Телефон зазвонил громко и, как всегда, не во время. Звонок. Другой. Еще. Еще. И еще, и еще. И еще! Да кто ж это звонит-то так! Не хочется открывать глаза и опять входить сюда. В голове тысячи молоточков стучат по каждой извилине. Бум-бум-бум. Что-то похожее было уже раз. Когда на Пасху я поднялся с товарищем на колокольню нашей городской церкви. Стоял там и слушал звон колоколов и испытывал двоякое чувство - уйти от этого шума и еще послушать переливы звука. Трели колокольчиков завораживали и чем-то манили постоять еще. Я и стоял, пока рядом со мною монашек не шарахнул в огромный колокол. Можно сказать в "местный Царь-колокол". Я думал, купол обвалился. Все завибрировало во мне в унисон с этим чудовищем. Не помню даже, как оказался внизу. Только что был на верху и вот - уже стою у входа в храм и трясу головой.

Но там можно было хоть уйти, а здесь даже шевелиться не хочется, не то, что начинать осмысленную деятельность. Жуткое похмелье.

А он все звонит и звонит.

Со скрипом поднимаются веки. Все как в замедленном кино. Медленно тянется рука, ладонь опускается на трубу и начинает расползаться по ней, образуя захват. Трубка с мягким чавканьем поднимается и переносится к уху.

- Да-а-а!

Все. Реальность опять победила. Я в игре.

- Слушаю.

- Стас! Стас! Ты что, спишь? Ну, ты даешь! Все утро тебя разыскиваю.

- Чего меня разыскивать, я дома все утро.

- Ладно, если спал, извини. У меня новость. Я твою рукопись отдал в журнал "Оазис пустыни". Обещали посмотреть и дать свою рецензию. У них там что-то вроде хобби. Помогают начинающим пробивать свои таланты в массы.

- И сколько это их хобби стоит? - спрашиваю, не испытывая ни малейшего интереса к разговору.

- Не ссы, все без денег. Ну, почитают, посоветуют. А вдруг напечатают, а? Даже если и нет, то хоть это можно будет назвать началом. А?

- Ладно, ладно. Понял, спасибо.

- Спасибо много. Бутылка в самый раз будет.

- Дак ты что, новости не слышал?

- Не-е-т, - трубка замирает.

- Я пить-то бросил. Да-а-а.

- Ха-ха. Ладно, бывай. Забегу скоро.

Я кладу трубку и замираю, пытаясь поймать хоть капельку того блаженства, что испытывал в детстве, просыпаясь раньше всех в воскресенье и лежа в теплой постели, строя планы на день. А за этим днем маячила долгая и интересная жизнь.

Я тоже был спокойным и беспечным... Да, правильно - был. «Оазис пустыни" - как будто оазисы бывают еще где-то. В морях, например.

Ох, и дал я вчера. Сколько раз уже говорил себе, не пить в этой стране так. Не дома. Ужас. Сейчас помру.

Медленно встаю и подхожу к окну в надежде увидеть мокрые березы и тучи на небе. Ведь читал же, что если сильно захотеть чего-то, то мысль достигнет такой силы, что примет форму и изменит реальность. Что-то про веру с горчичное зерно и про движение горы...

Но то ли не правильно понял, то ли не очень хочу сегодня, а только вижу внизу лишь солнце и негров. Вернее, эфиопов. Этим-то тут, как дома. Все так же, как и в их Эфиопии. Они даже и не заметили, что оказались в другой стране. А я вот заметил. И продолжаю замечать. Каждый день.

Да. День новый - мысли те же. Да еще и усугублены похмельем. Эх, пива бы. Жара.

Ах, ты, черт! Вроде бы вчерась я что-то ставил в холодильник по возвращению.

Молясь всем богам, двигаюсь на кухню. Открываю холодильник. Есть! Стоит родная. Мое почти любимое. "TUBORG". Холодненькое. Все-таки есть что-то в этой теории про мыслеобраз.

Открываю и делаю огромный глоток прямо из горла. Уф! Потекла-а-а! Реальность становится не так враждебна. Мысли начинают потихоньку выстраиваться в логический ряд. Что же делать дальше? Не в смысле дальнейшей жизни, а в смысле - где взять еще пива? Из дому-то выходить не хочется, а сил на мыслеобразование ящика пива у меня нет. Похмелье. Не придумав ничего нового, начинаю действовать старым дедовским способом - произвожу досмотр карманов на предмет обнаружения некоторой суммы денег. То там, то здесь финансы отыскиваются, и, после небольшого подсчета, обнаруживаю, что у меня есть возможность купить 10 бутылок пива, пачку сигарет, и, если кто-то из продавцов ошибется в мою сторону, то и маленькую воблочку. А если нет, то пиво пойдет и без рыбы. Ни одной бутылкой я не поступлюсь. Только много ведь мне будет 10 бутылок. Нужен напарник. А кого позвать? Все на работе. Немного подумав, решаю взять сначала пива, а потом уже решить окончательно, с кем связать свою судьбу на сегодня.

