По-прежнему её, как и вначале,

Уже почти остывшую как труп,

Движенья губ каких-то восхищали,

к стыду прегорько прикушенных губ…

Б.Пастернак, «Спекторский», ранняя редакция.

 

- О, нет. Только не это, - прошептала Нина и скроила, кислую мину, - скажи, что я пошла в магазин, или мусор выносить. Всё, что придет в голову…

Ира, прикрывавшая микрофон трубки пальцами, хитро глянула из-под бровей и, убрав руку, медленно промурлыкала:

- Как жаль! Минут за двадцать до вашего звонка она села на метлу и полетела на Брокенскую гору. - Говорить быстро она просто не могла, потому что для полного удовольствия, каждое слово просто необходимо было обильно сдабривать мимикой, предназначавшейся, разумеется, не слушателю, а зрительнице, которая со свирепым выражением лица, грозила ей кулаком.

- Ой, Юра, вы, наверно, только что пообедали – сразу после еды, человек шутки плохо переваривает. Нет, она просто пошла в поликлинику, пожаловаться кому-то на что-то, о чём не принято говорить… Что-нибудь ей передать...? Это я уже передавала... Право, не знаю, вчера и позавчера дома она не ночевала, - тут, потерявшая терпение подруга, пребольно ущипнула Иру, - Да я почём знаю… - продолжала Ира, морщась… - Я? ... Нет, я вечером занята. Кота расчесываю.… Нет, не могу, я ему уже пообещала.… И я вас…. Нет-нет, никак не могу. – Убедившись, что глаза Нины раскрылись сверх всех допустимых пределов, Ира положила трубку и равнодушно обронила, - а что? Он и мне звонит, - но, щадя самолюбие подруги, добавила, - конечно, не так часто.… Где-то раз в пять дней.

- И вы с ним, что…– Нина с удивлением уставилась на подругу, не находя слов, - … встречаетесь? - Разумеется, о ревности тут не могло быть и речи, но самолюбие Нины всё же было уязвлено. Ей казалось обидным, что она просмотрела такой вариант.

- Не-а, - поводя плечами и глядя в потолок, ответила Ира, - он ведь и тебе продолжает звонить… - тут она поглядела Нине в глаза и постаралась, как можно торжественней завершить свои «признания». - Я у подруг поклонников не отбиваю, - но не удержалась и прыснула.

Нине ничего не оставалось, как тоже рассмеяться.

 

***

Может, таково было расположение звезд, а может, вмешались иные загадочные силы, но вышло так, что подруги почти одновременно распугали не только своих поклонников, но и просто приятелей. Делалось это с непритворным равнодушием и безо всякой оглядки.

Запоздалые сожаления не заставили себя ждать. Недостатки какого-нибудь из «поклонников в отставке» вдруг начинали казаться сущими пустяками. Вспоминалось немало хорошего. А затем, неизменно появлялась надоедливая мысль: «А чего это он не звонит?» Однако стоило тому позвонить, а тем более попросить о встрече, сожаления тут же исчезали, и всё возвращалось на круги своя.

В общем, было нехорошо и подруги попеременно то кисли, то раздражались, не вполне понимая, отчего всё происходит. Чтение быстро утомляло, а в кино они едва не засыпали. Походы в дискотеку вдвоём навевали тоску.

Один раз пошли в театр. Было много восторгов, собирались даже ходить регулярно, но очередной поход откладывали и откладывали, пока совсем перестали о нём вспоминать.

Мало-помалу подруги начинали понимать, что просто не привыкли жить без восхищенного окружения, да никто им и не давал возможности привыкать к этому, а вот случилось. Обеим не хватало постоянного внимания, ухаживания, комплиментов и, смешно говорить, даже подарков. В последнем признаваться было неловко даже себе, но не признать это было невозможно.

 

***

- Ты, часом, не голодна? – с тревогой спросила Ира, не зная, что и спрашивать – неизменно веселая подруга уже битый час лежала на диване, накрыв лицо надоевшей книгой. Книга шевельнулась, и из-под неё послышался приглушенный вздох.

- У меня совсем другой голод, - Нина приподнялась на локте, не обращая внимания на скатившуюся кубарем книгу. – Совсем другой. Сенсорный. – И уже иным, наигранно-театральным тоном добавила. – Истомилась душа по свежим впечатлениям.

- Пройдись нагишом по улице.

- Известная теорема гласит: неприятные впечатления допустимы, в том только в том случае, когда ими оплачивают приятные. А что приятного может быть в этакой прогулке? И потом, неужели, чтоб получить приятные впечатления, непременно надо быть нагишом?

- Чтобы получить те, которых тебе не хватает – непременно.

Подруги расхохотались, хотя на душе было совсем не весело.

- А поехали к моему знакомому. К фотографу, - вдруг предложила Ира.

- Да, - задумалась Нина, - там уж точно быть мне нагишом.

