ЗВОНОК

Рита распахнула настежь окна. Весенний, влажный воздух, гомон птиц, приглушенные зеленью сада звуки улицы заполнили комнаты.

Рита улыбнулась, – ей очень нравился их новый дом. Как долго они с Федором мечтали о нем, именно о таком – красивом, удобном. Просторная столовая с овальным столом посредине, большая комната для отдыха с камином, библиотека, красивая деревянная лестница на второй этаж, где были спальни, душевые кабинки, ванна, туалеты – все нравилось. Нравилась небольшая застекленная веранда, крыльцо, на котором любит сидеть по вечерам Федор. Рита садилась рядышком, и они говорили о прошедшем дне, строили планы или просто вместе молчали.

В доме пришлось сделать косметический ремонт – раньше здесь жила большая немецкая семья. Трое маленьких детей, ждали четвертого, дом стал маловат для быстро растущей семьи, поэтому его и продали. Отец с матерью были художниками. Они радовались, что у малышей так рано обнаружилась склонность к рисованию, и всячески поощряли эти занятия. Но дети, в отличие от родителей, рисовали не на холстах, и не только красками.

– Наверное, у них была ветрянка, – смеялась Рита, увидев расписанные зеленкой стены и двери в детских комнатах, – представляешь, ветрянка у всех сразу. Все в крапинку.

В подвале Рита обнаружила коробки со старыми игрушками. Сверху лежал плюшевый одноглазый мишка, Это же надо,– точно такой был у нее в детстве, тоже вместо одного глаза была пришита пуговица. Это была ее любимая игрушка. А вот мягкий белый заяц в клетчатых штанах, – с ним, наверное, ребятишки хорошо засыпали и видели теплые сны. Заяц тоже был слегка вымазан зеленкой. Рита перебирала игрушки, улыбалась. Очевидно, прежние хозяева дома не захотели выбросить игрушки, может быть, думали, что они еще кому-нибудь пригодятся. Или забыли про них? У нее не поднималась рука вынести коробки в мусорные баки.

Рите стало немного грустно. Интересно, какой бы она была матерью. Наверное, тоже позволяла бы рисовать на обоях, по всему дому валялись бы игрушки. Сколько они прожили с Федором? И никогда даже не заговаривали о ребенке. Была любимая интересная работа у обоих, много друзей, теперь вот хороший удобный дом, может быть, слишком просторный для двоих. Несколько лет назад она, ничего не сказав Федору, записалась на прием к известному в городе гинекологу. Осмотры, всевозможные анализы, показали, что все у нее в порядке. Необходимо прийти супругу? Да нет, у супруга все нормально: двое прекрасных уже больших детей. Ну, что теперь… Значит, так тому и быть. Рита отогнала грустные мысли: «Хватит страдать, пора за работу. На самом деле жизнь прекрасна». Сегодня она работает дома, завтра ей нужно сдать в издательство готовую рукопись. Работы еще много, но она успеет, потому что никто отвлекать ее не будет, – Федор уехал с театром на гастроли, вернется через неделю. Рита без него скучала и старалась заполнить работой все свое время.

Она выпила кофе и села за компьютер.

 

– Привет, лягушка! Давай поработаем. – На компьютере сидела зеленая малахитовая лягушка. Это был талисман Федора, который достался ему по наследству от деда.

Но поработать ей не удалось, мелодично зазвонил дверной колокольчик. Рита спустилась вниз, открыла. У порога стояла соседка фрау Ингрид. Она жила через два дома, по этой же улице. Очень приятная старушка. Нет, конечно, никакая она не старушка, несмотря на свой возраст, ей уже за семьдесят. Всегда ухоженная, подтянутая, стройная женщина, очень активная, жизнелюбивая. Всю жизнь она работала художником по тканям, сейчас на пенсии, но, сколько у нее занятий, сколько дел. На следующий же день после того, как Федор с Ритой переехали в этот дом, она первой пришла знакомиться с новыми соседями. По ее рассказам выходило, что на их улице живут исключительно хорошие, добрые, очень талантливые люди. Ингрид испекла свой фирменный лимонный кекс – изумительно красивый и, как оказалось, очень вкусный. Вообще, у Ингрид все было красивым,– дом, цветник во дворе, сама она всегда была одета прекрасно. А когда она пригласила Риту с Федором к себе в гости, те были ошеломлены, сколько красивых тканых вещей было в ее доме, а в подвале была оборудована мастерская, где стоял настоящий ткацкий станок. Рита была рада, соседи, действительно были хорошие, а с Ингрид они часто вместе посещали выставки, концерты, и им никогда, несмотря на большую разницу в возрасте, не было скучно.

 

Несколько дней назад Ингрид пришлось сделать в госпитале сложное обследование под общим наркозом.

– Как вы думаете, Рита, это очень опасно, общий наркоз? Ведь можно уснуть и не проснуться, а у меня еще столько дел, – улыбалась Ингрид, но Рита видела, что ее очень пугает эта процедура.

Рита успокаивала её, как могла:

– Насколько я понимаю, фрау Ингрид, это опасно, когда привозят больного на операцию с улицы, и без подготовки дают наркоз, а у вас совсем другое дело – вас готовят, все учитывается: вес, рост, переносимость лекарства.

Вечером она поговорила с Федором о предстоящем медицинском обследовании Ингрид.

– Представляешь, анализы у нее будут брать утром, а вечером она собирается домой.

– Ты хочешь сказать, что она после наркоза в состоянии будет вести машину? – спросил Федор.

– Я тоже об этом думаю, – сказала Рита, – давай звонить.

Они настояли на том, что Ингрид оставит свою машину на стоянке на несколько дней, а Рита в назначенное время приедет за ней в госпиталь и отвезет ее домой. Так и сделали. Рита привезла фрау Ингрид домой, приготовила чай, а потом несколько раз звонила ей, справлялась о самочувствии.

– Не беспокойтесь, Рита, все в порядке, немного кружится голова, такое ощущение, что выпила бокал шампанского, очень приятное ощущение, – шутила Ингрид.

Шутки шутками, а какими будут результаты обследования.

 

Прошло несколько дней, и вот Ингрид с букетиком цветов и каким-то пакетом в руках стоит у порога.

– Вы извините, Рита, что без звонка, но у меня такая радость, я должна непременно поделиться с вами первой.

– Проходите, пожалуйста, проходите, садитесь, сейчас будем пить чай, я знаю, у вас все хорошо, – Рита искренне обрадовалась соседке, поняла, что анализы хорошие, что все будет в порядке, да и не могло быть иначе, если у человека столько планов и задумок.

– Это вам от меня, – Ингрид протянула цветы и сверток. Рита развернула, там были прекрасные салфетки, сделанные художницей, чайные салфетки лоскутного шитья.

– Это Вам, я сделала их специально для Вас. Я должна Вам кое-что сказать, Рита. Анализы у меня отличные, это здорово, это значит, еще поживем, но я сейчас не об этом, – продолжала она очень серьезно, – я ведь действительно, очень боялась умереть от наркоза. Я живу в этом городе уже много лет, у меня здесь много друзей, знакомых, вот, целая записная книжка адресов и телефонов. Так вот, накануне обследования, я обзвонила всех, думала, если случится что, это не будет для них неожиданностью. Позвонив, я как бы сама простилась, услышала голоса дорогих мне людей. Знаете, Рита, я никого ни в чем не виню, не подумайте. Все меня успокаивали, говорили добрые слова, уверяли, что все обойдется, все будет в порядке. Но ни один человек, ни один человек, кроме вас, Рита, не сказал: «Ингрид, возможно, после наркоза у Вас будет кружиться голова и я отвезу Вас домой»..

– Как от шампанского, – улыбнулась Рита. – А знаете, что я придумала, мы сейчас с вами выпьем по глотку настоящего Советского шампанского, Вам же никуда сегодня не ехать, а повод у нас есть.

Они посидели совсем немного, Ингрид должна была еще подготовиться к занятиям в студии с больными детьми, да и Рите нужно было поработать. Расстались, договорившись вечером перед сном обязательно погулять в парке.

 

Не успела Рита подняться к компьютеру, зазвонил телефон. Федор!? Он должен позвонить в это время. Рита взяла трубку. Нет, это был звонок из России. Взволнованным, срывающимся голосом незнакомая женщина попросила пригласить Федора. Чувствуется, что очень расстроена, и еще, она торопится, видимо, этот международный телефонный разговор, да еще в дневное время, обойдется ей недешево.

– Извините, – вежливо сказала Рита, – Федора нет дома, он будет через неделю. Что-то передать?

– Вы передайте, пусть позвонит по телефону, – женщина торопливо продиктовала номер и Рита поняла, что звонят из Новосибирского Академгородка. – Это очень важно, это о его дочери, ему нужно знать…

– Что-то случилось с Галочкой? – встревожилась Рита. – А почему звоните вы, где Нина?

– Вы не поняли, его дочь зовут Ксюша, пожалуйста, пусть позвонит срочно.

Женщина положила трубку.

– Вот только Ксюши нам и не хватало для полного счастья, – растерянно сказала Рита, записывая номер телефона.

Она пыталась работать, но ничего не получалось. Рита взглянула на часы, сейчас должен был позвонить Федор. Как быть? Рассказать ему об этом странном звонке – можно сорвать его выступление. А может, это какая-то ошибка, может быть, чей-то розыгрыш. Непохоже… А вдруг шантаж…Рита не знала, что и думать.

Федор позвонил и сразу, как Рита ни старалась говорить веселым, беспечным голосом, понял, – что-то произошло. Теперь скрывать было бесполезно, разволнуется еще больше, и Рита рассказала мужу о телефонном разговоре.

– Запиши номер телефона, – попросила она, – и не волнуйся, мне кажется, это простое недоразумение, все выяснится, позвони, может быть, это действительно, срочно.

Федор тут же позвонил Нине, узнал, что у них все в порядке, дети здоровы, и в своей английской школе очень успешны, порадовался за Нину – защита кандидатской прошла…В общем, все нормально. Теперь ему предстояло позвонить по незнакомому номеру. Какая еще Ксюша? Он оттягивал разговор, но потом решил, что лучше все сразу расставить по своим местам. Набрал номер и через минуту услышал далекий женский голос. Ему показалось, что когда-то очень давно, наверное, в детстве, он уже слышал этот голос, ошибиться он не мог, – у него был абсолютный музыкальный слух.

– Простите, я вас знаю? – спросил он

– Нет, вы знали мою сестру Катерину. Вспомните лето девяносто четвёртого, дача в Ключах, улица Цветочная. Вы прожили там всего несколько дней… – женщина волновалась, голос срывался. – Так вот, потом… потом родилась девочка. Это Ваша дочь, зовут Ксюшей. Сейчас ей восемь лет…

Федор сразу вспомнил то лето, дачу на улице Цветочной, девушку с зелеными глазами. Он никак не мог предположить, что эта короткая встреча может иметь такое продолжение.

У него дочь? Отчего решили, что это его дочь? Прошло девять лет и что за нужда сейчас разыскивать ее отца.

– Нужда. Именно нужда, вы правильно сказали, – неожиданно зло, с каким-то отчаяньем в голосе сказала женщина, – вы должны забрать Ксюшу, потому что ее мать, моя сестра, она умерла, вы меня слышите, умерла…

Федор молчал. Почему «должен», он никому ничего не должен.

– Значит так, решайте. Если не согласитесь, мне придется сдать ее в детский дом, другого выхода у меня нет…, – в трубке раздались короткие гудки.

 

Через неделю закончились гастроли. Федор прилетел домой ранним утром, но Рита уже ждала его. За завтраком говорили об успешных концертах, о новой Ритиной книге (она работала переводчицей в Кельнском издательстве), но никто из них не решался заговорить первым о том, что их обоих волновало. День прошел как обычно: работа, встречи, репетиции…

Вечером, после ужина вышли на веранду, сели на крылечко.

– Смотри, какие белые яблони, за цветом листьев не видно – Федор никак не мог начать трудный разговор

– Как в снегу… – задумчиво сказала Рита

– Давай возьмем отпуск зимой, махнем на Алтай. Давно мы с тобой не видели настоящего снега…

– Посмотрим…

Разговор не получался. Рита ждала, что Федор, наконец, все ей расскажет: «Сколько же может продолжаться эта пытка!» Но Федор молчал.

– Ладно. Я пойду спать. Ты еще посидишь? Приходи быстрее. – Рита поднялась с крыльца.

 

О Кате Федор вспоминал редко. Может быть, когда слышал имя Катерина, или держал в руках ромашки, или вкус парного молока мог напомнить ему те три дня.

Федор искал в своей душе какой-то отзвук, отклик на новое для себя имя: дочь Ксюша. И не мог найти. Или не хотел. Почему? Федор не был ни черствым, ни бездушным. Он не был бабником, он очень сильно любил только одну женщину, но он не знал, как отнесется к тому, что произошло девять лет назад, его любимая женщина, его жена.

У него остались очень теплые воспоминания о тех трех днях, о девушке, похожей на ромашку. Это было совсем другое чувство, так он не относился ни к Нине, ни к Рите.

«Любовь многолика? Она бывает разная? Нет, настоящая любовь бывает только одна! Тогда почему о ком-то говорят «однолюб», а о другом так не говорят?» – Федор не хотел думать о Ксюше. Пока он не знал, что делать.

Он встал со ступенек. В спальне света не было. «Рита уже легла, но это ничего. Сейчас я поставлю чай, поднимусь к ней, прилягу на кровать и тихонечко скажу: «Пойдем чай пить…». Рита поворчит: «Ну вот, как всегда… Ни днем, ни ночью покоя нет. А варенье будет? Тогда пошли, мне вишневого…», – набросит халатик и вперед меня, босиком, побежит вниз, в кухню. И пока я буду спускаться по лестнице, она уже заберется с ногами на свое любимое кресло-качалку, набросит на ноги пушистый клетчатый плед и спросит меня, когда я войду: «Ну, и где же ваш чай с вареньем, старый обманщик?» Я налью чай, достану варенье, и мы поговорим. Так было всегда, и я очень хочу, чтобы и сегодня ничего не изменилось. Хотя известие о том, что у мужа есть ребенок от неизвестной женщины, совсем не укрепляет семейные узы и вряд ли радует любящих жен».

Рита не ворчала, как обычно, когда Федор позвал ее пить чай. Встала, накинула халат, надела тапочки, спустилась в кухню, сама разлила по чашкам чай, села за стол и сказала, спокойно посмотрев Федору в глаза: «Рассказывай…»

 

ФЕДОР

Федора воспитывали дед Алеша и бабушка Аня. Их непутевая дочь вместе с мужем уехала из уральского поселка куда-то на Север на заработки, а Федьку оставила со стариками, «маленькому ребенку туда нельзя, жить там тяжело». Родители иногда присылали деньги, изредка навещали сына, снова исчезали надолго, потом развелись и мать приезжала пару раз одна, а потом и вовсе пропала. Дед с бабушкой заменили Федору родителей.

В поселковой школе восьмилетке Федька был лучшим учеником. На олимпиадах по математике непременно занимал первые места. Как это получалось, Федька и сам не понимал: стило ему прочитать условие задачи, как решение было уже в голове, оставалось только записать. «Самородок…» – говорила про него учительница метаматематики. А еще Федор пел. Никто его петь не учил, уроки пения в школе не в счет, но учительница пения, она же биологию вела, обнаружила у Федьки абсолютный музыкальный слух и, какая умница, – с пятого класса запретила ему петь, орать и «никаких больше смотров художественной самодеятельности». Федька обижался, он же пел не ради славы, грамот и подарков, хотя всегда радовался, когда его награждали, просто он не мог не петь.

– В прадеда ты пошел, Федька, по этой части, тот на всю слободу голосил. Тебя в честь него и назвали Федором. А на учительницу не обижайся, она тебе добра желает – наставлял внука дед после разговора с учительницей – Потерпи маленько, может из-за своего голоса ты, Федька, певцом великим будешь. Узнаю, что орал – выпорю.

Это дед так, для красного словца сказал, он Федьку никогда и пальцем не трогал, не то, что пороть.

Детство, несмотря на то, что рос без родителей, Федор вспоминал светло. Он любил старый, деревянный, почерневший от времени дом, который построил еще для своей большой семьи его прапрадед. Федор, любил деда, который был ему и дедом, и отцом, и другом, любил добрую заботливую бабушку, навсегда запомнил фотографии в рамке на стене, вечноцветущую герань на окнах, этажерку, на которой стояли Федькины учебники и несколько книг. Самой любимой была книга Бажова «Малахитовая шкатулка». Любимой, потому, что был Бажов их земляком и писал о знакомых местах. На самом верху на этажерке, на белой кружевной, связанной бабушкой, салфетке, как на белой лилии, сидела малахитовая лягушка. Лягушка была изумрудно-зеленой с черноватым отливом на спинке. Федьке строго-настрого запрещалось трогать лягушку, на нее можно было только смотреть. Ее вырезал из камня прадед, и это была память о нем. Засыпая, маленький Федька любил смотреть на лягушку, представляя себе, что это не обыкновенная лягушка, а волшебная, и может она выполнить любое его желание, только надо знать какое-то заветное слово, а какое – Федька не знал.

Однажды Федор нарушил запрет – положил лягушку в карман и понес показать мальчишкам. Увидев лягушку, те с пренебрежением сказали, что штуковина из малахита и вырезана хорошо, но ничего необыкновенного в ней нет. В каждом доме в их уральском поселке были каменные поделки, подумаешь, лягушка. Когда Федька сказал, что лягушка волшебная, его подняли на смех. Федька обиделся и решил, пока дед не хватился, отнести семейную реликвию домой и тихонько поставить на место. Но друзья-товарищи стали его дразнить, перебрасывали лягушку друг другу и закончилось все плохо: поделку забросили в траву, искали до самой темноты, но не нашли.

Дед встретил зареванного Федьку в дверях. Узнав, в чем дело, успокаивать не стал.

– Эх ты, неслух, – только и сказал. – Не реви! Иди ешь, да ложись, завтра с утра пойдем искать.

Едва рассвело, дед поднял Федьку с постели. Пришли на поляну, где вчера потеряли лягушку. Трава была густая, седая от росы.

– Здесь? – дед опустился на колени и стал руками перебирать траву, прядку за прядкой. Федька смотрел на его руки – старые морщинистые и красные от холода. Чувствуя вину, уселся рядом в траву. Штаны на коленях сразу стали мокрыми и холодными. Они искали в мокрой зеленой густой траве зеленую каменную лягушку.

Искали долго. Федька совсем замерз, хотелось плакать, он все ждал, что дед позовет домой или, наконец, найдет лягушку. И вдруг совсем рядом они услышали кваканье, и Федор увидел большую настоящую лягушку. Она смотрела прямо на него и пела свою песню.

– Дед, вот она! – закричал Федька. Лягушка, сверкнув на солнце мокрой спинкой, прыгнула в кусты. На том месте, где она только что сидела, блестела на солнце изумрудно-зеленая малахитовая лягушка!

– Ура, деда! Нашлась!

Дома их встретила бабушка. Уже приготовлена была сухая одежда для обоих, натоплена, несмотря на лето, печь, и оба – старый да малый, послушно забрались на нее, зная, что с бабушкой спорить бесполезно. Федьку бабушка для профилактики заставила выпить кружку горячего, с медом и каким-то вонючим жиром молока, а деду налила рюмочку водки. Федька кривился, деда заставлять было не нужно, крякнул, выпил, – хорошее лекарство! Ни дед, ни Федька после такого лечения даже не чихнули ни разу. Вечером после ужина дед позвал внука на крыльцо и рассказал историю, похожую на сказку.

– Давным-давно в этой самой избе жил Федькин прадед, тоже Федор. Жил он вместе со своими родителями, старшие братья были уже женатые и отделились. Работал Федор на руднике рудобоем, добывал шелковый малахит. Работа была трудная и опасная. Еще он умел и любил резать по камню, да и пел здорово. В общем, слыл Федор первым парнем на деревне и, несмотря на бедность, женихом считался завидным. В большом их поселке много было девушек на выданье. А Федору приглянулась дочка приказчика, семнадцатилетняя Ксеночка, беленькая зеленоглазая красавица.

Встречались они тайком, гуляли, целовались. Однажды он принес Ксеночке подарок. На широкой ладони Федора увидела девушка две малахитовые лягушки, совершенно одинаковые. Одинаковые, да разные. У одной сверкали глазки – зеленые зернышки медного изумруда. Ахнула Ксеночка: «Царевна лягушка!»

– Царевна. На тебя как похожа!

Девушка засмеялась: «Скажешь тоже, на лягушку я похожа?»

– На царевну, Ксеночка…

– А почто у этой глазок нет?

– Не успел, – сознался Федор. Уже несколько ночей он не спал, торопился закончить подарок.

– Это наши с тобой лягушки, – сказал он, – всегда будут с нами, всю жизнь вместе, вдвоем. Малахит – камень удивительный, он и защищает, и лечит, и удачу приносит во всех делах.

Побоялась Ксеночка нести подарок домой, отец увидит, допрос учинит, да и младшие сестренки в доме, найдут еще… Спрятали они лягушек в дупле поваленного дерева. Все лето встречались Федор и Ксеночка возле своего тайника, и первым делом доставали лягушек, а, расставаясь, прятали их в дупло. Наступила осень, зарядили дожди, несколько дней не было Ксеночки на условленном месте, а пришла бледная, заплаканная, – закончилось все, замуж ее выдают за богатого, за чужого. О Федоре отец даже слышать не хочет – «голодранец», не пара он дочери». Смотрит Ксеночка на Федора снизу вверх своими прекрасными глазами с мольбой да с надеждой: «Ну, придумай же что-нибудь, разлучат ведь нас». На следующем свидании, как бы невзначай, рассказала девушка Федору о жившей на окраине поселка в ветхом домишке семье: «Откуда-то издалека приехали они, тоже родители были против их брака. Ну, помнишь, Федя, встретили мы их на болоте, они тоже клюкву собирали всем семейством и так славно пели. Ребятишки еще у них такие пригожие, чистые, светлые».

Догадался Федор, что согласна была Ксеночка бежать с ним из дома, согласна была жить в бедности, в бедности да в любви. Молчал Федор, опустил свои большие руки и молчал. Не мог он решиться увезти Ксеночку неизвестно куда, боялся Федор, что не сможет сделать ее счастливой. Больше Федор любимую не видел, узнал – увезли ее. Вспомнил о тайнике, а там одна лягушка, да белая ленточка Ксеночкина из косы. На память, значит, ему оставила, а зеленоглазую с изумрудами лягушку с собой забрала.

