«ПЫЛКИЕ СЕРДЦА»

___________________________________________

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

У вас никогда не возникала боязнь смерти? Когда вы чувствуете, что жизнь прожита и больше не имеет смысла? Внутри – страх, на теле – холодный пот. Ты стоишь под дулом пистолета соперника и кажется, что его жизнь в ваших руках, а ваша – в его. Это необъяснимое чувство. Как не странно, но страх наступает не сразу, а только на время борьбы. До этого вся затея кажется шалостью, ты входишь в азарт. Опасность для жизни имеет непонятную сладость для сердца. Если бы не один случай, я так бы и не понял цену существования, и не был седым бароном. И уж, наверняка, никогда бы не поведал историю своих юношеских приключений, хотя «приключениями» это не назовешь. Еще иногда по ночам во снах я представляю ту баталию характеров, личностей, которая развязалась со мною сорок лет назад. Ни разу я не чувствовал такое близкое дыхание смерти, по сей день боюсь будущего суда, который учинит надо мною Господь. Гореть мне вечно в аду!

Ну что ж, пора поведать одну из печальных страниц моей жизни. Произошло сие событие в 1838 году.

Quant à (что касается) меня, то я был в те годы очень вспыльчивым, непреклонным, независимым молодым человеком, который по мнению недругов «имел отчасти несносный характер и скверное чувство юмора». Все замечали, что мне характерна гордость, огромная горячность и чрезвычайное свободолюбие. Я имел непоколебимые несовершенные взгляды на жизнь.

 

Мне грустно, потому что я тебя люблю,

И знаю: молодость цветущую твою

Не пощадит молвы коварное гоненье …

М.Ю.Лермонтов (Из стихотворения «Отчего»)

Пускай горька моя судьба –

Я буду ей верна!

Н.А.Некрасов «Русские женщины» (Княгиня Трубецкая)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ

 КОЖУХОВ Авенир Иванович – виновник произведения

 НАРЫШКИНА Марина Гавриловна – дама сердца 2-х мужчин

 НАЛИМОВ Владимир Алексеевич – верный друг

 ВИТКОВ Болеслав Наркисович – любви все возрасты покорны

I

Прежде чем начать повествование, я немного расскажу о своем бедном дворянском происхождении. Мой род очень молод. Ведет он начало с Кожухова Всеволода Константиновича. Во время правления Елизаветы Петровны мой славный предок показал себя в Семилетней войне. Участвовал в боевых действиях под руководством самого фельдмаршала графа Апраксина – соратника Петра Алексеевича. В те годы Всеволод Константинович был высоко оценен государством Российским и получил немало наград, правда, до Ордена святого апостола Андрея Первозванного дело не дошло. Но мой предок не гнался за чинами и похвалами, хотя надо бы. Он был ярым противником политики Петра Федоровича. За свое неповиновение Всеволода Константиновича император сослал на окраины страны. Он так и не вернулся в столицу.

Его сын – Олег Всеволодович, был в каком-никаком почете у власти. На жизнь не жаловался, имел относительно небольшое жалование, но на существование хватало. Можно было сказать, что мой дед поклонялся императрице Екатерине Алексеевне, как идолу. Я помню с детства его рассказы о том, «какие были великие времена». В нашем роду ходит легенда, как Кожухов Олег Всеволодович встречался с самой императрицей. Звучит это сказание так: «Однажды Олег Всеволодович преспокойненько гулял со своим маленьким Францем по улице. Неожиданно песик сорвался с поводка и бросился за железную ограду в сад, на территорию, где жила императрица. Молодой человек, было, кинулся к забору, чтобы позвать Франца, но вдруг услышал крик солдата:

- Стоять на месте! – сказал он, угрожая оружием Олегу Всеволодовичу. Тот всячески пытался объяснить вояке сложившееся положение, но солдат не хотел ничего слушать. Неожиданно наш герой побледнел, встал с открытым ртом, глядя в сторону забора.

- Отпустите молодого человека. У него действительно убежала собака …

Это говорила Екатерина Великая. Олег Всеволодович представлял ее совершенно иной: пышное парадное платье, грудь утянута корсетом, на голове напудренный парик. А сейчас она была одета совсем неброско: серое домашнее платьице, на голове, такого же тона, чепец. Возникал образ не величественной императрицы Российского государства, а пожилой незамужней женщины. В этом и изюминка Екатерины II: она умела казаться той, которой совершенно не была.

Все кончилось тем, что солдат извинился перед Олегом

Всеволодовичем, а сама императрица повелела дать ему пуд всякой всячины для Франца и пятнадцать золотников».

Если честно, мне в это особо не верится. Ну что ж, не будем уходить от темы. Во время царствования сына Екатерины Алексеевны – Павла – власть всячески бичевала моего деда: он подвергался гонениям, его несколько раз за пять лет ссылали на Урал. Там Олег Всеволодович и встретил свою жену. У них родился славный малыш, которого нарекли Иваном. В будущем мой отец. Он придерживался старых обычаев, был всегда строг со всеми. Моего отца нельзя было назвать жизнерадостным человеком. Он постоянно зарывался в щитах, бумаги, ввязывался в непонятные долги. Никто не знал, куда он промотал все состояние семьи, и, к сожаленью, я не мог его восстановить. После войны ходили слухи, что отец тратит деньги на женщин, по крупному проигрывает в карты. Однажды я подслушал его разговор с матушкой. Она всячески уговаривала отказаться от такой жизни, от города, потому что «здесь его постоянно тянет к греху» - картам и рулетке. Матушка просила исповедоваться мужа, приблизиться к церкви, поговорить с отцом Петром (он был одним из служителей ближайшего храма). Но отец только говорил, что любит свою Виргинечку, но не может отказаться от карт, его во время игры «allume le démon»(разжигает демон) и он не в силах прекратить. Дело кончилось тем, что Иван Олегович потерял имение близ Петербурга, а как-то чуть не проиграл всю семью! Они с матушкой переселились в маленькую квартирку в городе, а мне отдали все, что осталось от прежней квартиры. А что осталось?! Небогатое дворянство, запятнанное имя? И ладно, я уже ни на что не жаловался, как вдруг отец пристрастился к спиртному. Однажды он в приступе белой горячки чуть не убил кухонным ножом матушку. Она успела перед самым носом мужа затворить дверь. Увлечение отца картами, алкоголем могло бы привести к смерти его милой Виргинечки. Меж тем, еще лет семь назад, супруги беззаветно любили друг друга, клялись в этом каждый божий день.

А в 1835 году, три года назад с момента повествования, случилось совершенно трагическое событие. В один из прекрасных майских дней мои родители ехали к единственным друзьям – семье Емельяновых. Внезапно у отца случился новый приступ помешательства, тогда он достал пистолет. Ему казалось, что за повозкой некая погоня. Сказав, что он должен застрелиться и ее застрелить, свою дорогую Виргинечку, выстрелил в грудь и супруге, и себе. К счастью, для матушки все обошлось: уже после несколько месяцев она полностью пришла в себя. Отца же спасти не удалось: он выстрелил прямо в сердце. Я сейчас не жалею ни о чем. Может быть, все это было и к счастью?..

Хочу заметить, что по настоящему я плакал в своей жизни всего пять раза. Именно первую правдивую и искреннюю слезу вызвала у меня смерть отца.

Кажется, что читатель уже сделал вывод из биографии моего покойного папеньки – Кожухова Ивана Олеговича.

II

Я уже немного рассказывал о себе в начале повествования. Если продолжать говорить обо мне, то никто не знает меня лучше, чем друг Владимир. Именно он был единственной опорой и поддержкой для меня после смерти отца.