- Зато полная уверенность, что тебе никто не скажет какую-нибудь гадость, или схватит за …

- Ну, при такой как моя, - перебила Нина, - ни в чём нельзя быть полностью уверенной.

- Что ты? У него внук.

- Я, пожалуй, могу быть уверенна только в отношении внука. – Нина сделала многозначительное лицо и, лениво повернувшись набок, стала тянуть юбку вверх до тех пор, пока из-под неё не показалась бархатистая поверхность, едва прикрытая полоской материи. Убедившись в своей правоте, она вопросительно глянула на подругу.

Нина в задумчивости обошла стол и, покачав головой, с расстановкой проговорила, - кто знает, кто знает, - и, присев на край дивана, испытующе поглядела Нине в глаза. Потом, прикинув что-то в уме, легонько шлёпнула ту по ягодице.

Нина не шевельнулась. Даже бровью не повела и продолжала вопросительно глядеть в глаза подруги, явно ожидая получить более определенный ответ на свой вопрос. Но Ира только игриво спросила:

- Не больно?

- Не-а… Ничуть.

- Ответ неправильный, - менторским тоном объяснила Ира, и уже совсем строго добавила, - Правильный ответ: «ой-ё-ёй, как больно!», и на этот раз с силой шлёпнула подругу.

- Ой-ё-ёй, как больно! – в голос завизжала та, вполне натурально.

Ира поглядела на розовеющее пятно и, склонившись, приложила к нему губы. Нина от неожиданности вздрогнула. В кухне тихонько урчал холодильник. Ира, едва касаясь, скользнула губами по пятну, потом ещё и ещё. Услыхав слабый стон подруги, она с наигранной страстностью припала к пятну, целуя его, что называется «взасос». - С наигранной или не наигранной? – Расчетливо взвешивала она про себя, но так ничего толком и не взвесив, порывисто встала и, как ни в чем, ни бывало, спросила:

- Так что? Едешь со мной?

Нине потребовалось всего мгновение, чтоб изменить выражение лица. Те чувства, которые она предпочла бы сейчас не выказывать – удивление и разочарование – тут же исчезли и сменились загадочной улыбкой. Умению Нины владеть собой мог позавидовать даже шпион. Легкий сбой произошел лишь благодаря неожиданности, а это случается и со шпионами. «Вот как, деточка!», - Пронеслось у неё в голове. - «Ты, оказывается, тоже можешь быть непредсказуемой!» - Эта мысль тут же зафиксировалась в её голове, чтобы вперед оградить от неожиданностей, и она ласково улыбнулась подруге, теперь уже вполне искренне. Что-то даже заставило её подмигнуть, и, будто делая одолжение, сказала:

- Ну что ж! Звони, договаривайся… - Нина сладко потянулась и промурлыкала, - не хочу быть неожиданной. Людям его возраста неожиданности не в радость.

- А я еще в прошлый раз договорилась, - ответила Ира, увлеченно глядя в потолок.

 

***

Выражением глаз и, в особенности манерой временами склонять голову набок, Глеб Иванович походил на поседевшего скотч-терьера. Привычка выработалась при рассматривании снимков, которые были в работе – у него была теория, что разные просчеты лучше видны под разными углами. Привычка въелась и уже срабатывала всякий раз, когда он вообще что-либо разглядывал пристально. Людей, мало с ним знакомых, манера эта раздражала, но они быстро переставали её замечать.

Глеба Иванович заносил к себе в комнату разный реманент, готовясь к приходу гостей, и сосредоточенно перебирал в уме сюжеты и композиции предстоящей съёмки, то, недовольно кривясь, то, неопределенно покачивая головой и, вдруг, поймал себя на мысли, что таскает свой скарб не без удовольствия. Помня о своем отвращении к любой физической работе, он невольно задал себе вопрос:

- А может я попросту сластолюбец? – Неприятное, липкое слово заставило его скривиться больше обычного. Но он принужден был признать, что со стороны всё могло выглядеть именно так. – Чушь, - остановил он неуместный порыв самообличения, - Если и сластолюбец, то пассивный, я, ведь никого ни к чему не принуждал и не собираюсь, - но утешение вышло весьма слабым. Тем более что как бы ни был он увлечён работой, неизбежно возникали ситуации, отделяемые от заведомо порочных столь зыбкой гранью, что удержаться на ней стоило заметных усилий. А вот то, что приближение к этой грани никогда не было ему неприятно, явно говорило не в его пользу. Сегодня Ира должна была прийти с подругой, о которой много рассказывала. Своими моделями он всегда дорожил и, опасаясь ненароком задеть чувства совсем ещё юных девиц, наперед выверял каждую фразу, которую нужно было сказать, выстраивая композицию.

