На переезде Нижний Тагил-Ирбит, что совсем далеко от моря Чёрного, а от Средиземного тем более, на Урале, прижавшись животом к крыше пассажирского поезда, вслушивался, как почтенный “пахан травил за литературу”.

“Пахану” лет девятнадцать. Мне, шкету неумытому, двенадцать, - на рельсовых стыках подрагивал жестокий одна тысяча девятьсот сорок третий год.

Попутчика моего звали Серёгой Тихомировым. Или - Серым. Такая вот у него была кликуха.

Серый успел повоевать, - оборонял Севастополь. Его танк подорвали на Мекензиевых горах и он вспыхнул как спичка. Тогда я никак не мог уяснить, - железный танк, а горит как спичка! Нет, тут явно Серый сбрехнул!

Но горел он - это точно! Пол-лица у него выгорело вместе с глазом, и поэтому он всегда старался повернуться к собеседнику здоровой частью лица, - стеснялся Серёга своей физиономии!

Серёгу комиссовали вчистую и он, как и я малолетка, шастал по вздыбленной земле в поисках хлеба и приключений, - его “предки” мать с отцом остались под немцем.

Честно говоря, я очень завидовал Сергею, завидовал его обожжёному лицу и одному глазу, - “на глаз можно повязку натянуть и получишься вылитый предводитель пиратов Сильверст! Красота!”

Я просил Серого побольше рассказывать мне о своих героических подвигах, но тот только морщился и переводил разговор на другое.А другое - литература! В чистом её неразбавленном виде. - Серёга готовил себя в писатели. И на это у него были все основания: травил за жизнь, - я те дам, если возьмёшь!

 

Может быть он и стал писателем?! Мне попадались книги нескольких Серёг Тихомировых, но при ближайшем знакомстве, они оказывались не теми.

Но как бы там ни было, за несколько месяцев нашего “путешествия”, Серёга успел преподать мне несколько литературных уроков. Так что, его, и только его, считаю своим первым литературным Гуру. Последующие учителя, - не в обиду им будет сказано! - были только наставниками.

 

Если жив мой корешочек, в смысле, кореш, пусть ему икнётся! Прочитает эти строки, пусть откликнется! Старик Мишаня его помнит!

 

От Серого я впервые узнал, о пребывании в Севастополе классика французской литературы, лауреата Нобелевской премии Андре Поля Гийома Жида. Только тогда до Нобелевской премии, до “шнобелевского” лауреатства Андре Жиду было ещё пахать да пахать!

Не знал, не ведал тогда Серый о писательских званиях, запомнил только лицо “продолговатое, как у сивого мерина с огромной плешью” да его “нехорошую” фамилию - Жид.

В мирной жизни, довоенной жизни, - а если ещё точнее, - в тридцатые годы ХХ века Серёга был обыкновенным беспризорным. Домом его был весь Севастополь, его подвалы и чердаки. Серый не помнил, в каком подвале и в каком году произошла встреча с Андре Жидом, но зато хорошо запомнил, как стибрил, в смысле - сбондил, увёл, умыкнул! - у писателя цветастый шарф, кашнэ по ихнему, и выменял на него буханку хлеба, - жить-то надо!

 

Через много-много лет, когда я дорос до того, что полюбил чтение, раздобыл книги этого человека со “странной-иностранной” фамилией, и разузнал подробнолсти о его пребывании в Советском Союзе и Севастополе, то, признаться, страшно удивился: оказывается Андре Жид приехал в Страну Развивающегося Социализма, чтобы потребовать у Вождя Народов свободы для ... гомосексуалистов!

Будучи уже большим и начитанным дылдой, печатающимся дылдой, - первые свои печатные строчки увидел в четырнадцать лет! - я долго не понимал: гомосексуалист - это во что!? Но, когда мне популярно объяснили, что “гомик - это обыкновенный пидар”, то удивился ещё больше, зачем ЭТО ему нужно!?

Но вернёмся к делам более серьёзным, то есть, к капризной дамочке-вертихвостке по имени ЛИТЕРАТУРА!

 

... Иосифу Сталину мало было беспредельной власти над людьми, ему нужна была и бескрайняя любовь трудящихся , крестьян и прослойки между ними - интеллигенции всего мира, на меньше ОН согласия не давал, - такой уж это был “скромный и обаятельный” человек!

Ему уж очень хотелось, - извинительная слабость! - чтобы лучшие писатели, отмеченные Всевышним талантом, а, местами даже гениальностью, выбросили в огромный мир, пару-другую тысяч добрых слов, и тем самым сделали благое дело: донесли бы до грядущих поколений ЕГО бессмертный и светлый образ.До нас с вами! До наших внуков и правнуков!

