Погодин закрыл глаза ладонями и тихо проговорил:

- Что же это делается-то, а?!

Он только что закончил расчеты по квитанциям на квартиру и, так, ради интереса, стал выводить формулу приоритетов человеческой жизни. Он хотел определить для себя – что должно быть для человека главным, и что позволяет человеку оставаться самим собой. Над этими расчётами он трудился несколько месяцев. А месяцы были только верхушкой огромной пирамиды лет, в течение которых Антон Далланович вёл поиски главного смысла, доказывая самому себе – зачем он живёт, для чего...

Началось всё это после того, как Антона Даллановича уволили по тридцать третьей – за несоответствие занимаемой должности.

Ранним декабрьским утром начала девяностых он, как обычно, вышел из подъезда своей околоточной многоэтажки, во дворе которой всё свободное пространство занимали гаражи, а через всю детскую площадку тянулись серые трубы теплотрассы. В углу площадки возвышались три огромных газовых распределителя. Дети ютились около маленького квадрата песочницы. Само/й же песочницей давно завладели дворовые кошки и гуляющие без догляда хозяев собаки. Ну, в общем, всё, как у всех.

Детей у Антона Даллановича не было. Но сердоболие было, когда он наблюдал, как слоняются неприкаянно по двору дети помладше, а те, что уже могут залезть на гаражи – устраивают там свои игры.

- Вот что из них вырастет? – рассуждал он со своим напарником по шахматам Сан Санычем, с которым они вечерком у подъезда перекидывали партию-другую.

- А хто его знает! Мой внук вон акромя стрелялок и ужастиков ничего не смотрит. Я его спрашиваю – какие книги читаешь, а он мне – дед, ты чё, говорит, с дуба рухнул…Вот такие у нас разговоры.

- Мда… - протянул Далланович, - в его раю нам, что в аду… И слова-то, слова их какие?! Кислятина от них во рту одна, как от недозревших яблок… Птьфу!

- Ты бы поменьше философствовал, Далланыч, не то жизть шибко трудной будет казаться…

- А что ж, если не замечать всё, что происходит, будет легче?...

В своем КБ – конструкторском бюро – Далланович был на высоком счету. Его методики с инженерными изысканиями на всех конференциях отмечались грамотами и дипломами. Но всё-то казалось Даллановичу, что работа, которую они выполняют, уже давно сделала крен в сторону ненужного заполнения полок в шкафу, где увесистой стопкой лежали его разработки и свидетельства гособразца. Время шло. На смену старикам приходили молодые инженеры, которые отбывали постинститутскую двухгодичную обязательную практику и сматывались восвояси – строя собственный бизнес.

На бизнесе в ту пору свихнулись все. От мала до велика что-то перекупали, перепродавали. Тащили с заводов, со своих предприятий всё, что не так лежит. Союз отмирал. Народ мародерствовал.

Однажды, по дороге на работу, Далланович увидел свою старую учительницу. В военные годы, когда в город всё больше и больше прибывало эвакуированных, школы продолжали работать. И маленькие ученики считали своим армейским долгом – учиться хорошо и отлично. Здесь тоже был фронт. Учебный фронт. Детям внушали, что они – будущее страны советов, и обязаны отличной учёбой победить врага. Анна Ильинична учила детей математике. Это она привила Даллановичу любовь к расчётам, к музыке цифр. Он на всю жизнь запомнил её слова:

- Дети! Пифагор был великим не только математиком…Это он с помощью расчётов описал то, что мы сегодня называем музыкой. Да-да, все расстояния между звуками – это чётко выверенные математические формулы!...

- Анна Ильинична, - радостно окликнул старую учительницу Антон Далланович.

И вдруг увидел, как она, испуганно, мельком бросила взгляд в сторону окрика, а потом натянула на лицо платок, как будто не слыша, не замечая, что это зовут её.

- Анна Ильинична, дорогая, - уже подошёл совсем близко Далланович и пытался на коротком расстоянии заглянуть под платок.

Женщина искажённым голосом проговорила:

- Покупайте безе…Сегодня утром приготовлено…

- Да-да…- опешил Далланович, - мне… - он увидел сухие костлявые трясущиеся руки своей учительницы и еле выговорил, - Мне, пожалуйста, весь лоток.