С Ирой он работал уже не раз и знал, что её моральные принципы были, как и полагается в юности, непоколебимы, хотя и несколько своеобразны. Он с улыбкой вспомнил её разговоры о том, что человеку можно простить, а что не позволительно ни в каком случае. В сравнении с расхожей моралью всё было изрядно смещено и перетасовано, но искренняя преданность этим принципам не вызывала сомнений: когда Ира говорила о ком-то, пусть даже литературном герое, эти принципы нарушившим, она даже поёживалась от отвращения. Именно это чувство Глеб Иванович более всего опасался внушить кому-либо, тем паче своим моделям. У него даже была самонадеянная уверенность, что это чувство он вообще никогда и никому не внушал. Уверенность, впрочем, ни на чем не основанная.

В дверь позвонили и Глеб Иванович не без некоторого волнения, тут же вызвавшего у него ироничную улыбку, повернул фишку замка.

- Здравствуйте, - приветливо сказала Ира, не переступая порог, - а вот и моя подруга, Нина.

- Здравствуйте. Проходите, - с машинальной радушностью ответил хозяин, пристально, до рези в глазах, рассматривая незнакомку. Он даже не догадался отойти в сторону, чтобы пропустить гостей. Лихорадочно перебирая в голове заготовленные сюжеты, отбрасывая их и тут же выдумывая новые, он непозволительно затянул «разглядывание» и Нина нахмурилась.

- Так вот вы какая, - наконец выговорил он, - Да, права была Ира: вы необычная.

- Девушки всегда ошибаются в оценке подруг, - невозмутимо ответила Нина, отчего на лице хозяина вырисовалось нескрываемое удовольствие.

- Действительно, необычная.

 

***

Время от времени делали перерыв, который обычно проводили на кухне. Курили. Пили лёгкое вино. Глеб слушал рассказы подруг, изредка поглядывал на Нину и морщил лоб, силясь, что-то вспомнить. Наконец, неопределенно улыбнувшись, достал сигарету повертел её в пальцах, потом, так и не закурив, положил на край пепельницы и разразился предлинной историей.

- Знаете, - сказал он, уже в упор, глядя на Нину, - вы мне напомнили одну очень давнюю знакомую. Странная была барышня,… - он задумался, как бы решая: продолжать – не продолжать и, шутливо нахмурив брови, пробурчал, - столкнула меня со стези добродетели в объятья порока... – и, с восхищением добавил, - Змея!

Давно это было. Мне стукнуло тогда пятнадцать лет. Нормальное для этого возраста стадное чувство, я неожиданно для себя утратил, возможно, после того, как переболел свинкой. И когда мои сверстники, насобирав за неделю стакан медяков, гурьбой отправились с местной дурочкой на чердак смотреть, что она им за это покажет – я не пошел. Лениво раскачиваясь в деревянной лодке-каталке, стоявшей под домом, я ожидал, когда все вернутся, и тупо рассматривал стену.

- А тебе что, денег жалко? – Спросила, свесившись с балкона, Инна. Это было неожиданно – Инна считалась в нашем дворе воображалой и ни с кем не то, что не играла, даже не разговаривала. Когда кому-то из нас случалось поймать на себе её внимательный взгляд, этот взгляд тут же превращался в равнодушно-брезгливый. По большей части она сидела на балконе, читая книгу, и поневоле была в курсе всех дворовых дел. Лишь изредка она отправлялась гулять с объявившимися невесть откуда расфуфыренными и такими же спесивыми подругами. Не поворачивая головы, я ответил.

- Не-а. Неинтересно. – Это была сущая правда. За неделю до этого, сосед показал мне дюжину порнографических открыток и я был уверен, что на чердаке ничего нового не увижу.

- А ты вообще чем-нибудь интересуешься?

- Угу. Марками. – Ответил я, чтоб отвязаться.

- Очень?

- Ну!

- «Ну!» - передразнила Инна. - Ну, заходи. Кое-что покажу.

Я выругался про себя, с запоздалым сожалением, что ляпнул про марки – теперь отвертеться было куда сложнее. Я долго медлил с ответом, пока не дождался, вполне закономерного вопроса.

- Ты что, боишься?

- Ещё чего!

 

Дверь в квартиру была открыта, но я всё равно постучал. - Не заперто, - услышал я голос из глубины комнаты. Путь назад был отрезан и я вошел. Инна стояла, вытянув шею к зеркалу, и обводила помадой губы. Я остановился как вкопанный. Хотя она была на год старше меня, красить губы и в таком возрасте считалось, по тем временам, непозволительной вольностью. Инна и не подумала повернуться ко мне, но её отражение в зеркале кивнуло в сторону стола, на котором лежал объёмистый кляссер.

Я плюхнулся на стул и стал равнодушно разглядывать коллекцию. Равнодушие было показное, а вот удивление, которое я пытался скрыть, было самым настоящим. Но удивил меня отнюдь не богатый набор экзотических марок, а я сам. Я переворачивал толстые страницы кляссера с совершенно неуместным замиранием сердца и, что ещё хуже, неотрывно, хотя и краем глаза, следил за тем, что делает Инна. И, наконец, самым отвратительным было то, что я ни с тем, ни с другим ничего не мог поделать.

