Человек стоял над обрывом. Рукой, осторожно и в то же время спешно, аккуратно, но в то же время небрежно, чертил линию судьбы, свободной же рукой постукивая по столу. Да, стол там точно был. Небольшой такой, серенький, с двумя выдвижными полками. А пустое пространство перед ним понемногу заполнялось пустотой. Странной, местами извилистой, а местами ровной, как поверхность мутной зловещей глубины где-то там внизу. Заполнялось жизнью и смертью, которая где-то казалась одним и тем же, а потом, глядя дальше, уже как-то не существовало той былой уверенности, что разница существовала вовсе. Да... а сверху вниз время от времени валил белый, слепой, казалось бы, давно лишившийся ума (кто знает, а может, так оно и было) туман. Внутри него было глухо и тихо, особенно вечерами, но, впрочем, иногда казалось, что вся эта белая дурманящая пелена - лишь изощренный способ обмануться... тогда ее приходилось срывать и безнадежно, в тупой тоске сидеть на полу, возле стены, глядя на другую, совершенно такую же, противоположную стену, ничего не пытаясь понять, ни о чем не думая...

Но возвращаясь от этой смутной, полумрачной оболочке места, где, кажется, были потеряны всяческие ориентиры, где взор нередко оказывался направленным вниз, когда смотрел вверх, а расстояние лишь путалось под ногами, жестоко обходясь с посетителями, когда у него было мрачное настроение, возвращаясь к пишущему-человеку, как всегда, с неопределенным мутным взглядом, как будто кофеинка, почти потонувшая в черной глубине чашки, но еще в последний свой миг видная, еле-еле, смутно и непонятно...

Человек вдруг передернулся, когда в углу очень отчетливо послышались шаги какого-то зверя. Здесь так бывало. Порой. Как правило, тут порой все бывало, даже то, что не вписывается ни в какое существующее или несуществующее правило...

А линия пошла по-иному, так, как не должна была пойти, как-то глупо и неестественно... хотя что тут было естественно... судил это, по крайней мере, не он, не человек с повязкой на глазах и в длинном прозрачном, как и он сам, плаще...

 

Судьба будто шутила с ним! Сначала такой бешеный, невероятный прорыв... да почти что без потерь (такое никто возможным не считал!), а потом эта грандиозная диверсия прямо в тылу... Бомба была брошена грамотно и расчетливо... половины отряда через пару секунд уже не было, оставшиеся были либо ранены, либо, как он, отсиживались в первых попавшихся укреплениях и окопах. Было неприятно... нет, Евгений уже давным-давно привык к этой войне, к такой жизни, к жестокому выживанию... но на этот раз ему в первую очередь было жаль именно ребят, а не бойцов, стратегически важных фигур в очередной операции, как он сам любил выражаться, ни в коем случае одушевляя их в своих глазах, бойцов...

А тут какой-то прямо-таки приступ совестливости! От выстрелов, изредка раздающихся вокруг, на душе взрывалась с еще большей силой тупая непрерывающаяся боль.

Больное сердце еле билось в груди, но это почему-то ничуть не успокаивало Евгения. Он валялся в окопах, ничуть не раненый, но умирающий, умирающий не как боец, впрочем, это его волновало сейчас меньше всего. С каждым выстрелом он рефлекторно сжимал в руке пистолет.

А что делать человеку, у которого вот-вот остановится сердце, который лежит в окопах,. спрятавшись от пальбы наверху? Искать помощь? Или, может, биться до конца? Или попрощаться с этим миром наскоро? Тьфу ты! На ум почему-то шла лишь всякая гадость...

Стрелять Евгений больше не хотел, спасаться тоже, прощаться было не с чем или, можно сказать, что, напротив, слишком много с чем...

Евгений запел. Сначала тихо и невнятно, а потом намного и намного громче... не помогая ребятам подняться духом, не помогая себе выжить, просто запел. Перед глазами была неровная стенка окопов, а по ней кто-то полз. И Евгений умирал, наконец-то живя не как воин, а как человек...

 

Илья лежал на тротуаре в луже крови. Наверху было небо, необыкновенно чистое сегодня. Глядя наверх, ему казалось, что ничего кроме неба здесь не осталось. Только голубой фон... подсветка к жизни. А еще суетились люди. Где-то намного ниже, намного-намного ниже того места, куда улетал взгляд мальчика. Они бегали и даже что-то кричали. Слышно их не было. А видно... было как-то странно их наблюдать. Их, больших, но почему-то совершенно неразумных в этот момент людей... просто они, наверное, не видели того, что наверху...

Илья покосился на кровь вокруг себя. Нет, почему-то никаких чувств не возникло. Просто вся его рубашка сильно промокла. И еще у него отлетела одна пуговица...

Из груди торчало что-то металлическое, а рядом с ним на корточки присели люди. Глупые люди... почему они не смотрели туда, наверх, туда, где в бесконечной глубине терялся взгляд... Нет, они не видели...

Там было так тихо и спокойно, мальчик восторженно глядел туда, но глубина до сих пор не полностью открывалась перед ним, да и есть ли это "полностью"?..

Внезапно стало ясно. Что-то непонятное пронеслось в голове, но после воцарилась безмолвная ясность, как наверху.

Он выживет, очень даже скоро, и все будет хорошо. И жить он будет, как прежде... впрочем, нет, конечно же, лучше...

Илья опустил глаза на землю и улыбнулся одному из людей рядом...

 

Человек-пишущий-судьбу отошел на шаг назад... потом еще немного, растворяя надписи в пустоте, запечатывая их и увековечивая в памяти...

Через каких-то несколько мгновений все стало как обычно. Все стало так, как будто так оно и было целую вечность, и не было никаких нескольких мгновений...

Комната обрела ясность. Потолок слегка потрескался, а пол заскрипел. Человек снял повязку с глаз, снял тотчас же, не медля ни секунды. Прозрачный плащ окрасился в темно-красный, а пишущий-судьбу, сделав еще один шаг назад, обрел лицо.

Через пару минут он же, держа в руках пачку сигарет, вышел на крыльцо. Там, для улицы была ночь, хотя в голове у него отчетливо и безраздельно воцарилось утро. Рассвет.

Человек-пишущий-судьбу поскользнулся и упал... на асфальт, на который несколько минут назад упал первый луч солнца. Дрогнула чья-то рука...