Друг характеризовал меня, как человека вспыльчивого, немного наивного, который воюет со всем внешним миром, пытаясь переустроить его и полностью изменить (в этом он глубоко заблуждался). На мои колкости друг не обращал совершенно никакого внимания, замечая, что «в этом случае необходимо проявить серьезность». Владимир пытался воспитать во мне терпеливость, бережливость и другие хорошие качества. Но это было уже в поздней юности, а в детстве мы часто ввязывались с ним в необыкновенные истории, когда только-только познакомились. Уже тогда родители говорили, что «лучше этих друзей» нет. Бывало, разыгрывали отца, пугали маменьку, подбрасывая разных тварей. Еще с детства мне почему-то запомнилось кресло отца. Бывало, сядет он, закурит трубку и начнет рассказ обо все, что есть на свете. Так вот. Сядет отец в кресло, посадит меня на колено и пошло, поехало. Как Петух Петрович Карпа Карповича ловил, почему луна убывает … Прекрасные были годы!

Учение нам с Владимиром давалось плохо, поэтому для того, чтобы лучше усваивать науки нас никогда не брались обучать вмести, только порознь. Одним словом, друзьями мы были закадычные.

Но воспитание отчасти получили разное, потому что на меня огромное влияние оказал отец Федор. Родители часто отдавали своего сына пожить немного в церкви, «дабы обрести покой и мир в душе».

- Ведь сегодня все естественные науки стали преподавать сугубо материалистически. Да и мне не особенно хочется, чтобы Авенир находился в окружении иностранной среды при каком-нибудь зарубежным супостатом. Ему никак нельзя находиться среди различных вероисповеданий и рационалистических сект, - говорил папенька.

Меня часто наставляли, заставляли читать Библию, затвердевать молитвы. Матушка намеривалась отправить своего сына в духовную семинарию для того, чтобы очищение души в церкви не прошло зря, но не получилось: не смог поступить. Отец говорил, что на то воля Божья, и все что не делается, все к лучшему.

Уже, будучи юношей, я никогда не забывал молиться, молиться по утрам, по вечерам, перед причастием, перед принятием пищи, в день рождения … Знание Евангелие приходил проверять все тот же отец Федор. Я был набожным человеком, поэтому вся комната моя была увешана образами. Как сейчас помню, сидишь за столом и смотришь на икону. Непонятным светом от нее веет, благовонием. Я не сомневался, что Бог есть. После нашей земной жизни он будет вершить суд. Те, кто благочестиво жили, отправлялись в рай, кто нет – в ад, где варились они в котле с раскаленной смолой, а языки их жарили на сковородках. Вот такое скудное представление я имел о последующей жизни.

Пожалуй, стоит приступить к самому описанию событий.

III

Был вечер. В Петербурге стояла тишина, полное безветрие. Нева ровно билась о пристань. Свет уличных фонарей красиво отражался от ее глади. Эта игра была чрезвычайно прекрасна. В здании Биржи абсолютно отсутствовало освещение. Если поднять голову, то можно увидеть вершину Кунсткамеры. Улицы были пусты. Я спешил на Вознесенский проспект – домой. Но чары Невы заворожили меня, и поэтому мне пришла в голову мысль совершить небольшую прогулку медленным шагом: по Дворцовому мосту к Невскому проспекту, оттуда на Гороховую улицу и сразу к себе.

Вдруг послышались чьи-то шаги. Они были настолько неторопливы и осторожны, что становилось даже жутковато: Обычно человек идет не такой загадочно-странной походкой. Вдруг на мосту показался

женский силуэт. Он был таким же гибким и утонченным, как и сама Нева. Прозвучал тонкий, звонкий голос:

- Adieu (прощай), жизнь!

Раздался всплеск воды. Нева пенилась. Понятно: кто-то тонет. Я был уверен, что человек нуждается в моей помощи. Все стало безразлично, и прямо в костюме я прыгнул в реку. Надо было действовать быстро, потому что шлепки прекратились. Тогда я нырнул во второй раз. Вода была темной, искать утопающего пришлось на ощупь. С первой попытки ничего не удалось. Я уж было совсем пал духом, но решил еще раз испытать счастье. Эта попытка увенчалась успехом. Мне удалось вытащить девушку-утопленницу на пристань. Стало ясно: сырое платье тянуло ее ко дну. Тело дамы посинело от холода, глаза оставались закрытыми.

- Мадам, очнитесь! – кричал я, пытаясь привести в чувства утопленницу, но та не отзывалась. Мне следовало бы немного побить по щекам девушку, но я не мог и пальцем тронуть такое прекрасное создание. Уже после несколько минут она пришла в себя, но потом снова впала в забытье. Девушка была в смятенье и не понимала, где находится и что с ней сейчас происходит. Я решил привести её домой и уложить в кровать: не оставлять же здесь – на пристани? Только теперь в квартире мне представилась возможность рассмотреть свою гостью лучше.

 

Она была красива и прекрасна,

На плечи ей спадали локоны волос.

Подумал я, что не напрасно

Такую девушку спасать пришлось.

 

В чертах виднелось лишь смятенье,

И аккуратное лицо

Выказывало ее волненье,

А на руке увидел я кольцо.

 

На следующий день утопленница полностью пришла в себя. Я заварил чай, и мы принялись за беседу. Комнатка моя небольшая и очень тесная, поэтому немного было стыдно за свой небогатый быт. Я узнал, что девушка – жена бригадира Виткова Болеслава Наркисовича. Оказалось, что мужу моей бедной гостьи уже под пятьдесят тогда, когда она еще совсем молода. Но как говорится, любви все возрасты покорны! Стало интересно узнать имя молодой жены пожилого бригадира.

- Я – Виткова Марина Гавриловна, фамилия по папеньке – Нарышкина.

- Как же вы угодили в Неву? Никто, ничто не падает, а вы прямо в реку. - В этот момент на глазах Витковой я увидел слезы. – Простите, мадам! Я не хотел задеть ваши чувства.

- Ничего, только мне не хотелось бы об этом говорить… Не поймите превратно, но мне неприятно беседовать на эту тему.

- Извините, еще раз извините! Тоже сижу здесь перед вами - Le chapitre de la police (глава полиции). Простите, пожалуйста, простите!- я все оправдывался и оправдывался, но, в конце концов, меня прервала моя собеседница.

- Позвольте мне идти домой. Нельзя здесь засиживаться да еще вас стеснять. Муж, наверное, уже заждался. Au revuir, monsieur! (До свидания, сударь!) – сказала холодно Марина Гавриловна и сразу поспешила выйти.

Бесспорно, встреча с молодой утопленницей произвела на меня очень большое впечатление и, конечно, заинтересовала. «Почему она не захотела рассказать по какой причине, упала в реку? – задал я себе вопрос. – Да это и не мое дело!» Больше меня заинтересовала, как казалось, милая госпожа Виткова. Марина Гавриловна была настолько красива, что я представлял ее образ, и когда уходил в лавку и, отправляясь на прогулку. Мне не представлялось возможным расстаться с милыми чертами своей гостьи: большие глаза, темные локоны волос околдовали молодого Авенира Ивановича. Я часами просиживал за письменным столом, вспоминая встречу со своей гостьей. В тот же день, когда девушка покинула меня, в дневнике появилась запись:

 

Любовь моя не измерима,

И душу мне прожгла она.

Любовь, так бережно хранима,

В моих поступках чуть вольна.

 

Да, я понял, что без памяти влюбился. Мне не представлялась жизнь без Марины Гавриловны. Этих нескольких часов, когда я созерцал, общался с ней, хватило для появившейся безмерной любви.

Еще меня озадачила беседа со своим старым другом Владимиром Алексеевичем Налимовым. Он поддерживал меня во время кончины отца, в различных проблемах оказывал всяческую помощь. В отличие от своего друга Владимир принадлежал к знатному роду, был целеустремленным человеком, знал толк в жизни. Казалось, что ему не двадцать четыре года, а уже под шестьдесят: настолько он был мудр. Так вот. Тогда, когда меня терзали мысли о милой госпоже Витковой, которая похитила у меня покой и уединение, я решил обратиться к другу.