Между тем, Инна уселась в кресле под самым окном и, опустив руки на сомкнутые колени, стала невероятно медленно стягивать с них край платья. У меня не хватало решимости повернуть голову, и я, всё также, искоса наблюдал за тем, что происходит. Сердце бешено колотилось, а к горлу подступала тошнота.

Когда до меня дошло, что под платьем ничего нет, то мимо воли моя голова повернулась в её сторону. На лице Инны, явно заметившей, что мне вскоре встанет совсем плохо, появилась довольная улыбка, и она с той же изнуряющей медлительностью стала раздвигать колени.

Инна, не отрываясь, следила за мной, пока веки её не сблизились до то того, что стали казаться совсем закрытыми. Наконец она широко открыла глаза и придирчиво оглядела меня. Не знаю, какого именно эффекта она хотела достичь, но осмотром, по-видимому, осталась не вполне довольна. Хмыкнув, Инна презрительно обронила:

- Ладно, иди сюда, дурачок, помогу.

Видя, что я в совершенном оцепенении, она сама подошла ко мне и опустилась на колени…

- И чем же всё это кончилось? - Вяло спросила Нина.

- Ничем. С тех пор она перестала меня замечать, да и мне самому было как-то неловко глядеть в её сторону. – Глеб задумался, словно вспоминая к чему он начал рассказывать эту историю. - Мне даже трудно сказать, что в вас напоминает её, - признался, пожав плечами, Глеб Иванович, - Ну, уж, конечно, не сходство имен. Обычно, говоря о сходстве, подразумевают схожесть лиц. Некоторое сходство есть, но весьма отдаленное. К тому же, на вашем лице, я и представить не могу её отвратную улыбку. Да и спеси, похоже, в вас нет. – Он закурил и, помедлив, сказал.

- Вы, конечно, девушка с принципами, но что-то подсказывает мне: принципы принципами, но если вы сочтёте для себя, что-то по-настоящему нужным – вы просто придете и возьмёте это, не считаясь ни с чем, а когда надобность отпадёт, с той же лёгкостью выбросите. Думается, есть в вас какая-то подспудная сила, - в голосе Глеба послышалось что-то напоминающее брезгливость, - позволяющая управлять другими, но которой вы сами едва ли умеете толком управлять…

- И как это всё можно узнать с первого дня знакомства, - напевно спросила Нина, не скрывавшая своего недоверия.

- А по глазам, - в тон ей ответил Глеб, и, уже безо всякой иронии, продолжил. – Внешне будто бы ничего необычного, как и у Инны. Но чудится в них какой-то огонь… Не для всех безопасный, - он задумался, что-то припоминая, и, улыбнувшись, сказал, - А ещё, походка… Необыкновенная у неё была походка...

 

***

Поднимаясь с ковра и распрямляя занывшую спину, Глеб понял - нужен перерыв. Он отложил камеру и извиняющимся тоном сказал девушкам, - пора снова курить. Те стали спускаться со стола на пол, и он с сожалением наблюдал, как рушится, с таким трудом построенная композиция.

- Слыхал я, читали вы рассказ, - обратился Глеб к Нине, зная, что она поймет, о каком рассказе речь.

- Читала, - ответила Нина, прикидывая, что за этим вопросом последует.

- И что скажете? Угадал я? - Спросил Глеб, указав на её сосок.

Говорить об этом Нине сейчас не хотелось, и она просто кивнула.

- Ошибаетесь, - мрачно объявил Глеб, - Такое не угадаешь. У нас с ним астральная связь. – Нина удивленно подняла брови, – только не обижайтесь, что он сделал это тайком. Не было у него уверенности, что вы этот фокус одобрите.

- Не одобрила бы.

- Вот видите, а теперь уже поздно. Теперь мы с ним астральные братья. – Глеб вытянул руку и костяшкой пальца скользнул по соску. Нина отпрянула. Она искоса глянула на него, и взгляд её был злым.

- Простите, - опешив, сказал Глеб. Видя, как он смутился, Нина даже пожалела его. Обида проходила и она, чтобы разрядить обстановку, тихо засмеялась:

- Ерунда. Это от неожиданности. – Заметив, что Глеб по-прежнему сконфужен, она с азартом игрока сказала. – Ладно! Можете повторить. – Глеб заколебался. - Ну же, - нетерпеливо скомандовала она. Чтобы окончательно его раззадорить, Нина, с намеренно показной томностью выгнула спину и закрыла глаза. Но когда рука Глеба, снова скользнула по её груди, Нина вновь отшатнулась.