Остановилась жизнь: ходил парень в шахту, ел, спал, а был, как неживой. Ленточку спрятал надежно, лягушку всегда носил при себе, все вспоминал, как играла с ней Ксеночка. Больше Федор не пел.

Дед помолчал:

– Ты не задремал?

Федька пододвинулся поближе к деду:

– Нет, не сплю, рассказывай, деда, дальше.

– Вскоре умерла мать, надо было заниматься хозяйством, и Федора женили. Хорошая девушка пришла в дом, работящая, проворная, Федор к ней хорошо относился. Но однажды стирала она в корыте его рубахи и нашла в кармане малахитовую лягушку. Посмотрела на мужа приветливо, улыбнулась доверчиво: «Мне?» Набросился Федор, вырвал из ее рук лягушку, и вдруг остановился, увидел испуганные глаза жены. И вдруг понял, почему у нее всегда грустные глаза – плохо ей в этом доме, одиноко. Напился тогда Федор первый раз в жизни. Не наливали парням, пока детей не заведут, такой был обычай. Тошно Федору было очень, а когда в себя пришел, повинился, просил только не трогать игрушку, потом как-нибудь все расскажет. Смирился парень, стали они жить и жили неплохо. Детей рожали здоровых, да умных. Только часто тосковал Федор, вспоминал, что живет где-то на свете девушка с зелеными глазами и при ней непременно должна быть малахитовая лягушка.

Федька рассказ дедов выслушал, спросил: «Что, и вправду никогда больше Федор не пел?» Засмеялся дедушка: «Вон что тебя волнует! Пел, еще как пел... Со временем всякая боль проходит. Пошли спать».

Федька засыпает и думает, что эти две лягушки должны обязательно когда-нибудь встретиться и тогда произойдет что-то необыкновенное.

 

Когда Федор закончил восемь классов, на его имя пришло письмо из далекого сибирского города. Приглашали парнишку по итогам олимпиады по математике учиться в летней физико-математической школе для одаренных детей, а потом, если сдаст экзамены, будет учиться в этой школе два года, ну, а потом – университет, За один день весь поселок узнал, что внук его Федька, светлая голова, на ученого едет учиться. Далеко едет, в Сибирь. Это поездом больше суток ехать от Свердловска, а до него еще автобусом добираться сколько.

Дед надел все свои боевые награды, и сам привез Федора в Академгородок, осмотрелся. Место красивое, за городом. Общежитие при университете удобное, сосны прямо в окна глядят. Воспитатели хорошие, за детьми смотрят строго, а называют ребят ласково, чудно – «фымышатами», как вроде мышатами. И кормят хорошо. Да и дети со всей страны приехали самые-самые умные, одаренные, одним словом, и с Камчатки, и с Севера, и с юга, хорошие дети, неизбалованные, уважительные. Короче, все здесь понравилось деду, и оставил он Федора с легким сердцем. Прощаясь, достал из своей сумки завернутую в платок малахитовую лягушку: «Береги, теперь с тобой пусть будет. Она и прадеда твоего от бед оберегала, старые были штольни, часто хоронили шахтеров. И деда твоего защитила, за всю войну ни одного ранения. Ну да, и крестик нательный был, и молитву зашили…, а сколько с крестиками-то народу полегло, а я вот живой для чего-то. Наверное, чтобы тебя, Федор, поднять».

И Федору здесь все очень нравилось. Он быстро сдружился с ребятами, а из девчонок сразу заметил спокойную, с толстой косой соседку по парте, Нину. Нина была местная, раньше училась в английской школе, но и точные науки ей давались легко, знала она много и Федору с ней было очень интересно. Нина тоже сразу выделила Федора: высокий, красивый, умный и вместе с тем немного наивный, совсем не похожий на тех ребят, с которыми она училась раньше.

Детей из физматшколы часто возили на экскурсии в музеи, в институты, вывозили в театры – «будущие ученые должны быть всесторонне развиты». Больше всего Федору понравился театр Оперы и балета, где они слушали оперу Бизе «Кармен». В таком театре Федька оказался впервые и был потрясен и торжественными фойе, и великолепием зрительного зала с белоснежными скульптурами, с огромной сверкающей люстрой, и, конечно, самим спектаклем, который показался Федьке грандиозным зрелищем с музыкой, которая еще долго звучала где-то у него внутри. После спектакля случилось то, что Федора «прославило», в школе его стали называть не иначе, как «театралом».

Большинство ребят не знали города, поэтому при возвращении домой в автобусах их пересчитывали по головам. У каждого воспитателя были списки детей, ждали всех до последнего, а последним чаще всего был Федор. Дети в автобусах веселились, воспитатели нервничали.

В тот раз все было, как всегда: Федор стоял в хвосте приличной еще очереди, благоговейно разглядывал на стенах фойе портреты солистов оперного театра.

– Федька, все наши уже оделись, автобус ждет! – Федора протаскивают к барьеру гардероба. Гардеробщица протягивает руку за номерком, и видит совершенно растерянного, испуганного мальчишку. Во время спектакля он машинально накрутил номерок на палец. Палец распух, посинел, пластмассовый номерок никак не снимается и мальчишка не представляет, что можно сделать. Гардеробщица знает, что надо делать в таких случаях, она давно работает в театре и у нее есть опыт. Она ведет Федора по каким-то узким запутанным коридорам в служебный туалет, намыливает ему руку и с помощью нитки, которую она всегда держит для таких случаев в кармане своего халата, миллиметр за миллиметром, осторожно снимает номерок.

«Какое доброе у нее лицо. Не сердится, не кричит, глаза какие-то необычные, зеленые…» – благодарно думает Федька о своей спасительнице.

«Парнишка, похоже, деревенский, краснеет, смущается, городские так себя не ведут», – отметила про себя «спасительница».

– Ты из какой школы? А в математическую школу откуда приехал? С Урала? Земляки, значит. У нас прабабка на Урале жила. – Девушка думает о том, что ее младшая сестренка Катя, пожалуй, ровесница будет этому мальчику. После девятого класса пойдет Катерина куда-нибудь в училище – нужно получать профессию. Живут они одни, без родителей, трудно живут. Лучше всего, наверное, определить ее в швейное училище, то же, что сама закончила, здоровье-то у нее не очень хорошее.

– Ну, вот и все – свободен твой палец, – улыбнулась гардеробщица. Давай я тебя провожу, а то ты заплутаешь в наших переходах, твои не дождутся и уедут. Придется мне тогда тебя еще и на ночлег здесь устраивать.

 

– Нина, а где учат на певцов, – спросил Федор, когда они возвращались автобусом в Академгородок.

– В консерватории, наверное. Ты и так хорошо поешь, зачем тебе учиться?

– Не то. Я хочу на этой сцене петь…

Нина внимательно посмотрела на него, сняла очки, достала платочек, тщательно их протерла.

– А как же я? – спросила как-то беспомощно.

– А ты со мной, как всегда.

– Но я же совсем не умею петь…

Они взглянули друг на друга и рассмеялись, представив себя вдвоем на большой сцене. У Нины действительно абсолютно не было слуха. Федору захотелось поцеловать девочку, но он не посмел.

 

Быстро шло время. «Фымышата» стали студентами, и уже на втором курсе Федор узнал, что в университете есть вокальный кружок, записался. Услышав его голос – богатый природный бас, руководитель кружка свозил его на консультацию к знакомому преподавателю музыкального училища. Преподаватель пригласил Федора заниматься у него по специальной программе и уже через полгода Федор все поменял в своей жизни. Он стал студентом консерватории, это, во-первых, а во-вторых, они с Ниной поженились.

Родители Нины были не в восторге от этого брака. Тесть, Иван Иванович, был доктором физико-математических наук, теща, Мария Николаевна, – доцент кафедры гидравлики крупного НИИ. Ниночка, единственная дочь, должна была стать продолжателем научно-технических деяний родителей. Они мечтали о том, что муж их дочери непременно должен быть ученым. Ну, а если не ученым, то хотя бы просто обеспеченным человеком, чтобы дать Нине возможность заниматься наукой. В любом случае, по их мнению, он не мог быть студентом консерватории. Но, как люди интеллигентные и деликатные, они решили не препятствовать их браку, а помогать, если потребуется.

А помощь потребовалась и очень скоро. Сначала материальная – семья из двух студентов не могла существовать и на две стипендии, даже повышенные. Потом, очень быстро, они стали бабушкой – дедушкой, да еще дважды. И, чтобы хоть немного разгрузить Нину от домашних забот, они часто увозили внуков на свою профессорскую дачу, уезжали с ними в дом отдыха во время своих отпусков, да и просто забирали к себе в будние дни, чтобы «дети отдохнули от садика».

Нина работала, дети воспитывались, Федор пел. Закончив консерваторию, он сразу стал солистом Новосибирского Оперного театра.

Исполнилась его мечта – он пел на большой сцене, каждый спектакль был для него праздником. Он очень любил свою работу, он любил свою жену, он любил детей, уважал тещу с тестем и его все любили. Все было прекрасно. Все в его жизни было хорошо. Так он думал.

 

РИТА

– Все, хватит ныть, выходим в люди! – Светка как всегда была слишком активна, слишком решительна, слишком решала за других. Но Рита уже была готова, «созрела», как говорила Светка. Рита не будет сопротивляться, если ее возьмут за руку и поведут. Последняя (не первая по счету) любовь вновь окончилась трагедией в масштабе двух отдельно взятых людей и Рита внезапно устала. Не было сил переживать, анализировать, пытаться что-то исправить… Надоело… Все надоело, все одно и тоже…

Прошло совсем немного времени и усилиями Светки, с помощью собственной, закаленной в любовных перипетиях силы воли, Рита ожила, привела себя в порядок, купила новые «тряпочки» и согласилась выйти «в люди». Даже, если бы Рита и не «чистила перышки», не накладывала на лицо «боевую раскраску», все равно она всегда выглядела так, что редко какой мужчина не посмотрит на нее с восхищением: «Хороша!». Хороша, да хороша, а счастье, обычное бабское счастье почему-то обходит ее сторонкой. Заденет краешком, обожжет надеждой и пролетит мимо: «Ты и так хороша, что тебе еще надо!»

– Хватит играть в любовь! К выбору спутника жизни надо подходить научно, с помощью… ну, … например, заговоров, – и Светка помчалась к магистру какой-то магии и купила у него «заговор на любовь».

– Эффект, Ритка, сто процентов! С гарантией, но если все сделаешь по правилам.

– Светочка, солнце мое, да не уговаривай ты меня так. Я же согласная! Я на все согласная, – задумчиво подтвердила Рита свое участие во всей этой галиматье.

Случай опробовать «заговор» представился очень скоро.

Отмечали юбилей общей знакомой. Приглашенных было много, небольшое кафе откупили полностью. Рита иногда даже нравились такие мероприятия, что-то вроде светского раута: новые знакомые, встречи со старыми друзьями, немного потанцевать, немного пообщаться, а при желании можно просто посидеть в уголке и посмотреть на «народ» со стороны.

– Рита, ты ничего не забыла? Когда будешь входить, задержись в дверях и огляди весь зал по кругу, от левого косяка до правого. Где у тебя левая рука? Ну вот. И про себя скажи слова, смотри, не забудь, а то ничего не получится. – Светка скороговоркой давала Рите последние указания уже около зеркала в гардеробе кафе.

«Вот докатилась, до заговоров дошла, так и до службы знакомств недалеко». – Рита уже стояла в дверях зала:

– «Все бабы дуры. У них манеры худы, на всех платья куцы, вошла я, павлица, красная девица, взглядом повела – всех мужиков собрала. Куда ни пойду – они за мной. А мой любимый…

– Федор, Федор, иди сюда, у нас без тебя поздравлялка не получается! – позвал кого-то импозантный мужчина.

– мой любимый … Федор… пуще всех!» – Рита автоматически закончила «заговор» и посмотрела в сторону того, кого позвали.

Через зал, направляясь к группе гостей, шел мужчина лет тридцати. Одет он был в черную тройку, белую рубашку с «бабочкой».

«Ему бы очень пошел смокинг, и выправка у него «концертная». Наверное, артист». – Рита работала переводчицей и умела с первого взгляда определить профессию и статус человека.

Она была очень хорошей переводчицей, прекрасно владела двумя языками, английским и немецким. Ее часто приглашали на официальные мероприятия, а от неофициальных она всегда отказывалась, за что официальные лица уважали ее еще больше. Рита хорошо зарабатывала, ни от кого не зависела ни материально, ни профессионально. При желании она могла бы уехать жить за границу, ее часто приглашали, но такого желания у нее не было. Насмотревшись на иностранных мужиков, все-таки ей часто приходилось бывать в заграничных командировках, Маргарита Ельская решила, что, в общем-то, все мужики одинаковы, но наши, отечественные, все-таки немножко лучше.

За столом Рита оказалась почти напротив Федора и несколько раз ловила на себе его взгляд. Рите показалось, что она знает этого «артиста», но откуда – вспомнить не могла. Тамада по очереди представлял гостей, а гости поздравляли именниницу. Подошла очередь Федора.

Стараясь не затмить юбиляршу, как главное лицо праздника, тамада объявил:

– А сейчас поздравление от несравненного Федора, нет, нет, не Шаляпина, от Федора Камышина – гордости нашего оперного театра, любимца публики и женщин!

И пока Федор с бокалом шампанского, говорил поздравительную речь, потом шел к роялю, шептался с аккомпаниаторшей, Рита уже не могла отделаться от ощущения, что они знакомы. А когда Федор запел «Застольную» Бетховена: «Налей, выпьем, ей богу еще…» – она вдруг вспомнила, откуда знает Федора.

 

Это было три года назад. Зима, начало декабря, аэропорт Толмачево, одиннадцать часов вечера. Вылет самолета отложили до шести утра, но возвращаться в город было совершенно не рационально: пока доедешь, спать уже будет некогда, а в четыре часа надо вызывать такси, чтобы успеть в аэропорт.

Измученные пассажиры расположились на ночь где придется, заполнив зал ожидания до отказа. Рита решила скоротать ночь в гостинице аэропорта. Когда она у стойки администратора заполняла бланки, подошел мужчина и спросил про свободные номера. Они с Ритой разговорились, оказывается, он тоже был пассажиром с этого рейса. Получив ключи от своих номеров, они решили сходить поужинать. Их рейс откладывали то на час, то на полчаса с шести часов вечера и бедные пассажиры даже в кафе боялись отлучиться.

Рита и Федор за разговорами не успели оглянуться, а часы уже показывали два часа ночи. За это время было выпито несколько бокалов разного сока, потом столько же чашек чаю с разными печенюшками, потом, когда есть и пить было уже невозможно, просто сидели и беседовали. В кафе было уютно: приглушенный свет настольной лампы, запах свежесваренного кофе и ванильный запах булочек, которые пекли круглосуточно прямо в соседнем зале, в кафетерии. Через огромные окна-витражи можно было бесконечно смотреть на летное поле, все усеянное разноцветными огнями, на прилетающие и улетающие самолеты. По каким-то неуловимым признакам было видно, что мороз усиливается, но жизнь ночного летного поля не становится от этого спокойнее.

О чем они говорили? Обо всем и ни о чем. «Эффект купе». Каждому из нас иногда требуется этот эффект и каждый из нас испытал его действие на себе хотя бы раз.

Два незнакомых человека едут вместе в одном купе. Они могут ехать вместе и сутки, и несколько часов, это не играет большой роли. Они сидят друг против друга, смотрят в одно окно, пьют чай, разговаривают. Они изолированы от своей повседневной жизни, они смотрят на эту жизнь издали и рассказывают о себе, о своей семье, о своих друзьях. Очень часто они рассказывают незнакомому спутнику о том, о чем не расскажут ни своему лучшему другу, никому из близких. Почему? Да потому, что когда эти два пассажира сойдут, каждый на своей станции, или расстанутся на платформе одного и того же города, они больше никогда не встретятся. Они редко спрашивают имя друг друга, еще реже обмениваются адресами, и уж совсем редко они напишут или позвонят друг другу.

Время летело слишком быстро и для Риты, и для Федора, и оба жалели об этом: «Вот так бы сидеть и сидеть здесь всю жизнь, смотреть на улетающие самолеты и говорить, говорить…».

Объявили регистрацию на их рейс. Федор и Рита так бы и полетели вместе, а в самолете кто-нибудь из них, вероятнее всего Федор, поменялся бы местами с соседями, чтобы их места оказались рядом, и три часа полета пролетели бы незаметно. Они, конечно, обменялись бы номерами телефонов, может быть, даже встретились потом в своем городе, и возможно, что их линии жизни соприкоснулись или даже переплелись в дальнейшем, но судьбе было угодно, чтобы они не попали вдвоем на этот рейс.

Рите и Федору оставалось человек пять до стойки регистрации, когда к ним подошла дежурная по аэропорту вместе с женщиной в черном платке.

– Извините, вы не могли бы помочь этой женщине? Она летит по телеграмме, вы понимаете, о чем я говорю, и она должна успеть на … проститься, но на ваш рейс билетов нет, а следующий рейс в этот город только через три часа – дежурная обращалась и к Федору, и к Рите одновременно. – На вашем рейсе очень много пассажиров с детьми и военнослужащих, я не знаю, кого я еще могу попросить.

– Через три часа поздно, я не успею – сказала женщина.

Первым должен был ответить, конечно, Федор, но он молчал. Повисла пауза.

– К сожалению, у меня концерт, я выступаю, и никак не могу опоздать, – наконец сказал он.

Рита попыталась сгладить неловкость:

– Я попробую сейчас позвонить. Если договорюсь, то, конечно, я поменяю билет

Она отошла к телефону – автомату и стала набирать номер. Делала вид, что дозванивается, а сама думала:

– Почему он отказал? Концерт у него завтра, в шесть часов вечера, в любом случае успевает. Может быть из-за меня? Чтобы лететь вместе? Но, все равно, нельзя так.

Потом Рите сделала вид, что дозвонилась, сказала, что все в порядке, и она может лететь другим рейсом.

Рита попрощалась с Федором очень тепло. Поблагодарила за чудесную ночь… в кафе, пожелала удачного выступления. Ни Федор, ни она не спросили друг у друга номер телефона.

 

Сейчас Рита узнала Федора и растерялась. Она не представляла, как ей себя вести. То, что она подойдет к нему и напомнит об их встрече в аэропорту, это, несомненно. А дальше? Она хорошо помнит их разговор, ночное летное поле, свое настроение... Но вот последняя сцена, с женщиной в черном платке оставила у Риты совершенно другое ощущение…. Ощущение неловкости и даже немного стыда, как будто она заглянула в замочную скважину и увидела то, что видеть была не должна. Но может быть, это не так важно, и Рита надумывает проблему там, где её на самом деле нет?

Пока Рита сидела и думала, начались танцы. Под зажигательное «Все будет хорошо…». Рита набросила шубку и вышла на крыльцо. Вечер был морозный, на улице было темно и почему-то пахло весной.

Следом за Ритой выпорхнула Светка.

– Ну и чего и ты сидишь как в президиуме? Не улыбнется, не пококетничает… Мужики шеи посворачивали, а она думу думает…. Нашла время. Ты заговор-то сказала?

– Сказала, сказала…

– Ну и что? Эффект есть?

– Как видишь.… Вот стою тут одна и радуюсь первым запахам весны.

– Ну, ты романтик… Какая весна в январе? Придумаешь тоже…

В это время распахнулась дверь, и на крыльце появился Федор. Он был в распахнутом пальто, в шапке, в руках держал шарф, видно было, что он торопился.

– Вот вы где! Здравствуйте Рита! Я Вас сразу узнал, как только Вы вошли в зал, но сразу подойти не решился. Вдруг Вы меня не помните? Три года уже прошло.

– Ой, Федор, можно подумать, «не решился». Это ты-то застеснялся?! Да ты же даже столб разговорить можешь, скромный ты наш – протараторила Светка

– Здравствуйте, Федор. Я Вас тоже узнала, но не сразу…

Рита продолжала что-то говорить. Ей стало легко и просто, как тогда, в ночном кафе.

Больше в этот вечер они не расставались. Очень скоро они ушли с этого юбилея, долго бродили по городу, сидели в крошечном ресторанчике. Расставаться не хотелось… Потом Федор проводил Риту до дома, прощаясь, поцеловал руку, пообещал, что обязательно позвонит, поймал машину и уехал.

В прихожей Рита поставила сумку на столик, стянула с головы шапку, прошла в гостиную и, не раздеваясь, села в кресло.

– Ну, и куда ты, Маргарита снова вляпалась? Мало тебе прошлых трагедий, так теперь угораздило в женатого, да с двумя детьми … влюбиться. Ну, может, еще и не влюбиться… Просто он мне очень нравится, а это не запрещено… Просто нравится… то-ли вслух говорила сама с собой Рита, то-ли думала про себя…

На следующий день было воскресенье, выходной, но Рита должна была идти на пресс-конференцию с немцами. Поэтому встала как обычно, в половине седьмого, уехала в Академгородок в половине девятого и вернулась домой уже в семь часов вечера. Еще на лестнице услышала телефонный звонок, но пока открывала дверь, телефон замолчал. Через пятнадцать минут телефон вновь зазвонил, но Рита была в ванной и опять не успела добежать. Кто-то упорно звонил и не мог дозвониться. Рита села около телефона и сразу же раздался звонок – Рита быстро взяла трубку

– Рита, что случилось? У Вас все в порядке? – раздался в трубке взволнованный голос

– Федор, это Вы?

– Да, да… Я звоню целый день, но никто не отвечает. Приехал, сижу в пиццерии напротив Ваших окон, смотрю, свет зажегся, звоню – опять никто не отвечает… Рита, я должен Вам сказать…

Рита перебила его:

– Квартира 8. Я жду Вас...

 

Федор и Рита

Сосновый бор в последний день августа был тих и задумчив. Воздух был так густо насыщен запахами лета, что даже ветерок с реки не мог пробиться сквозь его плотную завесу.

– Все равно уже пахнет осенью. И вода в речке уже не такая спокойная, как летом и бежит торопливо, как будто ей надо успеть закончить летние дела. – Федор подходил к подвесному мосту. Ему необходимо было побыть одному, подумать, как быть дальше, поэтому он так обрадовался просьбе Нины «проведать дачу».