- Похоже, ты влюбился, брат! Да еще как! – говорил Владимир. – Добром это все не кончится. Я уверен. Заводить амуры с женой Виткова – рискованное дело! Мой тебе совет – развейся. Погуляй по городу, съездий к матушке … Ну что, тебе заняться нечем? На что ты можешь рассчитывать? Тем более она ничего не обещала и даже не скрывала, что Авенир Иванович никакого впечатления на нее не произвел, - пытался усмирить мой пыл Налимов.

- Владимир, ты как меня и не понимаешь! Я влюбился! Я влюбился! Она так мила, прекрасна. Ах, чудесное создание! Все движения плавны. Марина Гавриловна грациозна … У меня нет слов! Она прекрасна! – доказывал я.

Мне хотелось достучаться до Владимира, но он меня как будто не понимал. Если бы мой друг видел ее – прекрасную Марину Гавриловну. Я сам не понимал, как мог привязаться к этой госпоже. Что-то меня в ней поразило, заворожило, привлекло. Теперь могу точно сказать: мои чувства были правдивы. Я стал понимать, что Болеслав Наркисович станет неискоренимой преградой для моих чувств. Если молодая девушка решила связать свою жизнь с пожилым бригадиром, это не просто. По-видимому, между ними есть чувство, которое смогло победить разницу в возрасте.

- Все, решено! Я напишу письмо, в котором поведаю о своей внезапной любви. Пусть это будет одно слово, два, три … Но мне станет хотя бы легче. Правда, отказа я тоже не перенесу. Ей следует узнать о моих чувствах! Надо как-нибудь успокоить свое сердце ! На душе кошки скребутся, но мне будет спокойнее. Хоть немного …,- не находя себе места, говорил я с Владимиром.

IV

Утром следующего дня я вызвал посыльного и передал ему конверт. Там, на листке бумаги, были начертаны строки, которые я писал от чистого сердца:

 

Кто готов за тебя умереть,

Не жалея младого огня?

Во всех песнях могу я пропеть:

«Я люблю и, бесспорно, тебя!»

 

В мучительном ожидании ответного письма я не мог не пить, не есть. На душе, по-прежнему, было неспокойно. Что-то меня волновало, тяготило, терзало. Ожидание стало настоящей пыткой. Самому было непонятно, почему я жду чего-то, почему уверен, что ответ придет сегодня, да и придет ли вообще? Я ходил по комнате взад-вперед, метался из стороны в сторону. В полдень мне было не до еды. «Чего я жду? На что надеюсь? Нет, все, довольно! Когда же это кончится? Jusqu'à quel temps, enfin (Каких же пор, наконец!) » Вдруг раздался стук. В комнату вошел посыльный и передал мне письмо.

- Будьте здоровы! Прощайте! – сказал он.

- Прощайте! Прощайте! – раздраженно ответил я и поспешил открыть конверт.

Мне представилось такое послание, которым я был поражен:

 

Зачем спасли меня тогда?

Неве предаться я хотела,

Но, к сожаленью, не успела.

(Об этом буду я жалеть всегда.)

 

Сначала я даже опешил: как так? «Девушка хотела погибнуть? На мои чувства она не ответила, значит ей мил Витков. Уже мало, что понятно!» - говорил сам себе. В голове у меня все перемешалось, я даже не помнил, как заснул. Во сне, наверно, произносил «Марина Гавриловна», «Без сомнения, вас люблю», «Любовь моя неизмерима». Эти чувства сводили меня с ума! Даже во сне представился ее образ. Она была обворожительна, в пышном парадом платье, ее темные волосы аккуратно убрали. Я был рад осознавать, что хотя бы во сне мы вместе.

Проснувшись в пятом часу вечера, решил передать Марине Гавриловне записку, в которой указал: «Сегодня вечером. В 22.00. На Марсовом поле. Умоляю. Целую Вас в крылья. Кожухов Авенир.» Как вы, наверное, догадались, мне не представлялось возможным провести пять часов в ожидании, наедине с собой, поэтому для успокоения пошел на прогулку.

Хотя я не был суеверным, но решил отправиться к провидице. Интересно, что она нагадает? Был неслышен о гадалке-цыганке Яне. Ходили слухи, что она имеет связь с потусторонним миром, свободно владеет так называемой белой и черной магией. Честно говоря, я отрицательно относился к разным предсказаниям. Для меня все это было занимательной игрой. К гадалкам мне приходилось ходить только раза два, и после каждого посещения всегда ставил свечку за спасение своей души, за упокой отца в Храме Воскресенья Христова. Хочу признаться вам, что во второй раз по-настоящему плакал после песни цыганки, возможно с ней была знакома Яна. Ее волнующая, захватывающая песня осталась у меня в сердце и по сей день. Эта мелодия, бесспорно, могла выбить слезу и самого эгоистичного человека.

Провидица Яна снимала квартиру на Мойке против Строгановского дворца. И вот уже через двадцать минут я стоял у двери ее квартиры. Постучал.

- S’il vous plait (пожалуйста), открыто! – сказали хриплым, грубым голосом.

Я вошел в темную комнату, совершенно без освещения, только в ее центре на столе горело много сальных свечей, там же располагался прозрачный стеклянный шар, около него – колода карт. Сама провидица была в черном траурном одеянии, на голове – темный чепец. Мрачность образу гадалки придавали ее ясные глаза, ресницы цвета золы. Нос цыганки был крючковатым, похожим на орлиный клюв. Яна будто сливалась с цветом комнаты.

- Добрый вечер! Я наслышан о вашем даре …

- Все знаю, все вижу. Судьбу пришел узнать? Иль о прошлом чьем справиться? – загадочно спросила гадалка.

- Да вот …, - растерялся я, не зная как сказать о причине

своего визита.

- Ладно, все посмотрим. Ты, милый, присаживайся да ручку мне протяни. Но денег стоить все будет.

Я ответил, что готов оплатить все использованные услуги и покорно сел на табурет за стол. Цыганка потушила часть свечей, потерла шар, а потом попросила руку. Показал ладонь.

- Да жизнь у тебя не сахарная. Нарекли родители … Аве-ни-ниром – Авениром!

- Все верно!

- Линия жизни долгая – много жить будешь. На бугре Меркурия препятствие – скорая несчастная любовь, да что верить ладони. Проверим по картам.

Яна взяла колоду карт, потасовала ее несколько раз и стала раскладывать на всякий лад, но каждый раз одну закрывала другой.

- Действительно, милый, несчастная любовь. О, да у тебя

несколько любовных историй завязываться будут – влюбчивый человек. Последнюю и главную обретешь, потеряв такое же дорогое, да не пожалей потом. Карты говорят, что жалеть об этом будешь. Детей много будет и все в чины, в видных людей выбьются …

И так она меня за нос водила еще минут десять. Поначалу я охал, ахал за свою судьбу, а потом мимо ушей стал пропускать. A propos (кстати), предсказание о том, что много чад будет не сбылось, к несчастью, да и вообще много из ее речей не сбылось. Но все-таки предупреждения цыганки оказались верными, но мне они не помогли, пылкому человеку, исправить положение. Ушел я от Яны и направился сразу в Храм на Крови, потом немного прогулялся по Михайловскому саду. Смотрю, а время уже для встречи подошло. На улице было светло, и я без труда узнал знакомый силуэт Марины Гавриловны.

- О, госпожа, вы пришли! – Было, принялся целовать ручки своей спутнице. – Вы все-таки пришли! – говорил я, по-прежнему восторгаясь девушкой. Виткова молчала. – Почему вы не написали толком ничего в записке, почему вы так жестоки со мной? – и тогда во второй раз мне представились ее плачущие глаза. – Мариночка, что с вами? Вы что-то хотите мне сказать?

Я никак не ожидал такого ответа:

 

- Не смела вам признаться ране,

Что беззаветно вас люблю.

Мою любовь вы осудить не в праве,

Я каждое движенье в вас ловлю.

 

Прошу простить меня за вольность мысли,

За яростную страсть в моих словах.