“Великий кормчий” намекнул Максиму Горькому, что он ничего бы не имел против, если б после прекрасной во всех отношениях “Матери”, произвести на свет Божий и “Отца”! - шутливые намёки равносильные приказу!

В новом своём романе, который напишет Алексей Максимович, - а то, что напишет, Сталин не сомневался! - Горький отразит “рулевого нашей партии”, отразит нелёгкий путь восхождения к вершинам, “гениального из гениальнейших”!

Но Максим Горький предпочёл не понять намёков, он просто не мог создать подобного романа, хотя и ему приходилось не раз кривить душою, восторгаясь достижениями социализма и Беломоро-Балтийским каналом!

И Михаил Булгаков не мог, хотя и пытался! И Осип Мандельштам не мог, хотя тоже делал попытки. Но этот “пришлый” - по выражению Осипа Эмильевича! - этот “потерпевший крушение выходцев девятнадцатого века, волею судеб заброшенных на новый исторический материк” всё же обессмертил Иосифа Виссарионовича:

 

Его пальцы, как черви, жирны.

А слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища...

Нет, не такой славы хотел “мудрый” - обыкновенное определение,негласно принятое на первом же “сталинском” Пленуме ВКП (б) и признанное всеми живущими на этой земле! - диктатор с болезненным воображением. Но ОН знал, - на то ОН и мудрый! - что там, за рубежом, есть много писателей, к которым можно, - и в этом ОН был уверен стопроцентно! - подъехать на кривой козе.

Не знаю, чего не знаю, того не знаю и в этом ещё предстоит разобраться не только мне, каким образом Великий Комбинатор сумел великому множеству пишущих, забить уши ватой, навесить на переносицу розовые очки и сбить с правильного курса уважаемых и очень разных, и очень славных, по-настоящему хороших писателей, читаемых и почитаемых нами доныне?

Как бы там ни было, но воспели ему осану: Анри Барбюс и Лион Фейхтвангер, Бернард Шоу и Ромэн Роллан...И лишь один Андре Жид, - француз по национальности, а не еврей, несмотрия на фамилию! - написал такое, что Иосифа Сталина чуть кондрашка не хватила!

“ Негодяй! - воскликнул наипервейший друг писателей. - Лучшие люди человечества видят одно, а эта сволочь, этот дегенерат, этот троцкистский выкормыш, - другое!”

Умел, умел Иосиф Виссарионович изъясняться с гнилой интеллигенцией, под приветственные крики замороченных рабочих и крестьян.

И стал отныне, - с сентября 1936 года, года первого издания книги “Возвращение из СССР”, - реакционным писателем и недобитым троцкистом, о чём с лёгкой сухопарой сталинской руки, было пропечатано во всех книгах, выпущенных страной Советов и энциклопедиях в эпоху владычества Сталина.

А “Советский энциклопедический словарь” уже нашей эпохи, выпущенный в Москве в 1982 году, то есть, когда Сталин был развенчан, а Андре Жид реабилитирован в сознании тех же рабочих и крестьян и по-прежнему считался гнилой интелигенцией. А “Словарь” только обозначает Андре Жида, не упоминая о его Нобелевском лауреатстве. Пишет о нём как об авторе романов “Имморалист” и “Подземелье Ватикана” , в которых “картины упадка гнилой буржуазии, сочетают в себе проповеди эстетизма и аморализма”. Опущен огромный пласт, касающийся огромного периода истории.А его книги об СССР даже не упомянуты.

Вот вам и хрущевская оттепель, вот вам и горбачёвская перестройка!

Что же такого крамольного написал Андре Жид, после того как “сбросил маску и открыто выступил с клеветой на СССР” ? Чем он так не потрафил “великому из великих”, будущему генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу?..

Отвечу. Но вначале, для сравнения, приведу высказывания другого писателя, Лиона Фейхтвангера, что бы вы поняли, к каким словам привыкли уши лучшего друга всех зарубежных писателей, путешествующих по СССР:

“... Сталин, в противоположность другим стоящим у власти лицам, исключительно скромен. Он не присвоил себе никакого громкого титула и называет себя, - (сейчас вы будете громко, громко смеяться - М.Л.) - просто Секретарём Центрального Комитета...

Когда, например, съезд постановил принять предложенную и окончательно отредактированную Сталиным Конституцию и устроил ему бурную овацию, он аплодировал вместе со всеми, чтобы показать, что он принимает эту овацию не как признательность ему, а как признательность его политике...”

Хрен редьки не слаще! ЕГО политика и ОН САМ - близнецы-братья!..

А вот что сказал, - и напечатал! - по аналогичному поводу этот странный-иностранный человек с “нехорошей” фамилией Жид:

“... То, что Сталин всегда прав, означает, что Сталин восторжествовал над всем.