Выйдя из дома, я медленно двигаюсь к супермаркету. Раскаленный воздух сразу же прижимает к земле, и тут же наваливаются депрессивные мысли по поводу несносности бытия. В чем смысл таких страданий? И почему Он им место не дал где-нибудь в Европе. В мягком климате и в развитой демократии. Хотя тут же пришла мысль, что если они были бы в Европе, то ни о какой демократии не было бы и речи. Хотя климат был бы все-таки мягче.

Я двигаюсь по раскаленной земле среди домов - барханов, как один из евреев Моисея, отставший в пустыне от всего остального стада, идущего вперед в Землю Обетованную, и порой теряющего надежду дойти. А я не теряю, поскольку точно знаю, куда иду и зачем.

Супер встречает божественной прохладой. После пекла на улице кажется, что попал в Антарктиду. Холодно.

Беру 10 бутылок, сигареты и оплачиваю в кассе. Все. Теперь только бы добраться до дома, и на сегодня я для мира умер. Я уже решил по дороге, что попью пивка в одиночку. Посмотрю телик. С ним и поболтаю, коли станет скучно.

 

Поздний вечер. Я засыпаю в пьяном угаре, опившись пива и всего, что было в доме. В голову вдруг приходит: "Надо бы в Ерушалаим...".

 

***

Ненужное серое утро застает врасплох. Я с трудом открываю глаза. Господи, опять!

Пытаюсь рывком вскочить с постели и доказать себе, что все не так уж и плохо. Но тут же безнадежно машу рукой и медленно ползу на кухню. Я в развалинах.

Открываю холодильник. Слава Богу, пива нет. Рассола тоже. Пью воду и припоминаю, чем вчера все закончилось.

Как будто может быть что-то новенькое. Ха-ха.

Выпили четыре или даже пять бутылок. Ездили на такси в Тель-Авив. Ходили по махонам. Блевали. Опять зря отдал деньги. Рожденный пить, теряет способность размножаться. Истина. Ах да, я опять собирался в Ерушалаим. Что со мною? Как напьюсь, так тянет туда. Хранитель что ли мой проснулся?

Пытался вчера все спросит у Гришки про рукопись, но он, подлец, все подливал и переводил разговор. В конце концов, я и забыл.

Стою под душем и пытаюсь сосредоточиться на предстоящем дне. Не писал уже черт знает сколько. Нет в голове ничего. Как будто уже все, что мог, сказал, выдал, написал. Скука какая-то. Даже эти вечера, как вчера, - надоели. Все известно, изведано. А может, и вправду съездить. Хоть и не знаю, где там храмы, но это же центр христианства. Найду.

От этих мыслей становится теплее на душе. Как-то по иному воспринимается реальность. Что-то типа: ладно, это сейчас плохо, но есть выход. Только захоти - и все закончится. Только протяни руку.

Вытираясь, смотрю на себя в зеркало. Да-а, надо, надо что-то делать. Жить в пустоте я уже не могу. Поеду - съезжу, раз так тянет. Самому не понятно, но почему-то так приятно думать об этом.

Выхожу из душа, подхожу к книжной полке и снимаю "Библию". Пыльная. Давно не трогал. Открываю наугад. Читаю:

"Ибо не понимаю, что делаю;

потому что не то делаю, что

хочу, а что ненавижу, то делаю".

Мистика. Прям то, что нужно, открыл. Про себя. Читаю дальше. Потом откидываюсь и начинаю поскуливать. Что же это я? Все чего-то ищу, страдаю. А вот же оно. Все, что надо. Все объяснено и растолковано. Нужно только посидеть, почитать и подумать.

Надо ехать - решаю я - и снова углубляюсь в чтение.

 

***

«Не судите, да не судимы будете».

Слова, слова.

Коты, твари, затрахали. Воют, как будто март. Хотя тут все время весна.

