Как-то все не клеилось в этот майский день. Юрка остановился на набережной и со злостью толкнул пяткой гранитный поребрик. Хотелось что-нибудь поломать. И это тянущее ожидание звонка от жены. Выключить нельзя – будет волноваться, а отвечать на ее звонок и объяснять, что опять без работы остался... Погано на душе было. Серо и тоскливо.

С самого утра не заладилось: пять работодателей отбросили кандидатуру Шмелева, даже не проверив его знания... За что? Что было в его внешности такого или в речи, что отталкивало начальников всех уровней независимо от специфики контор? Нужен опыт – нате! Десять лет высокоуровневое программирование в научно-исследовательском институте. До этого несколько лет в мотался по разным фирмочкам сисадмином. Так учился, понятное дело... Возраст? Самое то! Тридцать пять лет! Расцвет сил – как душевных, так и физических. Женат, то есть на жен и любимых секретарш претендовать не должен – риск соперничества минимален.

Юрка облокотился на грязный парапет и уставился на свое отражение. Сквозь прыгающие разноцветные пятна по плотной железистой поверхности виднелось близкое замусоренное дно. Собственное отражение ничего мужчине не сказало, лишь подмигивало окнами домов на противоположном берегу.

«Шмелев, Шмелев... - раздался будто в голове голос матери, обращенный к отцу, - ну до чего же ты недотепистый у меня...»

Обидно и горько. Было обидно тогда и очень горько сейчас. Катька дома с пузом. Вот-вот рожать, а он...

Нет, он много мог, конечно рассказать о причине, почему его не принимали. И почему сегодня не приняли, да только толку от этого объяснения...

На самом деле от него последние несколько месяцев просто веяло злобой на весь окружающий мир. Ненавистью и злобой. Обыкновенной человеческой злобой. Шмелев ненавидел отутюженные костюмчики манагеров-кадровиков и холеные свитера больших начальников, мнящих себя пупами Земли. И как они с ним разговаривают! Шмелев скрипел зубами, вспоминая пренебрежительные и даже презрительные взгляды со стороны этих блестящих пустышек, белозубых животных, именующих себя людьми. Да, именно так! Животных! А как еще назвать существ, которые с легкостью принимают роль сытого зверя в клетке – работают ради кормушки и возможности развлекаться без ограничений вне рабочего времени? Подыскивают себе шестерок – тоже начальниками быть хотят...

Юрий столкнул с гранитного края несколько мелких камешков и успокоившееся было отражение разбежалось по реке галочками и кругами. Как распад сознания, как потеря себя – целого. Своего человеческого я. Своей души.

Он, конечно, не бог, чтобы судить так... И сам далеко не ангел. И вообще, мерзко так о людях думать – ведь они заложники истории... Но до чего же иногда хочется врезать по новомодной миллионной улыбке, смазать эту неживую услужливую маску, содрать ее напрочь и посмотреть: что там?

Что будет, если взять лопату и начать разгребать заваленные мусором двери в человеческие души? Откинуть прочь свалку из киношных жестов, отгрести завалы бесполезной информации – вроде того, сколько новеньких в очередном телевизионном шоу. Вырвать с корнями сорняки неуемного самомнения, выражающиеся в одной лишь фразе: «Каждый сам делает выбор!». Глупцы! Да понимают ли они все, что значит, делать выбор? Что это значит это слово - «выбирать»? Они мнят себя независимыми, кричат «я никому ничего не должен»! И при этом – рабы собственных желаний. Их идол – это большое, жирное «Я». Черта-с два, они знают, что такое – выбирать! Их выбор – всегда они сами. И ничего больше. А что там, а дверью, где прячется их душа? Откинем последнее препятствие – страхи, возбуждаемые порочным воспитанием самоценности потребительской жизни... И...

Юрий Шмелев сжал кулаки в замке и опустил на них голову. Глаза немного саднило от городской пыли. Э-э-х... Может, ему в верующие податься? Чтобы так вот не позволять себе... ругать. Даже в мыслях... Ведь сам-то...

Ведь там, за дверью... он сам. Испуганный, жалкий заморыш, жалкое подобие того, каким может быть человек. С вечной тягой к прекрасному и слабой волей... Озлобленная, серая малозначащая единица, у которой масса проблем и которой жуть как необходимо забиться куда-то в угол, скрыться за собственной дверью и забаррикадироваться голливудской улыбкой, пивными литрами, громкой музыкой клубов... Руганью... интеллектуальным мусором, который позволит не думать. Не осознавать реальность. Который позволит просто существовать... Растворится в нирване... и носить отутюженный костюмчик или дорогой свитер, прячась за внешний лоск, закрывая глаза на все то, что приносит боль, твердя себе: нет, этого нет... не может быть... это не я, это не ко мне!

В отражении рядом со Шмелевым появилась странная фигура. Юрий поднял голову и покосился налево. Шикарный профиль носатого незнакомца бесстрастно смотрел на тот берег. Шмелев невольно проследил за взглядом выпученных зеленых глаз, но ничего необычного не увидел...

­ Что ты видишь? - пробасил незнакомец.

Ошалев от неожиданности, Юрка ответил выпрямившись и переступив с ноги на ногу:

- Люди. Дома. Тот берег. А что?

- Да нет, ничего, собственно... Я так, мимо проходил.

Шмелев хмыкнул. А что еще ему было делать? Ну,бывают странные люди. В Питере таких всегда с избытком было...

- А я вижу стену.