“Диктатура пролетариата” - обещали нам. Далеко до этого. Да, конечно: диктатура. Но диктатура одного человека, а не диктатура объединившегося пролетариата Советов. Важно не обольщаться и признать без обиняков: это вовсе не то, чего хотели. Ещё один шаг, и можно будет даже сказать: это как раз того, чего не хотели...”

А сейчас, когда нам ясна человеческая позиция Андре Жида, вернёмся к мало освещенному, - это я поскромничал! - совсем не исследованному севастопольскому периоду, запечатленному в книгах: “Севастополь - последний пункт нашего путешествия. Несомненно, есть в СССР города более красивые и более интересные, но нигде ещё я себя не ощущал так хорошо не чувствовал...”

Целиком и полностью согласен с Андре Жидом! И хоть я сейчас нахожусь в Израиле, куда отправился по доброй воле, не могу скрыть своей любви к Севастополю и ко всему Крыму. Там я был молод, кудряв и девочки любили меня. Там случились первые мои книжки. А что ещё надо бедному еврею!?. Но что я это всё о себе, да о себе, надо дать слово и Андре Жиду:

“... Я нашёл в Севастополе общество не столь избранное, не столь благополучное, как в Сочи или Сухуми, увидел жизнь русских во всей её полноте, с её лишениями, недостатками, страданиями, увы! - наряду с её достижениями и успехами, со всем тем, что вселяет в человека надежду на счастье...”.

И именно в Севастополе, в этом городе моряков, портовых грузчиков,партаппаратчиков и беспризорников, Андре Жид впервые задумался над тем, что он расскажет своим читателям, вернувшись в Париж? Как объяснит противоречивость чувств ? Как объяснить своим многочисленным читателям в мире, увиденное и услышанное!?.

В Севастополе Андре Жид побывал в тех местах, куда обычно не ступала нога путешествующего:

“Однажды утром, когда ещё совсем безлюдно ( чтобы не раскрыть тайник и заставить поменять пристанище), я потянул дверь на себя - передо мной оказалась небольшая ниша вроде алькова, и там, свернувшись котёнком, спало маленькое изголодавшееся существо. Я закрыл дверь, пока оно не успело проснуться...”

 

Уж не было ли то существо Серым - Серёгой Тихомировым!?.

 

А Андре Жид, начитавшись книг, написанных методом социалистического реализма, очень надеялся, что в СССР не существует больше беспризорных, что этот вопрос давно разрешён лучшим другом детей Иосифом Сталиным и его его верным подручным, главным исполнителем ЕГО задумок Феликсом Эдмундовичем Дзержинским.

В других городах, и это понял приметливый француз, от него просто прятали беспризорных, а тут не смогли, - слишком много их было в этом тёплом южном городе!

Севастополь не придал Андре Жиду оптимизма. Он просматривал пачки газет, и своим изящным пальцем тыкал в жирные газетные заголовки, и просил перевести с русского на французский своего товарища по путешествию Джефа Ласта, знающего русский язык.

“ НА ПЛЕНУМЕ ЦК ВКП (б) ИОСИФ СТАЛИН ВЫСТУПИЛ С ДОКЛАДОМ “ О НЕДОСТАТКАХ В ПАРТИЙНОЙ РАБОТЕ И МЕРАХ ПО ЛИКВИДАЦИИ ТРОЦКИСТСКИХ И ИНЫХ ДВУРУШНИКОВ “.

“ СЧАСТЛИВ СОВЕТСКИЙ НАРОД, ВЕДОМЫЙ ВЕЛИКИМ КОРМЧИМ ИОСИФОМ ВИССАРИОНОВИЧЕМ СТАЛИНЫМ “.

“ СМЕРТЬ ДВУРУШНИКАМ ЗА СМЕРТЬ СЕРГЕЯ МИРОНОВИЧА КИРОВА “...

Зловещие слова заголовков всех без исключения газет, - будь то заводская многотиражка или столичная “Правда”, - настораживали. Больше того, вызывали беспокойство у Андре Жида. Каждый большой писатель умеет заглядывать за слова! А слова пахли большой кровью, которые Сталин назвал скромно “ классовой борьбой”.

И с газетных страниц, размером в пол-полосы - бесконечная череда портретов: Сталин во френче, Сталин курит трубку, Сталин набивает трубку табаком, Сталин разламывает пальцами папиросу “Герцеговину Флор”... Сталин, Сталин, Сталин - в профиль и в анфас, в полный рост и по грудь...

А рядом - его помощники. Чаще других - Лазарь Каганович и Вячеслав Молотов...