Но надо мною страхи тучею повисли,

Любовь я сохраню в годах.

 

Но что ж, не смею удручать вас боле

Своими мыслями сейчас.

И помните, все в вашей воле,

Я все ж люблю, люблю я вас!

 

- Вы любите меня? Я тоже вас обожаю. Вы мне приметились с первой встречи. Сразу возникло какое-то чувство. Никак нельзя без вас существовать. Я влюбился без памяти, - обращался к госпоже Витковой, стоя на коленях и доказывая свою любовь.

- В тот день, когда я тонула, и мы с вами повстречались, вы полюбились мне. Лучше было утопиться, чем жить с Болеславом Наркисовичем: я не могу жить без чувств. Как можно погубить свою жизнь, похоронить свои младые годы. Родители отдали за него по расчету: Витков имеет большие банковские щита, связи, - призналась моя спутница. Она жаловалась на то, что не стерпелось – не слюбилось, хотя Витков дарил ей дорогие наряды, украшения.

- Нам ни что не помешает. Мы уедем куда-нибудь. Не волнуйтесь, денег я обязательно достану. А может быть, вы меня вовсе и не любите?

- Как вам еще доказать свою внезапную любовь? – уверяла она меня. – Я не знаю, почему возникло это чувство? Оно не подвластно мне! Но нельзя оставить мужа, никак нельзя! – молвила госпожа Виткова.

- Почему? Вы тоже испытывайте к нему какое-то чувство? – внезапно поинтересовался я.

- Нет, я не могу бросить семью. Давайте отставим все, как есть, не противясь воле Создателя, - промолвила госпожа Виткова. Она пыталась показать выгодность положения, уговаривала меня не совершать никаких действий. – Я должна идти, - сказала Марина Гавриловна и направилась в сторону Троицкого моста.

- Но мы еще встретимся? – кричал ей вслед. – Встретимся?

- Не волнуйтесь! Расставания не долги! – услышал я ответ.

Вернулся домой оживленный, радостный, уносимый в неведомые дали рая, где живет и процветает гармония, счастье и необыкновенное, странное чувство – любовь, которую должен испытать каждый смертный. Большей радости, чем она нет во всей Вселенной! В тот момент даже в помышлениях не было догадки о том, что чувства моей возлюбленной надуманны. Она могла бы полюбить первого встречного, только бы избавиться от холодных отношений с мужем. Даже быстротечность наших чувств не натолкнула меня на подобную мысль.

Мы встретились с Мариной Гавриловной еще несколько раз, но этого хватило для того, чтобы разнести по Петербургу слухи о тайной связи замужней госпожи Витковой и холостым Кожуховым. В народе говорили, что мы полная противоположность друг другу, что Авенир Иванович якобы специально толкнул Марину Гавриловну в реку от несчастной любви. Везде, где не проходил я или моя возлюбленная, на нас показывали пальцем, перешептывались. За глаза меня называли Неудачным Донжуаном. И вот в один прекрасный день весть о наших встречах дошла до самого Болеслава Наркисовича Виткова. Я думаю, было естественным, что он пришел вне себя от бешенства, но чтобы как-нибудь успокоиться выпил рюмку коньяку. Говорят, так разозлился, что перебил на кухне часть стеклянной утвари, половину прислуги выгнал из дому. Я потешался над его старческим гневом. Мне стало известно, о чем Витков беседовал со своей женой. И он в начале разговора задал сразу вопрос в лоб:

- Правду говорят, что с Кожуховым любовь водишь?

Конечно, Марина Гавриловна всячески отрицал связь со мной, ссылаясь на сплетни, но и Болеслав Наркисович не вчера родился: как она объяснит частные прогулки, непонятные встречи? Госпожа Виткова спросила: «Теперь прогулки для меня под строжайшим запретом?» Семейный разговор был очень жарким, Марина Гавриловна спорила наравне с Болеславом Наркисовичем. В конце концов, он решил, что жена его не виновна, а это я пускаю слухи в обществе о связи с ней.

V

Однажды ко мне ко мне пришел Владимир Налимов. Он говорил, что я «со всей своей любовью» совсем потерял покой, и мне пора развеяться. Он предложил пойти на праздничный бал у Калковых. Естественно, меня бы лично никто не пригласил, потому что, во-первых, я был не богат, а во-вторых, любовь подпортила мне репутацию, но я все равно не отказался от нее. Куда-нибудь сходить не помешало бы, поэтому я согласился.

Настал день праздничного бала. Я, конечно, приоделся, чтобы прийти в гости настоящим франтом. Неудобно ударить в грязь лицом. Владимир посоветовал надеть белую сорочку, черный фрак и заграничные туфли. Все эти вещи я купил на остаток денег.

У дома Калковых горело множество фейерверков, светили праздничные огни. Все было торжественно и радужно. Я вышел из кибитки и сразу увидел своего друга.

- Пунктуальность у тебя в крови, Авенир, - сказал он. – Что встал, проходи! Никто официально сопровождать не будет, - немного смеясь, заметил Налимов.

Мы вошли в парадную залу. Как там было прекрасно! Все светилось и сияло. По-видимому, большие свечи, вставленные в хрустальные подсвечники и подставки, придавали такую праздничность. Красные и золотые шторы, канделябры, торжественные корзины с живыми розами тоже сделали свое дело. На совесть начищенный пол блестел ярче двух сот свеч. На стенах навесили величественные картины. Танцы еще не начались. Дамы были одеты в парадные, шелковые, пышные платья с множеством украшений: пряшечек, брошек. Прически тоже сделали искусно. На свету блестели золотые кольца, диадемы, дорогие колье и бусы. Кавалеры щеголяли перед партнершами. Все они были в строгих, черных фраках, в таких же, как и я. Главным атрибутом бала являлись маски, которые придавали интригу, некую загадочность. Приятно и забавно определить с кем ты вступил в танец.

Когда мы вошли с Владимиром в парадную залу, то на нас никто не обратил внимания. Хотя это было к лучшему. Начали танцевать вальс. За роялем сидела хозяйка дома – госпожа Калкова. Кавалеры стали против дам. Я был не исключением. Моя партнерша танцевала очень искусно. Можно заметить, что она имела большой опыт в этом деле. Я узнавал в ней черты знакомого человека. Силуэт, грациозные движения почему-то были известны. Да так это же Марина Гавриловна!

- Мариночка, это вы? – поинтересовался я.

- Авенир Иванович! Какой сюрприз, но мы с вами встретились в последний раз, - разочарованно сказала госпожа Виткова.

- О, Господи! Но почему?

- Не спрашивайте. Не задавайте вопросов, на которые я не имею ответов.

Более, чтобы не удручать Марину Гавриловну, мне не представлялось возможным произнести хотя бы одно слово. После вальса полагалось снимать маски. Я и моя дама подчинились этому закону, но каков был после этого гнев Болеслава Наркисовича! Мне же доставляло удовольствие докучать Виткову. В его компании стали поговаривать о недостойном поведении молодой жены.

- Ничего подобного! – доказывал Болеслав Наркисович. – Это

он сам виноват, кавалеры приглашают дам! Надо бы мне пойти. Что остановило?..

А тем временем, общество Виткова продолжало говорить об униженном достоинстве пожилого бригадира. Все вспомнили о слухах в Петербурге, об изрядно помятой репутации Болеслава Наркисовича. А меж тем он, совершенно потеряв терпение, встал и крикнул на всю парадную залу:

- Одну минутку, господа! - все затихли в предвкушении речи Виткова. – Спасибо! Что греха таить, всем известны слухи о связи моей жены с господином Кожуховым. Я не имею никаких фактов против дорогой Марины и полностью оправдываю Авенира Ивановича, поэтому прошу не принимать взаправду эти слухи.

Раздались громкие аплодисменты. Казалось, что моим мучениям пришел конец, но не тут-то было. После бала, когда гости разошлись, Витков, бросив мне в лицо перчатку, сказал:

 

Вы замарали мою честь,

И репутация испорчена.

