Без света. Часть 1

 

Будильник звонил долго, темп щелчков падал, и, наконец, опять воцарилась тишина. Она не спала, лежала с открытыми глазами, глядя на провода, торчащие в том месте, где когда-то была люстра. Теперь люстра покоилась в углу комнаты под накинутым на нее детским жаккардовым покрывалом. Она сняла ее еще зимой, кажется, в феврале. Да, да, после 23 февраля. Был повод позвонить мужу, поздравить его с праздником. Он принял ее поздравления, выразив удивление ее звонку. Начало ее речи являло собой кротость и нежность, но слова о надежде на возвращении мужа в семью встретили с его стороны иронию и скользкие вопросы о ее личной жизни. Она сорвалась, нагрубила, не преминула высказать свое отношение к его сожительнице, и слова «девка легкого поведения» были самыми мягкими в характеристике соперницы. Получила «адекватный ответ». Завязался нелицеприятный разговор, перешедший в скандал и бросание телефонных трубок. Люстра, подарок свекрови на новоселье, стала жертвой этого «поздравления».

Надо было вставать, отправлять сына в школу. В темноте она добралась до кухни, в отсвете рекламного щита, сверкающего за окном, нашла зажигалку, сигареты. Закурила. Включила газовую плиту, поставила чайник. Зажгла стоящую на столе свечку. По стенам заиграли огромные тени. Докурив сигарету, пошла в комнату сына.

- Митя, шесть часов, пора – без интонации и теплоты произнесла она.

Митя, как будто только и ждал этой команды, молча встал и пошел в ванную.

Она вернулась на кухню. Чайник к этому времени закипел. Она уронила несколько крупинок чая в чашку, заварила. Достала орехи, пакет с проросшими зернами пшеницы, насыпала все это в блюдце. Сын это не ел, питался чем-то в школе. Ее не занимали его завтраки, обеды и ужины. Он был взрослый мальчик, вполне самостоятельный, как считала она, ему уже 12 лет, может сам о себе позаботиться.

Она медленно жевала орехи и зерна пшеницы, было невкусно, но она ела скорее из-за необходимости чем-то питаться для поддержания физических сил. Чувство голода она не испытывала, поэтому и желания готовить тоже не было.

Сын, не прощаясь, ушел в школу. Они давно не разговаривали. Месяца три назад они ссорились с сыном по всяким пустякам – у нее была масса претензий к сыну, к его манере говорить с ней, какой-то панибратской, неуважительной. «Я тебе, что, подружка с улицы?» - то и дело говорила она сыну, - «Убери этот дурацкий сленг, ты по-русски говорить уже разучился!

Да еще и с отцом сын встречался в тайне от нее, ездил к бабушке с дедушкой – свекрови и свекру, а они теперь для нее враги номер один. В какой-то момент сын перестал отвечать на ее вопросы, просто молчал. А потом и она замолчала.

Сын выходил из дома в половине седьмого. Теперь умыться, одеться – и на работу.

Часы с кукушкой прокуковали восемь раз. Она надела светло-голубой плащ, старенькие, но удобные туфли – она много ходила пешком. В зеркало она теперь не смотрелась, да и темно было в коридоре. Волосы прямыми прядями падали вдоль лица, цвет их был не определен – темно-русые, грязно-серые, пепельные… Она провела по волосам расческой, убирая их со лба. Все. Можно выходить.

Проходя мимо уличных часов, она в который раз поразилась тому, что они показывают 5 минут десятого – все городские часы убегали на час. Настенные часы на работе тоже шли неправильно. Она пыталась повернуть стрелки назад, но какой-то мужчина не дал ей этого сделать. Зато дома все ее часы шли правильно. Она удивлялась, что даже сотрудница их отдела, Елена Михайловна, одна из немногих пользующихся ее доверием, поддалась общим настроениям и перевела свои часы на час вперед.

- Елена Михайловна, зачем Вы это сделали?

- Анюта, дорогая, радио, телевидение, газеты – все вещают о переходе на летнее время!