Забегая далеко вперёд, замечу: когда собирал сведения о пребывании Андре Жида в городе моряков и беспризорников, сотрудники музея героической обороны и освобождения Севастополя, работники Государственного городского архива, где у меня много друзей, вывели меня на живых свидетелей того времени: Екатерину Гырдымову, Клару Кораблёву, Якова Ландау, Давида Хахамова и те мне рассказали, что видели Андре Жида, - только видели! - на читательских конференциях, - но они мне помогли составить огромный список тех, с кем встречался французский писатель.

Старожилы города “вывели” меня на первого секретаря Севастопольского горкома партии Александра Савельевича Левитина.

О чём беседовали между собою два ответственных человека, сегодня доподлинно известно только одному Господу Богу! Александр Левитин, - наивный Левитин, мечтавший построить коммунизм в отдельно взятой стране и, верящий в это! - участник известного партийного “съезда победителей”, получивший в истории название, как “съезд расстрелянных”, был уничтожен как “враг народа”. Встречу с Андре Жидом, с “ этим резидентом французской разведки и передачи ему особо секретных данных” Александру Левитину тоже вменили в вину.

Бывшие партаппаратчики, испуганные историей , тоже мечтавшие вместе с Александром Левитиным построить в своё время “социализм-коммунизм”, а ныне скромные советские пенсионеры, поглядывали на меня с испугом, - “ а не из органов, случайно, этот тип!?”.Но после “принятия на грудь рюмки чая” у них развязывались языки. Они то по секрету, - какой такой это может быть секрет! - сообщили мне: жена Александра Левитина, - “запамятовали как звали её!” - была репрессирована вместе с двумя детьми, - “кажется, у неё были девочка и мальчик!?” - и умерла в лагере, а дети выжили. Но где они сейчас, тайна сия покрыта туманом времени.

 

ДЕТИ АЛЕКСАНДРА ЛЕВИТИНА, ОТКЛИКНЕТЕСЬ,! ВОЗМОЖНО, ОТЕЦ РАССКАЗЫВАЛ ВАМ О СВОИХ ВСТРЕЧАХ С АНДРЕ ЖИДОМ, ПОДЕЛИТЕСЬ С ИСТОРИЕЙ, - ДЕТСКАЯ ПАМЯТЬ БЕСПРЕДЕЛЬНА!

Но, вернёмся к тому, что нам известно доподлинно, к книге Андре Жида:

“... беспризорников... в Севастополе... полным-полно...Иным меньше десяти лет. Их узнаёшь по тому, что они “более одеты” ( я не говорю “лучше”, чем другие дети. Это означает: они надевают на себя всё, что у них есть. На других детях часто ничего нет, кроме трусов...Кроме трусов на беспризорнике ещё какие-то лохмотья...”

 

Я, прошедший Крым, Рым и медные трубы жизни, видевший тысячи, - нет, десятки тысяч! - беспризорных, и сам причастный к этому увечному племени, поражаюсь точности наблюдения писателя, нобелевского лауреата.

Нет чтобы там ни говорили в литературных кругах, - “ ... а Иосифу Бродскому, Александру Солженицину, Борису Пастернаку нобеля выдали за чистую политику, а не за художественное творчество!” - как бы там не перешептывались всё в тех литературных кругах, Нобелевскую премию “ просто за политику” не дадут!

И сегодня, выстукивая эти строки на компьютере, проникаюсь всё большим и большим чувством к писателю Андре Жиду, несмотря на его, чуждую мне, сексуальную ориентацию.

И тут сами собою в сознании моём, возникают анекдоты “армянского радио”, того самого “армянского радио”, которое придумали евреи:

Армянскому радио задали вопрос:

- Правда, что великий композитор Пётр Ильич Чайковский был гомиком?

Армянское радио долго молчало, а потом прохрипело уклончиво:

- Но мы его уважаем не только за это.

Я к чему рассказал эту армяно-еврейскую байку, а для того, чтобы сказать: Андре Жид своей жизнью добился того, что я, - и не только я! - стал его уважать не только сложные, но прекрасные книги, но и за ЭТУ его исключительную озабоченность...

 

Старики-старухи Севастополя, жившие и ещё, - надеюсь! - живущие сегодня, сами того не ведая, вывели меня на ту тропку, на которой я, как охотничья собака, “взял след” Андре Жида.

В Севастополе жили два брата Бабенчиковых, - Павел Петрович и Владимир Петрович. Были они страстными краеведами и знатоками истории Крыма и Севастополя. Все их ласково называли: “Палпет - Валпет”.

Братья Павел и Владимир давно покинули этот мир, но в одной из жилищно-эксплуатационных контор, в которой я работал электриком, трудилась в качестве техника, пожилая, - женщин-старух не бывает! - Светлана Бабенчикова, которая, читая мои “опусы” в газетах и журналах, вздыхала после их прочтения и при встрече со мною, - у неё я получал производственное задание, сообщала мне, в какой квартира испортилась электрическая розетка или в каком из подъездов “гавкнула” лампочка! - приговарила:

- Читала, читала, Мишенька, ваш, - шло название того, что она прочитала в данный исторический отрезок времени! - Вот бы порадовался мой папа!..