Все мысли его были только о Рите. Федор прожил с Ниной восемь лет, да три года они еще дружили. Прожил очень хорошо, спокойно, постоянно чувствуя рядом с собой родного человека. Он где-то прочитал, что женщины бывают трех типов: женщина – мать, женщина – ребенок, женщина – друг. Нина была для Федора и матерью, которой у него не было в детстве, и другом, и любимой женой, с которой так просто и уютно. У них было очень много общего. И если бы Федор не встретил Риту, не узнал, что бывает так сложно, так больно, так удивительно… Федор даже про себя боялся произнести это слово: любовь. Сколько раз он говорил его со сцены, сколько раз он играл любовь, не зная, что это такое. В жизни сыграть любовь нельзя, она есть или ее нет, но жить без любви можно, если никогда ее не знал.

Услышать голос, прикоснуться к руке, … Федор никогда не думал, что это может стать главным в его жизни. Теперь он понял, почему его оперные герои совершали безумства, умирали, если теряли надежду, если знали, что никогда не увидят ту, без которой не представляли свою жизнь.

Испытывала ли Рита то же самое, Федор не знал. Она была с ним – и это главное. Рита бывала на всех его спектаклях, но если она не могла прийти, то Федору казалось, что он поет перед пустым залом. Рита всегда сидела на разных местах и часто Федор не находил ее взглядом, но это было и не обязательно – он просто знал, что она здесь.

У них были одинаковые привычки, вкусы, они одинаково думали и часто произносили «хором «одни и те же слова.

Говорят, у каждого человека есть своя половинка, но очень редко бывает, что они встречаются и становятся одним целым. Если же половинки встретятся, но не останутся вместе, то тогда случится что-то плохое, или не случится хорошее. Говорят, что есть такой кармический закон.

Федор не очень верил во все эти кармы, законы Вселенной, эгрегоры…, но свою жизнь без Риты он теперь не представлял. В его судьбе была прочерчена четкая линия: он до Риты, и он с Ритой.

Что же делать? Нина, хорошая, милая, такая родная и привычная. Дети… Он уделял им не слишком много внимания, в основном заботы о детях лежали на плечах Нины и ее родителей, но отцом был хорошим и ребятишки его любили. Нина добрая, интеллигентная, она поймет. Конечно, и с детьми он будет видеться, но реже, чем сейчас… А Рита? Они ни разу не касались этой темы, никаких разговоров о будущем у них не было. Первый шаг должен сделать он, Федор. А если… если все не так! Если он сам все придумал, и никакая это не любовь…

Федор спустился с моста, но не пошел в гору, к своей даче, а спустился к реке. В этом месте берег был чистым, трава не истоптана дачниками – здесь не купались и рыбу не ловили, наверное, из-за высокой травы, которая росла в воде. Федор сел на большой плоский камень. Камень был теплый: «Горячий камень», как у Гайдара», почему-то подумалось Федору. Он разулся – земля, покрытая чуть пожухлой травой, тоже была теплой. Федор смотрел, как течение тянет за собой длинные узкие стебли осоки, трава покорно стелилась по воде, не отпуская ни одного стебелька вслед за течением. Слева от камня произошло какое-то движение, Федор присмотрелся и увидел лягушку. Лягушка была зеленой, небольшой, аккуратненькой и спокойно сидела рядом с его кроссовками. Федор слегка пошевелил пальцами, лягушка даже не шелохнулась.

– Ты, кто? Царевна? – Федор сказал это достаточно громко, но лягушка не испугалась, осталась на месте.

– Прости, царевна, нет у меня лука со стрелами, и не очень-то я похож на царского сына, так что придется тебе остаться в лягушках. Была бы ты малахитовой, взял бы я тебя к себе, у меня для тебя и подружка есть…

Федор вспомнил, как они с дедом искали в траве потерянную малахитовую лягушку, потом нить воспоминаний потянулась дальше, дальше… И, очень четко, как-будто рядом, он услышал слова деда, которые тогда, в детстве, не понял: «Вот так в жизни и бывает, – сказал дед – потеряешь свою любовь, и судьба у тебя получится другая, не настоящая, не твоя…»

– Так ты за этим и прискакала, царевна, чтобы… – повернулся Федор в сторону лягушки, но ее уже не было.

Федор встал, перекинул через плечо спортивную сумку и пошел в гору, к даче. Там он вскипятил чай, быстро перекусил бутербродами и, даже не совершив свой обычный, почти ритуальный обход огорода, стал собираться в обратный путь. Уже закрыв дверь дачи на замок, он оставил сумку на крыльце, и нарвал букет темно-оранжевых цветов эхиноцеи, похожих на огромные ромашки.

С вокзала позвонил Рите, узнал, что она дома и сразу поехал к ней.

– Ты же на даче должен быть? – посмеивалась Рита, – хотел «пообщаться с природой в полном одиночестве»?

– Солнце мое, дай мужику раздеться, умыться, борщом накорми, чаем напои, а потом и вопрошай – в тон ей отвечал Федор, не выпуская Риту из кольца своих рук.

В конце ужина, который прошел на кухне, по-домашнему, Федор стал вдруг серьезным:

– А чай пойдем пить в комнату… поговорить надо.

– Что-то случилось? – в минуты волнения Рита становилась излишне спокойной.

– Пойдем, пойдем, не волнуйся, все нормально – Федор уже ставил на поднос чашки.

– Я знаю, Рита, что любая женщина хочет, чтобы «это» произошло как положено – цветы, черный костюм, шампанское. Но я не хочу, и ты не хочешь, я в этом уверен, чтобы у нас было «как у всех», поэтому вместо роз – эхиноцея, вместо шампанского – чай со смородиновым листом, вместо черного костюма – джинсы. Подожди, подожди…, помолчи, а то я буду говорить очень долго и все не то… – Федор продолжал тихо и серьезно: – Рита, я тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой. Я все обдумал, все решил. Нина пока ничего не знает, но всю жизнь врать я не могу. А я хочу прожить с тобой всю жизнь долго и счастливо, а если повезет, то и умереть в один день. Я все сказал. Тебе решать. Не торопись с ответом. Я подожду. Дня два подожду. Да, еще, Нине я все скажу сегодня, не зависимо от твоего ответа.

– А если я скажу «нет», что тогда будет? – так же серьезно спросила Рита

– Я буду ждать, когда ты скажешь да – другого пути у меня нет: или с тобой, или ни с кем.

– Хорошо, Федор. Послезавтра вечером я буду у тебя на спектакле. С ответом.

– Ужасно не хочется уходить, но мне еще сегодня надо поговорить с Ниной. Проводи меня.

Они долго стояли в прихожей, не в силах расстаться.

– Ну что ты, вот глупая… Я ухожу, чтобы вернуться, надеюсь, навсегда.

 

НИНА

С Ниной Федор поговорил тем же вечером. Его признание было для нее полной неожиданностью. Для Федора Нина была, прежде всего, другом, и никаких тайн у него от жены никогда не было. Сказать, что Нина совсем ничего не замечала, нельзя. Она видела, что последние несколько месяцев он был как бы на подъеме – хорошее настроение, чаще, чем прежде, возился с детьми, внимательнее, чем всегда, относился к ней, но как-то необычно, как будто вину заглаживал. Да и супружеская, интимная жизнь, которая и в лучшие времена не была у них бурной, в последние месяцы затихла почти совсем. Правда, для Нины это сторона жизни никогда не была столь значимой, чтобы срочно искать причину. Федор, как всегда, был ласков, заботлив, и только…

Федор сказал банальные, в общем-то, слова, которые говорят все в подобных случаях: «Прости, полюбил другу женщину… ухожу…»

Нина не сразу поняла смысл сказанного Федором. Самый родной человек сидел напротив за столом и говорил, что уходит, что его не будет здесь больше, что будет помогать, что дети для него так и останутся его детьми, он будет заботиться о них, и о ней… Только его здесь не будет… Почему? Нина отвела глаза от Федора, посмотрела в темное окно за его спиной и увидела порванную петельку на шторе: «Надо пришить, так некрасиво штора висит…» – подумала она.

– А как же я? – спросила она растерянно. И вдруг вспомнила, как много лет назад, когда Федор решил учиться петь, она так же спросила его: «А как же я?», тогда он ответил: «А ты всегда со мной». Сейчас Федор отвел глаза.

– Ладно, спать пора. Иди, я посуду вымою.

Нина вымыла посуду, приготовила на завтра одежду для детей, и все искала, искала себе занятия: – Нужно пришить петельку, – все время думала она.

Она постелила себе на диване, но почти до самого утра не спала. Слышала, как несколько раз вставал Федор, зажигал свет на кухне. «Тоже не спится» – отрешенно думала Нина.

Деликатный пес Пифагор, подошел к дивану, вопросительно посмотрел на неё: «Ты чего здесь? И не спишь?», вильнул хвостом: «Может погуляем…»

Утром, проводив детей в школу, Нина позвонила матери: – Необходимо поговорить… Мария Николаевна забеспокоилась: – Ниночка, я должна убежать всего на полчаса, ключи у тебя есть, приходи, я быстро освобожусь.

Нина ждала мать и вспоминала. Ей хотелось понять, почему он ушел. Первое, что приходит на ум любой женщине, когда уходит мужчина: «Разлюбил?» Но Нина об этом не думала. Семейная жизнь для нее, прежде всего, заключалась в уважении друг к другу, порядочности, в общих интересах. Общие друзья, хорошие дети, полное взаимопонимание… Так что же произошло? Чего же не было в ее семье, такой благополучной. Она не может вспомнить случая, чтобы Федор обидел ее или ребятишек или сам на кого-то из семьи обиделся. Вспоминаются добрые, забавные случаи.

 

Так, в пору их молодости, Федор подрабатывал на детских утренниках Дедом Морозом во Дворцах и Домах культуры. Его приглашали охотно: высокий рост, широкие плечи – все дедморозовские шубы, казалось, были сшиты на него по индивидуальному заказу. Опять же – непьющий, а, значит, не подведет, не останутся дети, пришедшие на утренник, без деда Мороза. Но самое главное – у этого студента консерватории был прекрасный, звучный бас, так подходивший к его роли. Платили за елки немного, но в день по шесть – семь елок – и выходило совсем неплохо, и это было большим подспорьем в их семейном бюджете.

Это произошло 1 января. Всю новогоднюю ночь они с друзьями гуляли, запускали фейерверки, и уснули где-то под утро. А самый первый утренник в новом году у Федора начинался в 10 утра. Нина попросила ее не будить и одежду собрать с вечера. Федор приготовил все, кроме носков. Утром, сквозь сон, Нина слышала, как Федор лазит по шкафам, но так хотелось спать, и не было сил открыть глаза. После продолжительных и безрезультатных поисков Федор понял, что сам не справится, потерся подбородком о Нинину щеку:

– Нина, проснись на секунду. Где мои носки?

– Там, – махнула рукой Нина в сторону шкафа, не открывая глаз

– Там я уже смотрел, – зашептал Федор.

– Смотри лучше – пробурчала Нина.

Федор посмотрел лучше и обнаружил мешок. Полный мешок чистых мужских носков.

Здесь надо сделать отступление. Иногда Нина мечтала стать хорошей хозяйкой: печь яблочные пироги, или пироги с капустой, штопать носки, натянув на деревянный грибочек или на электрическую лампочку, чтобы была настоящая штопка на пяточке. Почему-то ей казалось, что быть хорошей хозяйкой, хранительницей домашнего очага можно только встречая мужа пирогами, а по вечерам забравшись с ногами в кресло, вышивать крестиком или штопать носки. Так вот, прохудившиеся носки Нина не выбрасывала. Она складывала их в отдельный мешок и мечтала, что когда-нибудь, когда у нее будет свободное время, она, Нина, ими, носками, займется. Шли годы, мешок становился все больше. Вот на него то и наткнулся Федор первого января, собираясь на новогодний утренник. Носки в мешке были аккуратно сложены. Федор обрадовался находке, надел одну пару.

– Нинок, один носок дырявый, – засмеялся он

– Возьми другие, – простонала Нина

– Другие тоже дырявые, – восхитился Федор через минуту

Ниночка была умницей, логическое мышление, все-таки физик.

– Знаешь, – придумала она, а ты надень носки на носки. Может, дырочки не совпадут…

Федор поразился такому оригинальному решению вопроса, на какое-то время затих, и Ниночка снова задремала, Проснулась окончательно от Федькиного хохота, села в постели.

– Нин! Совпали дырочки!

– Господи! Где ты их откопал? – Нина увидела мешок. – Нормальные носки лежат на полке с твоим бельем или нет, лучше посмотри под елочкой. Тебе Дед Мороз вчера что под елочку положил? Что тебе Дед Мороз каждый год под елочку кладет? Носки. Надевай, ты опоздаешь.

Когда она эту историю рассказала Светке, та долго хохотала, а потом сказала: «Дырочки совпали… А Федор смеялся, говоришь. Счастливая ты, Нинка. Мне бы такого мужа, а то попадется какой-нибудь зануда».

 

Нет, был, пожалуй, случай, когда они обиделись друг на друга и обижались целых три дня. Это было в самом начале их совместной жизни. Жили они отдельно от родителей, а обедать и ужинать ходили к ним, – студенческих стипендий едва хватало на завтраки.

Однажды утром, это было в воскресенье, Федору пришла идея:

– Давай удивим твоих. Приготовим что-нибудь вкусненькое и пригласим их на обед. А что, кастрюли у нас есть, – на полке стояли семь новеньких симпатичных кастрюль, – свадебный подарок однокурсников.

– А вот здесь инструкции – Федор достал с книжной полки красочную книгу «О вкусной и здоровой пище», ее тоже кто-то подарил на свадьбу.

– А чем удивим? – Нине идея понравилась, но она сильно сомневалась, что у них что-то получится

– Давай так, ты называешь страницу и строку, на что выпадет, тем и удивим.

Выпал борщ. Не просто борщ, а украинский борщ с пампушками. Пампушки отвергли сразу – это уже высший пилотаж, хотя, наверное, необыкновенно вкусно. Из продуктов, необходимых для украинского борща без пампушек, в доме была соль и лавровый лист. За всем остальным они сходили в магазин, благо, стипендию получили накануне. Поспорили немного, в какой кастрюле готовить: самая большая была пятилитровая, самая маленькая – литровая.

– Варить, так варить, – сказал Федор, и они выбрали самую большую пятилитровую кастрюлю. Принесли на кухню часы, и начали дружно готовить, все время, заглядывая в поваренную книгу. Через два часа на плите благоухал шедевр – украинский борщ, приготовленный по всем правилам кулинарного искусства.

– А теперь, Нина, самое главное: весь секрет в том, что он должен настояться. Как только совсем перестанет кипеть, нужно закрыть крышкой и дать постоять, получится, как в русской печи, – вошел во вкус Федор. Эти премудрости он вычитал только что и с удовольствием делился новыми знаниями с женой. Нина взглянула на часы. Родители должны прийти примерно через час. Борщ успеет настояться, а она успеет кое-что сделать для завтрашнего семинара по математике.

– Конечно, иди, занимайся, – согласился Федор, чмокнув Нину в щечку, – я все сделаю сам, закрою крышкой, нарежу зелени, хлеба.

Через несколько минут Федор вышел из кухни и, стараясь не отвлекать Нину, устроился на диване с книгой. Когда пришли родители, ребята побежали на кухню, и вот тут возникло недоразумение – кастрюля была открыта, крышка лежала рядом.

– Ты забыл закрыть, – сказала Нина.– Все пропало, он не настоялся.

– Я закрывал, – обиделся Федор – Может быть, ты открывала?

– Ну, ты же видел, я даже не заходила в кухню….

Борщ, даже ненастоявшийся, оказался очень вкусным, родители ели и нахваливали, просили добавки. Мама все же заметила, что Нина расстроена, да и Федор какой-то взъерошенный, и, уходя, спросила у дочери, что случилось.

– Да нет, ничего. Кастрюлю забыли закрыть. Борщ настояться должен.

Мама засмеялась, а Федор обиделся еще больше. Ему не верят, ну и пусть. И обижался, пока они этот борщ не доели. На третий день Нина, наливая остатки борща в тарелки, замерла над кастрюлей, засмеялась и позвала Федора:

– Смотри, что на самом дне лежит

На дне лежала крышка, крышка от другой кастрюли, той, что поменьше.

– Прости, Федя, ты действительно закрыл.

Эту историю они вспоминали часто, всегда со смехом, но Нина запомнила то, что сказал тогда Федор. – Я всегда говорю правду.

Федор действительно никогда не лгал, даже в мелочах. И вчера вечером, когда уложили детей, он тоже сказал ей правду: «Я полюбил другую женщину…» Правду, от которой где-то около сердца росла пустота и мешала Нине дышать.

 

И снова память подсказала добрую и забавную историю, героем которой был её Федор.

Лето. Дача. Федор приезжал сюда один, когда она по выходным была занята в своей лаборатории. Детей привозили редко, их опекали на своей старой благоустроенной даче Нинины родители, считая, что там им будет лучше. С соседями только не повезло – дачи у всех были образцово-показательные. На всех трех участках вокруг с мая по сентябрь шла битва за урожай. И урожаи были небывалые – машинами вывозили, легковыми, правда. А они с Федором весь свой небогатый урожай увозили в рюкзаках на велосипедах. На даче они отдыхали: купались, рыбачили, загорали. Федор запускал с ребятишками воздушных змеев, сооружал скворечники, рисовал. Она еще совестилась соседей и старалась поддерживать на огороде мало-мальски порядок, но Федор останавливал ее, убеждал, что у них участок куда лучше, чем у соседей с их грядками, похожими на могилки, с табличками, где кто, то есть, где что посажено и посеяно, с выложенными бетонными плитками дорожками. А по их огороду Сашка с Галочкой гоняли на велосипедах. И такое разнотравье! Еще был гамак. Почему-то он больше всего раздражал трудолюбивых соседей. Они просто видеть не могли покачивающегося в гамаке Федора с книжкой в руках, засыпающего под тарахтенье их моторов, насосов, травокосилок. Может быть, потому, что им самим некогда было даже присесть за весь день, а уж раскачиваться в гамаке в такую страдную пору…

Выспавшись на свежем воздухе, Федор заходил в дом, распахивал окна и пел. Не для того, чтобы соседей позлить, просто пел, потому что пелось. Пел при открытых настежь окнах, вспоминая весь свой репертуар. Почему-то соседи это не ценили и раздражались еще больше.

Однажды, приехав на дачу, Федор обнаружил, что заросли крапивы у забора и его любимый лопух, его гордость, красавец, с листьями в полметра, с лиловыми колючками безжалостно скошены вражеской соседской рукой. Кем же еще, кому, кроме соседей, могла помешать такая красота.

Что сделал бы нормальный обычный дачник, обнаружив, что на его участке кто-то похозяйничал? Правильно. Возмутился, побежал бы разбираться, закатил бы истерику. Федор же дождался вечера, вынес на открытую веранду самовар, настоящий, не электрический. Отмыл чашки, вытащил банку отличного липового меда, привезенного с Алтая, и, накрывая стол, запел: «Приходите, тараканы, я вас чаем угощу «, и сам же расхохотался. Он с уважением относился к своим соседям – это как-то само, непроизвольно пропелось. «Лучше так, – решил Федор, и запел партию стольника из оперы Манюшко «Галька». Теперь он точно пел для своих соседей, во весь голос, стоя у самого окна:

Я за дружбу и участье,

Братья, чару поднимаю

Ах, друзья, какое счастье!

Я теряюсь и не смею,

Выразить вам не сумею

Благодарность за участье…

Все приготовил и изыскано вежливо пригласил своих соседей на чай. В чае Федор толк знал, и заваривать умел хорошо. Не был уверен, что дачницы-труженицы придут, но они пришли, подумали, наверное, что это он из благодарности за их труды на его участке организовал это чаепитие. А Федор разливал чай, подавал душистый мед. Память у него была профессиональная, и всех соседок называл уважительно по имени-отчеству, искренне хвалил их огороды и цветники, восхищался богатыми урожаями. Потом сходил в дом и принес свои рисунки, написанные акварелью. Вот бело-розовые мальвы соседки справа. Мария Степановна оглянулась на свои мальвы, сравнила с тем, что было на рисунке, ахнула: «Ну, до чего чудесно изобразил! Еще лучше, чем в жизни!» А здесь потемневшая от времени бревенчатая банька соседки слева с подсолнухами на переднем плане. Соседка слева, Антонина Петровна, взяла в руки рисунок, залюбовалась своей банькой, загордилась.

– А это узнаете? – Федор показал следующий рисунок: утренняя сверкающая роса на листьях крапивы, рядом желтые одуванчики.

– Это там росло, на моем участке, – с грустью в голосе произнес он. И, не дав гостьям опомниться, положил на стол еще одну акварель, где был изображен милый сердцу Федора шикарный лопух.

– А вот это до вчерашнего дня было во-он там, – махнул горестно рукой, – все же Федор был артистом.

Соседки сидели молча. По всему было видно, что им неловко, но что делать, они не знали... А Федор прочитал им небольшую лекцию о толерантности, о том, что люди все такие разные: одним, например, нравится запах навоза, широкие грядки и узкие дорожки между ними, а другим дорог вот этот лопух, который, к сожалению, остался теперь только на бумаге, нравится роса на траве, нравится гамак. Соседки слушали и думали: «Какой все же умный, добрый и интеллигентный этот Федор. И какой талантливый, – и поет хорошо, а как рисует... Гордиться надо, что у них такой замечательный сосед, а не бороться с сорняками на чужих огородах».

Федор, закончив свою речь, широко улыбнулся и подарил соседке справа акварель «Мальвы «, а соседке слева – «Подсолнухи». Это был День, вернее, Вечер Примирения.

Нина потом долго удивлялась, что это с ними случилось, с соседками, такие стали приветливые и милые, и все угощают, угощают. На столе теперь не переводилась петрушка, кинза, укроп, огурчики, помидоры и прочая зелень. Но больше всего Нину потрясло, что соседка справа Мария Степановна, та у которой мальвы, эта соседка, увидев, что Федор забрался в свой любимый гамак, заботливо выключила свою громкоголосую газонокосилку и занялась своими грядками. Федор молчал и таинственно улыбался недели две, но потом все равно все ей рассказал.

 

«Хорошая, добрая жизнь была у нас с Федором…» – подумала Нина и с горечью отметила, – «была…»

Задумавшись, Нина даже не заметила, как пришла мать. Узнав о том, что произошло, Мария Николаевна, похоже, не удивилась, сказала только: «Ну что ж, этого следовало ожидать».

