Я ненавижу два цвета из двух возможных: черный и белый. Раньше мне казалось, что красок в мире гораздо больше, что комбинировать их можно до бесконечности. Но с каждой минувшей осенью взору моему все шире и шире открывается истина, и теперь, в свои двадцать с немногим лет, я отчетливо осознаю черно-белую сущность мироздания. Но с чего бы мне ненавидеть это ретро? Я расскажу.

Я сижу в продолговатом пустом коридоре и от безделья созерцаю висящую на ободранном проводе лампочку. Зрелище это не доставляет мне особого удовольствия, но отсутствие альтернативы делает его единственно возможным, а потому и ценным. Холодно. И немного страшно. Изнутри просачивается внутренний голос с визгливой просьбой "Беги!". Бежать? С премногим удовольствием. Но куда?

Тускнеющий свет лампочки притупляет сознание и выуживает из памяти самый неподходящий эпизод, окаймленный множеством уже бессмысленных вопросов.

...Ветер кружит над асфальтом разорванный кулек, чтобы впоследствии дать тебе пощечину этим целлофановым изобретением... Рядом снуют прохожие... Для нас, их не существует. А для них не существует нас... Из ниоткуда вырастает попрошайка и дергает тебя за рукав: "Подайте на хлеб ради этих красивых глаз" и тычет пальцем на меня...Брызги...Я чувствую их на себе...И чувствую, что должна сказать "прости"...Должна остановить тебя... Должна...

Очевидно, пребывание в подобных коридорах уготовано всем, кто предпочитает гордое одиночество и глубину мышления. Если бы меня предупредили об этом раньше, возможно, я бы отказалась... Воспоминания проносятся бессвязными фрагментами, из которых мне не удается создать цельную картину. Они только делают больно... Брызги...

Чье-то дыхание за спиной извлекает меня из недалекого прошлого и возвращает в холодный пустой коридор. Признаюсь, я трушу... Ежусь от страха, но все же набираюсь смелости и через пару секунд оборачиваюсь. Сгорбленное тело, сморщенное лицо, выглядывающее из под черного капюшона; неприятный огонек в узеньких черных глазках; трясущаяся рука, облокачивающаяся об трость; ряса с волочащимся подолом - вот что терпеливо ожидало меня за спиной.

Он заговорил:

- Какая проза, мадемуазель. - При этом он торжественно преподнес два пальца к губам и образно затянулся. Я немного опешила от подобного приветствия, да и собственно от его внезапного появления, и кинула на него подозрительный взгляд.

- Вполне похвальный выбор, - продолжил он, игнорируя мое смущение. - Гордое одиночество...Нда! А ты знаешь, как дорого оно стоит? Знаешь, какую тебе цену придется за него заплатить? Неужели ты до сих пор думаешь, что одиночество - это всего лишь скучные прогулки по безлюдным улицам, монолог, обращенный к стенке, асфальт, по которому медленно плетутся твои усталые от поисков ноги? Дурочка. На самом деле оно выглядит несколько иначе. Я бы сказал, оно намного невыносимее, нежели кажется. Если бы ты это знала, ты бы не оказалась здесь. Кто виноват? Если бы ты тогда согласилась уехать с ним, согласилась бы обыкновенным кивком, все было бы по - другому. Ты выбрала свою гордость и свой город. И что? Твой город смог заменить тебе родного человека? Гордость свою уронить боялась? А меня теперь не боишься?

Поток неожиданных слов, расстилавших передо мной следующие составные части нежелательного эпизода, бросил в дрожь. Я думала, что этот день исчез из истории, что нашего с ним разговора никто не слышал, кроме резвящегося ветра... Это ветер выдал нашу тайну...

- А ты кто? - как-то нелепо спросила я.

- А какая разница? Я просто то, от чего тебе теперь не убежать.

- Я и не думаю бежать...

- Некуда? То-то же. Впрочем, зови меня Одвин.

- Не буду, - я зачем-то опустила глаза и глупо шаркнула ножкой.

- Что не будешь?

- Звать тебя...

- А... Дело житейское. Я все равно тут. Слушай внимательно. Перед тобой две двери: черная и белая, и комнаты в них соответственно таких же цветов. Выбирай. Немедленно.

По телу бесцеремонно пробежались мурашки. Мне непонятно, почему этот странный человек ставит здесь свои условия и вдобавок ко всему разговаривает со мной столь пренебрежительным тоном. И, тем не менее, я не могу его ослушаться. Он уже стоит в нескольких шагах от меня, но я чувствую на себе его обжигающее дыхание. Мне следует выбрать.