- Это другое, - точно успокаивая его, сказала она, но голос её дрогнул и, боясь затянуть паузу, она бодро добавила. - Всё в порядке, астральный брат. – Тут, опешивший было Глеб, расхохотался и, с церемонным поклоном, поцеловал ей руку. Наклоняясь, он не без удивления отметил, что сосок Нины выдвинулся и набух.

 

***

Точно сговорившись, подруги болтали о чём угодно, только не о недавнем визите. И лишь оказавшись за три квартала от Нининого дома, Ира перестала сдерживать любопытство и, лукаво усмехнувшись, спросила:

- Ну, и как? Понравилось?

- Может, и понравилось бы, - напевно, как тоскливую песню, протянула Нина, - если б он был двое моложе…

- Если б он не был женат… - в тон ей заныла подруга.

- Если бы денег у него было навалом… - уже весело продолжила Нина

- Если бы был знаменитым… - подруги пританцовывали и томно жестикулировали, словно исполняли давно отрепетированный номер. Наконец Ира остановилась и спросила:

- Да не о нём я - с ним всё ясно. Я о том, как всё было. О съёмке. – Нина промолчала, - Значит, не понравилось.

- Не знаю. Всё время чувствовала какую-то неловкость. Точно попеременно сажали в кресло то к дантисту, то к гинекологу. – Нина поморщилась, но тут же, игриво усмехнувшись, спросила, - а почему ты мне не говорила про потаённый огонь в моих глазах и что у меня демоническая походка? – Тут Нина быстро прошла вперед, игриво раскачивая бёдрами.

- Не выделывайся, - невольно залюбовавшись, сказала Ира. - Значит, не понравилось?

- Да говорю же, не знаю, - с досадой ответила Нина. - Сама не пойму.

- Я тоже с первого раза не поняла. Даже раздумывала – идти или не идти на второй сеанс. А потом, не то чтобы захотела, а так… не хватало чего-то.

- Вот и я погожу. Не хватит – поговорим, – зевнула Нина. - А пока… – совсем не то, чего я ожидала. С твоих слов, я его представляла эдаким авантюристом, … который такое может предложить, что по спине холодок.

- Вот и пойми тебя: то ты опасаешься, что тебя за попу схватят, то…

- Но-но! Она надежно защищена! – И Нина отвела руку в сторону, точно готовясь дать пощечину воображаемому нахалу.

- А он это сразу и понял – только взглянул на тебя. – «Не то чтобы совсем сразу», - усмехнулась она про себя, вспомнив астрального брата, - Ну, и чего ты в таком случае хотела?

- Не знаю, – Нина неопределенно повертела в воздухе растопыренными пальцами, - Вялый он какой-то… Зажатый…, - и, подозрительно поглядев на подругу, спросила, - а он часом, не вроде Юры?

- Ну да! Юра того, что хотелось, не смел, попросить, а этот и, не прося, получает что хочет.

Нина захохотала. - Так ты будешь мне рассказывать, что он и сегодня получил всё что хотел?

- Я и не сказала: всё что хотел. Я сказала то, что хочет, - парировала Ира. – А чего он хочет, я, говоря по правде, толком и не знаю. Какое там! Я не знаю, чего сама хочу, то есть, зачем к нему езжу.

- Ты же сказала: «не хватает чего-то».

- То-то и оно! Если не знаю чего, то не знаю и зачем езжу. Его работы мне нравятся и, конечно, хочется на себя взглянуть его глазами. Но есть ещё какая-то мелочь, пустячок неуловимый, который…

- А ты часом с ним не того?

- Ты с ума сошла, - прыснула Ира.

- Смотри…, - неодобрительно покачала головой подруга.

- Ты сошла с ума, - ласково повторила Ира и, пожав плечами, добавила, - ну, мне пора.

- Может, зайдешь? Что тебе дома делать.

- Я тёте обещала.

- Огурцы станете закатывать или тараканов морить?

- Нет. Пошептаться хочется. Знаешь, какие у нас посиделки… я с ней обо всём могу говорить …

- Так уж и обо всём?

- Обо всём, - искренне сказала Ира. Ей и вправду так казалось. Но обо всём, она не говорила ни с кем.

- А нельзя «обо всём» в другой раз?

Ира виновато посмотрела на подругу и отрицательно покачала головой.

- Тётя обидится.

- А у меня что-то настроение вконец испортилось, – пожаловалась Нина, глядя в сторону, и с почти с досадой добавила. - Выговориться надо, что ли? – И вдруг, повернувшись к подруге, сказала, почти просительно. - Слушай, позвони, извинись.., – Ира замялась, - а, хочешь, я позвоню?

Ира вздохнула, кивнула и последовала за подругой.

 

***

Окончательно убедившись, что заснуть не удастся, Глеб свесил ноги с койки и, отчаявшись нащупать ногами тапки, накинул халат и прошлёпал в кухню босиком. Торопливо выкурив сигарету, он открыл дверь в ванную комнату, где были развешены отпечатки, и снова стал их придирчиво рассматривать. То тут, то там он находил огрехи и при этом недовольно качал головой или дергал углом рта. Было ясно, что всё надо было делать не так. Но делать уже было нечего.