- А Вы, Елена Михайловна, верите всему, о чем говорят с экрана телевизора?

- Нет, конечно, - Елена Михайловна растерялась, - но переход на летнее время как-то не связан с политикой, в чем меня могут обмануть? У меня нет оснований не доверять телевидению в вопросах времени, это же так очевидно.

Но Анна осталась при своем мнении – совершается какая-то массовая ошибка, кто-то всех «подставляет», изменяет время. Но она не поддастся на эти провокации, ее часы будут идти правильно. И на работу она будет ходить к девяти, а не к восьми, как ее сослуживцы, и заканчивать не в пять, а в шесть. Ее пыталась столкнуть с правильного пути Климова, начальник отдела, даже грозила выговором, но затем смирилась. Временно, конечно, копила силы. Анна была готова и внутренне настроена к сопротивлению. Между ними шла необъявленная война. Еще полгода назад они были в добрых, дружеских отношениях. Климова старше Анны лет на 5-7, но у них было много общего во взглядах на профессию, обе были трудоголиками, любили учиться и познавать новое, с энтузиазмом подхватывали передовые идеи. Но потом что-то сломалось в их отношениях. Климова стала нетерпима к Анне, выискивала любые огрехи в ее работе. Составила всю технику на рабочий стол Анны. Они с Климовой сидели лицом к лицу, их столы были сдвинуты вместе. И когда Анна попыталась незаметно передвинуть принтер на стол Климовой, поставив его рядом со вторым принтером, Климова довольно резко среагировала на это, вернула принтер Анны на место, сопроводив свои действия словами «Еще раз тронешь – поставлю на голову!». Это было унизительно.

Как-то в одну из пятниц, когда все уже ушли с работы, и Аня осталась одна, она отключила все электроприборы: компьютеры, принтеры, факсы. Принтер со своего стола убрала в шкаф. Выдернула из сети и вилку от холодильника. Но оказалось, что в морозилке холодильника остались какие-то продукты. В понедельник в кабинет было невозможно зайти, стоял устойчивый отвратительный сладковатый запах, не поддающийся никаким дезодорантам и антисептикам.

Когда Аня появилась на работе, весь отдел бегал с тряпками, жидкостями и тазиками, стараясь отмыть холодильник. Окно было настежь открыто, но приток свежего воздуха мало спасал ситуацию.

- Анна, это ты отключила холодильник? – в довольно неприятной форме с металлическими нотками в голосе спросила Климова.

- Да. А что?

- Но там же оставались продукты. На будущее проверяй холодильник. Мало ли кто что забудет взять из холодильника. Да и не надо его отключать от сети.

 

Когда все расселись, наконец, по своим рабочим местам, выяснилось, что сетевые провода от компьютеров отсутствуют. Где они?

- Аня, ты не отключала компьютеры? Провода не видела?

- Я их сложила к себе в стол. Вот они, возьмите.

Все удивленно посмотрели на Анну.

- Анна, зачем? Чем они тебе мешали? Тебе кто-то посоветовал?

- Компьютеры могут взорваться, загореться.

- Бред какой-то. Аня, ты думаешь, что говоришь? - подключая компьютер, говорила Климова, - Ты же грамотный человек, что на тебя вдруг нашло? Приходишь в десять, уходишь в семь, с электричеством не дружишь, - тон Климовой становился ироничным.

- Я, Ольга Сергеевна, не буду отвечать на Ваши выпады. Я делаю все правильно. А Вы, Ольга Сергеевна, лицедейка, - тихим, ровным голосом ответила Анна.

Воцарилась тишина. Даже Вера Ивановна перестала перелистывать какой-то фолиант. Вера Ивановна постоянно читала толстые научные книги и исправно писала по ним конспекты. Видимо, сказывался длительный период преподавания на курсах повышения квалификации какого-то ведомства. Она была исполнительна, но безынициативна. Рутинную работу выполняла хорошо. Такие работники тоже были нужны, и Вера Ивановна вполне устраивала начальника отдела. Это бесило Анну. Она, с отличными профессиональными знаниями и умением их применить на практике, по непонятным причинам конфликтовала с Климовой, не устраивала ее как работник. И сейчас именно Анне был сделан выговор за отключение приборов от сети. А как же иначе? Ведь Аня предупредила короткое замыкание, которое часто бывает из-за работающих аппаратов. В этом случае она верила телевидению, которое часто вещало о пожарах, возникших из-за неисправной электропроводки.