Выглядываю в окно и вижу стаю кошек и какую-то несуразную массу. «Кыс-кыс-кыс». Масса поднимает голову и шевелит лапами. Ага. Кошка. А эти все - нуждающиеся мужчины. Давай, ребята, не робей!

По интонациям чувствуется - ребята не дают себя в обиду и бьются за плоть серьезно.

Я слышу и не сплю.

Хорошо им. У них цель есть. В виде этой помойной кошки. Инстинкт заставляет их биться за её благо-склонность до крови, до смерти. Победитель получит приз в виде зоосекса под мусорным баком. Кайф! Насладятся и расползутся. До следующих боёв. Интересно, а что чувствует побежденный? Побитый и наблюдающий за получающим награду победителем. Строит планы мести или просто зализывает раны и равнодушен к происходящему? Или идет искать другую самку в надежде на более благоприятный исход? Или просто, без всяких надежд, наоравшись во тьме, заваливается спать? А впрочем, какая разница. Ревели бы потише, и мне бы не лезла в голову всякая ерунда.

А может, это они поют?

Тьфу ты, напасть.

 

***

Ночная тьма укутала улицы бархатным одеялом. Деревья не шевелятся. Ни ветерка. Все спит. Даже фонари опустили свои головы и приглушили свет. Светить-то некому. Кому светить? Мне? Одинокому путнику, по ночному городу бредущему без цели. То ли домой, то ли просто прогуливающемуся. Дома днем такие стройные и подтянутые, сейчас расслабились во сне, осели. Темные глаза-окна не глядят мне во след. Изредка только моргнет какое-то окно, и тут же погаснет. Не интересно им, кто тут ходит по ночам. Насмотрелись за день, наглазелись.

А я и рад тому. Представляется, что я один на всей планете. Нет никого. Ушли все. Куда-то, куда идти мне не за чем, да и не интересно. А я остался. И брожу сейчас по темным улицам, меж чужих домов. Смотрю на звездное небо и наслаждаюсь. Тишиной. Кажется, что все в мире прекрасно. Нет ни страха, ни боли, ни ненависти, ни зависти. Как в первые дни. А есть только ночная тишина и надежда. Надежда, что все это не зря и конца нет.

Город мой, город. Живу я в тебе и не люблю. Ты уж извини. А люблю я другой. Далекий. Заснеженный.

И люблю я бродить по тебе ночами потому, что иногда в темноте легче себя убедить, что иду я по нему, Заснеженному. Иллюзия проста ночью. И узнаю я в твоих домах его дома. И в запахе твоем я ловлю ночной запах его улиц. И звездное небо твое становится похожим на его небо. Хотя если честно, то я уже не помню расположение созвездий. Но какая разница? Это ведь игра. Ты принимаешь её или молчаливо соглашаешься, так как не умеешь возражать. Наверное, обижаешься. А с утра начинаешь мстить мне за этот бред улицами, залитыми ярким солнцем, и шумом разноцветной чужой толпы, говорящей на другом языке. Я понимаю тебя и прошу прощения. Не обижайся на меня. Вон их у тебя сколько. Твоих родных жителей. Любящих тебя и скучающих по тебе. Что тебе до ночных прогулок одинокого бродяги, который не нашел ничего лучшего, как лепить из твоих улиц иллюзию и шляться по ней ночами. Будь спокоен, я безобиден и не зол. Давай дружить. Ты будешь выпускать меня по ночам из своих объятий, а я за это буду поминать тебя всегда только добрым словом. Или напишу про тебя рассказ. Когда-нибудь. Напишу.

А хочешь, я по ночам буду писать тебе записки? Буду расклеивать на столбах листочки бумаги, в которых будет написано какой ты хороший и красивый, чистый и опрятный. Люди по утрам, спеша на работу, будут останавливаться и читать их. Сначала недоуменно, потом с улыбками. Потом будут обсуждать это на работе и дома. Делиться впечатлениями и радоваться. А так как во всех записках будут разные признания, то их начнут передавать. Сначала устно, потом письменно. В газетах. Найдутся и такие, которые будут коллекционировать их. Для слепых их будут читать добрые люди. В школах учителя будут проводить внеклассные чтения. Сюда приедут журналисты и будут брать интервью у твоих жителей, а потом транслировать их на весь мир. Все станут добрее, и о тебе узнает вся планета. Хочешь?

И всего-то мне надо взамен - тишина твоих улиц...

 

***

Утром, в 4 часа, я выключил свет, повернул ключ в замке и уехал в Столицу Мира.

 

Древний город принимает меня прохладой, которой давно уже не ощущал я в этой стране. Не холодом, не морозом, а именно - прохладой.

