В подъезде пока пахло только пылью и известкой. Но уже не было света. Что ж, у всех ремонт...

Звонко хлопнула дверь подъезда за спиной, и он окунулся в объятия внешнего мира.

Мир этот был заполнен темно-серыми панельными девятиэтажками. С зелеными рамами окон. Одинаково застекленными балконами.

Когда въехали, им обещали, да и сейчас обещают, что улица временно проходит по двору дома. А потом пройдет перед домом, расширенная. Пока там мусорные баки. А перед подъездом колонка. Впрочем, воды в ней нет.

Сверкая окнами и оскаленными лицами, проехал автобус.

Все правильно, утренний час пик.

Он широко зевнул и повернул в ту же сторону, куда ухал автобус. Нере-шительно сделал несколько шагов.

За поворотом дороги школа. Всего-то метров двести.

А идти не хочется...

Сорок третья... или двадцать третья. Говорят, в Москве школы с четы-рехзначными номерами. Тут пока с двухзначным разберешься...

Дошел до поворота.

Направо по главной дороге школа. Слева приземистая деревянная церк-вушка. Прямо – девятиэтажка. Вроде, тоже панельная и построена раньше, а вы-глядит симпатичнее.

За церковкой, помесью сарая и часовни-переростка, сад. Там, говорят, тоже школа, с национальным уклоном. Он усмехнулся. А за школой должна быть река.

Вот ведь, он же до сих пор на реке не был...

Это интереснее.

А школы, все равно, еще никому миновать не удавалось.

Повернул налево и с увлечением принялся лавировать по грязной дорож-ке, стараясь не испачкать ботинок. Осень все-таки. Хотя, похоже, на этой до-рожке грязь вечна и неистребима.

Дошел до сада, повернул направо.

Прямо по асфальтовой дорожке виднелось среди взъерошенных деревьев запущенного сада кирпичное грязновато-желтоватое здание школы. Старое-старое.

Без интереса обошел ее справа.

С одной стороны школа, с другой забор огорода. По-видимому, школь-ного.

Из-за угла школы, увидел тренажеры школьной спортивной площадки. Туда не пойдет. Не интересно...

А вот прямо по асфальту под арку водопроводной трубы, закованной в теплоизоляцию, пойдет. Где-то уже должна быть река.

Пересек крохотный пустырь и, наконец, оказался на обрыве.

Этот берег очень высокий, изрезанный множеством оползней, но сейчас заросший вековыми седыми елями.

Деревья росли справа и слева вдоль склона, который метров на семьдесят спускался довольно круто, а после поворачивал налево.

Могучие темные ели.

Красиво.

Должно быть, зимой здесь мировая горка...

Но сейчас осень.

А поверх деревьев, росших впереди по склону, открывался великолеп-ный вид на противоположный берег. Ровный и плоский, как стол. Поднимаю-щийся над рекой совсем чуть-чуть.

Ровный ковер тайги... Если перебраться через реку, то можно идти и идти, и в радиусе, наверное тысячи километров не столкнуться с человеком. А может, и дольше...

Вот это интересно...

Он начал спускаться к реке по ненадежной тропинке, жмущейся к де-ревьям.

Главное, перебраться через реку.

Только бы перебраться...

Хотя постоянно же сплавляют лес. У воды должны быть бревна...

Но цепь понтонов по центру реки представляет определенную слож-ность.

Ничего. Как-нибудь переберется.

Только бы перебраться...

 

* * *

 

Толкаясь и переругиваясь, народ повалил из автобуса, сразу торопливо направляясь к лестнице через пути на платформу.

Он привычно посмотрел на часы. Опустил руку и привычно осознал, что не заметил сколько времени. Посмотрел еще раз. 7.29. Все как обычно. Как все-гда.

Вслед за раскачивающимися спинами поднялся по лестнице. Прошел по платформе на привычное место.

Теперь ждать.

Он уже давно привык к этому утреннему пути. Даже перестал размыш-лять по дороге и замечать, какая погода.

На платформе тесно от людей. Безликих, серых и одинаковых.

Подошла электричка.

Двери открылись точно перед ним и он шагнул в тамбур. Посмотрел на часы. И вновь привычно не зафиксировал, сколько времени.

Что-то торопливо проговорил электрический голос машиниста, двери закрылись, и электричка тронулась.

Прошел в вагон. Сел.

Он так привык ничего не замечать по пути, что не только не удивился почти пустому вагону, поскольку не заметил этого, но и совершенно не заметил, что никто на платформе не зашел в эту электричку.

Электричку, которая тронулась не в сторону Москвы, как положено, а в противоположную.

Еще раз посмотрел на часы. Напрягся, соображая. 7.31.

А электричка должна быть в 7.34. потому, что летнее расписание.

Первое смутное ощущение тревоги тронуло что-то глубоко внутри. При-вычно отогнал.

Безразлично уставился перед собой. Ехать долго.

Мимо следующей станции электричка пронеслась не останавливаясь, даже почти не сбавляя хода.

А должна быть со всеми остановками.

Обеспокоено взглянул в окно. Пейзаж совсем не знакомый. И еще что-то, совсем неправильное.

Электричка едет не в ту сторону!

Этого не могло быть.

Это просто невозможно.

Но случилось.

Он еще раз проверил последовательность утренних действий. Вспомина-лось с трудом. Слишком привык к этому пути. Привык быстро о нем забывать.

Но он же все делал правильно. Встал на нужной стороне платформы.

Глаза взволнованно заметались. Что-то надо делать. Надо...

Надо скорее встать, выходить на следующей остановке, может он успе-ет...