Около часа дня Аня пожевала орехи и зерна, выпила стакан минеральной воды. А потом опять села, как школьница, ровно сложив руки вдоль края стола. Глаза ее сверлили Климову, сидящую напротив и усиленно долбящую клавиатуру компьютера. Анна видела, что Климова чувствует себя неуютно под ее взглядом, как старается не встретиться взглядом с Анной. Но это еще больше раззадоривало Анну. Она чувствовала себя победительницей игры в «гляделки». И это превосходство ставило ее выше остальных людей, они были для Анны маленькими блошками, которых так легко было победить. А ведь Климова была не из последних, это Анна знала. Когда между ними были хорошие дружеские отношения, Анне даже нравилось подчиняться Климовой, она признавала ее лидерство, но не могла откровенно говорить о своих личных делах. Климова не располагала к бабским откровениям. Нет, о детях – пожалуйста, какие они замечательные, умные, как хорошо учатся. И не более. Вот Елена Михайловна – другое дело. Ей Анна поведала обо всех своих неприятностях, связанных с мужчинами. Рассказала историю разрыва с мужем, виной чему было предательство подруги.

История была стара, как мир. Подруга, с которой Анна делилась самым сокровенным, рассказывает мужу Анны о Павле. Анна познакомилась с ним год назад – успешный предприниматель, цветы, комплименты, поездки на крутой иномарке в шикарный загородный дом. А зарплаты мужа хватало на один поход на рынок, и то, если деньги потратить в день их получения. А назавтра при нынешней гиперинфляции купить можно было только один килограмм колбасы. Муж был на госслужбе, а там сотрудников размером жалованья не баловали.

Муж молча собрал вещи и ушел. Сначала к своим родителям, а затем к какой-то дамочке. Аня поделилась с Павлом обстоятельствами ухода мужа, мол, теперь она свободна. Реакция Павла была странной. Он стал говорить о своей семье, о ребенке, которому нужен отец. На ее звонки стал отвечать торопливо, ссылаясь на занятость, обещанием перезвонить, и не звонил. Она не хотела верить в изменение их отношений и опять звонила. Скоро он прямо попросил ее больше не звонить, что он навсегда вернулся в семью – сын растет, и отец ему просто необходим.

Это был удар. Анна про себя называла Павла предателем и трусом. Стала ходить к экстрасенсам, обещавшим вернуть мужа. Но однажды сын проговорился, что был у отца, и его новая жена скоро родит. Для Анны это был еще один удар. Перед глазами возник туман, все поплыло. Усилием воли, стараясь не показывать свое состояние сыну, она устояла на ногах. Но с этого момента все изменилось. Если ранее Анна осознавала, что виновата во всем случившемся сама, тут она решила, что виноваты все – друзья, подруги, сослуживцы, муж, родители мужа. Павел. Разыскав телефон нынешней пассии мужа, стала той угрожать, что убьет ребенка, если он родится. Звонила свекрови и упрекала ее за активное содействие развалу семьи. Она никого не слушала, высказав упреки и угрозы, прекращала разговор. Сын казался ей чужим, ведь он встречался с отцом.

И в этой ситуации только Елене Михайловне она рассказывала о свалившихся на нее неприятностях. Анна знала, что Елена Михайловна дружит с Климовой еще со старого места работы. Но они были такими разными. Елена Михайловна, несмотря на возраст, а ей было далеко за пятьдесят, была женственной, кокетливой, обаятельной и, как казалось, Анне, в молодости принимала мужские знаки внимания. И в то же время была далека от сплетен. И искренне сопереживала Анне. Климова была деловой, резкой и бескомпромиссной. Анна подсознательно боялась критической оценки, которую могла дать Климова этой банальной истории. А посему Климова стояла по ту сторону баррикад.