– Да, мама, зная ваше отношение к Федору, других слов я от тебя и не ждала, – Нина еле сдерживала слезы.

– И плакать, Ниночка, не о чем. Артист он и есть артист, помощи от него никакой не было, а дальше было бы еще хуже. И вообще, сама знаешь: все, что ни делается, все к лучшему, – категорично, с металлом в голосе, подвела итог разговора мать.

Нина действительно не ждала от матери слов утешения, ей нужно было выговориться, посмотреть на все со стороны. Легче ей от разговора с матерью не стало, с чем пришла с тем и ушла. Ей даже показалось, что мать обрадовалась: теперь родители с полным основанием могут заняться воспитанием внуков и, возможно, устройством её судьбы. Сколько раз она слышала от матери намеки о том, что «с другим мужем и карьера Ниночки могла быть более успешной», что, «например, Арнольд Борисович, очень достойный человек и подающий большие надежды ученый».

 

Вечером состоялся трудный разговор.

– Ну что ж, насильно мил не будешь – это не нами придумано. Жили мы с тобой хорошо, честно и расстанемся по-хорошему. Что толку тебя держать, когда ты весь там. Детей ты не оставишь, это я знаю, и препятствовать твоим встречам с детьми никогда не буду, – не глядя на Федора, сказала Нина, помолчала и добавила, – Рита вроде женщина не плохая, интеллигентная, умная, по крайней мере, мне ее так характеризовали. Нет, ты не подумай, что я сведения собирала, просто совершенно случайно разговор зашел – она для нашей лаборатории иногда переводы делает, ее завлаб знает, он мне про нее еще раньше говорил, какой-то вопрос был по работе.

Нина подошла к Федору, присела на стул рядом с ним: – Единственное, чего я боюсь, так этого дурацкого бракоразводного процесса. Фу, слова-то какие… Без суда нас не разведут – у нас дети, а суд – это ужасно! А какую причину ты укажешь? Полюбил другую? Не сошлись характерами? И начнется копание в грязном белье! Как все это противно!

– Ниночка, я тебе обещаю, я постараюсь сделать все, как можно проще. Я проконсультируюсь с лучшими адвокатами. Я прекрасно тебя понимаю, для меня тоже все это отвратительно, но как же быть? Другого выхода я не вижу! Не могу и не хочу я обманывать тебя, твоих родителей, не хочу, чтобы наши дети жили во лжи и обмане. Когда говорят, что родители живут вместе только ради детей – это самая страшная ложь, дети все видят, все чувствуют, а потом переносят эту ложь в свою взрослую жизнь. Я так не могу, и ты, наверное, тоже этого не хочешь. Прости меня.

– Федор, я еще хочу тебе сказать вот что. Я не буду клясться в вечной любви. Жизнь, она часто поворачивается не так, как нам хочется, но только ты знай, что если что-то случится или получится не так, как ты мечтаешь, то наш дом всегда для тебя открыт. Вернуть то, что было, уже невозможно, но запомни: мы у тебя есть и будем, а ты у нас тоже есть.

 

СВЕТА

В то время, когда Нина была у матери, Рита ждала Свету в кафе «Под интегралом». Когда Рита позвонила ей и пригласила вместе пообедать, Света долго пытала ее «что случилось!?» В кафе прибежала за полчаса до назначенного времени, измучилась в ожидании, перебирая всякие возможные новости, но о том, что Рита собралась замуж, да еще за Федора и подумать не могла.

– Ну, ты совсем с ума сошла! Федор!? Он же женат – возмутилась Светка, когда Рита рассказала ей про вчерашнее предложение Федора, – Двое детей, жена, кстати, прекрасная женщина, к тому же сам он бабник и ловелас.

– Света, ну что за чушь ты говоришь! Какой бабник? Откуда ты это взяла?

– Все артисты бабники и развратники, им так положено для имиджа! – не унималась подруга.

– Ну, все Светка, хватит. Вообще, я с тобой советоваться и не собиралась, я сама все решила. И только для того, чтобы для тебя это событие не стало неожиданностью, я тебе первой я и сообщаю. Федору я, конечно, скажу «да», а там – будь что будет.

– Ты, – Рита, сидишь тут, такая счастливая и думаешь, что он с Нинкой поговорил. Да ни фига! Струсил он! Вот посмотришь, ничего он ей не скажет, а тебе поплачется, что «не смог, подождать надо, дети болеют…» – Света все продолжала возмущаться.

– Ничего понять не могу! Ты чего разошлась! То меня все замуж выдавала, а как до дела дошло, так отговаривать стала. Что случилось? Может, сама на Федора глаз положила? Да шучу, шучу, не ершись.

 

Рита почти угадала. Только не на Федора Света глаз положила, а на Арнольда Борисовича. Света училась вместе с Ниной в университете, а Арнольд Борисович преподавал у них на курсе математику. Потом они все вместе работали в НИИ, и Светка знала, что Арнольд влюблен в Нину, давно, тихо и безнадежно.

Арнольд Борисович заметил эту девочку еще на вступительных экзаменах в университет. Худенькая, смуглая, с толстой косой, лишний раз не улыбнется. Все время опекает какого-то провинциального мальчишку. Что она в нем нашла. Красивый, правда, – ничего не скажешь, но толку из парня не будет, хотя экзамены он сдал на «отлично». Несомненно, одарен от природы, все хватает с лету, но совершенно не приучен работать систематически, а главное, не интересно ему то, чем он занимается. Входя в аудиторию, Арнольд Борисович всегда искал глазами Нину. Рядом с ней всегда сидел Федор. Как преподаватель, он считал, что не имеет права выделять кого-либо. Когда Федор оставил университет и поступил в консерваторию, Арнольд Борисович втайне ликовал, но вскоре узнал, что Нина и Федор поженились. Очень переживал, долго ходил расстроенный, в деканате над ним подшучивали, хотя Арнольд Борисович был уверен, что о его душевных переживаниях никто на свете не догадывается. Нина же светилась от счастья, и странно, Арнольд вдруг перестал ревновать, успокоился, просто радовался, что Нина счастлива. И к Федору изменилось его отношение, тот частенько появлялся в университете, встречал после занятий Нину. Теперь это был совсем другой Федор, – человек, нашедший себя. Арнольд Борисович любовался Ниной, когда она, беременная, стала походить сначала на мадонну, потом – на неуклюжего медвежонка. А Нина подряд одного за другим родила двоих ребятишек, не пропустив, кстати, ни одного дня занятий в университете, – летом рожала. Он видел счастливое семейство на прогулке, но не завидовал, а грустно радовался: «Пусть у нее все хорошо сложится, даже и без меня».

У Нины все складывалось прекрасно и без Арнольда Борисовича, чему была очень рада Светка, потому что, сама на него рассчитывала. Он подходил под все «параметры «, которые установила Света для своего потенциального мужа: намного старше, умный-заумный, весь в науке, немножко не от мира сего, кроме своих опытов ничего не видит, интеллигентный, из хорошей семьи, добрый, не жадный, всеми уважаемый, перспективный (премии, звания всякие). Обязательно немножко рассеянный и наивный, как ребенок, и чтобы хитрить не умел, потому что хитрить умеет Светка!

Арнольд Борисович совершенно не догадывался о том, что является предметом пристального внимания Светочки и относился к ней, как к хорошей знакомой, был с ней приветлив и вежлив. А Света только ждала подходящего момента, чтобы очаровать, околдовать, обаять, окружить теплом и вниманием, сделать так, чтобы Арнольд Борисович понял, что без нее, без Светочки, он совершенно беспомощен и беззащитен. Случай такой что-то долго не представлялся, но Светка надежды не теряла.

Сейчас, она, как опытный шахматист, сразу оценила меняющуюся ситуацию. Если Нинка останется одна, то тут уж Арнольд развернется. Тогда он сделает так, что станет надеждой и опорой для Нинки и ребятишек, оставшихся без отца. Вода камень точит…, и Нинка может не устоять, как бы она Федора не любила. Тогда все Светкины планы относительно Арнольда рухнут. Единственный выход – не допустить развода Нины или помешать Риткиной свадьбе. Ничего страшного не произойдет, а даже наоборот: семья сохранится, Ритуля найдет другого, а Арнольд останется объектом Светиной надежды. Просто он, Арнольд, даже не представляет себе какой прекрасной женой и подругой может быть Света! Конечно, в обмен на некоторые материальные и другие (жена профессора!) блага.

Увидев, что ее слабые доводы: «бабник, женатый» на Риту никак не действуют, Света решила отступить в сторону и подождать подходящего момента, можно придумать что-то криминальное или найти что-нибудь этакое в биографии Федора или… Риты. Пока развод, пока заявление подадут – время у нее есть.

 

ФЕДОР И РИТА. ССОРА

Через два дня после того, как Федор сделал предложение Рите, в Оперном шел спектакль «Волшебная флейта». Рита и Федор очень любили Моцарта, оба считали его музыку гениальной, поэтому Рита всегда приходила «на Моцарта». В этот раз Федор перед спектаклем волновался больше обычного, не так, как волнуется артист перед выходом на сцену – в этот вечер он ждал ответа Риты.

После окончания спектакля Рита, как обычно, пришла в гримерную к Федору, подождала пока он снимет грим, переоденется. От Оперного до Ритиного дома на улице Советской – идти пять минут. Рита говорила о спектакле, Федор молчал и шел медленно, стараясь оттянуть момент расставания. Нину он предупредил, что может домой не придти, но обязательно позвонит, чтобы она не волновалась. Нина грустно пошутила: «Как ты заботливый: уходя к новой женщине, заботишься о том, чтобы прежняя не волновалась».

Они стояли уже у подъезда, но Рита продолжала говорить о каких-то пустяках.

– Поднимешься? – спросила она.

– На чашечку кофе перед дорожкой? – улыбнулся Федор.

– У тебя утром в восемь репетиция, у меня в девять встреча, – надо выспаться, опять же рубашку твою постирать, не пойдешь же ты на репетицию в несвежей, да и есть ужасно хочется…

Вот так все и случилось.

 

Федор выполнил просьбу Нины относительно развода – посоветовался с хорошими юристами и они ему подсказали, как лучше мотивировать причину развода. Федор очень деликатно объяснил Нине, что если в заявлении написать эту причину, то суд разводит сразу, без всяких вопросов, выяснений обстоятельств и так далее. Но эта причина звучит так: «в связи с сексуальной (физиологической) несовместимостью». Услышав формулировку, Нина охнула: «Только этого нам не хватало».

– Нина, ты можешь на суд не ходить, – старался успокоить ее Федор, – два раза пришлют повестку, два раза не придешь, а на третий раз разведут без тебя. Я все на себя беру, раз я эту кашу заварил.

Через два месяца после подачи заявления бывшие супруги Камышины получили свидетельство о расторжении брака.

 

А еще через месяц, когда Федор с Ритой подали заявление в загс, они едва не разошлись, не успев вступить в законный брак. Сейчас, спустя девять лет, эта история кажется глупой и никчемной, а тогда это была такая трагедия.

В конце июля вечером к ним примчалась Светка. Она была излишне возбужденной и суетливой.

– Девочки, мальчики у меня гениальное предложение – поехали в субботу отдыхать. Готовиться не надо – все на халяву. Объясняю. Наша лаборатория придумала какую-то хреновинку для регулирования освещения в теплицах. Какое-то ПХЗ, или ПКФ – не помню, испытало это ноу-хау, осталось исключительно довольно и всю нашу лабораторию пригласило на пикничок с поездкой на теплоходике. Ритуль, да ты видела этого очаровашку – директора: вы с ним еще разбирались, что надо переводить в инструкции на разные языки, а что – не обязательно. Ну, в общем, готовьтесь, собирайтесь. Ритуля, ты как всегда должна быть на высоте, пусть колхозники знают, какие кадры у нас есть, не только «синие чулки» в очках.

Компания действительно оказалась интересной, пикник подготовлен был отлично, все учтено до мелочей, «теплоходик» оказался небольшим катером, очень уютным и чистеньким. Все было замечательно, но вот только очаровашка-директор постоянно оказывал Рите бесчисленные знаки внимания. Директор, Иван Селеверстович, был действительно очень приятным человеком: богатырского сложения, достаточно образованным, он ни на шаг не отходил от Риты, не обращая никакого внимания на находившегося рядом с ней Федора. Надо отдать должное, ничего плохого или неприличного он не допускал, просто он все время был рядом. Федор начал сердиться, сначала в шутку, а потом и всерьез, с раздражением.

– Федя, ну что ты так нервничаешь? Ты же видишь, я ему никакого повода не даю, и сама не понимаю, чего он липнет, – тихонько говорила ему Рита, пытаясь разрядить обстановку.

А тут еще Светка. Якобы стараясь развлечь хмурого Федора, она все время его куда-то уводила: то купаться, то кофе пить, то в волейбол играть.

В конце – концов, когда в воскресенье вечером Рита с Федором вернулись домой, между ними произошел очень неприятный разговор. Последней каплей в этой «семейной разборке» стали слова Риты: «Федор, по-моему, ты меня просто ревнуешь. Но ты же сам прекрасно видел, что я не давала для этого никакого повода. Вокруг меня постоянно вьются мужчины, но это совсем не значит, что я такая доступная. Что же, по-твоему, мне надо делать – паранджу носить?»

На что Федор уже в запальчивости заявил, что-то вроде того, что он «не годится на роль отгоняющего мух от баночки с медом. А может быть баночка и не против этих прилипчивых мух, а?»

Рита расстроено подвела итог: «Я от тебя такого не ожидала? Дикость какая-то!»

– Ну, что ж, это даже хорошо, что мы узнаем друг друга с разных сторон, и не только со светлых. Нам надо подумать обо всем отдельно друг от друга... – эти слова Федор произнёс уже в прихожей, надевая плащ. Рита молчала.

Федор выскочил из квартиры и остановился: «А идти-то куда?». Он дошел до телефона-автомата, набрал номер Сергея Константиновича, заведующего постановочной частью театра. Почему-то в сложных ситуациях именно Сергей выручал Федора. Может быть, потому что был намного его старше и относился к Федору больше по-отечески, чем просто, как к знакомому.

Ничего не объясняя, Федор сказал, что ему надо где-то пожить несколько дней. Сергей не спросил подробности, подумал совсем немного и сказал: «Старик, у меня в городской квартире страшенный ремонт затеян – мы сами на даче живем. Я сейчас туда и еду, но там столько родственников понаехало – ступить некуда, но для тебя есть вариант. Я тебя жду через полчаса на Главном вокзале, около расписания электричек».

Почему Федор не поехал на свою дачу? После развода она официально осталась его собственностью. Наверное, не хотел оставаться один – сейчас уже точно и не вспомнишь.

 

Приехали они уже совсем поздно. Пока ехали в электричке, Сергей Константинович рассказал, что есть у него соседи по даче, две сестры, замечательные женщины. Старшая работает в Оперном гардеробщицей уже много лет, замужем, двое ребятишек, а младшая, Катя, одинокая, очень хорошая девушка.

– Вот я тебя к ним и определю. Ребятишки сейчас, наверное, в летнем лагере, что-то их не слышно, а дом большой, места у них для тебя хватит.

Так и случилось. Только на соседской даче их встретила одна сестра, Катя… Катерина. Оказалось, что старшая сестра с детьми уехала на неделю на Алтай, к родителям мужа.

Федор и Сергей долго извинялись за беспокойство, Катя смущенно улыбалась, придерживая наброшенную на плечи кофточку:

– Ну что Вы, Сергей Константинович, никакого беспокойства. Мне с гостем даже лучше – будет с кем чаю попить, да и ночевать одной в доме страшновато.

– Спасибо тебе большое, Катюша, ты как всегда нас выручаешь. Знаешь, Федор, с каким замечательным человеком я тебя знакомлю. Правда, мы бессовестно Катиной добротой пользуемся: если по хозяйству что надо – мои женщины бегут только к ней, и за тещей моей Катюша присматривает, когда мы в город уезжаем, а уж если из ребятишек кого потеряем, это точно – у тети Кати ищи, они в ней души не чают. Все, я побежал к своим, завтра зайду.

– Сергей, подожди, – уже в дверях остановил его Федор. – У меня к тебе маленькая просьба.

Они вместе вышли на крыльцо.

– По-моему, у тебя на даче есть телефон? Будь добр, позвони Рите, скажи, что я у тебя, Ну, скажи, что не мог ей я сам дозвониться. Она, наверное, беспокоится, я же ей не сказал, что к тебе еду.

– Ладно, Федор, не переживай, все наладится. А Рите я обязательно позвоню. Пока, пока, я уже ушел.

На крыльцо вышла Катя.

– Сергей Константинович, – крикнула она вдогонку Сергею, – я к вам завтра утром приду. Мы с Марусей за молоком пойдем к Апрельке.

– Апрелька, это кто – корова или хозяйка? – не очень удачно пошутил Федор, ему хотелось как-то поддержать разговор.

– Корова, конечно, - засмеялась Катя. – Мы там молоко парное берем. Хотите, пойдемте с нами. Дорогу до речки Вам покажу, по поселку прогуляемся.

– Спасибо за приглашение, но пока не знаю, утром решим. – Федору не хотелось думать сейчас о завтрашнем дне, тем более строить какие-то планы. Хотелось как можно скорее остаться одному, быстрее уснуть… Он надеялся, что завтра утром случившееся не будет казаться таким… неприятным.

Катя поняла состояние Федора и заторопилась приготовить для него постель:

– Ничего, что я Вас наверху устрою? Там мальчики обычно спят. Сейчас тепло по ночам, Вы не замерзнете, но на всякий случай я Вам теплое одеяло на стул положу. Вот полотенце, умывальник у нас на веранде, но можно умыться и в бане или из бочки в огороде – кто как любит. Ой, а ужинать? Я же совсем забыла, что Вы с дороги и, наверное, голодный?

Федор вежливо отказался от ужина, умылся из умывальника, пожелал Кате спокойной ночи и поднялся по слишком крутой и неудобной, скрипучей лестнице на второй этаж.

Он очень хотел уснуть побыстрее, но ничего не получалось. Обида не отпускала, и он продолжал разговор с Ритой, что-то ей доказывал, обвинял, уговаривал, оправдывался.

«Ну, нет, так нельзя! Надо успокоиться, а то завтра буду совершенно разбитый, а мне нужна ясная голова. Не буду же я здесь неделю сидеть. Надо быстрее уснуть, а завтра на свежую голову, при солнечном свете, постараюсь посмотреть на эту дурацкую ситуацию со стороны. «Я подумаю об этом завтра…» – ну, прямо Скарлетт из «Унесенных ветром» - улыбнулся про себя Федор. – «Надо же какие слова нашла эта Митчелл… Вроде бы ничего особенного, а сколько в них… надежды. Нет, скорее не надежды, а уверенности в том, что завтра настанет, и что в этом «завтра» все будет хорошо…» На этой оптимистической ноте Федор уснул.

Утром он проснулся от громких криков и непонятного стука по крыше. Казалось, что над головой кто-то дерется. Федор быстро оделся, причесался перед небольшим старым зеркалом в бумажной рамке и спустился вниз.

– Доброе утро, Федор. Как спалось на новом месте? – на веранде около плитки хлопотала Катя.

– Спалось замечательно, только кто-то сейчас по крыше бегал, и, по-моему, даже дрался…

– Это сороки. Вишня падает на крышу, а они и дерутся из-за ягод, идите посмотрите… Такие красивые сороки, огромные…

Федор спустился с крыльца, отошел по выстланной досочками дорожке к бане и действительно увидел на крыше дома двух огромных сорок. Они были чем-то возмущены, недовольны и громко ругались на своем птичьем языке, наскакивая друг на друга. «Совсем как люди…» – грустно подумал Федор и пошел умываться к широкой и низкой бочке. Вода в бочке была удивительно чистая, прохладная после ночи, пахла рекой. Когда Федор низко наклонился над бочкой, то в своей тени увидел небольшую рыбку. Рыбка остановилась, дала себя рассмотреть и уплыла.

– Катя, вы здесь рыбу разводите? – удивился он.

– Да нет, – засмеялась Катя, – это мальчишки с рыбалки принесли и выпустили в бочку «для эксперимента», теперь каждое утро проверяют, живая она или нет. Уже больше месяца живет.– Катерина несла небольшое ведро с маленькими огурчиками и редиской.

– Пойдемте завтракать. Ну, что надумали с нами пойти к Апрельке? А то мне совестно Вас одного оставлять, скучно Вам будет, но надо зайти за Марусей, я ей обещала.

– Пойдемте, пойдемте, Катя, я с удовольствием прогуляюсь.

Маруся оказалась совершенно очаровательным ребенком лет пяти. Судя по тому, как она бросилась к Кате, дети действительно ее очень любили.

– Здравствуйте сони-засони. Спят и спят, а Машенька-Марусенька ждет и ждет… – На веранду вышел Сергей. – Федя, Катя, утро доброе. Маруся беги за бидончиком, Катюша попробуй оладушки из кабачков – я сам стряпал, а мы с Федей пойдем яблоки посмотрим.

– Я позвонил Рите, все сказал, что ты просил. Тебе интересно, что она ответила? Или могу не говорить.

– Да я и так знаю, что она сказала. Сказала: «Спасибо, что позвонили. Если не трудно, передайте ему, – я дома».

– Точно! Надо же, как ты её знаешь! Это что у вас, такая условная фраза: «Я дома»?

– Это значит, Сергей, что Рита остается при своем мнении, ждет меня, и я сам должен решить, что мне дальше делать.

– А дальше мы прямо сейчас идем за молоком, иначе наш поход растянется до вечера и молоко нас не дождется, прокиснет, – подошла к ним Катя.

Прогулка получилась замечательная. Катя показывала достопримечательности их дачного поселка: огромная ель, самый высокий дом, самый красивый цветник, дом известного поэта, весь украшенный резьбой, домик для детей, разрисованный сказочными героями… А Маруся здоровалась со всеми пробегавшими мимо и выглядывавшими из-за заборов кошками и собаками, она знала их в «лицо» и знала всех по именам.

– Марусенька у нас известный любитель животных, она даже ежиков и кротов всех знает. Только вот мышек на участках никак пересчитать не может, разбегаются, – смеялась Катя

– А у меня еще есть знакомая зеленая ящерица. Она в камнях непостроенного дома живет, вон там.Я когда прихожу на тот участок она специально на камушек вылезает чтобы мне показаться, – торопилась рассказать Маруся.

