Весна приходит, вваливается, заряжает, плюхается, расцветает, летит или падает, и, если падает, то еще звучит, чтобы услышали; чтобы увидели и почувствовали всеми фибрами раковин своих бледные, словно снег, люди - вломилась, зарядило, летим.

Маша плыла к весне с упорством Титаника. Ветер дул в спину, пробирал насквозь и закладывал ветхим шумом; ветер дул. На востоке всходила звезда, но настолько нетеплая, невыразительная и немая, что даже мечтатель Герман, проносившийся голубиным галопом мимо, не обернулся. Нет-нет... Весна пришла.

Маша скользила вдоль улиц с унылыми лицами жизни на механических ножках, с пустой суетностью и суетной, то там, то здесь, пустотой, с непохожими друг на друга разочарованиями и однородной устроенностью. В мокрой обуви, чужом сплине и заветных желаниях. Никак не верилось, что она где-то рядом.

-Маша, Маша!!

-Светка!!!

Вздернувшись на тонком молодом суку, белая тень отчаяния тихо выстрелила пучком света - там уже обнимались две весны не заметившие подруги. Маша радостно говорила что-то, все отчетливее понимая, какое славное черной шапкой небо на нее надвигается; какие бездонные лужи глаз - зима кончилась, не могло быть иначе. Светлана открыла только в последний раз опыленный еще зимней дымкой рот, и тут же все потонуло внутри - отражения, звезды, новый ветер. Диковинная мгла желудка обернула город... И лишь проносившийся куда-то голубиным галопом Герман не заметил опять ни солнца, ни съевшей его жалкое подобие весны; ни своих мечт, в звуке слякоти, ни фантазий.

Зачем ему?