В этот вечер Климова ушла с работы вместе с Аней. Анна опять победила, заставила Климову работать до шести. Елене Михайловне Анна прощала укороченный рабочий день, а на Веру Ивановну Анне было решительно наплевать: когда та уходила домой, только светлее становилось, Анна не терпела заурядных личностей, а Вера Ивановна была именно такой.

А на следующий день, часов в одиннадцать утра, в их кабинет вошли родители Анны, которые жили в Питере. Оказалось, что Климова им звонила и попросила приехать. Зачем? Этого Анна ей не простит. Это, дорогая Климова, не школа, и родителей к директору не вызывают.

Тем не менее, разговор между Климовой и родителями состоялся. Папа попросил Анну погулять. Она вышла. Через полчаса, зайдя в кабинет, она увидела расстроенного папу и раскрасневшуюся маму.

- Анна, можешь сейчас поехать с родителями. Я тебя отпускаю. И завтра можешь не приходить, увидимся послезавтра, - сказала Климова.

- Я Вам не верю, Ольга Сергеевна. Вы что-то задумали. Я доработаю до конца дня.

- Анюта, пойдем с нами, - вступил в разговор папа, - мы завтра вечером уезжаем, пойдем, доча, с Ольгой Сергеевной мы договорились.

- Что она Вам рассказала про меня? – вдруг повысила голос Анна, - она все врет, она лицедейка! Она хочет выжить меня с работы. Я не приду, а она поставит мне прогул. Не верьте ей!

Климова молчала. За последние месяцы это был первый эмоциональный всплеск со стороны Анны.

- Анечка, успокойся, я тебе ручаюсь, что никто не собирается избавляться от тебя, - голос Елены Михайловны был по-матерински добр, - отдохни, побудь с родителями.

- Елена Михайловна, Вы – святая душа, не понимаете, что это будет хороший повод избавиться от меня. Но я ей такого удовольствия не доставлю. Пусть попробует меня уволить без прогулов и нарушений, - Анна говорила опять тихо и ровно.

- Я все поняла, Вы Анюте завидуете, и Артем, муж Анюты, бесталанный инженеришка, тоже ей завидовал. Она талантливее Вас, умнее, способнее, вот Вы и наговариваете на нее. Она школу с золотой медалью окончила, институт с красным дипломом. А Вы? Серенькие блошки, ползающие по земле! – срывающимся хриплым голосом произнесла мама.

- Мамуля, не надо. Потом, потом все скажешь. Доча, не доводи маму, пойдем, - папа был обескуражен. На его лбу выступил пот. Трясущейся рукой он вытащил из кармана пиджака носовой платок, снял очки и стал их протирать. На носу, покрытом бисеринками пота, были красные следы от очков. Не поднимая глаз, папа продолжил:

- Анюта, пойдем. Все будет хорошо.

На лице Анны проступила неестественная бледность, и она произнесла без интонации, тихим, ровным голосом.

- Хорошо, папа, я пойду. Только выключу компьютер.

Она сняла с компьютера все провода, сложила их в стол и направилась к шкафу с одеждой.

- Я завтра к Вам подъеду. Мы еще поговорим. Только не увольняйте Анюту. Что-то придумаем, - отец Анны говорил быстро, боясь, что его перебьют, не услышат.

Мама, высоко подняв голову, не попрощавшись, вышла из кабинета.

 

По дороге домой, они зашли в магазин, купили какой-то еды. Анна не принимала участия в выборе продуктов, дома у нее был запас орехов и проросших зерен.

Пока папа готовил обед, Анна жевала орехи. Мама сидела в кресле на кухне и возмущенно вспоминала разговор. Климова ей тоже не нравилась. Да и Елена Михайловна показалась неоткровенной. Надтреснутый хроническим ларингитом голос произносил:

- Твоя Елена Михайловна просто лиса. Она никогда не будет на твоей стороне. Не верь ей. А уж эта мышь серая Вера Ивановна, скажет то, что ей прикажет Климова.