Дачные участки закончились и дорога, превратившись в тропинку, побежала через гороховое поле. Катя и Маруся, взявшись за руки, шли впереди Федора. Федор отстал от них, потому что он не видел столько гороха. Он не мог удержаться от искушения срывать зрелые, толстенькие, готовые вот-вот лопнуть, сочно-зеленые сладкие стручки.

Вдруг он остановился, и просто замер от изумления: эту картину – женщина и девочка идут по неширокой тропинке через зеленое поле, он уже видел, и совсем недавно: «Во сне! Я же видел сегодня какой-то удивительный сон…» Он пошел медленно, стараясь вспомнить подробности. Катя несколько раз оглядывалась, хотела поторопить Федора, но, видя, что он о чем-то задумался, идет, не поднимая глаз, ничего ему не говорила. Чтобы не уходить далеко, она несколько раз останавливалась и что-то показывала Марусе в густых зарослях гороха.

Во сне Федор не видел себя, но знал, что лежит на небольшой полянке в лесу. Сквозь прикрытые веки чувствовал теплые лучи солнца, мягко пробивавшиеся сквозь кружево березовых веток. От полянки начиналась или полянкой заканчивалась широкая тропинка, уходившая в поле. Недалеко от Федора стояла немолодая женщина, одетая несколько странно – темная до пола юбка, облегающий короткий жакет, темный платок, завязанный сзади. Лица женщины Федор не видел – она стояла к нему вполоборота, и все время смотрела на дорогу, как будто кого-то ждала. Иногда она поворачивалась и смотрела на Федора, но он сразу же закрывал глаза – не хотел, чтобы женщина знала, что он рассматривает ее. Один раз незнакомка подошла к нему, присела, провела рукой по его волосам. Федор почему-то захотел прикоснуться к ней, увидеть её лицо. Он пытался открыть глаза, но, как это часто бывает во сне, сделать этого не смог. Потом он услышал чьи-то голоса. Женщина встала. Федор с огромным усилием открыл глаза и увидел, что по тропинке идет женщина в современном светлом платье, за руку она ведет маленькую девочку или мальчика (кого точно Федор не мог вспомнить). Женщина в белом и женщина в черном встретились на краю поляны, в том месте, где начиналась тропинка, остановились, и о чем-то заговорили. Потом пожилая погладила молодую по плечу, наклонилась, легко прикоснулась губами ко лбу ребенка, резко выпрямилась и быстро пошла по тропинке, удаляясь от поляны. Молодая женщина, не выпуская руки ребенка, пошла к Федору. Федор там, во сне, сильно-сильно зажмурил глаза, притворяясь спящим, мягкие шаги по траве приближались…. и здесь Федор проснулся.

Только сейчас он вспомнил то ощущение, с которым проснулся утром… Это состояние можно назвать чувством защищенности и покоя. Он проснулся с мыслью, что его берегут, защищают, помогают, и он успокоился. Мысли о Рите конечно не оставляли его, но чувство обиды и горечи исчезло: «Раз эта ссора произошла, значит, это случилось для чего-то. «Нам не даются испытания, которые мы не можем вынести» – сказал кто-то очень умный» – вспомнил Федор. Здесь, на тропинке, Федор еще раз, но уже с твердой уверенностью сказал себе: «Все будет хорошо».

Только сейчас он заметил, что стоит на тропинке, а впереди, в шагах двадцати от него, стоят и молча смотрят на него молодая женщина в светлом платье и маленькая девочка.

– Мы уже пришли, – крикнула ему Катя, – мы Вас ждем.

Действительно, небольшая усадьба, где жила корова с удивительным именем Апрелька, был совсем рядом.

Во дворе их восторженно встретили две собаки. Они прыгали, виляли хвостами, совершенно о своих собачьих обязанностях – предупреждать хозяйку о гостях громким лаем.

– Ну, Маруся, доугощали мы с тобой наших собачек, не лают, о нашем приходе не предупреждают, хозяйку приходится самим звать, – улыбалась Катя.

– Ой, смотрите, смотрите, какая красота, - закричала Маруся.

Во дворе, на заборе висела действительно красивая коровья шкура.

– Это знаете для чего висит? Эту шкурку тетя Надя надевает на Апрельку, когда холодно на улице, – очень серьезно объяснила Федору Маруся.

Объяснение всем понравилось.

Обратно шли быстро и без приключений, если не считать спасения потерявшегося трехцветного котенка. Он сидел посреди улицы, маленький, растерянный и даже не убегал от редко проезжавших мимо машин. Хорошо, что это была улица дачного поселка, машины здесь ездят медленно. Вся наша компания видела как водитель остановил машину, перенес котенка ближе к забору и поехал дальше. Но котенок опять сел посреди дороги и как будто стал ждал следующую машину. Маруся взяла котенка на руки, погладила, рассмотрела со всех сторон и сделала заключение6 «Тети Нины это котенок, у неё еще собака рыжая есть и внучку ей привозят иногда, на недельку. Внучку зовут как лису из кино – Алисой. Она еще совсем маленькая, не ходит и очень громко плачет, когда хочет спать. Пошли, отнесем его, это недалеко». «Недалеко» оказалось через три улицы. Тетя Нина всех очень благодарила за спасение котенка Журика и угостила ранетками. Приключений больше не было и к обеду три путешественника вернулись домой. Засыпающую на ходу Марусю повели обедать или спать – мама и папа так и не пришли к единому мнению, пока шли со своей ненаглядной доченькой от калитки до веранды. Марусе было все равно, – она устала и была переполнена впечатлениями, ей бы попить водички и куда-нибудь присесть.

– Что-то мы Марусю совсем замучили, – Федор открыл калику, пропуская Катю.

– Да нет, для нее такие прогулки привычные, да и полезно – сейчас хорошо поест, поспит с удовольствием. Знаете же, как дети не любят днем спать? Нам тоже пора обедать. Молоко надо поставить в погреб, а обедать будем окрошкой. Вы любите окрошку?

– Очень люблю, только, Катя, не холодную, если можно.

– Ангина замучила? Так я Вам расскажу, как от нее навсегда избавится, у меня хороший народный рецепт есть.

– Да нет… Я пою, голос надо беречь.

– Ой, так Вы певец? Настоящий, оперный? А у меня сестра в Оперном работает гардеробщицей. Я на многих спектаклях была, наверное, и Вас слышала. Расскажете вечером что-нибудь про Вас, про артистов? Конечно, если настроение и желание у Вас будет.

Потом ели окрошку: «Овощи все свои, прямо с грядки» – хвасталась Катя; на сладкое были свежие ягоды: «Прямо с куста». Вечером пили молоко: «Не холодное, чуть подогрела» с горячими оладушками: «Прямо со сковородки. Они простенькие, но вкусные, особенно горячие. Раньше в Сибири их, знаете, как красиво называли, – «тупоськами».

– Катя, Вы меня накормили… на неделю вперед. Это Вас мама научила так вкусно готовить?

– Нет… Я мамы почти не помню… У меня Клава, старшая сестра, за маму всегда была…

– Надо же, и я своей мамы тоже не помню. Меня дед с бабушкой воспитывали.

Они сидели на веранде за столом не зажигая света. Где-то над городом шла гроза, грома не было слышно, но всполохи от невидимых молний были такие яркие, что небо светлело и было видно все вокруг, как при ранних сумерках в ясный летний вечер.

Они говорили о себе, о своем детстве. Об историях из театральной жизни даже не вспомнили.

– Бывает же так, случайно встретишь человека, а оказывается так много общего.

–Что Вы, Федор… Вы вон какой, ученый, образованный, а я … У Вас интересная жизнь, а у нас… так, обычная.

Катя три раза подогревала чай, они смотрели на уходящую все дальше от них грозу, потом сидели на крыльце и вместе искали на черном небе знакомые по школьной астрономии созвездия, с трудом вспоминая их названия.

– В городе такого чистого и глубокого неба никогда не бывает и звезд в городе не видно, – Федор не мог отвести взгляд от россыпи мерцающих пылинок.

– Я люблю смотреть на небо с крыльца дома или из окна. А если я стою одна в поле, даже в своем огороде или иду по дороге, я чувствую какое оно огромное, чужое, неизвестное это небо. Оно давит на меня, мне страшно, только около своего дома или когда кто-нибудь рядом, вот как сейчас, я люблю смотреть на звезды.

Они посидели молча.

– Ну, хватит мечтать, надо идти спать, уже совсем поздно, – Катя встала со ступенек.

– Может быть, еще посидим немного. – Федор тоже встал. Он поправил кофточку, сползшую с плеча девушки. Ему было очень уютно рядом с Катей. Было приятно чувствовать тепло её тела, случайно прикасаясь к ней, чувствовать на себе ее внимательный взгляд. Сейчас, рядом с Катериной он чувствовал себя ее покровителем, умным, сильным, красивым представителем мужественной половины человечества.

Катя сняла кофточку и открыла дверь на веранду: – Нет, пора. А то завтра проспим до обеда и дня не получится.

И в эту ночь Федор тоже долго не мог уснуть. Он думал о Рите… и о Кате: «С Ритой мы на равных, мы понимаем друг друга без слов. А Катя… такая незащищенная, такая хрупкая…, глаза у нее почему-то напоминают ромашки. Да, да.. глаза у нее необычные, зеленые и ресницы не очень темные, но очень густые и пушистые… Эй, Федор, остановись… Тебя так может далеко занести. Конечно ничего лишнего я себе не позволю, но… Катя… Катюша… девушка… замечательная…» С этими мыслями Федор уснул.

Следующий день пролетел очень быстро. Наверное, потому, что оба ждали вечера. Катя сослалась на неотложная работу в огороде и с Федором на речку не пошла. Он сходил один, искупался, побродил по полям, полежал у себя на втором этаже, посидел с книжкой на крыльце. Обедали они вместе.

К вечеру на небе засобирались тучи, быстро стемнело, но дождя не было.

– Я тесто завела еще днем, капусты натушила, сейчас пирогов нажарю. Будем пить чай, есть пироги и смотреть на непогоду за окном. Люблю сидеть дома в непогоду – сразу понимаешь, зачем человеку дом нужен.

– Я тоже любил в детстве сидеть с бабушкой на кухне, когда на улице ливень, ветер или пурга. Можно я с тобой посижу на кухне, пока будешь печь пироги?

– Ну что Вы спрашиваете, конечно, можно. Давайте я чай сейчас вскипячу, заварю со смородишным листом. Пироги ешьте, прямо со сковородки, да с горячим сладким чаем!

Пока ужинали, гроза разошлась не на шутку. По низкому небу, с огромной скоростью мчались черные, серые, чернильно-фиолетовые тучи. На их фоне без остановки, не давая и минуты передышки, сверкали зигзаги молний: «Как нарисованные, я такого еще не видела» – восхищенно ахала Катя. Потом во всем поселке отключили свет, видимо в целях безопасности. Они ушли в комнату, зажгли свечу, но разговаривать им не давали оглушительные раскаты грома. Казалось, небо раскалывается прямо над головой.

– Я пойду чаю налью, – Катя взяла кружки и вышла на веранду.

Минут через пять Федор забеспокоился:

– Катя, ты где? Что-то случилось?

Катя не ответила, и Федор пошел к ней. Она стояла посредине небольшой веранды, прижимая к груди две кружки с чаем. Шторы со всех трех сторон были раздвинуты.

– Посмотри, как красиво, я не могу оторваться… – в Катиных глазах было только восхищение и ни тени страха. А за окнами творилось что-то невероятное: крупные дождевые капли как град барабанили по стеклам, сильный ветер все время менял направление и казалось, что идет много разных косых дождей, молнии сверкали во всех трех окнах, они были такие яркие, что при каждом всполохе было видно как днем, – и дальний лес и каждый цветок в огороде. И все это сопровождалось беспрерывными раскатами грома.

– Пойдем в дом, мало ли что… – Федор сделал шаг к Кате и в это время ярко очерченный зигзаг молнии ударил в огород в двух метрах от них. Казалось, они даже увидели, как изломанная светящаяся линия вошла в землю. Катя невольно отшатнулась назад, на Федора. Федор обнял ее двумя руками, стараясь защитить и успокоить.

– Даже я испугалась, но как здорово! Никогда не знала, что мне нравится… такая силища… Не знаю как это сказать…

– Вот тоже мне, нашлась поклонница огня, – Федор забрал из её рук кружки с остывшим чаем. – Пойдем в комнату, чай нам все равно не согреть – электричества нет.

– Сейчас гроза кончится, дадут свет, мы согреем чай и продолжим наше пирожковое пиршество, а пока приляг, отдохни.

Катя прилегла на диван. Федор заботливо укрыл ее пледом, сам присел рядом:

– Гром уже становится тише, гроза уйдет, а если свет не дадут, то у меня газовая плиточка есть на такой случай – чай все равно согреем. А я немножко посплю… чуть-чуть… Мне так хорошо с вами, Федор…

Она закрыла глаза. Федор хотел подняться, но Катя нашла его руку:

– Не уходи, посиди со мной…

Когда Катерина уснула, Федор тоже прилег рядом: «Может быть мне уйти, подняться к себе… И ничего тогда не случится, а завтра утром с первой электричкой уехать?» Катя ему очень нравилась…

Он уже хотел встать, когда вдруг почувствовал ласковые прикосновения к его волосам:

– Федя, ты здесь…

– Ты как… Как себя чувствуешь, – он повернулся к Катерине, обнял.

Катя подняла голову, внимательно посмотрела ему в глаза, потом погладила по щеке, положила голову ему на грудь:

– Мне хорошо…. Мне очень хорошо…

– Катюш, у тебя волосы травой пахнут…

– Не травой, ромашкой…

Свеча вспыхнула в последний раз и погасла. За стенами домика был очень тихо, как после сильной грозы.

Закончился их второй день.

Всего-то три дня и прожил Федор в том домике. Успокоился, отошел душой от обиды, и немалая заслуга в том была Кати, спокойной, уютной, все понимающей.

 

Рита и Федор конечно помирились. Они оба знали, что первым идет на примирение тот, кто умнее, а никто из них не считал себя глупым.

В сентябре Риту пригласили работать в Германию, в крупное Кельнское издательство переводчицей. Они долго колебались – особых причин уезжать за границу не было: хорошая, перспективная работа была у обоих, была полногабаритная Ритина квартира в центре, рядом с Оперным, знакомые, родственники, дети – все были здесь.

Тогда они решили так, – если Федора тоже пригласят в Кельнский оперный театр, после первого же запроса, то они поедут. Федора пригласили неожиданно быстро. На оформление документов хватило месяца и очередной Новый год они встречали в Гладбахе, небольшом городке недалеко от Кельна, в трехкомнатной квартире, которую предоставило им в аренду Кельнское издательство.

 

КАТЯ

 

Ксюшка родилась в срок. Большая, четыре с лишним килограмма, и заорала таким басом, что пожилая акушерка, принимавшая роды, удивилась: «Ну и голосище! Как у Шаляпина. Слышала про такого? Федор Шаляпин, певец такой был оперный».

Катя была еще слаба после тяжелых родов, но с гордостью в голосе, ответила: «Ну, так, у нее отец тоже в опере поет. И тоже Федор. Федоровна она у меня».

Акушерка нисколько не удивилась, она всю жизнь принимала роды и ко всему привыкла. Матери-одиночки, они каких только отцов не придумывают своим детям. И летчиков-космонавтов, и генералов, и ученых, а у этой – оперный певец. Ну, певец, так певец, певец – скворец, лишь бы мать кукушкой не оказалась. Много ей кукушек встречалось. Но Катя с такой нежностью смотрела на девочку, с голосом, как у Шаляпина, что акушерка порадовалась и за ребенка, и за Катьку.

В роддоме Катя пролежала почти две недели, врачам не нравилось её сердце, собирались даже перевести в кардиологию.

Каждый день прибегала Клава, старшая сестра Кати. Приносила что-нибудь вкусненькое, иногда приводила своих мальчишек. Мальчишкам двоюродная сестренка, которую им показали в окно, не понравилась: красная, сморщенная и ужас до чего маленькая, зевает и… совершенно без зубов.

– Глупые, такая красавица вырастет, – смеялась Клавдия, – вы-то такие же были.

Мальчишки не верили, фыркали, отворачивались, торопили мать, у них во дворе много дел, поважнее, чем эта девчонка.

Каждый раз, когда детей приносили кормить, Катя вглядывалась в лицо дочери и удивлялась – похожа, ах, как похожа она на Федора. Напрасно усмехалась акушерка, – был оперный певец в ее жизни, всего-то три дня, но ведь был. Катя знала его историю: с первой женой разошелся. Что за все время про жену слова худого не сказал, – понравилось, а вот за то, что детей двоих оставил, осуждала.

Вторая жена Федора сразу не по душе ей пришлась, – страдал из-за нее Федор. Жалела его Катя.

И как-то кругом ей тогда везло. Главное, как раз в эту неделю, сестра с детьми уехала на Алтай к родственникам мужа. А когда вернулись на дачу всем колхозом, Катьку не узнала. Стала Катерина спокойнее, улыбчивая стала, уверенность в ней появилась, а ведь еще не знала тогда, что будет ребеночек. Знала теперь, что не хуже других она. Она и всегда была ладненькая, аккуратная, глаза у нее необыкновенные, зеленые, как изумруды. Ее глазам многие удивлялись. Болела только часто: застукивало сердце, и тогда синели губы и какая-то тоска появлялась в глазах. Это у нее с детства, это папеньке спасибо, алкоголику.

Катя на почте работала. Всегда на людях, но как-то мужчины не обращали на нее никакого внимания. Никого у нее до Федора не было. И цветов никто не дарил.

Ей вспомнился последний, третий день. Федор пошел на реку, а она готовила окрошку. Он любил, как она готовила окрошку. Все нарезала, а банку с квасом выставила из холодильника на солнце, знала, что нельзя Федору холодное – голос берег. Федор принес букет полевых ромашек

– Тебе. Очень они на тебя похожи, – сказал он просто. И улыбнулся, тоже – ей.

После обеда пошел в дом, и пока Катя мыла посуду, собрался. Вышел, одетый во все светлое, летнее, сумка через плечо.

– Спасибо тебе за все, Катя, – сказал, – не опоздаю на автобус?

– Не опоздаешь, а опоздаешь – не велика беда, другой придет, – спокойно сказала Катя, а глаза сразу потухли. – Тебе спасибо. На голову надень что-нибудь, солнце еще высоко.

Ушел Федор. А ромашки стояли долго, она только воду меняла, да весь аспирин на них извела. На даче у них с сестрой был прекрасный цветник. С ранней весны до поздней осени цвели, сменяя друг друга ландыши, ирисы, флоксы, мальвы, георгины, астры. Возилась с цветами Катя, но милей полевых ромашек не было для нее цветов.

Сестра, которой Катя поведала все без утайки, не осудила, пошутила только:

– Ну что, это цветочки, а ягодки впереди будут.

Как в воду глядела – вот она ягодка. Красавица ненаглядная. Ксюшенька. Доченька.

 

РЕШЕНИЕ

– Вот так все и случилось, закончил Федор свой рассказ.

Рита долго молчала, смотрела в темное окно.

– Ну что ж, что случилось, то случилось. Что сейчас делать-то будем? – наконец произнесла она. – В любом случае, ребенок остался один. Твой ребенок.

– Отсюда мы ничего толком не узнаем. Ехать, конечно, надо…, но когда? Не могу же я разорвать контракты, да и у тебя работы много, – ответил Федор, а про себя подумал: «Экспертизу на всякий случай сделать надо… Катю я знаю так мало, всякое может быть».

– Даже если ты захочешь экспертизу на отцовство сделать, все равно надо с девочкой встретиться, поэтому ехать нужно тебе.

«Как же она меня хорошо знает! Как будто читает мысли», – привычно отметил про себя Федор, а вслух сказал:

– Я постараюсь договориться в театре, но знаю заранее, что ничего не получится.

На самом деле Федор боялся. Боялся перемен в своей устоявшейся, такой благополучной жизни, боялся, что кто-то чужой войдет в их с Ритой семью.

– Зачем нам все это? А девочка? У неё есть родственники, которые её опекают, – уговаривал себя Федор, – зачем вырывать её из привычной среды? А если бы Катя не сказала сестре, что я отец Ксении, что тогда? Да найдут они выход.

В театре Федору не сказали ничего определенного: «Надо подумать. Мы решим этот вопрос в течение недели». Федор обрадовался:

– Я же говорил тебе, не отпустят меня летом, в гастрольный сезон – сообщил он вечером Рите.

– Я вижу, ты не особенно расстроен отказом, – немного резко ответила Рита, – только я не понимаю, как ты будешь спокойно жить, зная, что твой ребенок находится в детском доме. Никогда не забуду глаза детдомовских детей. Я однажды сопровождала делегацию в детский дом. Это был образцовый детдом, все там блестело, везде порядок и чистота, только дети… Без родителей они в любом детдоме одинаково несчастные.

– Рита, перестань, они там все решат сами, так как надо, а мы зимой съездим в Новосибирск и, если понадобится, поможем материально или как-то еще.

Рита внимательно посмотрела на Федора.

– Знаешь, я тоже на работе поговорила насчет отпуска. Я возьму отпуск по семейным обстоятельствам и слетаю к ним, посмотрю все сама, а там подумаем. Не обижайся, все сама решила, без тебя. Просто душа не на месте, наверное, материнский инстинкт… – уже спокойно закончила Рита.

А Федор и не обижался, он скорее обрадовался, что Рита все взяла на себя. Он не представлял себе, как бы он встретился с этой женщиной, с Клавдией, о чем бы говорил с ней, его пугала встреча с Ксюшей. Поэтому уже через неделю он провожал Риту в Кельнском аэропорту:

– Ты только не задерживайся там долго, не забывай, что я здесь один-одинешенек, хожу по пустому дому, да в окошки поглядываю: «Где же моя Рита – Маргарита, скоро ли приедет» – старался шутить Федор.

– Да не волнуйся ты так, все будет нормально, все устроится. Приветы привезу от ребят, фотографии, на камеру поснимаю. Жаль, что в этом году ни Саша, ни Галочка к нам приехать не смогут, вступительные экзамены – не шутка, даже для них.

Самолет улетел, Федор поехал домой. Дом без жены показался ему пустым и огромным.

Все время, пока Рита была в Новосибирске, Федора не покидало чувство одиночества и тревоги. Он мечтал о том, что все устроится само собой, что Рита вернется одна и все будет, как раньше.