Улица Яффо. Незнакомая улица в незнакомом городе, в который стремился всю жизнь.

Тяжело понять себя - зачем я сюда приехал. Центр трех религий, одна из которых моя. Но и две другие - не чужие. Как совместить в себе их, как объединить и понять смысл Его путей. И как найти своё место в них?

Приехал я сюда, в надежде убежать от пьяных загулов и пустоты в сердце. От поисков бестолковых и понимая, что так и может пройти жизнь, и я стану одним из миллиардов людей сгубивших себя в борьбе с самим собой, в бесплодном бунтарстве против чего-то, что постичь с нахрапа не получается.

Проводник нужен. Проводник.

Я иду и смотрю. Арабы, евреи. Черные шляпы и белые рубашки. Шум базара и загадочная тишина. Прошлое и настоящее. Все здесь. Слилось, скрутилось в дикую пружину. Развернётся, и - всем мало не покажется. Вечный город. ИЕРУСАЛИМ.

Вот он. Громада храма возвышается надо мной, как неприступная крепость, в которую я должен войти. Которая зовет и манит меня этим своим величием. Незыблемостью. Я просящий. Пока еще - просящий.

На дверях висит бумажка, в которой сообщается, что храм на ремонте, и богослужения проходят в помещении Русской духовной миссии. И тут же план, как туда попасть.

Изучив его, двигаюсь в указанную сторону. Обхожу стоящее рядом здание суда и попадаю на тихую улочку. Длинный решетчатый забор, и я подхожу к воротам миссии.

Все закрыто. На калитке кнопка звонка и переговорное устройство. И ни души.

Я звоню и жду. А что, если службы нет? Получается, зря приехал. Ну, хотя бы узнаю, когда можно приходить в храм.

- Слушаю, - оживает устройство мужским голосом.

- Здравствуйте. Скажите, а храм открыт?

- А вы просто посмотреть или какое-то дело у вас? - спрашивает голос.

А действительно - зачем? Что ответить? Не станешь же тут в какой-то говорящий аппарат рассказывать про свои искания. Действительно - цирк. Встав на цыпочки, вытянувшись к микрофону, прошептать - мне бы к Богу.

- Да вы знаете, я издалека приехал. Хотел вот свечку поставить и узнать, когда происходят богослужения, - отвечаю я.

- Подождите, к вам сейчас выйдут.

Я стою в ожидании. Дико хочется курить, но понимаю, что не время сейчас.

Минуты через три двери здания открываются и к воротам подходит монашка. Молча открывает калитку и, глядя мне под ноги, пропускает меня во двор. Ей лет 20.

- Проходите, храм сейчас откроют, - говорит, не поднимая глаз.

Для меня?!

Вхожу под своды старинного здания. Везде висят иконы. Прохлада и тишина. Я понимаю, что попадаю туда, куда хотел. В эту тишину и прохладу. Все остаётся сзади. Даже не думаю об этом. Просто я попал в другой мир. Несколько шагов с улицы, и я - в нём. Как легко и как странно.

Другая монашка открывает ключом дверь, и я вхожу уже в сам храм. Православные иконы вокруг. Свет, льющийся сквозь узкие оконца с закругленным верхом. Лампады и свечи. И запах. Ладан. Как мне не хватало его все это время. Время, проведенное мной на улицах Тель-Авива и в жарких цехах завода "Электра". Время, проведенное в бесчисленном потреблении пива и текилы в ресторанах этой страны. Время, слитое ведром помоев в сточную яму махон-бриютов* и бочками спермы в глотки дорожных шлюх. Сколько его потеряно. СКОЛЬКО-О-О!

- Вы за упокой хотите поставить или за здравие?

- За здравие.

- Вот, пожалуйста. Свечи по шекелю, проходите.

Покупаю три свечи и прохожу внутрь. Лики смотрят на меня. Глаза горят. Что они думают про меня. Пришел чужак или тот, кого они ждут?

Останавливаюсь напротив одной иконы. Здравствуй, Иисус. Здравствуй. Вот он я .

В душе пустота. Все мысли заостряются только на одном - что нужно теперь делать? Прочитать молитву и поставить свечу или наоборот? Да и как читать. Ведь не умею молиться. Нужно что-то сказать или попросить?