Глеб знал – чтоб у него что-то получилось, ему надо многое знать о натурщице. Почти всё. Помногу говорить с ней, не обходя запретные темы, а лучше всего, именно на эти темы. Много снимать и подолгу всматриваться, что называется «заглянуть в душу», - И не только, - вздохнув, добавил он про себя. Но всё это заставляло постоянно приближаться к пресловутой грани. Просто вплотную подходить.

- А это чревато… - промямлил Глеб, - Да-с… «А ну как срежусь? Какой я новой шуткой отшучусь...», - сказал он уже вслух и живо представил, как кто-то из подруг поёживается от его неловкого слова или жеста. Точь-в-точь, как Ира, говоря или слушая о «нарушителях морали». Эта картина заставила поёжиться его самого, словно он и впрямь учинил что-то непотребное.

Глеб снова прошел в кухню и, плеснув в стакан водки, залпом опрокинул его. Потом сел за стол и снова закурил. Провал был налицо. – И это с таким материалом! – с досадой подумал он и тут же усмехнулся тому, что стресс случился, не от трехчасового общения с нагими красавицами, пусть даже чисто платонического, а от просчета в освещении. Он решил, было еще выпить водки, но, не донеся до стакана, поставил бутылку на место и вернулся в ванную комнату. Напряженно всматриваясь, то в один, то в другой снимок, Глеб уже не выискивал недостатки и даже наклонял по привычке голову набок. Простояв несколько минут, он вдруг улыбнулся какой-то своей мысли и восхищенно выдохнул:

- Чудо, как хороши!

 

***

- Придется выпить, - сокрушенно признала Нина. - Так наговорились, что не заснем. И чего-нибудь погорячее, - задумчиво проговорила она, - а то его напитки были мне как-то поперёк.

- А хвалила.

- Я девушка вежливая, деликатная. Давай «Мартини»?

- Я люблю с оливкой, а их мы ещё вчера съели, до единой.

- Вздор это. Предрассудки. «Мартини» как раз и полагается пить, когда всё, в том числе и оливки, съедено.

- Мне-то что до того? Я люблю с оливкой, – сказала Ира и капризно выпятила нижнюю губу. Заметив, что Нина расстроилась, она снисходительно добавила, - ладно, так и быть.

- Именно. Не имея гербовой, пишут на почтовой. Наливай!

Повелительный тон подруги неприятно кольнул Иру. Она вспомнила, как та помыкала Юрой и спросила себя: «неужели она и мной собирается командовать?», и тихо пробормотала под нос, - Лучше ты. Мне что-то лень вставать.

А у Нины и в мыслях не было «повелевать». Просто настроение у неё, ни с того ни с сего, поднялось, как, порой бывало, ни с того ни с сего, портилось. И теперь интонации были скорее шальные, чем командирские. На этом подъеме она даже не заметила, как потемнело лицо подруги. Напевая себе под нос, что-то игривое, Нина весело вскочила, наполнила бокал, и, поднося его Ире, поклонилась в пояс, а затем по-купечески радушно сказала:

- Всенепременно, душа моя, со всем нашим удовольствием, - потом налила вина себе и опустилась на пол, рядом с креслом, где сидела Ира. Оставалось только вытянуть руку вверх и, зажмурив глаза от удовольствия, ждать звона бокалов.

«Какая она славная», - подумала Ира.

 

***

- А что? Можно и без мужиков, - размышляла Ира. Она поправила наушники и довела громкость до предела. Благо Элени Мэндел пела тихо, не заглушая мысли. – Надо будет, я и сама смогу. – Но тут же вынуждена была признать, что так она не сможет. - И, вообще, это что-то совсем другое. - С Димой ей тоже бывало хорошо, может быть даже и лучше, но хорошо совсем по-иному. - Совсем…

А вот про Диму вспоминать и не стоило. От этого ей стало совсем не хорошо. И уж себе она не могла не признаться, что, хотя Дима и не был размазней, но часто и густо ей приходилось устраивать всё самой. Не прямо, конечно, этого она бы себе никогда не позволила, а с помощью массы претивших ей уловок и маленьких хитростей. А иначе...? А иначе, замученный работой Дима (и вправду замученный – она этого не отрицала) просто засыпал после ужина мертвым сном. Тётя безапелляционно заявляла, - Если тебе не хватает внимания – у него другая женщина!

И не то, чтобы такого рода внимание ей было нужно позарез, просто невнимание оскорбляло её. А еще этот его закадычный приятель, неотлучно бывший с ними везде и всюду, только что не в постели. Но и в постели, у Димы нередко возникала необходимость ему позвонить. В разговорах друзей ей мерещилась какая-то неуместная нежность, и раздраженная невниманием, Ира готова была вообразить что угодно.