Но у меня последний выход есть –

Хочу, чтобы дуэль со всем покончила.

 

Я не заставил ждать своего ответа:

- Принимаю ваш вызов! Об условиях дуэли договорятся секунданты! – Сказав эти слова, я удалился из парадной залы.

Представлять мои интересы согласился господин Налимов, но не сразу. Он пытался сотни раз отговорить от дуэли. Я сказал, что если

друг не будет секундантом, найду другого. Владимир согласился. Секунданты договорились стреляться в полдень следующего дня. Мне не было известно: останусь я в живых или погибну, но, без сомнения, нужно повидаться со своей возлюбленной, быть может, в последний раз. Я решил навестить Марину Гавриловну, не мучить себя перед судом Господнем или оставшись в живых. Подойдя к ее дому на Мойке нельзя было не заметить балкона, который выходил в сторону улицы. Я поразился, когда увидел там свою дорогую Мариночку. Она тоже приметила меня и всячески пыталась показать, что мне следует уйти. Ах, пылкое сердце! Меня ничто не волновало и я, взобравшись на дерево, умело залез по лиане на балкон.

- Авенир Иванович! Почему вы меня не послушали? Я же дала вам знак: муж дома! – шептала Марина Гавриловна. Но я был непреклонен. Меня ничто не волновало.

- Марина Гавриловна, мы, может быть, видимся в последний раз, а вы тут со своим мужем, - возмущенно и немного эгоистично сказал я.

- Дорогой, милый, Авенир Иванович, откажитесь от дуэли! Она не принесет никому облегчения, а только заставит меня страдать. Болеслав уже готовит пистолет. Еще не поздно, откажитесь, откажитесь, - жалобно упрашивала Виткова.

 

- Но не я зачинщик ссоры,

Отказаться мне – позор!

А дуэль уладит споры.

Как понять мне ваш укор!

 

- Но поймите же – это не самое лучшее решение проблемы. Конечно, я понимаю, я знаю, что отказ от дуэли – несмываемое пятно на репутацию, но принесите ради меня в жертву честь, а не жизнь, - продолжала Марина Гавриловна.

- Правду говорит народ, что мы с вами противоположности, сплошные антитезы. Для меня уж легче расстаться с жизнью, чем существовать в позоре. Вас никак нельзя понять. Dixi (я кончил)! Прощайте! – с этими словами я спрыгнул с балкона и направился домой.

К полудню оделся строго, разрешил некоторые проблемы, сходил в Исаакиевский собор, потом направился на повозке к месту дуэли – у Черной речки. Приехал точно в срок. Секунданты были на месте, но Витков не присутствовал. Мы прождали, наверное, несколько часов. Уже стало раздражать само журчание реки.

- Да, черт, где же он? – наконец, вышел я из себя. Тогда ко мне примкнул Владимир и с насмешкой сказал: «Похоже Витков застращал!» Одним словом, мы так и не дождались приезда Болеслава Наркисовича. После изнурительного ожидания я направился к нему домой, для выяснения всех обстоятельств, которые заставили Виткова не прийти на дуэль. Навестив его дом, узнал, что Марина Гавриловна тяжело и неизлечимо больна какой-то мудреной хворью. Это привело меня в полное негодование. Внезапная болезнь была настолько неожиданна! Хозяин отнесся ко мне холодно, но все же разрешил посмотреть на свою жену. Поначалу мне даже казалось, что этого его рук дело: месть за измену, но потом подобные шальные мысли покинули мой разум.

Вечером я узнал, что госпожа Виткова Марина Гавриловна … скоропостижно скончалась. Надеюсь, что не надо рассказывать о том, каково мне приходилось.

«Мариночка – это один и единственный человек, который горячо любил меня. Как мне жить без нее, как же признания, дуэль? Нет, она не могла умереть. Сегодня я пошлю ей записку, и она ответит мне. Мы будем встречаться на Троицком, на Дворцовом мосту. - Я уже говорил как сумасшедший. – Она жива, она не могла погибнуть. Это все кто-то придумал. Марина! А что ты смотришь на меня, - сказал я, обратившись к образу Христа. – Зачем ты взял ее, верни, верни! – говорил сквозь слезы. – Возьми меня! Нет, я не проживу без нее! Рад насытиться кровью, чистой душою? Почему ты лишил ее права любить? Почему, идол?! Марина, вернись!»

И еще долго я плакал горючими слезами. Это и было третьим моим настоящим рыданием.

После смерти Марины Гавриловны я больше и не вспомнил о дуэли с Витковым. Весь момент жизни от спасения до смерти моей возлюбленной показался страшным ночным кошмаром.

 

О жизни час! Лети, не жаль тебя,

Исчезни в тьме, пустое приведенье;

Мне дорого любви моей мученье –

Пускай умру, но пусть умру любя!

А.С.Пушкин (Из стихотворения «Желание»)

Что дружба? Легкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обмен тщеславия, безделья

Иль покровительства позор.

А.С.Пушкин «Дружба»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ

 КОЖУХОВ Авенир Иванович – другоубийца

 НАЛИМОВ Владимир Алексеевич – жертва любви

 КЛИМОВА Ксения Самсоновна – несостоявшееся счастье

 САВЕЛЬЕВА Марина Алексеевна – отважная славянофилка

VI

(шесть лет спустя после вышеописанных событий)

Мои взгляды существенно изменились после смерти Марины Гавриловны. Я потерял веру в бога, а на дискуссиях, беседуя о христианстве, просто отстаивал взгляды западников. Да, я стал атеистом. Чтобы избавить себя от отвратительной надежде и молении, сжег все молитвы и выбросил образа.

 

Зачем мне убеждать себя,

Что бог поможет, он сильнее?

Отвечу всем: «О, жизнь моя!:

Марину потерять больнее!»

 

Поле того, как скончалась Марина Гавриловна, я уже не во что не верил, не знал, что вообще делаю здесь и сейчас, зачем живу. Мне стало понятно, что мир жесток, а бога нет! Сейчас самому страшно это вспоминать. Вот уже почти после сорока лет, я снова вернулся к православию. Как будто кто-то говорил мне: «Если Создатель есть, то почему он лишил жизни так горячо любимую и дорогую тебе Мариночку, почему он так жесток? Ты же не будешь признавать, что пути Господни неисповедимы?» Действительно, если этот бог так милосерден и великодушен, то почему он не пожалел молодую Марину Гавриловну, нашу любовь? Я решил, что создают себе идолов и богов только слабые духом люди, которые ищут помощи неизвестно от кого. «Но я не такой! Мне удастся все, я смогу проявить волю и не буду создавать кого-то кому можно поклоняться. Религия – грязная ложь, данная в утешение глупым людям!» Марина погибла, и ее имя стало для меня священно. Я еще долгое время не мог вспоминать госпожу Виткову без слез на глазах. Бога для меня не стало, и все свободное время стал уделять поиску своего «я». И нашел его в обществе западников.

У меня появилось три слова-символа: неверие – важное, значащее, облегчающее; товарищество – главное, святое, утешающее; жизнь – бесцельная, непонятная, обременительная

К сожалению, Владимир полностью не разделял моих убеждений, и по этому поводу у нас происходило много склок и ссор. Однажды мы так поругались, что не разговаривали несколько недель. И вдруг ни с того не с сего, является он ко мне с молодой девушкой и говорит:

- Знакомься, Авенир! Климова Ксения Самсоновна – прекрасная дама, воспитанная девушка, отличная хозяйка, моя будущая невеста.

 

- Ну, что могу тебе сказать?

Хочу лишь вас поздравить.

…И розы будут облетать -

О красоте ее мне нечего добавить!

 

Мы еще некоторое время разговаривали, но я никак не мог отвести глаз от Ксении Самсоновны. Мне не представлялось произнести не одно слово, и я только повторял:

-Divinement (божественно)!..