Оборачиваюсь на монашку. Она в углу листает какую-то книгу. Тихо шелестят страницы. Спросить не решаюсь. Кажется, что голос разрушит умиротворение храма. Поворачиваюсь к иконе и прошу здоровья сыну. Потом маме и папе. Ставлю свечи и три раза крещусь. Все как в автоматическом режиме. Что-то не живое происходит. В душе смятение и беспокойство. Струя пропала из сердца. Только что была тишина на душе, а сейчас одно желание - уйти.

Я подхожу к монашке.

- Скажите, а по пятницам бывают службы?

- Да. До пасхи проходят службы по пятницам. Начало в 6 утра.

- А когда проходят исповеди.

- Каждую службу. Вы хотите исповедоваться?

- Да, хотелось бы, - отвечаю.

- Вы знаете молитву для тех, кто готовится к исповеди? - спрашивает она, не глядя на меня.

- Нет. Я не умею молиться.

- Вот, у нас есть молитвослов. В нем много разных молитв. Идя на исповедь, человек должен три дня поститься и читать молитву.

Я покупаю.

- А скажите, здесь есть где-нибудь монастыри? - спрашиваю.

- Есть только женские монастыри, - монашка отвечает односложно, как будто её тяготит разговор. А может это у них такая манера общения с мирскими? Тем более с мужчинами… Я ведь, наверное, сейчас для неё предмет для искушения.

Неожиданно я понимаю это и прощаюсь. Идем к выходу.

- Если вы придете на исповедь, то по приходу на службу - скажите мне, чтобы я предупредила батюшку.

От этого слова - "батюшку" - на душе просыпается какая-то радость. Я невольно засмеялся тихо. Горячая волна поднимается изнутри и заливает глаза неожиданной влагой.

- Хорошо, матушка. Я обязательно скажу. До свидания. Спасибо.

Я выхожу из прохлады на солнце. Настроение, минуту назад полностью отсутствующее, сейчас просто клокочет во мне. Как хорошо. Какой прекрасный день.

Это начало, это еще только начало.

Хм, матушка… Матушка.

 

-----

- Сколько?

- Сто. Всё в резине. Руками не трогать. В губы не целовать. За анальный секс отдельная плата. Деньги вперед.

- Понятно. Не подходит.

Выхожу из комнаты в холл.

- Пошли дальше.

Выходим на улицу. Ночь. Старая тахана мерказит** живет своей обычной жизнью. Пьяные негры и проститутки. Румыны в кафе пьют пиво и смотрят боевики. Толпа снуёт туда-сюда. На лавочках тащатся наркоманы. Сверкают фонари махонов. Возле туалета кучкуются педики. Страна отдыхает. Шабат.***

Мы втроем уже три часа рыскаем по публичным домам в поисках, сами не знаем чего. Боксер ноет, что хочет бабушку. Дэн, наоборот, хочет молодуху. А я и сам не знаю, чего я с ними опять тут шляюсь. Ничего не хочу, но что-то толкает меня в спину, и я иду от махона к махону, чтобы найти какую-то тетку, которой я смогу отдать свои бабки. Скучно и противно.

Заходим в очередной дом. Полумрак. Женщины сидят на диванах вдоль стен. Одеты вызывающе обнаженно, и от этого еще более становится скотско на душе. Все животные. И я, и они.

Стоим и молча рассматриваем теток.

- Ну, чего смотрите? - спрашивает одна.

- Да вот, бля…щу выбираем, - отвечает Боксер.

- Ты чего это тут говоришь!

- Пошли вон.

- Фильтруй базар, - раскричались бабы.

- Ты, шалава, рот прикрой, а то я сейчас весь ваш выводок тут изведу и на ремни порежу, - рычит Бок-сер.

Я тяну его к выходу.

- Чего ты хе…ней занимаешься, Боксер, прекращай!

К нам подходит охранник:

- Ребята, чего шумите?

- Да мы не шумим. А чего они, не бл…и?

- Тут так не разговаривают. Выбирайте девочек. Если эти не нравятся, посидите, попейте кофе. Другие освободятся - подойдут.

Тетки затихают и прислушиваются к разговору.

Тут вмешивается Дэн:

- А молодые есть?

- Это какие?

- Ну-у, лет 17.

От женщин реплики:

- Извращенец.

- Маньяк.

- Да ты, корова, на себя посмотри. Чего сипишь-то там?

Чувствую, что пора уходить. Вывожу друзей на улицу. Ну и жара.

- Короче, мужики. Либо давайте баб драть, либо поехали домой. Чего рычите-то. Тетки на работе. Чего их оскорблять? Я уже спать хочу. Три часа хе…ней занимаемся.