- И командуют мной все, - жалея себя, думала она. Жалость была настолько сильной, что Ира и не вспоминала о том, что когда принуждена, была командовать сама, расстраивалась ещё больше.

- Командуют все кому не лень, - повторила она, - даже Нина. - Тут она сдёрнула наушники и размахнулась, вознамерившись бросить их на пол, но, немного подумав, опустила руку. - Какой там «командует»! Просто подталкивает делать то, что мне и самой хочется. – Но и это её не утешило. - Выходит, жить без подталкиваний я не могу, – грустно заключила она, но тут же решительно сказала себе:

- Надо что-то менять… и менять сходу. Так, чтоб сама могла кого-то подталкивать. – И тут ей на ум пришла шальная мысль. Она долго вертела её так и этак, наконец, безнадежно покачав головой, закурила. Потом, почти сразу, погасила сигарету и, азартно шлепнув ладонью по столу, сказала сама себе:

- А что! Как говорит Глеб Иванович, - «не смогу, так хоть попробую».

Она взяла со стола пустой бокал, потом, поколебавшись, сбросила с себя одежду, и решительно прошла в комнату подруги.

 

***

Нина лежала на постели одетая и читала.

- У тебя где-то была минералка, - деловым тоном спросила Ира. Но подруга, будто не услышав вопрос, увлеченно сказала:

- Послушай, как здорово:

«От жажды изнываю над ручьём,

Смеюсь сквозь слёзы и тружусь играя…»

- Кто это?

- Какая разница?

- И всё же?

Нина глянула на обложку, потом на подругу и торжественным тоном объявила:

- Франсуа Вийон.

- Впервые слышу.

- … Бедный Франсуа Вийон!

- А стих ничего…

- «Ничего»! Да ему за этот стих герцог Орлеанский всё-всё простил!

- Что всё?

- А то, деточка, что Вийон разбойник был.

- И что у него лучше получалось, стихи писать или разбойничать? – Равнодушно спросила Ира, наливая в бокал вторую порцию минералки.

- Не удалось выяснить. Вскоре пришлось за новый разбой повесить.

- Вот как! Видать от судьбы не уйдешь, - грустно добавила Ира, думая о своём. Она, вылила остатки воды в бокал и собралась, было уходить, но тут Нина поднялась с постели и, лукаво посмотрев подруге в глаза, прошептала:

- Не уйдешь. - Она сладко потянулась и начала медленно стягивать с себя одежду.

 

***

Открыв глаза, Ира вдруг живо вспомнила, как они в сентябре пили вино, ели мидий и без удержу хохотали,… Она легонько сдавила зубами кусочек вздрагивающей плоти и замерла. – Больно, - послышалось откуда-то издалека, но по голосу не было ясно, хорошо это или плохо.

В ушах явственно зазвучал хрипловатый голос Глеба: «Приедается всё, лишь тебе не дано…». Ира даже открыла глаза, чтобы убедиться, что его самого нет в комнате, и с раздражением подумала, - Этого ещё не доставало. Совсем не тот случай, чтоб втроём.

Она напряженно пыталась думать о чём-нибудь приятном. Это всегда срабатывало, но теперь, как она ни старалась, ничего не выходило. Понимая, что окончательно всё испортила, Ира безвольно опустила голову на подушку и холодно отметила – «Что-то сегодня не так». - Разочарование было столь сильным, что она едва не сказала это вслух. – «Неужели и это быстро приедается?» - испугалась она, почему-то обижаясь не на Пастернака, а на Глеба и попыталась себя успокоить, - «Ерунда. Просто устали».

И тут она осознала, что именно было не так. Где-то внутри, в самой глубине ныла и, как чудилось ей, воспаленно мерцала какая-то точка. Ира положила ладонь на руку подруги и силой направила её, помогая движением бёдер. Щемящее чувство постепенно охватывало всё тело, подступая к горлу и мешая дышать. Она пыталась сосредоточиться, но сознание плохо подчинялось ей, в беспорядке тасуя картины прошедшего дня. Улица, метро, лестница в доме Нины,… Наконец докучливый калейдоскоп заклинило, и он остановился в комнате Глеба. Снова на том эпизоде, когда он читал Пастернака:

И белому мертвому царству,

Бросавшему мысленно в дрожь,

Я тихо шепчу: "Благодарствуй,

Ты больше, чем просят, даешь".