Он достал из кармана все деньги, какие были – скомканные бумажки, железные рубли и копейки. В нелепой позе постоял несколько секунд, приходя в себя. В голове что-то распухло, к горлу подкатил горячий ком, и стало мало воздуха. В это время все безе уже были ссыпаны в кулёк. Женщина уверенным жестом взяла деньги, сунула их в передник, вручила кулёк Даллановичу, который тот с трудом смог удержать не слушающейся рукой, и прошептала:

- Антон, подожди меня за углом…

До угла дома Далланович еле дошёл. Дальше уже ничего не помнил. Очнулся в больнице. Рядом, сквозь пелену нечёткой картинки, увидел лицо Анны Ильиничны:

- Ну вот, очнулся…Антонушка, ну, что ж ты так напугал меня…- лепетала она по-учительски наставляя, как раньше, – Ай-я-яй! Нехорошо пугать взрослых!

Далланович потянул губы в улыбку, но одна губа поползла куда-то не в ту сторону:

- Тихо-тихо-тихо, - запричитала учительница, - Доктор! – закричала куда-то в двёрной проём, - Доктор!

Так, с инсультом, Антон провалялся в больнице около двадцати дней. Рядом хлопотала Анна Ильинична – приносила ему бульончик, оладушки, компот. Вспоминала смешные истории, читала новости и стихи.

- Я тут недавно в одной газете прочла, слушай какие строчки замечательные:

...Так важно иногда, так нужно,

Подошвы оторвав натужно

От повседневной шелухи,

Недужной ночью с другом лепшим

Под фонарем полуослепшим

Читать мятежные стихи…

- Это ваши?

- Нет-нет, что ты, это вот…автор Царёв Игорь…

Анна Ильинична положила газеты на колени, уткнула глаза в пол и тихо, после глубокого вдоха, начала говорить:

- Устала я…не то, что сражаться…дышать даже. Устала носить тяжёлые латы вместо платья. Каждый день у меня в школе был, как на пороховой бочке. Я перестала понимать, что что-то происходит вокруг, а я живу, как будто в другом мире…Заболела дочь Света. Я же поздно её родила. Всё никак не решалась, а тут, уже многие сверстники бабушками стали, а я тогда только-только решилась. Но Светочке было уже четырнадцать, и обнаружили сахарный диабет первого типа. А это значит – два раза в день нужно колоть инсулин. Муж-то мой, её папа, спился да и пропал где-то. А лекарств нет. Снабжения бюджетного нет…перестройка – чтоб её… Я ушла из школы. Устроилась нянечкой в больницу, чтоб поближе к дочке. Полы мыла, судна у больных выносила. Где даже и уколы ставила… Но потом Свету выписали, и меня держать не стали. В школу назад уже не берут – говорят, всё равно платить нечем. А тут режим питания нужно соблюдать, ещё этот инсулин – бывало, бесплатный кончится, а по льготе нет, так по неделе перерывы... И я приловчилась – соседка на даче держала кур и нам каждое утро приносила по пять-шесть яиц. И я стала взбивать безе и печь на продажу. Так понемножку сводили концы с концами. И то – на квартплату денег не хватало. А в один день… - Анна Ильинична перевела дыхание, - Светочке стало плохо, и она потеряла сознание. Я вызвала скорую… В дверь позвонили – я думала, что это врачи, а оказалось – из ЖЭКа по горячей воде. Вошли. Предъявили какие-то бумажки о долге – и прямиком в ванную. Я пока к Свете побежала, а они успели – кран с горячей водой обрубить, пломбу поставили…Никакие уговоры мои не помогли…А скорая когда приехала – Светочка уже дышать перестала…

Анна Ильинична сжалась вся. Маленькую худощавую руку поднесла к кончику носа, закрыла глаза и сидела, не шевелясь. А потом как спохватилась:

- Ты не слушай меня, не слушай… Давай-ка я тебе постель перестелю…

После выписки Антон Далланович с помощью Анны Ильиничны добрался до дома. А дома – пыль, единственный цветок в горшке совсем скукожился, батарейки в часах еле подавали признаки жизни, и секундная стрелка кряхтела на одну и ту же секунду.