Это было на самом деле прекрасное создание. Я продолжал хвалить друга за прекрасный выбор, расспрашивал о том, как они познакомились и все в этом роде. Ушли мои гости через часа два.

Владимир со своей невестой удалились, но я продолжал думать о его будущей жене. Не знаю, что со мной произошло, но я почему-то увидел в Ксении Самсоновне ту, которой мне запомнилась Марина Гавриловна. Глядя на лицо госпожи Климовой, я ясно видел свою первую любовь. Такие же волосы, грациозность, утонченность… В образе Ксении Самсоновны я представлял образ воскресшей Марины Гавриловны.

Я виделся с госпожой Климовой еще несколько раз.

«Какой ужас,- думалось мне.- Не уж-то во второй, раз? Нет, этого не может быть! Я не верю! Какой вздор, ерунда! Нет, я не верю!»

На самом деле внутренне мне было понятно, что как самый продажный человек я влюбился в будущую невесту своего друга. Настолько влюбчивый ваш Авенир Иванович. Сначала мне было страшно признаться в этом. Но я написал Ксении Самсоновне письмо:

«Дорогая Ксения Самсоновна!

Я никак не мог себе признаться, что … полюбил вас! Да, полюбил. Мне не понятно, как появилось это чувство. Но прошу вас, не отвергайте его. Я не требую взаимности, потому что понимаю, что фактически предал друга, но что мне делать? Поверьте, я готов на все, даже поговорить с Владимиром. Марина Гавриловна, моя прежняя любовь, покинула меня, оставив на сердце шрам. Я надеюсь, что любовь к вам поможет излечиться. Меня, наверно, трудно понять, но если вы отвергнете мою любовь, я просто погибну. Кончаю. J’attends la reponse (Жду ответа).

Кожухов Авенир».

Ксения Самсоновна не заставила себя ждать и написала ответное письмо:

 

Зачем терзаете меня?

Люблю же я Налимова.

Он смотрит на меня, виня,

Не брошу я Владимира!

 

Не осуждайте Авенир меня:

Поверьте, я его никак не брошу!

И воля сердца, не моя –

Но все ж Владимир мне дороже!

 

И что-то просится наружу!

Кого люблю? И почему?

И вовсе чувствую в любви его не стужу!

Кому отдамся иль чему?

 

Мне необходимо было поговорить с Владимиром. Так больше не могло продолжаться. «Ксения Самсоновна разрывается между нами с Владимиром. Я тоже не имею спокойствия!» Окружающий мир перестал для меня существовать. Всю дорогу к Владимиру я думал, что скажу ему. «Да, представляю. Прихожу к нему и говорю: «Здравствуй, Володенька! Мне хочется жениться на твоей будущей невесте!». Так это же абсурд! Какой я идиот!» Таким образом, не решив для себя ничего конкретного, я пришел к большому дому друга. Конечно, с моей квартиркой ее никак сравнить нельзя было! Целый особняк, огороженный железными прутьями забора. Повсюду фруктовые деревья: яблони, вишни, груши, даже можно увидеть тополя, березы и каштаны. В новом жилище Владимира мне никогда не приходилось бывать, поэтому я еще больше волновался, попав в незнакомую мне обстановку. Зайдя внутрь здания, мне стало понятно, что друг не поскупился на деньги. Прислуга известила о моем визите, и уже через несколько минут я увидел приветствовавшего Владимира в домашнем атласном халате.

- О, дорогой Авенир! А я уж думал ты меня никогда не навестишь …, - радостно восклицал Налимов.

- Владимир, у меня к тебе очень серьезное дело …, - неуверенно сказал я.

- Дела подождут! Ты лучше отведай коньячку заграничного!

Я уже было, подготовил себя, чтобы сказать, что полюбил всем сердцем Ксению Самсоновну, как вдруг меня остановило дружелюбие и приветливость Владимира. Вот он – такой гостеприимный хозяин, мой лучший и единственный друг, и как я после этого могу сказать ему о своей любви? Дело шло туго, но вот мне удалось уговорить Налимова, удалиться в его кабинете, и я начал.

- Владимир, не пойми меня превратно и, пожалуйста, не осуждай, - горестно сказал я.

- Да, что мне тебя осуждать? С какой стати …

- S'il vous plaît, n'interromps pas (Пожалуйста, не перебивай)! У меня и так нет сил, говорить об этом. Владимир, я влюбился …

- Влюбился – это хорошо! Как в воду смотрел, когда говорил, что ты забудешь свою Мариночку! – по-прежнему улыбаясь, говорил Владимир.

- Да нет. Ты меня не понял. Мое сердце принадлежит … Ксении Самсоновне, - наконец, выдавил я из себя.

Владимир чуть не упал со стула. Он быстро переменился в лице, и весь побледнел, как мертвец. Казалось, что сейчас он подбежит и разорвет меня на клочья. «Ну, так и надо»,- думал я про себя. Просто мне было понятно это чувство, чувство измены. Вы скажете, почему? Да потому, что сердце изменило мне самому.

Владимир по-прежнему не проронил ни словечка.

- Но как ты мог, Avener (Авенир), - жалостливым голосом спросил он. – Я же тебе верил. Мы с самого детства были как братья. А ты, ты …

Теперь я жалел о случившемся и только тупил глаза в пол. Но что мог сказать? Что случайно влюбился в Ксению Самсоновну? Да он мне не поверил бы!

- Владимир, пойми, на тебя Ксения Самсоновна полагается как на человека хорошо знаемого ей, а обо мне она не составила никакого мнения, но я не желаю быть заложником своих чувств. - Больше я не мог сказать ни слова, по-прежнему укоряя себя, как вдруг Владимир встал и сказал грубым голосом с насмешкой:

- Ну, что ж. Пусть выбор за место дамы сделает судьба, уж она-то, по-видимому, давно определилась. Авенир Иванович, я вызываю вас на дуэль, - неожиданно прогремел его голос. – Жаль, что у меня нет перчатки, а то сиюминутно бросил бы ее вам в лицо.

- Что же, я согласен, - сказал Je (я) так же пренебрежительно, как и Владимир, потому что его слова слишком сильно задели меня. Я надеялся решить проблему мирным путем, но такое отношение просто взбесило меня.

Неожиданно для всех дверь в кабинет распахнулась и

вбежала Ксения Самсоновна. По-видимому, она подслушала наш разговор.

- Авенир Иванович, вы не посмеете! – бросилась она ко мне. – Откажитесь сейчас же от дуэли.

Но я продолжал беседу с Владимиром:

- Попрошу вас сегодня же принять моих секундантов!

- Хорошо. Я позабочусь о своих представителях.

А Ксения Самсоновна продолжала метаться. Теперь она стала на колени пред Владимиром:

- Владимир, миленький, - говорила она, целуя его руки. – Откажись, возьми обратно свои слова …

- Уделите хотя капельку внимания госпоже Климовой, Владимир Алексеевич. Не уж-то вы оставите даму вот так, стоя на коленях? – съязвил я. На самом деле сердце у меня сжималось при виде Ксении Самсоновны.

Мой противник тоже сел на колени и стал уговаривать госпожу Климову:

- Ксения, не надо, встань … Право же, не следовало выносить наше разногласие на показ!

А тем временем госпожа Климова продолжала рыдать и упрашивать Владимира не стреляться, но она плохо его знала. Чтобы не удручать себя такой печальной картиной, я посчитал нужным удалиться.

VII

И вот прошло уже несколько дней. До дуэли оставались считанные дни. Я практически не волновался. Во второй раз за последнее время я изменил себе: пошел в церковь! Какой мукой это было для меня, просто ужас, настоящая пытка! Перед тем как стреляться мне почему-то вспомнились проповеди отца Федора, и я решил сходить в храм. Там как раз после службы говорил один знаменитый епископ. К сожалению, сейчас я не помню его имени.