Никогда не питала особых симпатий к белым комнатам, ибо ассоциируются они у меня с больницами, с государственными учреждениями, с детским садом, в который я не любила ходить. А черный...Черные помещения - это непременно бары, дискотеки, разврат. Во всяком случае, в нашем городе. В городе, ради которого я потеряла его...Как выбрать? Хотя, белым бывает еще снег...Ах, если бы я знала, что при таком раскладе встреча с Одвином неминуема...Я бы наверняка сказала ему то злополучное "прости".

- Белая, - машинально отчеканиваю я.

 

***

Здесь я попробую начать все с чистого листа и постараюсь впредь не выводить на нем черных клякс.

...Такое чувство, будто я провалилась в пушистое облако и никак не могу из него выбраться, словно что-то мешает дышать, какая-то безмятежность. По началу в меня вселилось состояние покоя, но теперь, мало помалу, иллюзии начинают рассеиваться и я понимаю, что эти четыре стены давят мне на грудь. Хочется, чтобы и облако это рассеялось и дождями швырнуло меня в прежний мир беспрерывной боли. Хочется спать, но вездесущий свет бьет в глаза и постепенно притупляет мысли.

 

***

Недаром я ненавидела белые комнаты и аккуратно развешанные по потолку лампы. Я в больнице. В моей палате нет кровати, ночного столика, шкафа и прочей ерунды. Нет даже окна! Видимо, я смертельно больна...И болезнь моя заразна. Да, да, смертельно... Иначе почему ко мне не приходят врачи? Почему не навещают? Ах да, я же не сказала ему "Прости, ты мне нужен", вот и не навещают. Надо же! подумаешь, легкоранимая душка... Это я могу быть легкоранимой, я хрупкая, доверчивая девушка. А он-то парень, неужели ему сложно было прочитать ответ в моих глазах? Он мне нужен, нужен! Особенно сейчас... Но сейчас его нет. А ветер был однозначно прав, когда швырнул в него разорванный кулек. Прямо в лицо! А он отмахнулся и лицо его исказилось от отвращения...Надо же, такой грязный кулек посмел дотронуться до его безукоризненного лица. Да чем мы с тобой от него отличаемся, когда сердца наши разорваны похуже, чем тот кулек? А может, это все-таки моя ошибка? Да ладно, хватит о нем. Врачи где? У меня СПИД? Рак? Какие там еще существуют неизлечимые болезни? Я умру? Скоро? Не хочу... А все-таки это слишком жестоко - поместить меня сюда перед самой смертью... Я город люблю...нефть люблю... А еще люблю пыльные дороги. Туда бы! Плюс: от пыли я быстрее умру и, следовательно, меньше придется мучиться. Таблеток дайте! может, притупят боль? Сволочи, выпустите!

 

***

Я в сумасшедшем доме. На мне смирительная рубашка. Правда, она бесцветна и нематериальна, но она есть и меня это нисколько не смущает. К чему мне шевелиться в вакуумном пространстве? По идее, меня здесь должно расплющить.

Сложно описать объявшее меня состояние. Раньше я выкручивалась описанием окружающего мира, олицетворением близлежащих предметов, простыми метафорами. Я всегда передавала свои чувство посредством изображения дыхания асфальта, ниспадающих капель дождя, разноцветных машин...Что мне делать теперь?

Это все Одвин. Хитрый, уродливый Одвин. Он заточил меня в белую безысходность, и теперь я не могу скрываться от себя, как раньше. Выход один: заглянуть внутрь себя. Медленно теряю рассудок...

Мокрый асфальт и нервное гудение машин. Твой разъяренный взгляд, готовый разнести все вокруг, твои трясущиеся пальцы, твоя недокуренная сигарета... Это все, что мне осталось от мира в это мгновенье, закрыло пеленой все остальное... Нет, не все. Помню еще летящий по ветру кулек, разорванный, грязный, одинокий... Ветер подхватывает его, носит по городу, а потом безжалостно швыряет в лужи.

