Осень цепко держала город завесой дождей.

Скоро девице выходить, подумалось водителю. И уже ничего не исправишь.

Парень на задней площадке качнулся и пошел к проходу между креслами.

Он наклонился к сидящему молодому человеку и что-то проговорил. Тот удивленно поднял голову, огляделся и пересел к всхлипывающей девушке. Та занялась румянцем, улыбнулась. На остановке они вышли вместе.

А парень с задней площадки прошел дальше. Он шел выпрямившись, не касаясь перил, и при этом не раскачиваясь. Предугадывая каждый рывок и прыжок пола под ногами.

Прошел мимо ученого и наклонился к бизнесмену.

Водитель увидел, как тот встал и прошел к ученому. Заговорил, а после и сам расцвел, словно и он отыскал решение.

А парень остался возле кабины водителя, положив локти на поручень.

Только теперь, поймав пристальный, но не назойливый, взгляд, старик все понял.

- Все закончил? - спросил он.

- Одно осталось, - ответил парень, - понял же.

Старик мелко покачал головой и тяжело вздохнул.

 

Сомкнулись за спиной жестяные ворота парка, отсекая всю жизнь, связанную с работой. С маршрутами.

- Пойдем, - сказал старик и тяжело оперся на руку ожидавшего его парня.

И оба растворились в тяжелой и сырой темноте осенней ночи. Навсегда.