- А ты-то что? Так и живёшь бобылём? – обвела взглядом холостяцкую квартирку Анна Ильинична.

- Да, как-то не складывалось, - Антон смахнул ладошкой пыль с табурета и присел на него.

- Антоша, я тебе подмогу немножко да побегу – сегодня дел накопилось…

Антон Далланович с трудом передвигался по квартире. Врач навестила на следующий день и сообщила, что реабилитационный период после инфаркта не менее трёх месяцев.

- А как же с работой? – только тут вспомнил Далланович о том, что никому на работе не сообщил.

- Не переживайте. С кем-нибудь из родственников сообщите на работу.

- Да нет у меня никого…

- Как? Вообще никого нет? – молодая врач приняла понимающее выражение лица, что-то записала у себя на листке, - Мы вышлем запрос. Где вы работаете?...А квартира на вас оформлена?

- Ну, да…От родителей мне досталась…

- Да! Были же времена, когда квартиры государство давало – за просто так… Не то, что мы - мыкаемся теперь по углам и не знаем, что впереди ждёт… Я к вам буду заходить через день. В следующий раз лекарства принесу. А вы приготовьте список – что из продуктов купить…

Сбережений Далланович немного припас. Было бы и больше, если б не обрушение рубля. Он ведь со своей неприхотливостью и не тратился особо. Отсчитал – сколько надо бы Анне Ильиничне отдать за заботы её, сколько за квартиру, сколько на лекарства и еду.

Думая, чем себя занять, Далланович начал расчёты - как выжить. И, неожиданно для себя выстроил график потребностей незатейливого по жизни человека наподобие себя. По этим расчётам вышло, что самое дорогое у человека – это время. Неведомо никому – сколько отведено его для жизни. Но в этом времени умещаются три главных составляющих – работа, иллюзии и быт. К быту можно отнести всё, что не касается работы – здесь и заботы о доме, о близких, если они есть. Здесь же твои увлечения, например, общение с соседом в шахматных разговорах. Здесь и еда, и больницы и, будь оно неладно, общение с органами власти, которое костью встало поперёк остатка наличности. Работа – она-то только и кормит. А если на неё сил не осталось? Тогда что? Ложись да помирай? И остаются одни иллюзии – мечты и сон. Да вот эти расчёты, по которым выходит, что человек – он и не создание божье вовсе, а раб. Раб работы, раб жизни.

«Рабы не мы», или «Рабы немы»? – думал Далланович, рассматривая, как по карнизу за окном важно прохаживается голубь. «Вот ведь птица – молчит, а живёт, и заботы её только об оном, о пропитании. Что ж человек-то так себя ухайдокал?».

Так, за расчётами и размышлениями пролетели несколько месяцев. Антон Далланович уже совсем не выходил на улицу. Куда-то потерялась Анна Ильинична. Она перестала приходить после грубого разговора с врачом, которая стала навещать Антона Даллановича как по расписанию – каждый день. Врач приносила лекарства, продукты и однажды принесла новость в виде трудовой книжки, в которой размашистым почерком, подтверждённым печатью, было указано, что Погодин Антон Далланович уволен по статье за номером тридцать три – «за несоответствие занимаемой должности и в связи с болезнью». Остальное – как в тумане…

Антон Далланович даже и не помнил, как врач переселилась жить в его квартиру, в соседнюю комнату, перевезла туда свои вещи, а вскоре по квартире стал ходить её муж в синих трусах. Здесь же появились какие-то тюки, клетчатые сумки, из которых выглядывали упакованные в прозрачный целлофан разноцветные футболки, кофты, джинсы…

Наступила чужая, совсем чужая жизнь. В ней исчезли книжные полки, появилось много каналов у телевизора, который орал с утра до ночи. И новости раскрывали всё бездонье бежбожной кривды и инсультной правды…

Погодин отодвинул блокнот, исписанный расчётами, закрыл глаза ладонями и тихо проговорил:

- Что же это делается-то, а?!