 

НОВОСИБИРСК

После ухода Федора Нина еще чаще стала бывать у родителей. И в этот раз, после выхода ее очередной статьи в толстом научном журнале, она позвонила маме: «Иду с пирожными, ставь чай, будем немножко праздновать». Но Мария Николаевна в голосе дочери уловила тревожно-растерянные интонации: «Значит, что-то случилось».

По несколько подавленному настроению Нины, мать поняла, что не ошиблась, но решила подождать, когда Нина расскажет о случившемся сама. Они пили чай, говорили о детях, о здоровье отца – что-то начало прыгать давление, о Нининой статье…

– Так, что же у тебя приключилось – в конце-концов не выдержала Мария Николаевна

– Странная истории приключилась, мама. Даже не знаю, как к этому отнестись.

И Нина рассказала матери про неожиданный визит незнакомой женщины, разыскивающей Федора.

– Оказывается, у Федора, осталась здесь дочь. Осталась в прямом смысле. Мать девочки, Катерина, умерла. Федор о существовании дочери вернее всего знает. Опекуном этой девочки, ей 8 лет, и ее младшего брата назначили сестру Катерины, Клавдию. Вот эта женщина и приходила. У нее у самой двое мальчишек, муж, от которого толку… Работает на двух работах – гардеробщицей и подъезды моет, а концы с концами свести не может. Адрес и телефон Федора я ей дала, что дальше будет – не знаю… Как Федор на все это отреагирует, даже не представляю.

– Ты хотя бы, можешь предположить, когда Федор познакомился с этой Катериной? Когда это случилось? – возмущению Марии Николаевны не было предела – Это что же получается? Мы ему всю душу отдавали, помогали во всем, а он и здесь и там успевал?

– Мама, о чем ты! Все точно известно. Федор знаком-то был с Катериной всего три дня, и случилось это когда жил он уже с Ритой. Больше никаких подробностей не знаю, и не хочу знать, меня другое волнует… Ты бы видела, мама, как Ксюша на Галочку нашу похожа! Просто одно лицо.

– Так ты уже и девочку видела? – Мария Николаевна не могла успокоиться. Такого предательства от Федора она никак не ожидала.

– Мама, ну, хватит. Я только фотографию видела, которую Клавдия с собой приносила. Славные ребятишки.

– А мальчик чей?

– Катя замуж выходила, да неудачно. Вообще-то, мама, я просто поделиться с тобой хотела, ну с кем мне об этом поговорить можно? С Арнольдом Борисовичем? Что дальше будет – посмотрю, а адрес Клавдии я на всякий случай взяла.

– На какой такой случай? – насторожилась Мария Николаевна. – Уж не думаешь ли ты еще одного ребенка посадить себе на шею. Ты пойми, тебя предали, надо же иметь элементарную гордость.

– Все я понимаю, мама, просто дети-то здесь ни причем – взрослые заигрываются, а дети расплачиваются. Ладно, пора мне.

Уже стоя в дверях, Нина посмотрела на мать: – А знаешь, девочка и на Федора очень похожа и взгляд такой же…

 

Рита хорошо знала Академгородок, быстро нашла нужную улицу, вошла в подъезд пятиэтажки. Следом за ней, гремя пустыми ведрами, вошла уборщица, и Рита решила спросить у нее, на каком этаже 76 квартира.

– А вам кто нужен? – женщина настороженно оглядела Риту с ног до головы. Рита назвала фамилию Клавдии.

– Это я и есть. А Вы кто?

Рита представилась. Было видно, что Клавдия растерялась – она ждала Федора, но никак не его жену.

Ну, пойдемте, – пригласила она Риту. Они поднялись по лестнице, вошли в квартиру. Везде чисто и уютно, несмотря на то, что вся обстановка более, чем скромная.

– Пошли на кухню, надо успеть приготовить ужин, мне еще на работу вечером. – Клавдия заварила чай, принесла из серванта красивые парадные чашки с блюдцами. На первый взгляд Рита не увидела в квартире детских вещей или игрушек, но не сразу решилась спросить, где же девочка, неужели отдала в детский дом, как грозилась.

– Да ты что, с ума сошла! – возмутилась и обиделась Клавдия, – Ксюшку в детский дом? Ты девчонку не видела. Ее беречь нужно. Пианино вон стоит, видишь. Сейчас расскажу тебе историю, но вначале вот что скажу: несчастливая судьба у всех женщин в нашем роду. А повелось это еще с прабабки. Не задалась у неё жизнь и пошло-поехало…Хорошо, что у меня двое мальчишек, а у Кати вот Ксюша осталась, что-то её ждет. Второй-то у Кати сын – Мишка. Да-да, не удивляйся. Через год после рождения Ксюши Катерина замуж вышла, сына родила. Сначала, вроде, ничего было, да не пожилось, пить начал, обижал, Ксюшкой попрекал. Потом уехал мать попроведовать, да и не вернулся. Я тебе сейчас покажу, – Клавдия сходила в комнату, принесла фотографию – Это их последний снимок вместе.

Рита смотрела на фотографию. Молодая светловолосая женщина улыбалась, обнимая детей. Мальчик был очень похож на мать, а Ксюша, Ксюша – ну, конечно, это Федора дочь, без всяких сомнений, только глаза зеленые, как у матери, у Федора глаза темные.

– Ты не думай, – продолжала Клавдия,– Мишку мы как-нибудь вырастим, вот парни мои училище закончат, работать начнут, полегче будет, а вот Ксюша… ее учить надо серьезно музыке. Клавдия рассказала, что Ксюша петь начала раньше, чем говорить, пела постоянно, и мелодию любую могла с первого раза запомнить.

Продолжая хлопотать у плиты, она, как и обещала, рассказала историю появления в доме старенького пианино.

 

У Ксюши была подружка Даша, жила в соседнем подъезде. Так вот, Дашу, несмотря на отсутствие каких-либо способностей, учили музыке, а Ксюша постоянно ходила вместе с ней в музыкальную школу. Оплата в музыкальной школе была невысокая, но и это было неподъемно для Катерины. Нужен был и инструмент, но об этом в семье не могли даже мечтать. Музыкалка была близко от дома, даже не нужно было переходить дорогу, Дашу отпускали на занятия одну, вернее, вдвоем с Ксюшей. Ксюша всегда торжественно несла Дашину нотную папку. Даша шла на урок, а Ксюша сидела в коридоре вместе с родителями, ожидавших своих детей. Иногда девочка прислонялась к дверям, вслушиваясь в доносившиеся звуки гамм, пьес, но сама войти в класс никогда не осмеливалась.

Однажды педагогов срочно собрали на какое-то экстренное совещание в кабинет к директору, Даша, оставшись одна, быстро заскучала и затащила в класс Ксюшу. Ксюша села за пианино, бережно потрогала клавиши и, начала играть Она играла все, что Даша с трудом освоила за год, но, самое чудесное, она при этом пела и пела настолько чисто своим красивым бархатным голосом, что даже Даша, для которой музыкальные занятия были, скорее, наказанием, открыла рот: «Ну, ты, Ксюшка, даешь!»

В это время совещание закончилось, педагоги с директором расходились по кабинетам

Возле класса, где распевала Ксюша, они остановились.

– Слушай, кто это у тебя там? – изумился директор.

– Ничего не пойму, в общем-то, посредственность, все из-под палки.

– И это ты называешь посредственностью?!

Послушав еще минуту, осторожно приоткрыли дверь. Ксюша тут же смолкла, смущенно сползла со стула. Хотела выскользнуть из класса, но не тут-то было. Начался допрос с пристрастием. Когда выяснилось, что девочка никогда нигде не училась, что за целый год ни разу не пропустила ни одного Дашиного занятия, иногда преподаватели разрешали посидеть в классе, а когда Дашиных родителей не было дома, Ксюша вместе с ней разучивала гаммы, пьесы и каждую вещь знает наизусть, взрослые были потрясены. Это была звездочка.

– Мама на почте работает? Сейчас не работает, болеет? Отец? Нет, а где, а ну да….. Пошли. Куда-куда, к тебе домой, вот куда – на ходу надевая куртку, а потом, прыгая через лужи и при этом крепко держа Ксюшу за руку, как-будто она собиралась убежать от него, директор возмущенно говорил о том, что это преступление, что так нельзя, что это несправедливо, что столько бездарей учится. Он как будто репетировал, а потом, увидев Ксюшину мать, повторил ей все то же самое. Ксюшу нужно серьезно учить музыке. И не в их музыкальной школе, а в школе при консерватории, ну что ж придется возить в город, пока маленькая, а что делать, если Бог дал талант.

Катя молча слушала молодого директора школы и чувствовала себя ужасно виноватой перед своей дочерью, перед директором, вообще, перед всем миром. А Ксюша с Мишкой уже тащили из кухни чашки, наливали чай, насыпали в плетеную вазочку сушки – сам директор музыкальной школы пришел к ним в гости! Директор вдруг неожиданно замолчал, понял, что делает больно этой уставшей, очень бледной, очевидно серьезно больной женщине. Что же, она сама не видит, какое чудо растет у нее. Видит, конечно. Сев за стол, незаметно осмотрелся: обстановка в доме бедная, дети одеты простенько. Отца нет. Бросить работу и возить девочку в город мать, конечно, не сможет, инструмента нет, и не будет…

– Будет! – закричал он вдруг так весело и громко, что все за столом вздрогнули. Будет пианино, будет Ксюша учится музыке, я сам буду с ней заниматься.

Действительно, через неделю у них в квартире уже стояло старенькое списанное пианино из музыкальной школы и крутящийся стул к нему. Настройщик вместе с директором полдня колдовали над инструментом, потом усадили за него Ксюшу: «Ну-ка попробуй, как звучит?» Катя расплакалась, увидев за пианино свою совершенно счастливую дочь. Так Ксюша начала учиться музыке.

 

Клавдия, наконец, управилась с домашними делами: на плите стояла большая кастрюля с макаронами по-флотски, на столе в глубокой миске, прикрытой тарелкой, янтарно желтела квашеная капуста, приправленная луком и политая подсолнечным маслом.

– Мужиков хорошо кормить надо. Много едят, – довольная собой, сказала Клавдия, а Рита опять не смогла спросить, где же дети.

– Одевайся, пошли к детям. Они меня сегодня не ждут, вот им сюрприз-то будет, – скомандовала Клава, – это недалеко.

Рита послушно оделась, и они пошли пешком.

– Куда мы идем? – не выдержала Рита

– Вот глупая я, главного-то я тебе не сказала. К Нине мы идем, к бывшей жене твоего Федора. Ваш телефон в Германии Нина мне дала, я ей тогда и про Ксюшку с Мишей рассказала. Потом она сама к нам пришла, узнать, как у нас дела идут, что Федор ответил, когда узнал про дочь. И так ей ребятишки понравились, Ксюшка так вылитая их дочка Галочка… Теперь они часто бывают у неё в гостях, на каникулах так по неделе живут.

Рита никак не ожидала такого поворота событий. Она растерялась и всю дорогу думала о том, как встретится она с Ниной и детьми.

– Клава, скажите, а Мише сколько лет? – спохватилась Рита. Для Галочки и Сашки они с Федором вместе собирали посылочку – сладости, сувениры одежду, Ксюше Рита привезла забавную мягкую куклу, а про Мишку она узнала час назад. Они зашли в универмаг. Хорошо, что она в аэровокзале сообразила обменять деньги. Выбор в отделе игрушек был небогатый, или это ей после немецких магазинов так показалось.

– Что вы можете предложить в подарок пятилетнему мальчику? – вежливо спросила Рита скучающую продавщицу и очень удивилось: та, равнодушно взглянув на потенциальных покупательниц, процедила сквозь зубы: «Что, глаз нет? Все на витрине». Рита решила объявить грубиянке свой частный бойкот и ничего не покупать в этом универмаге, но по дороге к Нининому дому магазинов больше не предвиделось, а оставлять ребенка без подарка никак нельзя.

– Не обращай внимания, машинку ему купи, – пришла на помощь Клавдия, – мы ему нового давно ничего не покупали.

Рита купила машину с дистанционным управлением.

– Дорогая, больно, – заметила Клавдия, помолчала немного, – ну, что ж, если уж Мишке так повезло, пусть… Знаешь, какой ребенок. Мы-то с Катей были как одна семья. Вот приводит она детей из садика, а Мишка бежит ко мне: «Кава, Кава, – так он меня звал, – смотри, я считать научился! До одного! Видишь, один!» И один пальчик показывает. А через неделю, кормлю его, а он что-то возится, не ест.

– Если, – говорю, – быстро всю кашу съешь...

– Он смотрит хитренько: «То что, Кава, дашь, если съем?»

– Дам сухого киселя один раз погрызть.

– Два раза дашь, тогда съем? – торгуется Мишка

– Ты же до одного только считаешь, – смеюсь.

– Нет, я уже до трех, если с киселем, три раза дашь погрызть?

Катя все беспокоилась, не вредно ли, а что там вредного, один крахмал, да сахар. Смешной мальчишка… – ничего, вырастим, вздохнула Клавдия

Дети играли во дворе. Заметив Клавдию, побежали навстречу.

– Ой, а мы тебя ждали завтра вечером, поедем вместе с нами в зоопарк. Сейчас тетя Нина позовет обедать, а после обеда поедем. Мы на машине поедем! Нас … (девочка попыталась выговорить непривычное имя, засмеялась) нас дяденька Борисович повезет.

Выложив все новости, девочка обратила внимание на стоявшую рядом Риту. – А вы артистка?! – восхищенно произнесла она. Рита, действительно, была необыкновенно хороша…стройная, красивая, с пышными русыми волосами, в светлой курточке.

– Нет, она волшебница, – сказал Мишка, было видно, что Рита ему тоже понравилась.

– Мишка, нос, – строго и заботливо сказала Ксюша. Мишка доверчиво подставил ей свой мокрый нос, Ксюша привычно вытерла его большим мужским носовым платком.

Рита, улыбаясь, смотрела на детей и в эту минуту она поняла, что вот этот маленький крепыш Мишка и его зеленоглазая светленькая сестренка, так удивительно похожая на Федора, эти дети навсегда войдут в ее жизнь. Странно, она не испытывала к ним жалости, только нежность и уверенность, что все у них будет хорошо, они всегда будут вместе и многое теперь будет зависеть от нее.

– А у меня для вас тут что-то есть, – сказала Рита. – Держи, Ксюша. Миша – это тебе. Клавдия отвернулась и отошла в сторону.

– Я же говорю – волшебница, – восторженно сказал Мишка. – Мне такая машина один раз приснилась.

– Клавдия Ильинична? Что-то случилось? – из подъезда, набросив на плечи куртку, торопливо вышла Нина. Она из окна увидела, что к детям подошли женщины. Клавдию Нина узнала сразу, и удивилась, что та пришла не вовремя – она ждала её только завтра. И вторая женщина показалась ей знакомой, но увидеть здесь Риту Нина никак не ожидала.

– Гости к нам, Нина, издалека…

– Здравствуйте, Нина. Я понимаю, что не меня здесь все хотели увидеть, но так получилось – Федора с работы не отпустили. Вот, приехала знакомиться…

– Мы уже познакомились, она нам вот что подарила, – Мишка, а за ним и Ксюша подбежали к Нине. – А мы в зоопарк поедем? Борисович уже пришел? А можно мне машину взять в зоопарк?

– Обязательно поедем, только сначала нужно пообедать… – и добавила, – всем нужно пообедать. Пойдемте…

Нина открыла дверь подъезда, пропуская детей, Клавдию и Риту. Пока поднимались по лестнице, дети галдели, предвкушая поездку в зоопарк, взрослые шли молча.

Дверь Нининой квартиры была приоткрыта, услышав голоса в прихожей, из кухни выбежал рыжий пес, а за ним вышел мужчина, средних лет. «Наверное, это и есть Арнольд Борисович» – подумала Рита.

 

Арнольд появился в доме Нины примерно через год после ухода Федора. Сначала он забегал нечасто, находя для визитов самые разные поводы: лишний билетик на столичных гастролеров в Дом Ученых, показать новые книги, которые ему присылали со всех концов света… Был еще один повод, благодаря которому отношения Арнольда и Нины стали более близкими. Арнольд очень любил собак, но не мог позволить завести себе такого друга из-за маминой аллергии на собачью шерсть. Поэтому Арнольд часто приходил к Рите специально для того, чтобы попросить «напрокат», их замечательного ретривера Пифагора. Но Пифагор использовал эти прогулки в своих интересах и часто сбегал от Арнольда по своим собачьим делам, и потом его подолгу искали всей семьей. Поэтому Арнольда и Пифагора на прогулках вынуждена была сопровождать Нина.

Закончились эти прогулки с собакой неожиданно: Пифагор все же сбежал, а Арнольд Борисович остался. Не мог же он бросить Нину с детьми в такой тяжелый для них момент! Остался, и все были счастливы.

Долгих пятнадцать лет Арнольд Борисович мечтал о том, что будет рядом с Ниной, что сможет сделать её счастливой, что будет заботиться о ней и детях. Дети получили замечательного отчима, умного, хорошего друга. Нинины родители были очень довольны таким зятем. А, Нина? Нине было хорошо и спокойно рядом с этим мужчиной. Она почувствовала себя женщиной, женщиной которую страстно любят, берегут и радуются каждому дню, проведенному с ней. Любовь? Наверное, она сможет полюбить Арнольда потом, позже. Не может такой хороший человек, как Нина, всю жизнь прожить без любви.

Пифагор сбежал, а что за пес сейчас прыгал вокруг детей, повизгивая от избытка своей собачьей радости?

– Пифагор, перестань. Арнольд, ну забери же его, он нам раздеться не дает, – Нина, смеясь, пыталась поймать собаку за ошейник. Пифагора им вернули через месяц после его побега с помощью клуба любителей ретриверов Академгородка. Теперь эта собака стала талисманом их семьи, любимым рыжим талисманом.

– Ой, как вас много! – удивился Арнольд, а глаза за толстыми стеклами очков смеялись, – проходите, пожалуйста, раздевайтесь, и все обедать. А ну-ка, Мишка, быстро сосчитай, сколько нам надо поставить тарелок на стол.

Мишка в свои пять лет обнаружил неплохие способности и особую страсть к математике, – он считал все, все, что попадалось ему на глаза, чем несказанно радовал Нину и Арнольда.

Пообедали быстро, все вместе за большим столом, говорили о пустяках, о погоде, как Рита долетела, что у Федора нового… Потом детей отправили в другую комнату:

– После обеда надо немного отдохнуть и вам, и нам, и зверям в зоопарке – у них тоже обед был – объяснил Арнольд детям. По всему было видно, что ему доставляет удовольствие общение с малышами.

Взрослые перешли на кухню – предстоял трудный для всех разговор.

– Замечательные дети, с ними так интересно, Мишка просто удивительный человечек – прервал общее молчание Арнольд.

– Мишка еще маленький, а вот Ксюша как на пианино играет – заслушаешься. Я в музыке мало что понимаю, а как она играть начнет, уроки свои делает, так за душу берет, – поддержала разговор Клавдия – Вся она в ней, в музыке. Сам директор музыкальной школы сказал, что её обязательно дальше учить надо, в консерватории.

– Мы с Арнольдом Борисовичем тоже об этом думали. Саша с Галочкой уже выросли, еще два – три года и окончат университет, более-менее самостоятельными будут. А этих ребятишек, я думаю, мы сможем поднять, силы еще есть, материальные возможности тоже.

– Как бы мы не старались обеспечить детей, все равно самое главное дать очень трудно – они остались без матери. Но отец у Ксюши есть, живой и здоровый. – Рита внимательно всех выслушала и удивилась, что о Федоре никто не вспомнил. – Наверное, прежде всего его надо спросить, что он думает. Как он решит – так и будет. Он Ксюше самый родной человек…

– Это, конечно, не только мне решать, но я считаю, что детей разлучать нельзя и потому, если не согласится Ксюшин отец взять обоих, пусть лучше у меня останутся – все же я им родная тетка. А Нина с Борисовичем нам тут помогут.

– «Интересная складывается ситуация: то в детский дом собирались определять, а теперь все хотят принять участие в судьбе этих детей…» – Рита уже решила для себя, что дети будут жить с ней и с Федором. Если Федор не решится …, ну что ж они будут жить втроем. Да, Федор ведь еще не знает, что у Ксюши есть брат. Как он на это посмотрит? Надо звонить – подумала Рита, а вслух сказала:

– Давайте вернемся к этому разговору, после того как я переговорю с Федором.

– Клавдия Ильинична, а Ксюша знает, кто ее отец? – спросил Арнольд.

– А как же, знает, – вздохнула Клавдия, – ей Катерина рассказывала про него, когда Ксюшке лет шесть исполнилось. И афишку с портретом показывала. Ксюша тогда сказала: «Красивый какой, но ненастоящий». Мы ее спрашиваем: «Почему не настоящий?» – «Настоящие папы, – говорит, – в садик за детьми приходят вечером…».

Разговор на этом закончился, тем более что дети все чаще заглядывали в кухню. Наконец, Мишка сообщил, что звери уже давно проснулись, и если они сейчас же не поедут в зоопарк…

– Сейчас, сейчас поедем – сказала Нина, – Действительно, Рита, Федор должен знать не только о Ксюше, но и о том, что у нее есть брат. Одно дело – родная дочь и совсем другое – чужой ребенок.

Они договорились, что, как только Рита переговорит с Федором, они снова соберутся все вместе.

Рита передала Нине письмо, подарки для Саши и Галочки, которые привезла из Германии, тепло попрощалась с ребятишками и уехала в свою квартиру на Советской. Квартира стояла закрытой все эти годы, пока они жили в Германии. Пускать чужих людей Рита с Федором не хотели, а тем более не хотели продавать – подрастали Саша и Галочка.

 

Вечером Рита позвонила Федору. Прошли всего одни сутки, как они расстались, но оба ужасно соскучились.

«Как долетела? Не холодно ли в Новосибирске, одевайся теплее. Неужели уже съездила в Академгородок? Видела Сашу и Галочку?» – Федор засыпал ее вопросами, и – ни слова о Ксюше. Рита не стала рассказывать о встрече с Клавдией, с Ниной, с детьми, это все потом, при встрече. Сказала только, что девочка чудесная, что никакой экспертизы не нужно, Ксюша очень похожа на отца, на Федора, что очень музыкальна, это тоже о чем-то говорит. Федор глухо молчал. Рите стало трудно разговаривать, она вообще недолюбливала телефонные разговоры, когда не видишь глаз собеседника. Федор молчал, а ей предстояло сказать, что ситуация несколько изменилась, что живет на свете малыш Мишка, который без Ксюши не сможет. Рита собралась с духом:

– Федя, Ксюша знает кто ее отец. Она даже фотографию твою хранит, это афиша «Евгения Онегина». Помнишь?