- Бэсэдэр.**** Давай пивухи жахнем, перекурим и остановимся где-нибудь.

Покупаем по пиву и садимся за столик. От прохладной влаги становится полегче. Снова разливается хмель по нутру, и появляется какая-то надежда. На что? Не знаю. Но легче становится, без сомнения.

- Ты где сегодня был, Стас?

- Когда?

- Да утром.

- По делам ходил.

- Что у тебя за дела в этой стране, с утра пораньше?- спрашивает Дэн.

- Да так, стихи свои одному человеку носил. Обещал полистать.

- Все пишешь?

- Угу.

Вру. Не хочу даже вспоминать в этом месте, куда я сегодня ездил. В 4 часа утра.

Я опять здесь. И что, мне сейчас рассказывать про … "матушку"? Тут? Среди всего этого.., этой блевотины?

Пиво - глубокими глотками, чтобы обжигало горло. Нужно забыться, забыться. Мне это снится. Нет меня сейчас тут. Нету.

Но почему же не встану и не уйду? Почему продолжаю сидеть?

- Короче - мы будем сегодня кого-нибудь иметь, или мы только нажраться сюда приехали? - говорю слишком громко и первый встаю.

- Пошли!

По дороге к следующему махону решаю: выберу первую попавшуюся, чтобы уж поскорее закончить этот вечер.

Заходим. Справа от дверей сидит блондинка с эфиопскими косичками, заправленными в какую-то дикую прическу. Подхожу к ней. Она встает и ведет меня в комнату.

- Сколько?

- 120. Пол часа. Все в резине. В губы не целовать. Анальный секс не предлагать. Кончил - не кончил, деньги не возвращаются.

- Идет.

Отдаю деньги. Блондинка уходит. Я оглядываюсь и начинаю раздеваться. В комнате стандартная обстановка. Топчан, душ, стул. На стуле полотенце. Все, как обычно. И настроение - как обычно. Рутина. Не то, что в первый раз.

Девочка тогда попалась, что надо. Свеженькая. Охранник в холле посоветовал. «Выбирай, - говорит, - вон ту. Вчера только устроилась». Я, чтобы не подать вида, что в первый раз, тертым калачом подошел вразвалочку:

- Поговорим?

Девушка встала и пошла впереди. Я за ней. Иду, а в голове бардак - что же делать-то? Как это тут происходит? В смысле, не КАК ЭТО, а как это ТУТ.

Зашли. Она - глазки в сторону, мне все объяснила, деньги взяла. Я говорю:

- Ты знаешь, я тут впервые. Не знаю, как да что.

Она улыбнулась моей честности.

- Раздевайся, - говорит, - вот душ.

И вышла.

Я разделся, помылся. Выхожу из душа, а она уже вернулась.

Свет приглушила и раздевается. Я на топчан сел и смотрю. Первый раз сижу и смотрю в первый раз. Не уютно как-то стало. Она раздевается, на меня не смотрит. То ли стесняется, то ли не приятно моё присутствие.

Разделась, встала передо мной и руками прикрывается.

Голая. Я - голый. Так все просто. Ни ухаживаний, ни разговоров. Тайна рухнула! Все представления о жизни изменились в миг. В голове только и было:

И ЭТО … ВСЁ?!?!?!

Привлек к себе. Она - как машина, я - как машина. Быстро все сделал и ушел. Гадко-то как.

Пока вспоминал, блондинка вернулась. Раздевается, а я её рассматриваю. Бог ты мой - старуха. Блузку снимает, я смотрю на живот и начинаю медленно мысленно блевать. Живот у женщины, как туалетная бумага. Мягкий и рыхлый. Груди висят, словно уши у спаниеля. Начинает делать минет, я кладу ей руку на голову. Прическа - что у куклы. Все залито лаком. Не живое. Тьфу ты, черт. Ведь знал же, что не моё это - хождения по публичным домам. Говорю: «Ничего не получится», - и встаю. В ответ - быстрое:

- Деньги не отдам!

- Да подавись ты!

Выхожу. Парней нет. Велю охраннику передать им, когда освободятся, что я жду в кафе напротив.

На улице ловлю такси и уезжаю домой.

В голове только и крутится: «Утром - Иерусалим, вечером - Тель–Авив. Утром - Храм, вечером - бордель. Во жизнь. ВО ЖИЗНЬ!!!».

 

* - публичные дома

** - центральная автостанция

*** - суббота, выходной день в Израиле

**** - ивритский аналог выражения “окей”

 

Евгений Левин (Isaich)