Тогда я на эти слова даже внимания не обращал, “папа так папа”, - молодой и тупой был, как “доцент-грузин Авас” Михаила Жванецкого!

А, когда, через много-много лет, когда я давно покинул ЖЭК, узнал, что жековская Светлана и есть дочь одного из братьев Бабенчиковых. То ли Палпета, то ли Владпета, тотчас бросился её искать.

“Бросился искать” - это я так образно, и, признаюсь, неудачно выразился. Что её было искать! Мы с нею часто сталкивались, вращаясь по одной орбите: библиотека, литературные вечера, общество творческой интеллигенции и милодановский клуб любителей истории...

- Светланочка! - женщины любого возраста любят, когда их так называют! - а не рассказывал ли вам отец о своих встречах с Андре Жидом?

Вопросу она нисколечки не удивилась, она была, - почему - была? Есть! - моим верным и постоянным читателем и достаточно хорошо изучила сферу моих интересов.

- Не знаю, встречался ли мой отец с Андре Жидом, но я запомнила его рассказ, о встрече французского писателя с неким Плисом... Нет, нет, ни имени Плиса, ни отчества его я не помню!..Рассказывал отец, - его, между прочим, Владимиром Петровичем звали! - и о встречах Андре Жида с Идой Лисичник, с Борисом Шрайбером, Лаврентием Моисеевым... Тем самым Моисеевым, который был когда-то директором Херсонесского музея и с которым француз ваш проводил много времени... Вот и всё, что я запомнила из рассказов моего отца. Если вспомню ещё что - позвоню...

И снова, нагруженный под самый мозжечок, фамилиями, иду к современникам Андре Жида. С бутылочкой, естественно! И Старцы, довольные своей востребованностью, аж прослезились, все они, почти все, давно не выходили из своих квартир, и слегка подвыпив, ударились в воспоминания.

Я беседовал с каждым в отдельности и каждый мне говорил о том, что больше всего запомнил. Так что, портреты исчезнувших из истории людей, - плод коллективный.

Андре Жид встречался с Плисом...

О-о-о, Плис! Ни одна живая душа не знала ни имени его, ни отчества. Человек-добряк, добряк-толстяк, начётчик и талмудист, знаток работ Маркса и Энгельса, человек с феноменальной памятью - цитаты из Талмуда и основоположников марксизма-энгельсизма так и сыпались из его, никогда не закрывающегося рта.

Цитаты из Талмуда он, конечно, применял редко, но из Маркса-Энгельса - постоянно, чем вгонял в краску многих партийных работников, если и не полных неучей, то знавших марксизм-ленинизм на уровне лозунгов!

С лёгкостью необыкновенной, он свободно изъяснялся на русском и идише, иврите и немецком, на английском и, - самое главное! - на французском! Что и позволило Плису разговаривать с Андре Жидом без переводчика.

Но был Плис, - как сегодня бы выразились, бомж., - ни квартиры, ни работы, хотя партийцы ему и предлагали, у него небыло.Был Плис,мягко выражаясь, дармоедом, и питался чем Бог пошлёт. А Господь Бог под видом его двух братьев, вкалывающих на Морском ремонтном заводе клёпальщиками, подкидывали ему время от времени пару монет на пропитание.

Андре Жид познакомился с Плисом, когда обследовал “берлоги” севастопольских гаврошей. И очень удивился, когда зевающий лохматый детина , со стружками в волосах давно не мытой головы,с длинным, явно еврейским носом, заговорил с ним на чистом французском языке, да ещё - с прононсом!..

В книге Андре Жида есть приметы встречи с этим человеком, хотя фамилии Плиса я не обнаружил, а дневники писателя, не изданные на русском языке, не читал...

Встречался Андре Жид и с Идой Лисичник. “Хромоножкой” , как её называли мои собеседники-современники.

Ида действительно была хрома с детства: тоненькая, худенькая, с заострённым носиком на миленьком маленьком личике, она вполне оправдывала своё прозвище “лисичка-сестричка”. Но были в ней и достоинства, вызывающие острую зависть у партийных друзей, - она владела языком эсперанто и это позволяло ей общаться “посредством печатных строк” с мировой культурой.Позднее знание языка эсперанто поставят ей в вину, когда за ней приедет “чёрная маруся”.И не только это!

А ведь Иду секретарь севастопольского горкома ВКП (б) Левитин, своевременно предупреждал, что “живой русский язык намного жизнеспособней, чем чуждый пролетариату язык эсперанто”, и неодобрительно относился к её переписке с зарубежными эсперантистами.