Непонятно почему, но у меня вызвала отвращение речь епископа. Выражения его казались неискренними. Я не поверил не единому слову этого представителя духовенства. Кто-то еще читал проповедь и учил народ, но мне никак нельзя было смириться со словами первого проповедника, и я думал про себя:

«La simplicité sacrée (святая простота)! Такой ерунды я еще никогда не слышал! Лично меня никакой неизвестный дух и его сын не создавал. Если Бог есть, что же он не открылся миру? Испугался? Бог всеблагий, - подумал я с насмешкой. – Какой абсурд! Прямо так он тебе из-за любви к человеку и подарил счастье. Никто не любил меня сильнее, чем Марина Гавриловна, никакой Бог! А как же Ксения Самсоновна? Быть может, это просто мое увлечение? – сам задавал я себе вопросы. - Нет, не верю. Марины Гавриловна ушла, и жить без чувства мне никак нельзя. Сейчас главная любовь для меня только Ксения Самсоновна!» Я не понимал сам себя: как можно было забыть Марину Гавриловну и отдать свое сердце госпоже Климовой, ведь не зря же вызывал на дуэль Виткова? На самом деле, толком я еще не определился, потому что для меня было священно чувство к Марине Гавриловне и непоколебима любовь к Ксении Самсоновне. «Храм мне не дал успокоения, возможно из-за моего неверия, но если так называемый Бог настолько милосерден, он должен бы помочь …» Одним словом я отправился к товарищам-западникам, определяясь, существует или же нет, этот загадочный Господь.

Сегодня дискуссировал какой-то иерей с Дмитрием – моим другом в обществе на тему религий. В зале увидел и Марину Алексеевну, которая очень внимательно слушала спор, делая для себя выводы. Она была женщиной достаточно высокой, чрезвычайно мужественной, но в нужный момент имела способность применить свою женственность. Нельзя было утверждать, что Савельева не имела черт присущих женскому полу, хотя ярче в ее характере проявлялась мужественность. Справедливо было бы сказать, что госпожа Марина Алексеевна прислушивалась к гласу моды, но на диспуты она всегда надевала свое знаменитое черное платье, которое чрезвычайно шло ей. Когда-то она комплексовала по поводу своего избыточного, как ей казалось, веса. Одной еще важной внешней частью госпожи Савельевой, я считал очки. Они очень шли ей, дополняя весь образ. Она не походила на тех дам светского общества, которые хвастались модными платьями и побрякушками.

- Нет, вы только послушайте, что этот святоша говорит! Сейчас начнет притчами отвечать, - с пренебрежением сказал я.

 

- Ответьте мне лишь на один вопрос:

Зачем не любите святого?

Религия для вас тяжелый воз?

Поверьте, вера не несет дурного!

 

- Просто воспоминания мои тяжелы. Когда-то мне приходилось любить одного человека, но она внезапно скончалась, хотя я всячески уповал на Бога, на спасения. А как вы думаете, кто-нибудь мне помог? – По моей щеке скатилась скупая слеза. – И сейчас мне не приходится уже искать успокоения в вере, потому что высшего существ – Бога – фактически нет. Все в руках человеческих! И ваши неверные взгляды меня просто поражают! – восклицал я. – Верить в несуществующего идола бесполезно. Вот, предположим, славянофилы. С вами должна быть вся православная Церковь, то есть вера. Но почему же западники не исчезли или так называемому Господу не угодно это?

От этих слов Марина Алексеевна просто пришла вне себя. На ее лице я увидел выражение возмущения, но она промолчала.

Я заинтересовался спором Дмитрия с иереем. Их дискуссия дошла до крайнего пика. Мой товарищ был просто вне себе от ярости, казалось, что он сгорит от негодования прямо здесь и сейчас. У пресвитера тоже сдавали нервы, однако это всячески им скрывалась. Иерей обрушил на Дмитрия лавину поучительных притчей, и, казалось, это нравилось публике.

- Ваша душа подобно каменистому месту, - подвел итог пресвитер, - сегодня вы православный христианин, а завтра католик. Спасибо, я закончил.

Раздались оглушительные аплодисменты. Дмитрий хотел сказать, что не следовало бы читать эту проповедь, но его слов никто не услышал. Все были поражены словами иерея, кто-то даже прослезился. Речью священника восторгались и западниками, и славянофилы. Без сомнения, слова пресвитера были сильны и открыли каждого человека по-своему. А в это время Дмитрий чуть ли не оплакивал свое позорное поражение: сейчас никто не хотел его слушать.

Со свойственной мне скромностью я решил удалиться из зала даже потому, что было неприятно видеть разбитого в пух и прах друга. Не знаю почему, но ноги сами понесли меня в храм. Страшно было подумать, что я откажусь от своих убеждений и отправлюсь в это место, но в итоге так и случилось. Что происходит? – на этот вопрос мне никак не представлялось ответить. Я вошел в Храм на Крови, там шла служба. Стало понятно, что мое опоздание на Божественную Литургию, литургию оглашенных и частично на Литургию верных – греховно. Да, я действительно так подумал. «Что такое, что со мной творится? Я же безбожник! – Мысль о возвращении к вере ужаснула меня. – Этого не может случиться! Какой-то ужасный сон, проснись Авенир! – пытался я поверить в свои слова. – Нет, нет, мне нельзя здесь находится. - Ноги мои почему-то окаменели. - Ну, отпусти же меня, fais la liberté (дай свободу)! – в этот момент по щекам потекли слезы, горючие слезы. Я ревел как ребенок в четвертый раз за всю жизнь.

Внезапно раздался возглас священника: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати Тебе Небесного Бога Отца и глаголити». Мне стало понятно, что пришел к моменту таинства Причащения. Всем известно, что перед этим святым обрядом следует поститься, читать молитву и исповедаться. Таинство покаяния я уже испытал после беседы Марины Алексеевны. Именно она стало иереем, который отпускает грехи; проповедником, который наставляет на путь Божий. Слово госпожи Савельевой стали Евангелием и крестом на невидимом аналое, епитрахилей – ее рука. Я не стал брать грех на душу, не подготовившись к причащению, а условность исповеди являлось только плодом моего воображения. Хотя это символическое покаяние стало успокоением для души. Марина Алексеевна представилась, чуть ли не праведницей, но, сколько глупостей может сказать недавний атеист.

VIII

Некоторые думают, что дуэль – это пиф-паф и все, что это нецивилизованное решение проблем, но они глубоко заблуждаются. Если хотя бы кто-нибудь стрелялся и понимал, как страшно слышать слово «к барьеру», то они бы поняли значение этих нескольких шагов до выстрела. Дуэль вообще страшное дело: если не убьют на поединке, то власть со свету сживет. Sacré sacré (Святая святых) – дуэльные пистолеты – тоже, поверьте, не ваши друзья. Вы можете поплатиться жизнью из-за банальной осечки. Все тело пробирает дрожь, судорожно дергается рука, палец пытается нажать на курок и вот … выстрел! Каждому понятно, что если вы не убьете на дуэли, убьют вас. У меня был знакомый, который по своей глупости отказался от права выстрела, и что вы думаете? За свое милосердие поплатился жизнью.

Вообще-то мне и сегодня не совсем понятно, зачем бросаются перчатками друг другу в лицо, потом стреляются. И каждый раз поражаюсь своему ответу. Все эти ссоры, секунданты, пистолеты – все из-за милых женщин. Казалось бы, лучше быть эгоистом и без внимания относиться к капризам своего сердца, но еще никто, по крайней мере, на моей памяти, не покорил чувство любви, никто не узнал его до конца. Любовь рождается и живет в людях сама по себе.

Однако дуэли могут завязываться из-за униженной чести. Par exemple (Например), молодой поэт Пушкин. Говорят, что его слово настолько точно и образно, что будет признано во всем мире. Честно говоря, прочитал за всю свою жизнь несколько книжек. Так вот, в народе распускали сплетни о его жене Наташе, а инициатором их (так же, по мнению народа) являлся француз Дантес. Очень важно не замарать свою честь, но жизнь тоже дорога. Порой, защитив одно, можно потерять другое. Да, таково бытие.

