ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Ты родился октябрьским утром, серым утром дождливым, в тот миг, когда со стены отсыревшей осыпался кусок штукатурки - и свеча в изголовье роженицы слабо метнулась в испуге. Тебя приняли шершавые руки соседки - черной женщины в фартуке белом, обагренном кровью. Ты лежал, скользкий и бездыханный, в ногах у матери, потяревшей сознание, пока шершавые пальцы копашились неторопливо меж вами, и было так тихо, что шорох дождя за окном был похож на стрекот швейной машинки. Потом ты вознесся куда-то, и, в следующее мгновенье, требовательный, но расчетливый шлепок потряс тебя, вызвав к жизни, - и ты заорал. Мать, вздрогнув, открыла глаза, - улыбнулись беспомощно синие губы, - а за запертой дверью кто-то судорожно вздохнул. Потом тебя уложили на отутюженную, еще теплую простыню и начали обтирать заранее приготовленными марлевыми тампонами, окуная их в миску с теплой водой. А ты все орал, орал, и, в первый и последний раз в твоей жизни, тебе не пытались заткнуть рот, а даже - напротив - поощрительно улыбались. Ты нарушил гнетущую тишину. благополучно развязал некий узел, и тебе были благодарны. Ты орал, сжав в кулачки пальцы вскинутых ручек, и даже пальцы подобранных ножек были стиснуты с неистовой яростью. Ты орал, вперив мутный от ненависти взгляд туда, где, за дощатым потолком, нависло над миром серое небо дождливого октябрьского утра. Ты орал с такой непримиримостью, что всем это вскоре надоело. К тому же, мать, измученная долгой борьбой за твою жизнь, нуждалась в отдыхе. Она заслужила его. Твой крик, напоминавший ей о ночном кошмаре, заставлял судорожно напрягаться ее ослабевшее тело, не позволяя впасть в спасительное забытье. И за дверью просительно кто-то скребся - он тоже чего-то хотел. И тебя - спеленатого - перенесли в нарядную кроватку, и - орущему - сунули в рот кончик платка, смоченный сладкой водичкой. Ты выплюнул его, но шершавые руки вновь впихнули платок в искривленный от ора ротик. Ты опять выплюнул эту сладкую мерзость, но шершавые руки были терпеливы, и ты, в итоге, сдался - зачмокал: сперва недовольно, но затем - все более входя во вкус, и вскоре заснул. И ты увидел первый в своей жизни сон. (Впрочем, кто знает, быть может, ты и раньше видел сны?) Ты видел во сне весь свой пройденный путь и тот, что тебе еще предстояло пройти. Но лицо твое, когда над ним с гордой улыбкой склонился отец, надежно хранило тайну. Это было и не лицо уже, а маска - маска человека вступившего в жизнь. Но сон - он забылся. И чем дольше ты жил, тем меньше ты помнил из той тайны, которая была однажды тебе возвещена. Этот миг между светом и тьмой, между влагой и сушей, между вечным и сущим, между жизнью и смертью - ты не помнишь его, не помнишь. Ты помнишь только выбоину в стене под самым потолком, которую тебе не раз показывали, когда ты уже начал что-то соображать. Это ты помнишь. Но потом - однажды - пришли мастера и замазали выбоину слоем свежей штукатурки, зашпаклевали, закрасили - и последний знак, бередивший твое детское воображение смутным намеком, был уничтожен... Тайно тихо ушла, чтоб вернутся однажды, когда ты закроешь глаза, устав притворятся живым. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