- Чего?! - Опешил Юрий. Он еще не успел ощутить досаду, но какое-то странное предчувствие кольнуло в груди. - Какую стену?!

- Стену вижу, говорю, - многозначительно произнес пучеглазый нос. Или носатые глаза, Шмелев опять уставился на воду, со смутной надеждой, что странный человек сам отстанет... Потрепется, как это любят делать такие вот личности... и уйдет.

Помолчали. У Юрия почему-то не возникало желание самому смыться. Он привык доверять внутреннему чутью. А оно говорило о том, что странная фигура, отражаемая поверхностью воды, может как-то повлиять... или нет, помочь... Нет, не помочь, но подсказать... Да что это с ним? Шмелев встряхнул головой. Надо бы уйти. И Катьке позвонить, а то она волноваться будет...

- Стена, она не настоящая, - опять пробасил незнакомец и продолжил, - стена - она во мне, в тебе... В людях на том берегу. Вообще во всех людях.

- О-о-о-... - да вы пророк, как я посмотрю. Или этот, как его, телепат... - Юрий улыбнулся скорее, себе, наблюдая, как незнакомец в успокоившемся отражении ищет точку пересечения взглядов.

- Нет. Но я мог бы им быть. Вернее, ими. И пророком и телепатом. Вот о чем ты тут думал?

- О людях... о себе.

- Страдаешь?

- Ага.

- Сочувствую.

И тут Шмелева словно дернуло током. Он встретился глазами с отражением незнакомца и... нет, ну обычные такие глаза, немного навыкате, большие, шнобель этот... Вот только выражение... Шмелев напрягся, чувствуя как его собственные мышцы непроизвольно сжались, позвоночник прогнал по телу волну боевой готовности. Этот мужик был не человек. Или совершенный псих – у него такие были глаза. Нечеловеческие. Равнодушно-ледяные и в то же время, горящие глубоким пламенем и силой...

- Сам ты псих... - Беззлобно огрызнулась фигура, растворяясь в легкой ряби.

Шмелев дернулся, отшатываясь и понял, что чуть было не заснул, опустив голову на руки. Конечно, никаких колоритных персонажей рядом не было, в чем он убедился, растерянно вертя головой.

«Вот это глюк, так глюк, – подумал Шмелев, - однозначно, пора домой». И опять уставился на противоположный берег, уже рыжеющий в предзакатном свете. Что его держало, не пускало вот так просто, позвонить ей и признаться в очередной неудаче? Гордость, наверное, ... или, стена? Стена недоверия, страха быть непринятым со всеми своими траблами? Интересно, а в ней есть эта стена? И вообще, что мог бы значить этот сон (Шмелев уже не сомневался, что задремал слегка)? Что такое - эта стена? И в ней ли находится дверь к душе?

Внезапно по плечу кто-то похлопал, Шмелев, едва не закричав, обернулся.

Позади полукругом стояла компания из троих парней и двух девушек. И все улыбались. Нет, не как идиоты или офисные крысы... А как-то... По-другому. Он забыл, что так могут улыбаться незнакомые друг другу люди... Это были улыбки из далекого детства. Одна из девушек протягивала что-то Шмелеву и тот, немного придя в себя, сфокусировал взгляд на предмете в ее руке. Бумажник. Его бумажник.

- У вас из кармана выпал, - произнесла девушка, встряхнув бумажником, - берите же...

- Ух... спасибо, ребята. - Шмелев протянул руку и едва удержался, чтоб не проверить – все ли деньги на месте. Почему-то в нем еще жила эта старая странная привычка советской интеллигенции – не выказывать недоверия людям, чтобы не обидеть. Тем более в вопросах, связанных с деньгами... - блин, не надо класть деньги в задние карманы, еще раз спасибо...

Пацаны кивнули и пошли вперед немного развязной походкой. За ними побрели девчонки, в чем-то неуловимо похожие на своих «провожатых»... Хотя кто кого провожал – еще было вопросом. Шмелев усмехнулся, вспоминая, как бегал за Катькой, а она за старшекурсником в институте... Так и провожали друг друга два года. А потом... потом, Катька вдруг пришла к нему в общежитие, в слезах и сказала... В общем, много они тогда друг другу чего сказали. И хорошего, и плохого... И больше не расставались.

Наверное, благодаря ей он понял, что значит жить. Жить для кого-то. Быть открытым. Выбирать, понимая, что от тебя зависит весь мир. Благодаря ей он понял, как это важно для семьи, для любящего человека, отказаться от себя, от своего «Я». И обрести через этот отказ собственную душу. Но она говорила ему, что поняла благодаря ему тоже самое... Все-таки, она чудо. «А я – просто непроходимый дурак. Завтра я найду работу. А сегодня...»

В кармане завибрировало, пришло сообщение. «Юрка, дуй к Сереге, он тебе место нашел. Целую, твоя Катька...».

И что-то треснуло вдруг: пробежало сетью трещинок вокруг, разомкнуло пространство... стало легче дышать... И люди... «О, люди, как же я вас люблю!» - подумал Шмелев, пряча трубу в карман.

Ноги понесли его по тротуару к метро и с каждым шагом мир становился все ярче... под ноги осыпались невидимые кирпичи, а за спиной торопливо отращивала крылья надежда.

Уже у метро Шмелев, совершенно окрыленный, вдруг наткнулся взглядом на грязного гитариста с шапкой. Большой нос. Выпученные глаза. Зеленый взгляд в пространство... и сиплым голосом он не пел, а, скорее, читал «Держитесь, люди, скоро лето!».

А лето действительно было близко.