...Я теряю тебя. Или - ты меня. Не важно... Что-то не так. Я должна сказать "Прости". Я никогда не делаю так, как "должна"... В тот вечер ты поставил меня перед фактом "Мы уезжаем в Каир. Мы будем там жить". Меня? Меня поставить перед фактом? "Я не хочу в Каир... Что там есть?". А он настаивает: "Мне предложили там работу. И вообще, я всегда мечтал о Египте, там есть какая-то таинственность. Это не поддается обсуждению, мы едем и точка". Меня это бесит. "Ты должен был посоветоваться со мной, - злюсь я, - я не поеду ни в какой Египет, нет там никакой таинственности, эта таинственность давно затаскана назойливыми туристами. Ты мог бы найти работу и здесь, у тебя есть высшее образование! А жить я всегда буду в своем городе, мне тут нравится, ясно?". Кажется, он серьезно настроен: "Тогда ты останешься тут одна. Я уезжаю". "Ну и уезжай" - равнодушно выпаливаю я. Трясусь изнутри.

...А что дальше? Я трясусь не только в воспоминаниях, эта тряска передается мне и сейчас...Это извлекает меня из того ветреного дня и вновь кидает в объятия белой комнаты.

 

***

Иллюзии о скором освобождении постепенно стали рассеиваться. Я обхватила руками колени и настороженно наблюдаю за нескладным сплетением мыслей. Кажется, что они видимы и проплывают прямо перед глазами затейливыми иероглифами. Их можно потрогать рукой.

Когда ты числишься в немилости у одиночества, будь готов ко всему. Самые забытые и, казалось бы, ненужные фрагменты памяти могут выскочить на передний план и заставить тебя просмотреть их заново. Ты соглашаешься помимо своей воли и выдерживаешь с трудом, принимая их исключительно в качестве наказания. Но когда-нибудь ты непременно поймаешь себя на мысли, что это сделало тебя мудрее. Я понимаю это и сейчас, и, быть может, только по этой причине не боюсь признаться себе в очевидном: я в одиночной камере.

 

***

Совершенно искренне я презираю белый цвет. Белые стены, белые мысли, белые стихи, белую жизнь. Ты можешь видеть мир белым лишь в двух случаях: либо ты слишком глуп, либо чересчур эгоистичен. Третьего варианта не существует.

Кажется, я растворяюсь в беспричинного всего происходящего. Кажется, эти стены готовы проглотить меня и сделать меня частью этой праздности и покоя... Как можно писать, если нет чернил? Сплошной белый лист и ни одной кляксы... Это не жизнь, это смирение.

...Кажется, я хочу пробить головой стену и убежать.

Почему? Почему ты не спасешь меня? Тогда я выбрала гордость, но если бы ты дал мне шанс теперь... Я бы остановила тебя, я бы выбрала этот чертовый Египет...

...Мы поднимаемся вверх по наклонной улице, от безысходности сложившейся ситуации я вру тебе и себе одновременно, что хочу домой...И мы идем к метро. Мысленно упрекаю себя за бездействие и умоляю провиденье заставить тебя говорить. Оно слышит и ты

останавливаешься. Тот же замусоленный кадр...

Ветер...Кулек...Пощечина... Ты злишься, а мне нравится...Ветер мстит за меня. "Послушай, - вдруг начинаешь ты. - Если ты скажешь, что не можешь без меня жить, я никуда не поеду...Скажи, ты сможешь без меня жить?". Голос твой прозвучал несколько растерянно... "Я все смогу" - вру я. Разве я когда-нибудь смогу переступить через свою гордость и сказать кому нибудь, что не смогу без него жить? Но я впиваюсь в тебя

взглядом... Попрошайка называет этот взгляд красивым... Но ты не даешь ей денег. Я всем своим существом пытаюсь донести до тебя истину: Не уезжай, я не смогу без тебя! Глаза мои кричат, а голос просто неуверенно заявляет: "Просто не уезжай". "Просто? - начинаешь злиться ты. - Просто не уезжать? Если ты сможешь без меня жить, то я...Египет - это моя мечта". "А моя жизнь - это мой город".

...Ухожу. Уходишь. Такие одинаковые слова и такие разные шаги. Мой -неторопливый, напущенно безразличный, бредущий... Твой- лживоуверенный, быстрый, несущийся...

Одвин, Одвин! Выпусти меня! Я презираю белый цвет! Я ошиблась, все ошибаются, Одвин! Я выбираю черный! Слышишь? Черный!

 

Еще одна попытка связать себя с реальностью, с прерванным движением, с вынужденной скоростью. Мое тело распростерто на бетонном полу. Конечностей я практически не ощущаю, не могу пошевелиться. Только поворотливые зрачки рисуют надо мной бесцветный потолок с ниспадающей с него лампочкой. Я начинаю бредить...Отсутствие живописной картины на полотке неминуемо отшвыривает меня в тот застывший в моем воспаленном мозгу эпизод. Мне не хочется туда...