Федор молчал.

– И еще у нее есть младший брат, Мишка, ему пять лет, и их нельзя разлучать.

– Ну и вези их к нам на летние каникулы обоих, – как-то сразу и неожиданно спокойно ответил Федор.

Рита не ожидала такого быстрого решения Федора, растерялась и постаралась побыстрее закончить разговор:

– Ну и хорошо, что ты так решил. Завтра вечером тебе позвоню, и обговорим подробности, пока-пока, целую…

Рита положила трубку и задумалась: она никак не могла понять, почему известие о том, что детей двое, Федор воспринял с каким-то облегчением, и сразу заговорил о приезде к ним… на каникулы.

После разговора с Ритой Федор устало опустился в кресло перед камином: «Что произошло? Детей двое. Неизвестно откуда взялся этот мальчик? Кто его отец? Ну, и, слава Богу, что двое. Конечно, пусть Рита привезет их на лето. Но только на лето. Была бы одна девочка, можно было бы о чем-то думать. Но двое! Это уже слишком! Брать ответственность за чужих детей… Конечно, материально мы будем помогать Ксюше, и с образованием, но ведь там у них есть родственница. Тем более, Рита сказала, что никто их не собирается отдавать в детский дом. Так, что это даже неплохо, что их двое». Федор успокоился, решив, что на данный момент вопрос решен.

 

На оформление документов на детей у Риты ушел почти месяц. За это время Ксюша и Мишка очень привыкли к Рите – она старалась встречаться с ними каждый день. Несколько раз она привозила детей в город. Они ходили в кукольный театр, в цирк, и в эти дни оставались ночевать в Ритиной квартире.

Когда дети, полные впечатлений после театра, остались у нее в первый раз, Рита с трудом уложила их спать. Уже совсем поздно она зашла к ним в комнату, посмотреть, все ли в порядке. Ночник освещал спящих на большой кровати ребятишек. Ксюшка спала аккуратно, подложив ладошки по щёку, а Мишка – неспокойно, одеяло сползло на пол. Рита укрыла малыша, вытащила у него из-под бока игрушку-трансформер, которую купили сегодня перед театром. И глядя на спящих детей, она вдруг поняла, что всегда очень хотела ребенка, а все слова о том, что «нам вдвоем и так хорошо, еще успеем» – это так, слова. В её жизни была пустота, но они с Федором не хотели её замечать, и вот эти дети. «Все будет хорошо», – в очередной раз сказала себе Рита.

Она часто бывала у Клавдии, когда дети жили там. Ей нравилась Клава, дети, простой уклад их жизни. Клавдия замечательно рассказывала о Кате, о детстве. Рита выросла в очень благополучной семье. Её детство было совсем другим, и когда она слушала, как Клава все лето мыла посуду в столовой пионерского лагеря и считала это за благо, Рита даже не знала, как к этому отнестись: пожалеть, посочувствовать, порадоваться за них?

 

КЛАВДИЯ И КАТЯ

Клавдия заменила Кате и мать, и отца. Сначала их родители жили неплохо. Отец и мать работали на стройке. Заработали хорошую по тем временам отдельную, трехкомнатную квартиру. А потом мать решила уйти со стройки. Какая-то подруга уговорила её устроиться проводницей: «Денег больше заработаешь, вещей привезешь себе, девчонкам и, на продажу останется». В поездке мать бывала долго, иногда по две недели. Отец сердился, – дом не ухожен, девчонки без матери растут. Мать обещала все бросить и вернуться на стройку, но время шло, а все оставалось по-прежнему.

У отца завелись новые друзья, стал часто приходить домой навеселе. А потом и совсем спился. Куда бы он ни устроился, отовсюду его выгоняли за пьянку. Потом он сильно заболел, целый год лежал в больнице. Когда его выписали домой, за ним приехал какой-то родственник из деревни и увез с собой «напоправку». Больше отца девочки не видели. Говорят, он деревне вскоре умер. Мать продолжала работать проводницей в поездах дальнего следования. Приезжала домой, отсыпалась, видела, что девчонки живы-здоровы, оставляла им продукты, немного денег и снова уезжала.

Все Клавины детские воспоминания были связаны с сестрой: она купает Катю, кормит, собирает в садик, а потом и в школу, водит по врачам. Почему-то запомнилось… Катя не любила участкового врача в поликлинике.

– Почему она на тебя всегда сердится: «Ребенок ребенка привел!», что мы ей плохого сделали – чуть не плакала Катюшка по дороге домой.

А врач, пожилая женщина, действительно всегда сердилась, когда одна сестра, сама еще совсем девчонка, приводит в кабинет четырехлетнюю Катю. Она подолгу слушает, как стучит Катино маленькое сердце, потом сама себе капает какие-то капли, тоже, наверное, болеет. Однажды перед Новым годом сердитая врачиха вручила Клаве пакет:

– Одежда почти новая, внучки вырастают из всего очень быстро, – сказала хмуро и отвернулась.

Дома раскрыли пакет. Не почти новая, а новая одежда, внутри бирочки не спороты. Белоснежные колготы, бирюзовое платье, все было как раз в пору Кате. И для Клавы там были обновки. Клава на утреннике в садике налюбоваться не могла на сестренку, самая красивая, все вокруг говорили, «какая красивая девочка». А врачиху эту девочки больше не встречали: то ли уволилась, то ли ушла на пенсию, так и не поблагодарили ее девчонки за радость. Повзрослев, Клава поняла, что им с сестрой очень везло на хороших людей.

Клава всегда ходила на родительские собрания вместо мамы. Она сама окончила эту школу и, хотя училась «так себе», и после девятого класса ушла в швейное училище, учителя в школе ее уважали. От всех денежных поборов сестренок освободили, кроме того, бесплатные обеды для Кати, продленка, а на лето Клаве помогали устроиться в пионерские лагеря на все три сезона. Клавина должность называлось подсобный рабочий – она мыла посуду в столовой. Было хорошо им обеим: Клава немного денег зарабатывала за лето, и младшая сестренка была рядом, – ее записывали в какой-нибудь отряд. Кате, с её слабым здоровьем, был необходим свежий сосновый воздух.

После окончания училища Клава работала на «Северянке» – шили женскую одежду, но совсем недолго. В перестроечные годы дела на фабрике пошли плохо, зарплату не выплачивали по несколько месяцев, на летние месяцы всех отправляли в отпуск «без содержания». Пришлось сменить профессию: Клавдия пошла работать гардеробщицей в Оперный театр, но Катю уговорила учиться тоже на швею:

– Швея – профессия женская. Даже если на фабрике работать не будешь, то дома, по заказчикам можно подрабатывать.

Так и случилось. После окончания училища Катя устроилась работать на почту. Клава работала там же, в Оперном. Она уже вышла замуж, родила двух мальчишек – погодков и ей очень нравилась работа по вечерам. Днем можно всю домашнюю работу переделать, а если кто-нибудь из детей приболеет, то и больничный лист не обязательно брать – на работе не любят, когда часто на больничном сидят. Катя и Клавдия обе подрабатывали шитьем и жили все вместе в той же трехкомнатной квартире в Академгородке, которая осталась после родителей. Матери к тому времени уже не было.

Через год после рождения Ксюши Катя вышла на работу в то же самое почтовое отделение, где работала раньше. Здесь Катя и познакомилась со своим мужем, отцом Мишки.

– Катюша приходит как-то с работы и говорит мне, – рассказывает Клава, – к нам на почту уже месяца два мужчина ходит, серьезный такой, все письма «до востребования» ждет. Мы с ним уже почти друзьями стали. Он в наше домоуправление устроился работать сантехником, чтобы комнату получить. А у нас, Клава, все краны то не закрываются, то не открываются. Может, пригласим его посмотреть…

– У Катерины никакая хитрость никогда не получалась – все на лице написано, – продолжала Клавдия. – Ну, пригласили. Я пирогов напекла. Краны отремонтировал, но плохо, текут. Пришлось еще раз звать. Снова пирогов с капустой напекла. А сама вру, что пироги Катерина печь мастерица. В общем, подружили они с месяц – даже в кино ходили, а я с Ксюшкой сидела. Потом он, Николай его зовут, пришел ко мне и говорит:

– Клавдия Степановна, мы с Катей решили жениться. Вот я и пришел к Вам, как положено, руки Катерины просить.

Смотрю я на него и думаю: «Скорые вы какие, совсем друг друга не знаете. А с другой стороны Кате опора нужна, и дитё у неё на руках, и здоровье никакое. Да и какое у меня право распоряжаться её судьбой. Помочь когда надо помогу, а жизнь свою пусть сама строит». Николай заволновался:

– Клавдия Степановна, Вы не подумайте, что я летун какой. У меня своя беда. Невеста у меня была в Камне-на-Оби. Решили мы с ней в город перебраться. Договорились, что я уеду первый, устроюсь на работу, с жильём решу, а потом и она приедет. Все так хорошо у меня получилось: и работа есть, и комнату снял, и жильё от работы обещают. Я ей все и написал. Она молчит, не отвечает. Я телеграммы шлю – нет ответа. Я переговоры заказываю – приходит её сестра, и говорит мне, что Вера замуж вышла. Завод у нас решили поднимать, вот инженеры и приехали, человек шесть. Она, Вера, с одним из них и сошлась. Любовь, говорит сестра, у них неземная. Я, конечно, переживал сильно. Спасибо Катюше, с ней мне легче, такой она человек удивительный, добрая, понимающая. Вы не думайте, Клавдия Степановна, я Катю не обижу, и Ксюшу, как свою, любить буду. – Сказал, а сам аж мокрый весь, волнуется, руки дрожат.

– Ну что поделаешь, вы люди взрослые, – говорю – смотрите сами. Я не против.

Так они стали жить вместе. Со свадьбой не торопились, жили хорошо, через год Мишка появился, а еще через полгода, чувствую, не ладно у них стало. От Коли спиртным стало часто попахивать, Катя с заплаканными глазами ходит. Я смотрела, смотрела, потом решила вмешаться:

– Что у вас случилось, Катерина? Может, помочь чем?

– Ой, Клава, в этом никто не сможет помочь, чужому сердцу не прикажешь, – Катя едва сдерживала слезы.

Оказывается, Вера эта, бывшая невеста Николая разошлась со своим мужем, и давай Николая доставать всячески: и письма через знакомых передавала, и на работу звонила. Николай вроде и не отвечает ей, а сам переживает сильно. Ему и Катю жалко, и сын здесь, а сердце там. Видит Катерина, что совсем он измучился и их измучил – на детей кричать стал, Катя все не так делает – и решила она ему помочь. Посоветовала она ему домой съездить, мать проведовать, и все свои дела на месте решить.

Уехал наш Коля на недельку, да до сих пор и не вернулся, вот уже пять лет прошло. Хороший человек Коля, да видно слишком мягкий, несамостоятельный. Когда Катя умерла, мы ему написали, все же Мишка его сын. Они с Катей не расписаны были, но в метрике мальчишка на него записан. Так вот, ни ответа, ни привета на наше письмо от Николая мы не получили. Может, не передали ему, а может, не ответил сам, боится, что Мишку взять ему придется. Говорят, у него там уже свои дети народилось.

Рита слушала рассказ Клавы, всматривалась в лицо молодой белокурой женщины на фотографии и думала о том, как странно жизнь распорядилась Катиной судьбой. Так мало ей было отпущено. Жалеть умела, любить умела, но так и не встретила настоящую любовь. И все равно, со снимка на Риту смотрела счастливая женщина – она обнимала двух своих детей. Они были и её любовью, и её счастьем.

Каждый раз, когда Рита приходила к Клавдии она хотела ей сказать про часы. Очень старинные, темного дерева, с оригинальным маятником, на котором старинным вензелем было написано «К А», часы висели на самом видном месте, но не шли. Нельзя держать в доме часы, которые не идут, плохая примета.

– Знаю я про это, – ответила Клавдия, – мастера надо вызвать на дом, а это очень дорого. В мастерскую не понесу, очень старинные и дорогие эти часы. Передаются они по наследству. Они принадлежали еще нашей прабабке.

И Рита услышала еще одну удивительную семейную историю. Рассказывать Клавдия была мастерица.

 

КСЕНОЧКА

Прабабку нашу до самой старости звали красиво, ласково Ксеночкой. Жили они в уральском поселке, где добывали руду. Была Ксеночка дочерью управляющего. Жили они в большом богатом доме. Так вот, Ксеночка эта сама богатая, а парня полюбила бедного, на руднике он работал. С самого начала она чувствовала, что не быть им вместе, никогда не согласится отец выдать дочь за бедняка. Тогда часто девушки на женихов гадали, какой будет бедный или богатый, пьющий или трезвый. И всегда Ксеночке выпадало быть замужем за богатым. Подружки понять не могли: радоваться надо, а она печалится. А она давно уже того парня любила, да только никто об этом не догадывался.

Красавица была наша прабабка. Сама беленькая, а глаза зеленые. У всех у нас прабабкины глаза. Заметила, какие зеленые глаза у Ксюшки?

Отец Ксеночку сильно любил – баловал, наряжал, работать не заставлял, но когда узнал про её встречи с тем парнем из бедной семьи, быстро нашел ей жениха, богатого из других мест. Ксеночка в слезы, больной сказалась, но отец свое слово сказал… Так и не вышла наша прабабка замуж за любимого, увезли её, как только свадьбу сыграли.

– Ну, а тот парень-то что? Ничего сделать не мог? Взяли бы да сбежали… – не выдержала Рита.

– Говорят, что прабабка согласна была бежать, а парень-то не решился. То ли струсил, то ли не любил её так сильно. И вот, сколько женщин есть в нашем роду, ни одной счастливой так и не было.

– А потом-то что было с Ксеночкой? Долго она с мужем прожила? Куда её увезли?

– Да не так уж и далеко. Муж у неё хороший был, добрый. Все надеялся, что Ксеночка его полюбит, тогда же как: «стерпится – слюбится». А Ксеночка все тосковала. Года через три понадобилось её мужу съездить в тот поселок, откуда взял Ксеночку замуж. Она и уговорила его взять её с собой. Отца Ксеночки там уже не было, перевел его хозяин в другое место.

Вернулась она оттуда чернее тучи, оказывается, видела она своего парня. Издали, правда, крадучись. Был он с женой, да с мальчонкой на руках. И вроде счастлив он, на жену смотрел ласково, а уж ребятенка так с рук не спускал.

Долго болела Ксеночка после той поездки, то в жар её бросает, то знобит. Муж ничего понять не может, лучших врачей приглашал к ней, те только руками разводят.

Выздоровела Ксеночка как-то потихоньку, все у них с мужем стало налаживаться, ребятшек нарожала. И, представляешь, Рита, четверо девчонок родила, а у того парня, говорят, одни мальчишки рождались.

Жили они хорошо, зажиточно, а тут революция. Раскулачили их в числе первых и отправили в Сибирь. Все у них отобрали, из всего нажитого только часы и сохранились. Когда имущество у них забирали, какой-то солдатик им на подводу в сено часы спрятал, пожалел их: «На хлеб обменяете», – тихонько шепнул Ксеночке. Долго они ехали, несколько месяцев. Муж по дороге умер, от простуды, говорят. Голодали, мерзли, а он все девчонок да Ксеночку берег, последнее отдавал.

Осталась прабабка наша одна с детьми в чужом месте, в какой-то сибирской глухомани. Ты представляешь, женщина, которая к тяжелому труду не была приучена, научилась всем крестьянским премудростям. Девчонок подняла, замуж выдала, а всех своих женихов, которых много было, отваживала. Умерла в старости, не одна, жила она в большой семье младшей дочери, нашей бабушки. Часы там и остались.

Мама наша уехала в город учиться и там вышла замуж за рабочего, ну а про наших родителей ты уже знаешь… А часы я обязательно починю.

 

СВЕТЛАНА АНАТОЛЬЕВНА

Пока оформлялись документы на детей, пока ждали ответа на официальный запрос от отца Мишки, Рита переделала много дел. Она встретилась с друзьями, с бывшими коллегами по работе и, конечно, с неугомонной Светкой. Хотя, неугомонной, да еще Светкой никак нельзя было назвать эту полную, точнее, толстую, даму неопределенного возраста.

Теперь её уважительно величали Светланой Анатольевной.

Рита знала, что Света вышла замуж за профессора университета. Мечта Светкина сбылась и стала она профессоршей. Иван Иванович был старше её на 15 лет, но Светку это не смущало. Профессор был родом из глухой алтайской деревни, но это тоже не остановило Светку. Иван Иванович был вдовцом с подростком сыном, – Света задумалась, узнав, что ей придется воспитывать двенадцатилетнего мальчишку. А потом решила, что справится: «Уж лучше в школу на родительские собрания ходить, чем пеленки стирать». Как же она ошиблась. Иван Иванович очень любил детей, особенно своих, поэтому Светке пришлось и на собрания ходить и пеленки стирать. И не за одним дитем, а за двумя сразу. Иван Иванович скрыл от Светки тот факт, что у него в роду, у всех его сестер и братьев часто рождались двойняшки, и даже тройня была два раза. Так что Светке еще повезло, у нее были только Ванечка и Танечка, да еще шестиклассник Алешка.

Света обрадовалась Ритиному звонку, но встретиться в ресторане наотрез отказалась:

– Какой ресторан, Ритка… Ты вообще представляешь, что это такое – двое пятилетних детей, один пятнадцатилетний неуправляемый отрок и в нагрузку муж – профессор, весь в науке, который и поесть-то забывает, если не напомнишь. Это же сумасшедший дом. Ты откуда звонишь? Это рядом, через пятнадцать минут я тебя жду. Ничего не покупай, все есть.

Увидев Светку, Рита растерялась. Подруга писала ей, что поправилась после родов, но чтобы до такой степени….

– Я, это я…Заходи, – грустно улыбнулась Светка, увидев замешательство Риты, – видишь, как меня много стало.

Рита вошла и увидела, что стало действительно много. Из детской доносились вопли, рев, что-то падало, громыхало…

– Не обращай внимания, сами разберутся, не маленькие. Пошли на кухню.

Из-за другой двери доносился тяжелый рок и голоса подростков, которые спорили о чем-то настолько бурно, что перекрывали бьющую по ушам музыку.

– Не обращай внимания, – снова сказала Светка, – двери нашего дома открыты для всех Лешкиных друзей. Пусть уж лучше дома, на глазах будут, чем по подъездам стоять. Хорошо, что девчонок еще не водят, но скоро и это нам предстоит.

На кухне, за большим обеденным столом сидел профессор. Он что-то писал или читал, прихлебывая давно остывший чай.

– Привет, ты как здесь? – Светка посмотрела на часы. – Ты же на обед приезжал, а время уже почти четыре. У тебя же в три пятнадцать семинар с третьекурсниками по пределу текучести сплавов редких металлов.

– Да? – удивился Иван Иванович. – А я тут увлекся статьей, хорошо пишет Бархатов. Ну, ладно, я побежал. Во сколько, говоришь, семинар?

– Ванечка, на семинар ты уже давно опоздал. Звони, тебя уже с кафедры кто-нибудь подменил, им не привыкать. Знакомься, это Рита, я тебе про неё рассказывала.

– Очень приятно, – слегка поклонился Ванечка, обнаружив на седом темени совершенно круглую лысину.

– Светочка, тогда я пойду к себе, не буду вам мешать. На кафедру я позвоню.

– Ванечка, раз уж так получилось, – кротким ангельским голосом пропела Светка, – может, ты с детьми погуляешь, хотя бы во дворе. Ты на лавочке посидишь, статеечку свою дочитаешь, а ребятишки на свежем воздухе побегают. Только не пускай их на качели, а то будет, как в прошлый раз.

– Солнце моё, это была чистая случайность, я потом измерял угол наклона оси, там совершенно идиотская конструкция. Но наши, Светочка, дети были на высоте, в прямом и переносном смысле: один хорошо раскачал, а вторая крепко держалась.

– Ну, ладно, хватит, – прервала рассуждения мужа Света, – дети чуть не поубивались, а у него «угол наклона, угол наклона». Рита, я пойду их быстренько соберу, а то так уведет, в трусах и в майках.

Но Света уйти не успела – в кухню ворвались двое совершенно одинаковых, огненно рыжих, с перьями на голове «индейцев». «Боже, как они похожи на Светку, – изумилась Рита, – ну просто одно лицо».

Мать «индейцев» раскинула руки и поймала сразу обоих:

– «Белое облако», остановись, «Быстрая стрела» перестань так громко орать, – у нас гостья из далекой страны под названием Германия, – с пафосом произнесла Светка.

Ребятишки, еще минуту назад казавшиеся неуправляемыми, прижались к матери и застенчиво смотрели на Риту. Рита улыбнулась: «Трое рыжих. Повезло Светке...»

– Тетя Рита, это мои дети: Ванечка и Танечка. Это очень хорошие дети, я их очень люблю. И эти хорошие дети сейчас быстро умоются, вынут перья из своих шевелюр, прилично оденутся и пойдут с папой гулять.

– Подождите, подождите… Хорошие дети должны получить подарки из далекой страны под названием Германия, а уже потом будут собираться на улицу.

Рита принесла из прихожей большую красиво упакованную коробку. Дети внимательно наблюдали, как мама и тетя снимали блестящую бумагу, потом открывали коробку и доставали оттуда… мечту всех детей…

– Железная дорога! – восхищенно выдохнул Ванечка.

– Плакала прогулка, – засмеялась Света. – Пойдемте отнесем эту красоту в вашу комнату и позовем папу, он тоже будет радоваться, – у меня же, Рита, не трое, а четверо детей.

Пока дети с папой собирали дорогу, Рита со Светой попили чаю, поговорили. Рита, конечно, рассказала о Ксюшке, Мишке… Света задумалась:

– Знаешь, Ритка, чужие дети – это серьезно. Поверь моему опыту…

Договорить Свете не дал громкий гудок, внезапно раздавшийся из детской.

– Мам, это еще что за звуки? – в кухню вошел симпатичный, всё еще нескладный, длинный худенький мальчишка. – Молоко холодное есть.