Все-таки жутковато стреляться. Поверьте, я не трус, но когда чувствуешь, что вся жизнь решается сейчас – это невыносимо. Дуэль важна и для тебя, и для противника. Я уверен, что в наши времена какие-нибудь молодые люди обязательно захотят стреляться. Испытал на своем опыте – главное не торопиться с дуэлью. Это должно быть значимым решением для вас. Мне, кажется, что лучше не доводить ссору до пистолетов. Целесообразнее сглаживать размолвки мирным путем. Сейчас появилась мода на судебные разбирательства, потому что дуэли запрещены законом. Но разве правила не созданы, чтоб хотя бы немного их нарушать? Так приятно для души действовать на зло миру. Может быть, это эгоизм к общепринятым правилам? За шестьдесят лет своей жизни я по-прежнему придерживаюсь таких взглядов.

Вот перефразированная пословица: на дуэли и смерть красна. Ведь, по крайней мере, будет защищена честь дамы, собственная честь, по всему Петербургу пройдет слава о стрелявшихся. Дуэли будут существовать, неизвестно когда они исчезнут, но только эти состязания могут по настоящему уладить проблемы между мужчинами. Смерть неизбежна, поэтому лучше умереть достойно на дуэли или поле боя, чем позорно дома в собственной кровати.

Я не просто поведал вам эту азбуку дуэли. Решил подготовить к следующим действиям. Да и просто мало ли пригодиться. Быть может, кто из вас будет стреляться…

IX

Настал день дуэли. Я распорядился купить черешни. Стреляться с Владимиром мы должны были только под вечер, поэтому у меня, было, достаточно времени, чтобы подумать об исходе поединка. «Что будет? Надеюсь, если убьют меня, то Ксения Самсоновна прольет хотя бы одну слезинку над моей могилой. Пожалуй, другого варианта быть и не может: Владимир во сто раз стреляет лучше меня, но ничего, черешня усмирит его пыл. Представляю лицо Налимова …,» - так я рассуждал до вечера, пока не пришло время дуэли. Мне хотелось уничтожить честь Владимира при помощи черешни. По-моему мнению, его легкоранимая душа будет задета.

Представьте, каково было мое удивление, когда я увидел, что Налимов тоже пришел с черешней. Меня просто разбирал смех, но по законам дуэли стреляющимся не полагается разговаривать и я этого правила не нарушил. Мой секундант Дмитрий принес пистолеты. Мне показалось, что эта дуэль является для всех просто невинной шалостью, но ведь в двадцать пять лет люди не шалят, как, например, в семь лет, у них есть свои забавы. Такого мнения придерживалось большинство, хотя я был против такое осмысления и понимания поединка. «Не уж-то они не понимают, что здесь решается моя жизнь и жизнь Владимира?» - мысленно укорял я секундантов, потому что смешки все продолжались.

- Господа, вам дается последняя возможность переговорить друг с другом. Возможно, кто-то уже не вернется с этой дуэли! – неожиданно серьезно сказал Дмитрий.

- N'oublie pas la mort (не забывай о смерти), Авенир! - надменно произнес Владимир.

Эти слова просто взбесили меня. Я не понимал, как он мог быть так уверен, что погибнет Кожухов? Поведение Владимира стало меня угнетать и раздражать. «Но ничего, судьба не благосклонна к таким хамам как он,» - подумал я про себя. – «Хочет войны, он ее получит!»

- Довольно, господа! – сказал секундант Владимира. – Прошу к барьеру, сходитесь!

О, эти мучительные пять шагов! Кто их придумал? Невыносима, знать, что через эти буквально несколько шагов твоя жизнь или жизнь друга оборвется. Ноги дрожат и нельзя ступить и шагу. О, пять шагов! Зачем они так мучают нас! Я был готов уже отказаться от дуэли, да и пыл Владимира поутих. Мне в голову лезли страшные мысли о смерти, о значении жизни. О, пять шагов! «А что я сделал в жизни? Сейчас погибну, и кто-нибудь будет проклинать мое имя!» - мучался мыслями. – «Но Ксения Самсоновна стоит таких неимоверных и немыслимых страданий. Будь что будет!»

Мы остановились. Я почему-то так успокоился, что мне было все равно и одновременно немного приятно обрести бессмертие. Пока Владимир принимал страшное решение – выстрелить или нет – я спокойно ел черешню. Очередная ягода собиралась отправиться в мой рот, но вот неожиданно раздался выстрел, черешня разлетелась. «Он хочет запугать меня. Ничего, Авенир, держи себя в руках, не давай воли нервам!» Я нацелился и выстрелил, но в этот самый момент раздался выстрел со стороны моего противника. Прошла секунда, и пули, встретившись, оглушительно взорвались, все затянуло дымом. Я ничего не видел, а только слышал дикий хохот Владимира. Мне и самому стало смешно, и я тоже засмеялся. Да, этот смех был не простой, возникший от удачно рассказанный шутки или совершенно дикий, свойственный сумасшедшим, а как это не странно … примирительный. И вот уже через несколько секунд я, бросив пистолет, бежал навстречу Владимиру с дружественными объятиями. Но что случилось? Внезапно раздался выстрел, и по белой рубахе Налимова потекла струя алой крови. Он вскрикнул, застонал и упал на траву. Некоторое время Владимир, мучаясь в судорогах бил ногами, прижав к груди руки. Секунданты немедленно подбежали…

«Убит!»- сделал вывод Дмитрий.

У меня начались путаться мысли, в глазах зарябило, что-то ударило в голову, и я без сознания упал на землю. Придя в себя, я узнал, что брошенный мною пистолет почему-то внезапно выстрелил и пуля задела нерв, обеспечив Владимиру предсмертные судороги. По моей щеке потекла слеза. Я по настоящему рыдал в пятый раз…

ЭПИЛОГ

Закончить свое повествование я решил при помощи небольших отрывков из личного Дневника.

9 июля. Я поражен убийством друга. Это ужасно осознавать, что ты убил близкого человека да еще по случайности! Не знаю, каким образом, но мне удалось избежать наказания. Наверное, просила Ксения Самсоновна. О, что творится в моей душе! Этого никак нельзя стерпеть! (Далее следует расплывший, непонятный текст от воды или…) Не дай Бог, испытать кому-нибудь все это страдание и переживание, душевное мучение …

16 июля. Маменька уехала в деревеньку близ Москвы. Говорит, что ее терзает Петербург. Не понимаю, что с ней происходит. Может быть, маменьке вспомнился отец? Я в негодовании, одинок и покинут …

19 июля. Какое же горе! Умер кот по кличке Démon. Его подарил мне когда-то Владимир. С моим питомцем происходило куча различных приятных и неприятных происшествий: то опрокинет чернильницу, то подерется с соседской собакой, то изорвет книги… Хотя Démon и приносил мне много горестей, несчастий я по своему любил это милое серое сиамское создание, с огромными зелеными глазами и черненьким носиком …

20 июля. Следом за маменькой меня покинула и Ксения Самсоновна. А какие отношения могли завязаться меж нами после смерти Владимира? Я немного воспрял духом, но Ксения Самсоновна подавлена. Свой отъезд она объясняет отсутствием поддержки, но как я мог … ведь Владимир …. Жалею обо всем!

24 июля. Меня в первый раз самолично пригласили на званый ужин. Надеюсь хорошо провести время. Никак не могу не вспомнить о бале, на который меня когда-то приглашал Владимир. Сердце снова стонет. В голову лезут страшные мысли, но думаю, что посещение меня исцелит …

30 июля. Ах, как приятна жизнь, иметь свободу! Все это самое ценное. Ничто нельзя противопоставить по дороговизне существованию. Как хорошо дышать полной грудью свежим воздухом!..

LA PRÉSENTATION EST FINIE

 

И вот кончаю свой рассказ,

Мой дорогой читатель.

Я «Пылкие сердца» писал для вас …

Вы идол мой, воображаемый издатель!