 

Сморщенное уродливое лицо с хитрыми глазками появилось из ниоткуда и, предоставив мне возможность удивляться его неожиданному вторжению в мое уединение, немедленно перенесло меня обратно в холодный коридор.

 

- Одвин! Одвин! Я выбираю черную комнату! Черную жизнь, черное одиночество! Я не вынесу этой приторной белизны! - голос мой дрожит. Еле удерживаю предательские слезы, в любую секунду готовые выдать мое изнеможение. Но я сильная, я справлюсь, я не заплачу!

- Белизна, говоришь? - как-то равнодушно отмахивается он.

- Ты хоть слушаешь меня? - я начинаю кричать, словно боюсь, что это мой последний шанс. Словно я больше никогда не смогу поговорить с живым человеком, не с воспоминанием, не с фантазией, а с человеком, стоящим рядом и дышащим прямо мне в лицо.

- Ты начинаешь раздражать меня, девочка. Ты слабая. Если светлое сломало тебя, то, что же останется от твоего хрупкого сердца после темного? Ты уже согласна с тем, что тебе следовало бы тогда сказать это злополучное "прости"? Согласна? Ты хотя бы могла признаться ему, что не сможешь жить без него.

- Нет... - солгала я. Понимаю это я лишь подсознательно, но признаться в этом вслух - нет, не смогу... Конечно, я бы попросила сейчас у него прощения! Его, видимо, оскорбила моя гордость! Видимо! Просила бы прощения... Пришлось бы мне уехать с ним навсегда в этот проклятый Египет, в эту пустыню, обнесенную обжигающим песком... К этому праздному народу...Только бы не видеть этих белых стен. Но сказать это Одвину - означало бы сдаться. Нет, я еще не готова сдаться.

- Нет. Я все сделала правильно, - на всякий случай утверждаю.

Одвин многозначительно подмигивает. Хотя, быть может, это только мне кажется, будто он подмигивает, а на самом деле это у него нервный тик? Кто знает, лицо его настолько изъезжено складками, что мне сложно понимать его мимику. Меня швырнуло...

 

 

***

На самом деле черного цвета не существует, ибо черный - это всего лишь отсутствие цвета. Не более. Но существует что-то такое, что заставляет нас верить в этот цвет. Что это? Ночь, проглотившая звезды и ночные фонари. Когда она их выплюнет, все встанет на свои места. Но это произойдет не скоро.

Я стремительно падаю вниз, задевая собой попадающиеся на пути умозаключения. Глубина пустоты отнимает последние зацепки разума и мое падение в никуда превращается в нечто инстинктивное. Я перестаю ощущать свою "самость", я растворяюсь в небытии.

Одна жирная сплошная клякса. Во мне переизбыток строк, но отсутствие чистого листа лишает меня возможности вылиться во что-нибудь реальное.

У меня пропало чувство, что я кому-то должна была сказать "прости"...Напротив, появилась уверенность, что я никому ничего не должна...Я просто падаю вниз и чувствую на себе брызг…Вниз...Очень быстро. Вглубь понимания сущности Одвина. Я разгадаю его.

 

***

Куда-то улетаю, и крылья мои превращаются в пыль. В миллионы крошечных песчинок, которые в каждую следующую долю секунды могут разнестись по всему свету, застряв в самых разных уголках мира. Я везде! И Одвин будет со мной везде!

...Телу моему пришлось съежиться до нельзя, невозможно пошевелить руками и ногами...Мне пришлось сложиться вчетверо. Милый, родной, дорогой! Знаешь ли ты, где по твоей милости мне пришлось оказаться? Знаешь ли ты, как я благодарна тому разорванному кульку, который влепил тебе тогда пощечину? Я в черном квадрате! Да, именно в том, который так искусно изобразил Малевич и сам отошел в сторону! Сидел бы в нем сам!

...Летаю, летаю... Песчинки срываются как нервы и бьются о скалы. Это где-то. Где-то! Где-то все это есть...И вновь всплывает ЭТО.

"Ну и оставайся тут одна со своей гордостью, ты еще пожалеешь об этом", - говоришь ты, а один прохожий куда-то торопится и нечаянно толкает тебя. Ты выругался. Я отмалчиваюсь и нахально улыбаюсь. Я так умею. Ты это ненавидишь.

Черное одиночество? Знаешь, если бы ты был достоин меня, ты бы не оставил меня на съедение Одвину, ты бы оценил всю несостоятельность своей поездки. Ты в Египте? Там огнедышащее солнце и арабы? Там таинственность? Там затасканность. А я не променяю свой город на такого как ты. Никогда. В моем городе нет таинственности, зато есть естественность. Люди не строят из себя фараонов, а туристы не мучают мои улицы своими до тошноты любопытными взорами, не насилуют достояния культуры своими дешевыми фотоаппаратами.