– Леша, ты хоть поздоровайся сначала. Рита, это наш старший сын – Алексей.

– Здрасьте, – шаркнул ногой Леша. – Так есть молоко, только нам всем. Нас … четверо.

– Посмотри в холодильнике.

Из детской снова раздался гудок. Леша перестал наливать в стаканы молоко, поставил пакет на стол и направился в детскую.

– Светка, какой чудный мальчишка! Молоко любит.

– Ага, – сказала Светка, – это они где-то вычитали, что молоко наращивает мышечную массу, вот и пьют его. Я так думаю, козу нам надо заводить. А, что? На выгул в Ботсад водить будем. Иван Иванович выгуливать будет, детей ему доверять нельзя, а вот козу – в самый раз.

А в детской были уже все: четверо подростков, профессор, Ванечка и Танечка. Шум стоял неимоверный, говорили все сразу, стучали колеса вагонов, гудел паровоз, из его трубы вился ароматизированный дымок. Ванечка с Танечкой пытались затолкать в вагоны все свои игрушки, Лешка активно этому препятствовал… Профессор лежал на полу, проверяя стыки рельсов, потому что поезд периодически сваливался на бок…

– Это надолго, – сказала Светка, когда они с Ритой заглянули в детскую, – пойдем погуляем, а то я до вечера не доживу.

– В общем, подруга, думай. Крепко думай, – они шли по тропинке среди сосен, – ты думаешь, у нас всегда так хорошо и дружно? Я за Лешку столько билась! То в компанию какую-то сомнительную попал, то с учительницей конфликт, то курить начал, а то вообще собрался в ПТУ поступать, чтобы из дома уйти – самостоятельности ему захотелось. Вот я и разгребаю. Да Иван молодец. Это он на первый взгляд такой тюхля, а на самом деле закваска у него крепкая, мужицкая. Знает сам, чего хочет, и других на прямой дорожке удерживает. Я-то ведь тоже фрукт еще тот. Сколько я фортелей выкидывала первые годы, и как ему терпения хватило на меня, да на Лешку. Потом, когда близнецы появились, как-то все успокоилось, жизнь в обычную колею вошла, но и сейчас всякое бывает.

Рита слушала Светку, а думала про свое: «Выдержу ли ношу, которую на себя взваливаю? С Федором выдержу? А без Федора? Без Федора я не могу представить свою жизнь. Значит, надо сделать все, чтобы Федор понял, что мы нужны друг другу – мы с ним и дети. Но это решение он должен принять сам. Я помогу ему, подскажу, но незаметно для него. Мужчины должны принимать решения сами».

Светка как-будто подслушала Ритины мысли:

– ты все про себя, да про себя, а Федор-то как к этому относится? Ну, я еще понимаю, Ксюша, совесть-то должна быть, но ты говоришь, там еще ребенок есть?

– Федя детей еще не видел. А когда увидит Ксюшку, свою копию, думаю, все образуется. Мишка? Как его можно от Ксюшки оторвать? Они же одно целое. Будем думать. Все решит приезд детей к нам на каникулы.

На деревья опускались майские сумерки, все меньше людей попадалось навстречу. Тропку перебежала белка.

– Белки вернулись в наши лесополосы. Значит, жить мы стали лучше, чище, богаче. Белочки даже по балконам скачут, в квартиры забегают. Хорошо!

Они неспешно шли по тропинке, и Рита чувствовала, что Светку что-то тяготит:

– Ты что-то хочешь мне сказать? Или я ошибаюсь?

– Нет, Ритуля, не ошибаешься. Вот девять лет прошло, а я все мучаюсь. Все время считаю себя виноватой, а теперь тем более. Помнишь, ту поездку на теплоходе, когда вы с Федором рассорились? Это моя работа. Я знала, что ты нравишься тому директору совхоза, ну, помнишь, он еще организовал эту поездку? Так вот, я сказала ему, что ты не замужем, одинокая и не прочь с ним познакомиться, оттого-то он так и старался. А я Федора отвлекала, чтобы он около тебя все время не сидел.

– Так ты это все из-за Арнольда Борисовича придумала? Ну, гроссмейстер! Знала, если Нина одна останется, – не видать тебе Арнольда, он же Нину всю жизнь тайно любил.

Я вообще-то догадывалась, что это ты руку приложила к той нашей ссоре, но так не хотела этому верить…

– Ну, вот, теперь ты все знаешь. Прямо как гора с плеч.

– Нужно было девять лет молчать и мучиться, – с сожалением сказала Рита, – все мы не ангелы. Пойдем домой. Там твои индейцы, наверное, с голоду помирают.

 

Вскоре все документы наконец-то были готовы. В аэропорт их поехали провожать на двух машинах. Дети очень волновались – они первый раз летели на самолете, да еще так далеко. Пассажиры с удивлением смотрели, как двух маленьких ребятишек провожала такая большая компания: взрослые, дети и рыжий пес, которого все называли Пифагор.

 

ВСТРЕЧА

Наконец объявили о прибытии рейса из Новосибирска. Федор волновался, сейчас он увидит Риту. Он ужасно соскучился. Рита должна была прилететь еще две недели назад, но что-то там не получалось, какая-то волокита с документами.

Сначала они с Ритой решили привезти к себе на каникулы девочку. Потом выяснилось, что у девочки есть брат, который без нее не может. Рита звонила каждый день в одно и то же время, и Федор с нетерпением ждал звонка, слушал родной голос и чувствовал, что и она тоже скучает по нему. Про детей почти не говорили. Господи, до чего же ему повезло, что у него есть Рита. Все эти годы они жили друг для друга. Этим летом собирались поехать с друзьями отдыхать на Озера. Это что же, теперь отдых отменяется? Да, но друзья едут с маленькими детьми. Ну и пусть, они то с Ритой собирались отдыхать вдвоем. Костры, купание по ночам … Он плохо представлял, что Рита все лето будет ухаживать за чужими детьми, сможет любить еще кого-то, заботиться не только о нем… Ну, ладно, лето можно пережить…

Самолет уже приземлился, но ждать пришлось еще долго – таможенный досмотр, проверка документов, получение багажа. Наконец показались первые пассажиры. Он сразу увидел Риту и почти побежал навстречу, стараясь не задеть никого из встречающих. Рита вела за руку маленького мальчика, а рядом шла, что за наваждение!? – рядом шла… Галочка. И одета она была…ну да, вот эту легкую белую с синим, курточку они с Ниной купили для дочери по каким-то талонам, когда Галочка пошла в первый класс. Федор запомнил эту куртку, ему все время приходилось ремонтировать замок – его часто заедало. Федор замер – это было девять лет назад, Галочке сейчас шестнадцать. А эта девочка, эта Ксюша, вовсе не похожа на Галочку. Нет, похожа, конечно, но не настолько, чтобы вот так… обознаться. Галочка крепенькая, темноглазая…

Рита тоже увидела Федора. Она с детьми шла ему навстречу, и Федор почувствовал вдруг, что его Рита и эти двое маленьких детей – они, как одно целое. И еще понял, что она уже решила для себя что-то очень важное, независимо от того, какое решение примет он.

Ладно, это все потом, а сейчас вот она Рита, такая милая, такая необыкновенная, его Рита. Он обнял её, зарылся лицом в ее волосы, ощутил родной запах.

– Федор, милый, нет, нам нельзя расставаться так надолго, – прошептала Рита, и, отстранившись от него, взглянула на детей. – Ты посмотри, кто приехал к нам.

На них снизу вверх, задрав головы, смотрели двое маленьких ребятишек. Девочка, она действительно, была очень похожа на Галочку, крепко держала за руку младшего брата.

– Знакомьтесь, – сказала Рита, – это дядя Федор, а это…, это Ксюша и Миша.

Федор присел на корточки перед детьми, приветливо улыбнулся: – Давайте знакомиться.

Дети не улыбнулись в ответ, смотрели серьезно, настороженно.

– Что с вами, Мишка, Ксюша? – удивилась Рита. – Вы чего-то боитесь?

– Ага, боимся, – сказал Мишка.– Сейчас этот самолет, на котором мы прилетели, обратно в Новосибирск полетит. Ксюшка сказала, если мы будем плохо себя вести и если мы ему, твоему дяденьке Федору не понравимся, он нас быстро назад отправит.

Федор засмеялся:

– Вы мне уже понравились, честное слово. Пусть самолет обратно без вас летит. Поехали домой!

В машине дети устроились на заднем сиденье. Мишка скоро уснул, положив голову на колени Ксюше.

– Ксюша, ты тоже поспи, ехать еще долго, а ты и в самолете нисколько не подремала, – обернулась Рита к детям.

– Нет, тетя Рита, я нисколечко не хочу спать.

– Федя, как приедем надо сразу позвонить Клавдии, что долетели, что уже дома – я обещала позвонить сразу.

– И тете Нине обязательно надо позвонить, она тоже волнуется – добавила Ксюшка.

– Тете Нине? Кто такая тетя Нина? И почему волнуется? – поддержал разговор Федор.

– Тетя Нина-же. Мы у нее часто жили, у нее еще Галочка есть, и Саша, и Борисович… и еще Пифагор у них есть. Обязательно надо позвонить.

– Я тебе хотела рассказать все уже дома, да вот не успела, опередили меня – старалась шутить Рита, – и Нину, и Галочку с Сашей ты, конечно, знаешь. И Арнольда Борисовича тоже. Вот такие бывают в жизни сюрпризы, Федя. Знаешь, Нина …, ну конечно знаешь, Нина – чудесная женщина. Я очень рада, что познакомилась с ней, с Клавдией…, со всеми.

– Рита, давай дома поговорим, я все же за рулем, – не выдержал Федор, – а вы мне тут новости всякие выкладываете… сногсшибательные…

 

Каникулы пролетели как один день. Это было необыкновенное лето с путешествием на озера, с прогулками в чудесные парки, с поездкой в Берлинский зоопарк, самый лучший в мире. Это всевозможные подарки и праздники. Чего стоил, например, Праздник шоколадного пудинга дома или Праздник сладкоежки в одном из лучших ресторанов Кельна.

Но праздники имеют свойство заканчиваться. Приближалось время отъезда детей. Рита ждала разговора с Федором. Каждый раз, когда она думала о том, что будет дальше, – у неё внутри, где-то около сердца все сжималось. Там, в Новосибирске, она решила, что с Федором или без него, но она останется с детьми. Здесь, рядом с ним… Она не могла даже представить себе, что они расстанутся… Нет, это невозможно, слишком у них все хорошо. А дети? Рита не могла оставить и их.

Федор? Он что-то решил?

Федор был дома один. Рита с детьми уехала в город за покупками для детей и подарками, которые они увезут с собой в Новосибирск.

Федор видел, как привязалась к детям Рита, как счастлива она рядом с ними, да и ребятишки так изменились за эти два месяца, выросли, загорели. От Риты не отходят.

Федору тоже хорошо с ними со всеми, но … Что его сдерживает? Страх обязанностей, ответственность за две судьбы? Изменения в налаженной жизни? Отдыхать всегда хорошо, легко, а потом? Начинается работа, а Федор и так не поехал на эти летние гастроли, Потом детей надо устраивать: Ксюшу учиться, а Мишку куда? Рита же не может все время сидеть дома. Рита… Все чаще Федор видел её задумчивой. Рита хочет оставить детей, он это чувствовал, хотя она об этом с ним и не говорила.

Федор поднимался по лестнице на второй этаж, к себе в кабинет. Проходя мимо комнаты, где жили дети, он остановился около открытых дверей. Он ни разу не заходил сюда, все вопросы с детьми решала Рита. Рита целовала их на ночь, купала, находила бесконечные занятия в непогожие дни: то рисуют, то поделки из бумаги, то кукольный театр делают.

Правда Ксюша часто прибегала к нему в гостиную: «Давай поиграем». Федор находил ей несложные ноты, и они вместе играли на большом рояле, или играл Федор, а Ксюша слушала, иногда подпевая. Они даже устраивали настоящие концерты для Риты с Мишкой с русскими романсами и ариями из опер. Ксюша удивляла Федора своими способностями, необыкновенными способностями. «Ей необходимо хорошее музыкальное образование», – думал он.

Федор зашел в детскую, присел на чью-то кровать, продолжая думать о Ксюше: «Дочь… А ведь она меня ни разу за все время не назвала папой…, а я её – дочкой … Конечно, два месяца слишком маленький срок, чтобы стать родными, хотя …».

Рядом с кроватью стоял стол. На нем аккуратно стояли стаканчики с карандашами, кисточками, лежала цветная бумага, альбомы, в корзиночке были сложены заколки для волос и украшения из цветных бусинок, еще какие-то девчоночьи безделушки. Федор взял в руки красную резинку: «Наверное, это надевается на косички, чтобы не расплетались».К резинке были прикреплены два крошечных мягких медвежонка: один был одет в брючки, на другом было платьице.

«Здесь спит Ксюша», – догадался Федор.

Федору вдруг стало невыносимо тоскливо. Он представил себе, что через несколько дней ничего этого не будет! И никто не будет топать по лестнице, в самое неподходящее время, и он не будет запинаться о Мишкины машинки, которые разъехались по всему дому, и не надо будет никого загонять по вечерам спать… И эта комната снова будет пустой, а дом станет снова большим и тихим, а зеленоглазая девочка… его дочь…, со своим маленьким братом будут расти где-то… без родителей. Так же, как рос он сам.

«Все можно изменить! Чего я боюсь? Я как буду жить дальше? А Рита? Она меня никогда не поймет. Сейчас все зависит только от меня», – Федор облегченно вздохнул.

За карандашницей он увидел шкатулку.

«Старинная вещь, – Федор никогда не видел ее раньше, – значит, это Ксюша с собой привезла».

Он взял шкатулку в руки, хотел открыть, но внизу раздались оживленные голоса, смех, голос Риты:

– Федя, ты где?

– Я иду к вам, – отозвался Федор, спускаясь по лестнице вниз. – Ну, как ваш шоп-тур, удачно?

– Федя, вечно ты путаешь слова: шоп-тур, это когда едут за границу за покупками, а по магазинам ходить – шоппинг называется.

– Да какая разница, как называется, правда, Ксения? Главное, чтобы и интересно и полезно было. Давайте, я вам помогу отнести ваши покупки наверх. Вы там пока разбирайте, а мы тут займемся обедом.

– Я тоже пойду с вами, мне тоже интересно, что мы там напокупали, – Рита направилась к лестнице.

– Нет, отец сказал: «Обедать», значит обедать, – Федор обнял Риту за плечи и повел в кухню.

Рита удивленно посмотрела на него: «Отец!?»

А Мишка уже тащил пакеты с подарками по лестнице наверх в комнату – Догоняйте меня! – Догоним, Ксюша? – Федор протянул девочке руку.

Ксюша осторожно вложила ладошку в протянутую руку отца.

– Федя, я же потом не разберусь со всеми этими подарками, давай я пойду к детям, – предложила Рита, когда Федор вернулся в кухню. – Послушай, что с тобой? Ты какой-то сам не свой… Что-то случилось?

– Рита, милая, случилось, ты даже не представляешь, какая ты у меня умница, как правильно ты все решила насчет детей… И не на лето, конечно, навсегда. Давай прямо сегодня начнем готовить запросы, документы… Ну, что там на детей надо?

– Документы? На детей? Федор, я тебя верно поняла?

– Да, Рита, верно.

Рита не понимала, что произошло, почему Федор вдруг принял такое решение. Решение, которого она так ждала.

– Пойдем к ребятишкам, а то они действительно, что-нибудь натворят… – Федор не мог и не хотел сейчас ничего объяснять.

В своей комнате дети оживленно показывали Федору и Рите покупки. Эти игрушки – паровоз с вагонами, заводных обезьянок, конструктор, куклу для Ксюши они купили в таком волшебном магазине, их продавал настоящий сказочный гном. Там они пообедали в кафе, все было так необыкновенно красиво и всю вкуснятину им тоже приносили смешные гномы, и они с Мишкой уже знают, как по-немецки сказать «спасибо». Вот в этих кроссовках они будут заниматься спортом. А это – какая красота! Это они купили в магазине детской одежды – брючки, шортики, курточки, маечки, все такое яркое, нарядное.

– Тетя Рита, это уже можно складывать в сумку? Мы же скоро поедем? – Ксюша достала из пакета большую красивую дорожную сумку.

– Ксюша, с этой сумкой мы обязательно поедем. Только давай не сейчас, зимой. Всей семьей поедем в горы кататься на лыжах и санках. А сейчас новые вещи разложи по вашим полочкам в шкафу, – сказал Федор.

Ксюша вопросительно взглянула на Риту.

– Да, Ксюша. Есть такое предложение у нас с папой, чтобы вы с Мишкой навсегда остались у нас жить, если вы конечно захотите.

– Мы давно уже хотим, – тихо сказал Мишка, – правда, Ксюша?

Но Ксюша недоверчиво смотрела на отца: «Это правда? Неужели вы действительно так решили?»

Чувствуя растерянность девочки, Федор хотел её отвлечь. Первое что попалось ему на глаза, была старинная шкатулка.

– Ксюша, а что это за ларчик у тебя? Драгоценности хранишь?

Девочка с готовностью подала ему шкатулочку:

– Там лягушка. Такая красивая, зеленая, – она открыла крышку ларчика, достала вырезанную из малахита лягушку, положила Федору на ладонь, – посмотри, какие драгоценные глазки у нее. Это мама мне подарила, когда я в школу пошла. Мама сказала, что эта лягушка принесет мне счастье. Знаешь, какая у меня, какая у нас с Мишкой красивая мама…была …

Потрясенный Федор вспомнил слова деда: «А когда лягушки встретятся, случится что-то необыкновенное… необыкновенно хорошее». Лягушки встретились.

Федор держал на ладони малахитовую лягушку, другой рукой он прижимал к себе русую головку девочки. Ксюша замерла. Мишка, заметив это, оставил свои игрушки, подбежал к Федору, забрался к нему на колени: «И меня обнять», - и засопел под теплой рукой Федора.

 

 

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Прошло девять лет. Дом на Карлштрассе небольшом немецком городке Гладбахе празднично украшен: воздушные шары, букеты из живых цветов, разноцветные ленты. Даже не заходя в дом можно догадаться, что здесь готовятся к торжеству.

А в доме действительно идут последние приготовления. Уже накрыт стол, все нетерпеливо поглядывают на часы:

– Папа звонил из аэропорта, – ломающимся басом сказал Мишка, – вот-вот он должен приехать.

– Ну, Машенька, везет же тебе. Папины гастроли как раз закончились в твой день рождения. А дата у тебя, сегодня какая круглая – пять лет! Уже пять лет… – Рита накрывала на стол, наблюдая, как младшая дочь пытается открыть коробку с очередным подарком.

– Мама, посмотри, мне кажется вот здесь на столе пустое место, переставь сюда вазу с цветами, – Ксюша отвечает за сервировку стола, и очень ответственно к этому относится.

Рита переставляет цветы.

«Какая славная выросла девочка» – любуется она старшей дочерью. Тоненькая, высокая, с русыми, золотистыми волосами и необыкновенными зелеными глазами.

– Я сама хочу повесить – кричит виновница торжества.

– Ты сама не достанешь, – спорит с ней Мишка. – Давай, я тебя подниму.

Мишка садит на плечо прелестное создание в белом кружевном платье, из-под которого выглядывают ободранные, смазанные зеленкой коленки.

Маша вешает целую связку шаров на собственный портрет.

– Ты там не очень-то завешивай, а то папа обидится, что его любимую работу какими-то шариками закрыли.

– Не обидится, так же красивее стало…

Раздается телефонный звонок, вообще, сегодня телефон звонит весь день. Звонили из Новосибирска, из Лондона – там работает Саша, из Москвы от Галочки, её Маринке исполнилось пять лет месяц назад.

– Ой, Клава, милая, спасибо, спасибо. Сейчас я всех приглашу к телефону и перезвоню, – Рита кладет трубку, она знает что там и сейчас очень трудно.

– Ну, кто первый с тетей Клавой будет разговаривать, наверное, именинница? – Рита набирает номер Клавдии.

Именинница не помнит тетю Клаву, хотя та приезжала к ним в гости год назад, но трубку берет, – приятно все же, когда вокруг тебя столько суеты. Она терпеливо выслушивает поздравления незнакомой тёти, потом внезапно оживляется и сообщает Клаве очень важную новость о выпавшем вчера молочном зубе – Передний, вверху… – уточняет Мария и передает трубку Мишке. Мишка скороговоркой перечисляет тёте все свои новости и достижения, уворачиваясь от Ксюши, которая вместе с ним пытается сказать что-то очень важное тётечке Клавочке.

Рита, смеясь, наблюдает за детьми: «Какие же они еще маленькие…».

– Папа, папа приехал, – Ксюша первая услышала шум подъехавшей машины, и вместе с Машенькой выбежала во двор. Стараясь казаться взрослым, еле сдерживая себя, чтобы не побежать за ними следом, на крыльцо вышел Мишка:

– Девчонки! Ну, как маленькие…целуются, обнимаются….

– Можно подумать, ты у нас сильно взрослый, – Рита взяла Мишку под руку, она едва доставала ему до плеча.

К крыльцу уже бежала Ксюша с огромным букетом цветов, за ней шел Федор с Машей на руках.

Рита нежно поцеловала его: – С приездом, дорогой

– Ой, сколько у меня любимых женщин, – смеялся Федор, пытаясь обнять сразу всех.

– А меня? – по-детски обиделся Мишка.

– И тебя, сыночка, тоже. Куда же я без тебя…

Пока разобрали подарки, которые всегда привозил Федор из поездок, пока Федор привел себя в порядок после дороги, прошло не меньше часа. Наконец-то все сели за стол. На этот праздник гостей не пригласили – большая семья Федора и Риты давно не собиралась вместе, то гастроли Федора, то учеба Ксюши в консерватории, то Мишкины олимпиады по математике, то командировки Риты. За столом ни на минуту не умолкали разговоры – слишком много новостей было у всех.

Маша забралась отцу на колени, и что-то шептала ему на ухо, показывая на зеленый домик и зеленых человечков, нарисованных прямо на светлых обоях:

– Пап, смотри, вон там, возле камина, где лягушки сидят… это я нарисовала!

– Попало? – также тихо спросил отец.

– Не-е… Это когда мне коленки зеленкой мазали. Мама только смеялась…

Наступил вечер, но еще долго светились окна большого дома и белели на газоне островки ромашек.