Напряженно постарался вспомнить, как должна называться следующая станция. Получалось плохо. Не получалось совсем.

Заметил, что руки мелко дрожат.

Надо скорее встать, идти к выходу. Надо не пропустить следующую станцию.

Поднялся, судорожно цепляясь за портфель.

Надо...

- Кому?

- Простите? – по привычке переспросил он.

- Кому надо? – повторил вопрос человек, сидящий напротив.

- Что надо?.. – от неожиданности сел обратно.

- Ну, - неопределенно махнул человек рукой, - спешить, идти, выходить...

«должен, надо для работы, жене, детям»: привычной скороговоркой про-неслось в голове.

- Нет, - качнул головой человек, слегка улыбаясь, - ты им всем безразли-чен. То есть ты сам, а не то, чем полезен.

- А почему, собственно, на «ты»? – от нервов голос сорвался в конце фразы.

- А почему нет? – пожал плечами человек, - для тебя же это на самом де-ле не имеет значения. Так, дело привычки. Убеждение, что так должно быть. А кому должно, ты никогда не думал.

Сначала набрал воздуха, чтобы спорить, возмущаться. Потом вспомнил, что нужно спешить к дверям, вновь подхватился.

- Не спеши, - опять улыбнулся человек, - до Железнодорожного она без остановок. Сядь, поговорим.

Потрясенно сел. Без остановок. Безнадежно опоздал. Это катастрофа.

- Все не так плохо, - покачал головой человек и оперевшись локтями о колени наклонился к нему, - тебе все это и не нужно. Посмотри лучше в окно.

Послушно посмотрел. Ничего особенного. Деревья.

- Как же, - проговорил человек, - они все особенные. Приглядись.

Все так же послушно пригляделся.

Одни прямые, другие кривые. Одни темные, другие светлые. Очень бы-стро проносятся мимо.

- Ты не видишь, - вздохнул человек с оптимизмом, - гляди внимательней. Во-первых, на свете очень много пород деревьев. И все разные. Да и сами дере-вья. У каждого своя жизнь. Вот в это ударила молния... гм, слишком быстро... А вот этому еще маленькому не хватало света, остальные слишком высоки. А этот вон какой великан. Рос на особицу. Сторонится не привык. Ну, смотри сам...

Посмотрел. Одни темные, другие светлые...

Через полминуты поезд дернулся и пошел медленнее. Стало проще.

У этого кора тоньше. А у этого грубее. А у этого листочки маленькие-маленькие, а здесь большие, но резные.

Увлекся. Незаметно для себя.

Это было забавно, с одного взгляда из несущейся мимо электрички раз-глядеть дерево, угадать его судьбу.

Проехали мимо еще одной платформы, Кучино, а он даже не заметил.

Солнце, раздвинув утреннюю хмарь, расцветила деревья непривычными красками.

- Этого ты никогда не видел, - сопровождал его голос человека, - не по-тому, что никогда не ездил в эту сторону. Ездил. Только забыл. А теперь по-смотри на людей. Это еще интереснее.

В вагоне сидело еще человек пять. Один дремал, привалившись к окну.

- Они же все одинаковые... – проговорил, оторопело глотая слова.

- Смотри внимательнее. Этот, - он показал на мрачноватого мужчину, прятавшего нос за поднятым воротником плаща, - каждый день охотно уходит из дома. Потому, что его тошнит от жены, состарившейся раньше времени, от сына, выкрасившего волосы в синий цвет. Да и вообще жизнь у него тяжелая... Задерживается на работе, сколько может. Потом до упора ходит по всем при-ятелям, только бы домой попасть попозже. А эта, - он кивнул на женщину в оранжевой куртке, зябко обхватившую себя руками, - думает, что все еще обра-зуется. Что их захудалая газетенка еще поднимется. И к ней непременно явится принц. Она не замужем. Но у нее взрослая дочь. Смотри внимательнее. У каж-дого этого человека жизнь. Огромная жизнь, в которой прожита каждая минута и совершенно независимо от тебя. И все это очень интересно.

Ошалело принялся рассматривать людей. Получалось плохо, но это было интересно.

Когда он вновь посмотрел на собеседника, оказалось, что тот одет в чер-ные джинсы, голубую джинсовую рубашку и черные легкие кроссовки.

- Сейчас будет Железнодорожный, - улыбнулся человек, когда электрич-ка сбавила ход, - Но прежде чем дергаться, подумай, хочешь ли ты выходить...

Поезд остановился. Все люди в вагоне, даже собеседник, медленно под-нялись и потянулись к выходу. Но это само по себе уже не вызвало привычной тревоги. С интересом смотрел в окно.

Пыльное здание вокзала. Пыльные люди.

Выходить здесь не хотелось.

Что-то пробормотал машинист из динамика, и электричка тронулась...

 

* * *

 

Дежурный офицер, принимая рапорт, вздернул руку к козырьку.

Потом тепло улыбнулся:

- Спит? - неуставным тоном спросил он, кивнув в сторону караульной будки.

Постовой кивнул.

- Ладно, - в свою очередь кивнул офицер, развернулся и небрежной по-ходкой пошел дальше.

Постовой внимательно проводил его взглядом в темноту. Потом зашел в будку, тихонько прислонил автомат к стене рядом с дверью, вышел и закрыл будку снаружи. Аккуратно повесил ключ на гвоздик рядом с косяком.

Одернул форму, поправил ремень.

Все.

Легко перемахнул турникет и легко зашагал прочь от части.

Свежий ночной воздух был удовольствием уже сам по себе. А уж на сво-боде...

 

Он не знал, когда вернется, да и вернется ли вообще.

Главное было не это...