- Мамуля, давай поговорим конструктивно, - не отрываясь от приготовления обеда, предложил папа, - Анюте не помешает отдохнуть в санатории, тем более за счет предприятия. Она устала. И муж еще подлецом оказался, на стороне ребенка заимел.

- Ребенка еще нет, Она беременная, но, видимо, скоро родит. Надо срочно разводиться и подавать на алименты. Он тебе платит?

- Нет, я не беру. Он сколько-то дает Мите. Они видятся регулярно.

- Надо содрать с него все, что полагается!

- Да там и брать-то нечего. Мама, не надо об этом.

- Зачем ты сняла люстру? А ковер зачем свернула?

- Мама, так надо.

- Нет, Анюта, ты что-то не договариваешь. Вы что, уже делите вещи? Ты ему это отдаешь?

- Мама, он ничего не взял. Он здесь не появляется. И не появится, я думаю.

- Доча, может, еще помиритесь?

- Папа, не говори ерунды. Его сожительница ждет ребенка.

- Доча, так как насчет санатория? Митю с собой возьмешь, я со школой договорюсь. Кстати, когда Митя из школы приходит?

- Не знаю, он, обычно, к свекрови едет, там и обедает.

Отец уже накрывал на стол. Анна насыпала в тарелку орехов, открыла пакет с проросшей пшеницей.

- Анюта, ты что же, этим питаться будешь? Поешь хоть котлет, картошечки положи,

- Папа, тема питания не обсуждается.

- Зря ты Мите позволяешь вне дома обедать. Да и свекровь неизвестно, как Митю настраивает. Отец хороший, мать плохая. Пусть папа ей позвонит. Надо, чтобы Митя приехал сейчас домой. Я звонить не буду, наговорю еще лишнего про ее сыночка.

- Не надо, мама, Митя приедет к вечеру. Он взрослый человек и вправе распоряжаться своим временем самостоятельно, - монотонность в голосе Анюты насторожила отца. Да и какой Митя взрослый?

- Доча, ты как-то странно говоришь о Мите, как будто он тебе чужой.

- Папа, это не обсуждается. Мите уже 12, и вопрос закрыт.

- Анюта, родная, что с тобой? Конечно, ты переживаешь… ну… уход… Артема. Но мы тебе не чужие, что это: «вопрос закрыт», «не обсуждается»? Мы хотим тебе помочь, поддержать.

- Я не нуждаюсь ни в чьей поддержке, - почти прошептала Анна, - оставьте меня в покое. Вам надо уехать сегодня. Климова перестаралась. Административный зуд не дает ей покоя. Хочет всеми командовать, и Вами в том числе.

- Аня, доча, может, она добра тебе желает? Она говорит, что ее начальство предлагает тебе отдохнуть, оплатят любой санаторий, дом отдыха. Она, наверное, заметила, что ты устала, сколько ты здесь работаешь, год, два?

- Папа, я никуда не поеду. Мне не нужен санаторий. Я здорова. Езжайте на вокзал. Меняйте билеты. У меня все хорошо.

- Мы уедем завтра, как наметили, - не терпящим возражения тоном констатировала мама.

Дальше разговор не клеился. Мама пыталась выудить какую-то информацию об Артеме, Мите, свекрови. Но Анна замкнулась, отвечала односложно: «да», «нет», «не обсуждается». Отец затих, ссутулился. Сидел, обхватив голову руками. Ничего не говорил.

Когда стало смеркаться, отец попытался включить свет, но Анна остановила его и зажгла свечи. Тут и мать замолчала.

Так, молча, они и сидели, дожидаясь прихода Мити.

Митя пришел около девяти. Он обрадовался приезду дедушки и бабушки, но с матерью даже не поздоровался.

- Деда, Вы надолго? Ба, приготовь завтра свой пирог с мясом и капустой. Я тогда после школы сразу домой.

- Митюш, бабушка все сделает. А, может, мы с тобой пройдемся? Перед сном.