Лицо её пылало, пальцы судорожно вцеплялись в плед и всё же, почти в беспамятстве, она с грустью, но уже без раздражения отчётливо сказала себе: «Ну вот, теперь он будет с нами всегда…»

***

Ира, с силой оттолкнулась локтями, будто пытаясь высвободиться, и сползла на край дивана. Голова откинулась вниз и, с тягучей медлительностью, повернулась в сторону. Губы то приоткрывались, то, вздрагивая, с силой сжимались, до боли. Она стремительно и неотвратимо впадала в забытьё

А Нина мало-помалу из него возвращалась. И то, что совсем недавно отзывалось пароксизмами тела и всех доступных ему чувств, замирая, стихало и наполняло душу непереносимо сладостной болью. Теперь всё воспринималось как безудержно влекущая игра. – Наверно так играют со смертью, - пронеслось у неё в голове. Незнакомое доселе опьянение, захлестывало её и, как это нередко бывает с пьяными, Нине казалось, что она управляет игрой и может остановить её в любую минуту, но это было иллюзией, и оторваться от игры она уже не могла.

Ей казалось, что у неё под рукой вздрагивает бабочка. Пальцы переставали ощущать шероховатости и скользили, будто по слою крема. Она представляла себя пианистом, вдохновенно импровизирующим, но способным лишь на полтакта вперед угадать мелодию. Мелодия подсказывалась свыше, пальцы непроизвольно скользили по клавишам, и она просто исполняла то, что было суждено. Помимо её воли, средний палец согнулся и скользнул в глубь.

Чувства, которые она хотела вызвать в подруге, точно отразившись в зеркале, и обрушились на неё самоё. Сладкая ноющая боль сковала низ живота и волной прошла по ногам, согнув их в коленях, и те сами собой потянулись к самому горлу. Нина приподнялась на локтях и перекинула колено за предплечье подруги. Всё, что происходило рядом с ней, всё, что конвульсивно вздрагивало от отвращения, страдало и умирало от счастья, вмиг исчезло, заглушенное пьяной волной тошнотворного и неодолимо влекущего аромата. Нина безвольно опустила голову туда, где только что находилась её рука. Уже ничего, не контролируя, она, точно видя всё со стороны, замечала, как разъезжаются колени, и живот опускается на нежную вздрагивающую плоть. Стоны подруги стихли, и Нина всем телом ощутила её поцелуй.

Опьянение мало-помалу проходило, и она с грустью расставалась с этим чувством. Присущая ей холодность и ясность рассудка, возвращались, и, уже не захлебываясь от чувств, а, улавливая и смакуя их тонкие оттенки, она продолжала свою партию, свою импровизацию. Бабочка вздрагивала в её руках, от легких прикосновений губ трепетали крылья и теперь Нина, уже вполне контролируя себя, но с новым, изощренным наслаждением, принимала ответные ласки подруги.

Наконец она поймала себя на том, что прикидывает, одевать завтра плащ или куртку и идти ли вообще на лекции. То, что она в состоянии сейчас думать о посторонних вещах, почему-то обрадовало её, но в ту же секунду мелькнула ревнивая мысль о том, что то же самое может происходить и с Ирой. Мысль эта тут же испарилась, заглушенная нетерпеливым движением Иры, с силой протиснувшей руку к её груди и нежно сдавившей сосок. – Почувствовала, - с удовлетворением отметила Нина, и так же, про себя, добавила, - ишь ты, какая. Уж и отвлечься нельзя, - и с новой, неистовой силой принялась ласкать подругу. Запреты, наложенные воспитанием, природным отвращением, всей человеческой культурой, рушились сами собой. Нина просто брала то, что сейчас ей казалось нужным…

 

«Что же это она делает?», - ужаснулась Ира. Её передернуло, и она попыталась высвободиться. Но это не удалось. – «Внезапно, силы оставили её», - мелькнула в голове строчка пошлого романа. Неожиданно для себя она улыбнулась и, широко раскрыв глаза, в оцепенении ожидала, что будет дальше. Ногти подруги впились в её грудь, и Ира от неожиданности вскрикнула. Ей захотелось немедленно всё остановить, но всё останавливалось само собой. По телу Нины прошла лёгкая дрожь. Потом ещё и ещё… и, уже совсем неожиданно для Иры, эта дрожь передалась ей самой. Тело будто свело судорогой. Голова каталась по подушке, и непреодолимое отвращение постепенно сменялось неизвестным пряным наслаждением.

 

***

- Ты представить себе не можешь, о ком я вспомнила в самый неподходящий момент, - задумчиво сказала Ира.

- Могу. С его стороны это полная бестактность. Хоть и по виду он человек деликатный, но как ни крути – богема. И всё же, вообразить, что ему такое дозволено…

- Совершенно необходимо дать ему ясно понять, что мы готовы это простить лишь при непременном условии, что это будет в последний раз…

Казалось бы, реплики складывались не хуже обычного, но привычная игра не клеилась. Становилось ясно, что хотя душа и не пуста, но вот-вот опустеет.

- А знаешь, пыль в квартире на три четверти состоит из сшелушившейся кожи, - задумчиво произнесла Нина.

- Ты это к чему?

- А к тому, - Нина театрально вздохнула и, поводив мизинцем по выглянувшему из-под пледа плечу подруги, на котором сходил загар, - что здесь как-то пыльно стало. Пойдем, продышимся.