И, когда Идочку Лисичник действительно арестовали “ за связь с иностранной разведкой”, Левитин был “за”, о чём не приминул сообщить на партийном активе, призывая коммунистов к бдительности...

Встречался Андре Жид и с Борисом Шрайбером, - я тоже с ним встречался! - этаким кудреватым литературным малым, сторонником ЛЕФа и ярым пропагандистом творчества Владимира Маяковского, организатором первых литературных кружков в Севастополе...

 

У читателя может сложится впечатление, что Андре Жид встречался только с лицами, как бы сегодня выразились, еврейской национальности. Это совсем не так! Я сознательно сгруппировал лиц определённых фамилий, имеющих еврейские корни, теша себя надеждой: в Израиле, - чем чорт не шутит, когда Боги спят! - отыщутся дети-внуки тех, кто создавал политический и литературный климат послереволюционного Севастополя, и они извлекут из своего подсознания рассказы дедов и бабушек своих, канувших в Лету. И мы совместными усилиями, дорисуем портрет одного, из самых неосвящённых периодов в жизни Андре Жида!..

 

В Севастополе Андре Жид встречался и с командующим Черноморским флотом Иваном Кожановым, - об этом мне рассказал его личный водитель девяностолетний Давид Шейнин живущий и поныне в Севастополе, - живший, по крайней мере до 1996 года, до моего отъезда в Израиль!

Французский писатель несколько раз побывал в Алсу, на даче, названной сегодня “дачей Кожанова”, построенной специально для него и его любовницы Ольги Лепешинской .

Конечно, о чём говорили между собою Командующий и Андре Жид, Давид Шейнин, естественно, слышать не мог. Но он видел и слышал, как слегка опьяневшие от хорошего вина и чистого воздуха, спускались они по мраморным ступеням к бурной мелководной речушке, и Андре Жид, выучив по-русски, одно единственное слово, бесконечно варьируя это слово голосом, повторял: “ ха-а-ра-шо!”

И лес - ха-а-ра-шо! И горы! И дворец, выстроенный в татарской глуши урочища Алсу, близ деревеньки того же названия, - ныне Морозовка, названная так в честь пионера Павлика Морозова! - тоже “ха-а-ра-шо!”.

И то, что татары, - их ещё не коснулся сталинский произвол! - угощали “больших людей” шипящей “бузой”, тоже - “ха-а-ра-шо!”...

В тридцать седьмом году жестокого ХХ века командующий Черноморским флотом Иван Кожанов был расстрелян, как “враг народа” и реабилитирован посмертно в шестидесятые годы! В один год с Александром Левитиным, с одним и тем же распространнёным “диагнозом” расстрелян, и в один и тот же год реабилитирован...

От бывших “хозяев” города, вернёмся к нашим гаврошам:

“ ... Чем живут беспризорники, я не знаю...”

Знает, знает этот бескомпромиссный писатель о севастопольской голытьбе всё! Недоверчивые к любому прилично одетому человеку, они буквально липли к этому, не “по-нашенски!” разодетому французскому писателю.

“ Мы беседуем со многими из них, - ( “МЫ” - это сам Андре Жид, переводчица Боля, Эжен Даби, Пьер Эрбар и Джеф Ласт, знавший, как я уже отмечал, русский язык - М.Л.) - завоёвываем их доверие. В конце концов они показывают нам место, где часто проводят ночь, когда погода не позволяет спать на улице: это место недалеко от площади с памятником Ленину, под красивой галереей ( Сейчас на месте памятника Ильичу, памятник Адмиралу Павлу Нахимову, а “галерея” сохранилась до сих пор и название у неё Графская пристань! - М.Л.) на причальной набережной.Там где спуск к воде, с левой стороны в углублении галереи есть небольшая деревянная дверь...”

 

Эх, Серёга Тихомиров, Серёга Тихомиров! И у Такого Человека ты “увёл” шарф!? Кашнэ - по ихнему!..

Но не мне, грешному, укорять тебя, окажись я на твоём месте, - не сегодня, в прошлом! - я бы поступил точно так же!

Подай весточку, Серый, даже если тебе не удалось выйти в писатели. Поверь мне, члену разных писательских Союзов, писатели - те же люди, и каждый, подворовывает по-своему!..Не каждый, конечно, это я малость перехлестнул, но девяносто процентов из них-нас, это точно!Тут никакой натяжки!

Так что, Серый, держи хвост пистолетом, и кем бы ты сегодня не стал, подай знак... У меня найдётся что выпить энд закусить, и поговорить мы найдём о чём!..Ты только отзовись, Серёженька, ведь сколько нам той жизни осталось...