- Пошли, пошли, деда. Как я соскучился!

 

Их не было около часа. Отец вернулся озабоченный и расстроенный.

Анюта уже постелила родителям на диване в комнате Мити. В коридоре горела свеча. Отец взял ее и пошел на кухню. Он посидел там минут пятнадцать, уставившись в одну точку. Затем, опять взяв свечу, пошел укладываться спать.

Утром отец сообщил, что идет провожать Митю в школу, а потом поедет по своим делам.

Аня хотела пойти на работу, но мать ее отговорила. Аня осталась, но диалог опять получился скупой. Мать наставляла Аню, как ей надо жить. Она самая умная, самая талантливая, ей Артем и в подметки не годится. Надо найти другую работу, где ее могут оценить по достоинству. А счастье свое она еще найдет. Ведь не могут не заметить такую красивую, такую умную, и на ее улице будет праздник.

Голос матери то приближался, то отдалялся. Свою значимость Анна с детства оценивала очень высоко, в буквальном смысле впитав это с молоком матери. Но сейчас ее занимало другое: как сделать так, чтобы свечи не оставляли пятна на скатерти. Отец вчера вечером переносил свечу и накапал воском не только на мебель, но и на белоснежную скатерть, которую она постелила к обеду. Ее научили выводить пятна от свечей горячим утюгом, проглаживая скатерть через бумагу. Но на белом все равно оставались жирные темные пятна, приходилось каждый раз скатерть кипятить и отбеливать. И белые льняные салфетки тоже требовали тщательного ухода. С Нового года она купила штук пять белых скатертей в комплекте с салфетками. Для этого специально ездила в магазин «Лен», что на Комсомольском проспекте. Идею использовать только белые скатерти ей подала одна из колдуний, к которой Анна обратилась за приворотом мужа. Колдунья сказала, что муж вернется только к белой скатерти, на которой будут лежать белоснежные салфетки, свернутые трубочкой. Аня уже и забыла о привороте, но белая скатерть прочно вошла в ее сознание как некий атрибут благополучия. И если на скатерти появлялось пятно, это не давало ей покоя. Она встала и, не обращая на речь матери внимания, поменяла запятнанную скатерть на свежую. Салфетки свернула трубочкой и аккуратно разложила их на скатерти.

В душе Анны посветлело. Напряжение, которое преследовало ее последнее время, отступило. Она села напротив мамы и нежно, еле касаясь руками, погладила скатерть. Хорошо! Тут сознание Анны зацепилось за слово, произнесенное мамой.

- … Павел. Помнишь его? Учился на класс старше. Получил грант и уехал учиться в Америку. И тебе надо в науку. Что тебе эти финансисты? Ты же умнее их. У тебя другое будущее.

Черное облако тревоги опять окутывало Анну. В голове застучало. Стало зябко и неуютно. Она поежилась. Она попыталась понять, что ввергло ее в холодное состояние напряжения, но мозг выстраивал стену. Мысль белым ручейком кружила около этой стены, но не находя выхода, растекалась белесыми потоками по гладкой черной преграде. Анна не делала попытки разрушить мешавшую стену. Она шла вдоль стены, разглядывая ее поверхность. Около ее ног вился молочный ручей. Вдруг он превратился в канат, обвил ее ноги, поднялся к ее шее… Ей стало трудно дышать, она пыталась кричать, но не могла. Она одна, никто не придет на помощь. Ужас охватил ее, и она руками стала отдирать с шеи веревки.

- Аня, Анюта, девочка моя, что с тобой?

- Мама? Ты что здесь делаешь? Как ты сюда попала?

- Анюта, тебе лучше? Ты меня напугала. Вдруг стала стонать и царапать себе шею. Не пугай меня, девочка моя.

Анна медленно повернула голову, посмотрела в окно. За окном по голубому небу плыли облака. Одно из них было похоже на старика с белой окладистой бородой. Руки у старика были подняты вверх. Он плыл головой вперед, что-то кричал, но его никто не слышал.