...Ветер...Разорванный кулек...Твоя выброшенная сигарета...

Разорвана связь между тобой и моей памятью. Я смогла жить без тебя. Ты мне не нужен. Черно-белая меланхолия помогла мне выпутаться из угрызений совести. Она сделала меня мудрее. Теперь я отчетливо осознаю, что Египет спас меня от необдуманного будущего с тобой. Если бы ты был тем человеком, ради которого я смогла бы оставить навсегда свои пыльные улицы... Ты бы спас меня сейчас несмотря ни на что. Потому что любовь бывает не за что-то, а именно "несмотря ни на что". Одвин, мой милый сгорбленный Одвин... спасибо.

 

***

Отрывисто. Тихо. Ничего... Все хорошо... Не надо плакать...Скоро растворится мрак и придет Одвин, и будет говорить...Скоро все встанет на свои места и ночь выплюнет из своего брюха прожеванные фонари...

...Тише...Тише...Я пытаюсь плакать тише и не спугнуть темноту. Она меня пугает, а я ее не стану...

Неееееет! Пожалуйста, нет! Крылья...Песок...Ветер..."Уезжаю". Черт с тобой, уезжай. Моему городу не нужны такие, как ты. Моему городу нужна не таинственность, а искренность.

...Я поеду в Питер и прогуляюсь по Эрмитажу...Крылья...Отыщу там картину Малевича и разорву ее на тысячу клочков. Меня посадят, а я буду смеяться, я отомщу за свой черный квадрат. ОТОМЩУ!

Я больше не могу так. Плачу. Не стыжусь. Плачу! Да, да, да! Тысячи раз ДА, чертов Одвин! Я была права, две тысячи раз права!

 

Снова пустой коридор и над моим еле дышащим телом нависла черная ряса и глаза Одвина по-прежнему сквозят неприятным огоньком и он словно подмигивает.

- Ну? - осведомляется он.

- Одвин, я не жалею ни о чем, я никогда не сказала бы ему "прости", на этот раз это правда.

Что-то напоминающее свободный выдох посетило мои легкие. Я чувствую себя новорожденной. Мне не терпится вдохнуть. Вдохнуть разноцветную жизнь. На этот раз я к ней готова.

А Одвин улыбается. Молчит.

- Ты согласен со мной? Тогда почему ты мучил меня все это время?

- А ты не поняла?

Я бросаюсь ему на шею и мне уже абсолютно все равно, что у него сморщенное лицо и неприятные узкие глаза. Крылья...раздробленные в песчинки! Мне уже не страшно! Одвин!

- Не думай, что это конец, - несколько разочарованно говорит он, отмахиваясь от моих горячих объятий.

Я смотрю с удивлением.

- Конца не будет, - повторяет он. - Для тебя конца не будет, я никогда не исчезну из твоей жизни, потому что ты сама выбрала глубину черно-белых комнат... Но пока, временно, ты можешь пожить без меня...Ты не успеешь соскучиться...

 

Я очутилась на улице. Хитрый Одвин "высадил" меня именно на том месте... На наклонной... И снова ветер.

Я начинаю по настоящему любить этот город. Этот горячий, пропитанный нефтью воздух ошпаривает легкие и замедляет походку. Эти однообразные лица будоражат фантазию и больше не раздражают, теперь я понимаю, что они самые лучшие. Эти бесконечные магазины, эти заносчивые продавщицы с наигранным эпатажем, эти заблудившиеся в поисках счастья люди... Все они были невольными свидетелями моих черно-белых комнат. Я люблю их, какими бы они ни были. И сдается мне, что Одвин от них без ума.

...Тот ветреный день словно вырезан из истории, из моей больной памяти. Все это потеряло для меня значение...Почти все...Одно только гложет мое неостывшее любопытство...Какой итог постиг тот несчастный разорванный кулек? В какую лужу швырнул его ветер в последний раз? Каким образом целлофан канул в небытие?

...Когда-нибудь я непременно это узнаю. Когда вновь стану сожалеть о чем либо, когда вновь ошибусь и мою фальшиво красочную жизнь скрасит Одвин. Он расскажет мне о судьбе бедного кулька, о моей собственной...

…Но все это потом. А сейчас: крылья! Крылья! Мои неуклюжие крылья!