 

Но вернёмся снова к Андре Жиду. Судя по его описаниям, он облазил не только весь Севастополь, но и его окрестности. Он посетил город древних Херсонес Таврический, находящийся в “ трёх километрах от города”, - это сегодня, когда Севастополь разросся так, что Херсонес Таврический оказался чуть ли не в центре!

“ Археологический музей Херсонеса в окрестностях Севастополя тоже расположен в церкви. Настенную живопись в ней пощадили, несомненно, из-за антихудожественности. Поверх фресок развешены всюду плакаты. Под изваянием Христа надпись: “Легендарная личность, которая никогда не существовала!”

Мой друг Инна Анатольевна Антонова, будучи директором Херсонесского музея уже в наше время, пиша историю Херсонеса Таврического, тоже интересовалась выдающимися личностями, которые все годы посещали музей и заповедник Херсонес Таврический. Она и поведала мне историю посещения Андре Жидом этих мест…

 

Андре Жида аж перекосило, когда он увидел перед собором, - по преданию, в нём венчался князь Владимир и откуда пошла русская, - старо-славянская письменность, - монументы с ликами... Сталина и Ленина...

А теперь из города древних, перенесёмся в современный город :

“В Севастополе я видел много моряков - офицеров и простых матросов. Отношения офицеров между собой и с людьми казались мне такими сердечными и братскими, что я не мог не растрогаться...”

А между тем, именно в дни пребывания французских писателей в Севастополе, шли повальные аресты. Что же, Андре Жид не знал об истинном положении вещей?..

Знал, ещё как знал, глаз у будущего Нобелевского лауреата был “приметчивый”. Да и прессу он умел препарировать:

“ На социальной лестнице, сверху донизу реформированной, в самом лучшем положении наиболее низкие, раболепные, подлые... Может быть, Красная Армия остаётся в несколько безопасном положении? Будем надеяться. Иначе вскоре от этого прекрасного героического, столь достойного любви, никого больше не останется, кроме спекулянтов, палачей и жертв “...

Севастополь жил в душе Андре Жида до самой его физической смерти: в этом, приморском городе, в гостинице, скоропостижно скончался его молодой друг Эжен Даби, член ассоциации революционных писателей Франции, , замечательный литератор, автор многих сборников стихов и романов: “Северный отель”, “Малыш Луи”, “Солдатом был я двадцать лет”, “Вилла Оазис”, “Ход жизни”...Сегодня эти книги в СНГ и в Израиле - библиографическая редкость, как и изданные в тридцатых годах двадцатого столетия книги и самого Андре Жида.

Но, как говорится, даст Бог, дойдут они и до нас.

Среди писательской братии, - а так же и читающей! - пополз слух, вначале этакий шепоток, а потом - громогласный, подключились газеты и журналы: дескать, севастопольские эскулапы просто “залечили” Эжена Даби! Вот, скажем, если бы его лечили в Москве или в Париже, то...

Андре Жид пишет и об этой трагедии:

“... ничто не предвещало несччастья с Даби. Я с возмущением протестую по поводу домыслов, связанных с его болезнью... Я утверждаю, что Даби был обеспечен постоянный и самый тщательный уход, за ним наблюдали три лучших доктора в Севастополе, а так же товарищ Боля, которая проявила исключительную самоотверженность....”

Тут в строки Андре Жида вкралась ошибка. Несущественная, но ошибочка: не три врача врача были севастопольцами, а - два. Третий - Христофор Георгиевич Побуджи! - был приглашён из крымского центра, из Симферополя.

Я знал этого врача. Он жил в областном городе Симферополе, в самом конце, - или вначале, номеров не помню! - улицы Субхи. Объяснюсь.

Война, - в истории она получила название “Великая Отечественная” - застала нашу семью, мать, сестру и меня, в Симферополе, куда мы приехали “поесть винограда и позагорать на теплом солнышке, после более чем прохладного карельского климата”. И вот в один, совсем не прекрасный, но по-крымски жаркий, солнечный день, собака-дворняжка, которую я дразнил, но она, коварная, не поняв, что дразнил я её любя, всё-таки ухитрилась цапнуть меня, - результаты были налицо! В смысле, не на лице, а как раз на мягком противоположном месте, - я убегал, а она ... укусила в самое неудобное место: сесть невозможно.

Конечно, я поднял рёв. А мама, моя “ненормальная сумашедшая Бэлка” тоже почему-то заревела.

- Немедленно к врачу! - приказала мамина родная сестра Ида.

- Так ему и надо!

Сквозь слёзы прошептала мамочка и потащила меня к доктору, который жил неподалеку, и который не отказывал в помощи никому: ни русским, ни украинцам, ни караимам, ни евреям, ни крымчакам, ни татарам, ни туркам, ни грекам, ни эстонцам, населяющим огромный двор, в котором и проживала наша тётя Ида Соломина в девичестве - Ушамирская.