Стена отступила. Но и мысль никуда не стремилась, Она свернулась клубком и вяло текла по кругу.

- Доченька, попей водички. Поставить чай?

Анна молчала. Ей не хотелось говорить. Она посмотрела на мать, и та стала наливать в чайник воду.

Зазвонил телефон, и мать обрадовано схватила трубку.

- Да, да, хорошо, мы тебя ждем. Пирог? Ой, я совсем забыла. Ты у Артема? Зачем? Ладно, потом расскажешь. Приезжай скорее.

Мама положила трубку.

- Папа купил все для пирога, мы же вчера пообещали Митюше пирог с капустой. А у тебя пустой холодильник. Ну, ничего, папа все привезет.

Мама с несвойственной ей суетливостью разливала чай, доставала купленные вчера пряники и сушки, перекладывала их в сухарницу.

- Аня, может, мы поживем с папой недельку у тебя? – искусственно веселым голосом произнесла мама, - у меня каникулы, папа в институте договорится. В театры походим, я давно в Пушкинском музее не была. Как тебе это?

Лицо Анны оживилось.

- Театр? Да, это хорошо. В исторический музей можно сходить.

- Вот-вот, и Митю с собой возьмем. Мальчишки любят исторический.

- Митю? – туча набежала на лицо Анны, - пусть с отцом ходит по музеям.

- Ладно. Пойдем без Мити, - мама готова согласиться на все, лишь бы Анюта не возвращалась в свое сумрачное состояние.

Но было поздно, Анна сидела с хмурым лицом, склонив голову к плечу и опустив глаза. Мыслями она была далеко.

Раздался звонок в дверь.

- А вот и папа, - вскричала мама и кинулась открывать дверь.

Родители долго шептались в коридоре. Затем вошли на кухню и занялись приготовлением пирога. Анна ушла в свою комнату, села на диван.

Надо куда-то уехать. Все равно куда. В Австралию, Африку, на Луну. В этом городе все чужие. Она никого не хочет видеть. И родителей меньше всего. Она не могла быть с ними откровенной, не могла рассказать им о своих мыслях. Она пыталась забыть людей, которые ее предали, а родители ей все время о них напоминали. Пусть они остаются здесь, тогда уедет она.

Она провела взглядом по комнате. Глаза остановились на маленьком сосуде из обожженной глины. Этот сосуд ей дал один из экстрасенсов, которых она посещала во множестве месяца три-четыре назад. Как сказал экстрасенс, сосуд был предназначен для приема снадобий для приворота. Анна не смогла использовать его по назначению. Артем не появлялся в их доме. Но она возьмет сосуд с собой, он был изящен, хотя его форма напоминала поильник для лежачих больных.

Она возьмет с собой спортивную сумку и немного вещей. Только не надо раскрывать свои намерения об отъезде, надо быть хитрее. А то родители начнут чинить препятствия.

Ее никто не тревожил. В размышлениях об отъезде она провела до прихода Мити из школы. Она оживилась, появилась цель, и нужно было думать о воплощении этой цели в жизнь. Надо было продумать все детали: время побега, станцию назначения, поезд, самолет и прочее.

Остаток дня она провела с родителями, выслушивая их уговоры об отдыхе, санатории и прочей ерунде. Она согласилась на посещение врача-психотерапевта. Дала согласие и на санаторий, который порекомендует врач. Надо было усыпить бдительность родителей. Митя делал уроки и даже попросил ее помочь решить задачу по математике. Она помогла, но не удержалась и напомнила Мите о необходимости тренировки и развития интеллекта самостоятельно. Но тон ее был не менторским, мягким и не обидным.

Отец съездил на вокзал и сдал билеты. Новые брать не стал, возьмут, когда соберутся уезжать.

В одиннадцать все спали. Анна, старясь не шуметь, тихо собрала необходимые вещи, оделась и вышла из дома.

«Надо уехать далеко-далеко. Подальше отсюда. Далеко-далеко», - только эти мысли занимали ее. А вот и вокзал.

(Продолжение следует…)