Так вот, потащила меня мама к доктору, который и воткнул мне укол против столбняка, в то самое место, на котором оставила Сонька, - так звали дворняжку, - след своих зубов. Укол, который был посильнее собачьего укуса, - это я запомнил. Запомнил и начищенную до блеска медную табличку, привинченную к двери:

“ ДОКТОР ХРИСТОФОР ГЕОРГИЕВИЧ ПОБУДЖИ “

И вот, когда, изучая архивные материалы, наткнулся на эту фамилию, обрадовался чрезвычайно, - детство и вот эта табличка всплыли в памяти.

Мне даже стало не по себе от такого витка истории, - меня и Эжена Даби пользовал один врач!

Я тотчас выехал в Симферополь, пришёл в тот самый двор, где по-прежнему жила тётя Ида Соломина в девичестве Ушамирская, поредевший двор, - татары, турки, греки, эстонцы и приравненные к ним нации по приказу Иоськи Сталина были перевезены в места, очень даже отдалённые от этого двора! - и узнал от старожилов, переживших оккупацию и отсидевших за это, что им положено, печальную весть: нет больше на квартире доктора, запомнившейся мне медной надраенной таблички с его именем, отчеством и фамилией, как нет в живых и Его самого. Немцы придумали для доктора индивидуальную страшную казнь: привязали к двум танкам и... разорвали на две части. Именно за то, что Христофор Георгиевич, несмотря на предупреждение коменданта Симферополя, продолжал лечить весь интернационал к которым прибавились и военнопленные, бежавшие из немецких и русских концлагерей.

 

Да будет вам, Христофор Георгиевич Побуджи, крымская каменистая земля мягким пухом! Мысленно кладу израильский камешек на вашу могилу, местонахождение которой неизвестно никому...

 

Насколько Андре Жиду был дорог Даби, - а в севастопольской гостинице вместе с Даби жили ещё два французских писателя Джеф Ласт и Пьер Эрбар, - говорит тот факт, что свою “крамольную книгу”, Андре посвятил памяти своего младшего друга и единомышленника: “ПАМЯТИ ЭЖЕНА ДАБИ ПОСВЯЩАЮ ЭТИ СТРАНИЦЫ - ОТРАЖЕНИЕ ПЕРЕЖИТОГО И ПЕРЕДУМАННОГО РЯДОМ С НИМ, ВМЕСТЕ С НИМ”.

Вокруг этого посвящения во Франции развернулась дискуссия, больше похожая на скандал. Андре Жида упрекали за то, что он использовал имя друга больше для того, чтобы подтвердить свои собственные “спорные” мысли.

Не знаю, чем бы окончилась эта бесплодная дискусссия, - мёртвые, увы, не восстанут из гроба, чтобы подтвердить правоту или уличить во лжи! - если б не печатные свидетельства соседей Эжена Даби по севастопольской гостинице Джефа Ласта и Пьера Эрбара. Вот как отреагировал Пьер Эрбар:

“Я хотел бы сообщить Фридману, ( статья Эрбара родилась как ответ французскому литературоведу, еврею по-национальности, затеявшему всю эту дискуссию-перепалку. А еврею, как известно, до всего есть дело! - М.Л.) - о моём разговоре с Даби в Севастополе накануне его смерти.

Он был очень озабочен тем, чтобы Жид, вернувшись во Францию, высказал те опасения, которые так часто разделял с ним во время путешествия. Какими бы не были соображения по поводу таких посвящений, никто не может сомневаться в том, что Жид вправе - даже может считать своим долгом - упомянуть нашего друга в связи со своими размышлениями об СССР”.

А вот свидетельство Джефа Ласта:

“Многое ему ( Эжену Даби - М.Л.) не нравилось в СССР из того, что и нам не нравилось, только реакция у нас у всех была разной. Он часто говорил об этом с Жидом и, поскольку не был бойцом, полагался в разговорах на Жида. Полагаю, что книга, написанная Жидом именно такая, какую он надеялся увидеть, какую жаждал от него”.

В книге Андре Жида Эжен Даби присутствует “живым” и по всему видно, “направляет руку пишущего своими мыслями, разговорами, поступками”:

“ У Даби, так же как и у меня, как у всех нас, несмотря на восхищение Советским Союзом, многое вызывало сильное беспокойство, а он, так же как и мы, предполагал только восхищаться. Вышедший из народа, душой и телом преданный делу пролетариата, он по своему темпераменту не был бойцом...Он ценил жизнь выше всех идеалов и считал, что никакой идеал не стоит того, чтобы ради него жертвовать жизнью”.

Великими человеколюбцами были удивительные французские писатели Андре Жид и Эжен Даби, ветер странствий которых занёс в Солнечный город Севастополь. Такой бурный и противоречивый