Русского человека всегда можно определить по взгляду. Будь то любой западноевропейский город, его настороженный взгляд будет пристально шарить по сторонам, выискивая врагов. В большом американском супермаркете или азиатской сувенирной лавке его взгляд будет сиять как начищенная бляха новобранца в строю ленивых покупателей. Он не затеряется среди тысяч полузакрытых негой глаз на просторах Капакабаны или Коста дель Соль, а будет просто излучать восторг и не пропустит ни одной мелочи. Померкнет и быстро уйдет в себя на симфоническом концерте в «Гранд Опера» или «Ла Скала». А уж за праздничным столом его безошибочно можно определить по тому, как он жадно будет изучать лица соседей, готовых произнести хотя бы одно слово с намеком на тост, в то время как те будут изучать содержимое тарелок. В отличие от всего мира, русский человек будет томиться в ожидании команды, что бы опрокинуть рюмку. Остальные обычно это делают самостоятельно, разве, что дети гор долго испытывают терпение окружающих, произнося витиеватые фразы, смысл которых теряется на половине пути, а уставшее сознание отказывается распознать команду «Арш» в пенящемся потоке, и наш человек, бессмысленно улыбаясь, застывает с вытянутым бокалом, теряясь в догадках – уже или еще. И наоборот, любой чужак, попадая в наш коллектив, ошалев от взятого темпа, собирает последние силы в тщетных попытках разобраться в фейерверке коротких, односложных фраз, приводящих в состояние бурного оживления присутствующих – «За юбиляра», «За молодых», «За дам», «За тех, кто в море», «За родителей». Как на передовой, дружный, спаянный долгой борьбой с врагом, личный состав четко отрабатывает команды, воспринимая их как одну единственную - «За Родину». И уж совсем непонятна фраза пришлому человеку - «Штрафная», которая вмещает в себя не только все сказанное ранее, но и все выпитое в одном объеме.

Правда, последнее время все чаще в нашу жизнь вторгается Западная культура, но даже на ставших привычными корпоративных вечеринках с фуршетами, русский человек томиться, ворча, что и закусить-то нечем. И, дождавшись удобного случая, покидает веселье, прихватив в виде контрибуции пару бутылок со стола, собирается тесным кругом в закрытой комнате, где загодя припасен «резерв главного командования», и уже там, неторопясь, отводит душу. Ведь её не откроешь перед всем коллективом или застегнутом на все пуговицы пиджаком. Душа изливается вместе с содержимым сосуда только близким. Но и тут, примолкшие от услышанных сокровенных дум коллеги, сопереживая и произнося исконно русское «да-а», просящим взглядом обращаются к самому красноречивому за поддержкой. Давно пройдя состояние второго и третьего дыхания, самопровозглашенный спикер не даст угаснуть огоньку надежны. Умрет, но продолжит. Я почему-то всегда оказываюсь именно в такой роли. Не поднимая глаз, я свей кожей ощущаю взгляды собравшихся, и начинаю.

- Вот у нас на флоте был случай –

- А ты служил на флоте? –

- Нет, но случай был –

Это увертюра, приводит всех сидящих рядом в состояние повышенного внимания. Выдерживаю мхатовскую паузу, в то время как моя мысль лихорадочно мечется по закоулкам памяти, сканируя все флотские и прочие случаи жизни, в поисках подходящего сюжета. Надо отдать должное русскому человеку, он всегда поддержит в трудную минуту, или, по крайней мере, не будет мешать. Сопереживание – одна из ярких особенностей нашего характера. Понимая, что активные боевые действия в виде плотного «артобстрела» дежурных тостов давно миновали, и уставшие бойцы ждут привала, я ищу что-нибудь душевное, с легкой иронией. Мы почему-то частенько поругиваем себя за недостатки, но потом жалеем, успокаивая – такие уродились, не переделать. В такой ситуации враждующие стороны пьют мировую, обнимаясь и, почти прощая друг друга. Наконец, я хватаюсь за спасательный круг, безмятежно покачивающийся на волнах моей памяти тех далеких времен, когда пожарникам с пристальным взглядом выписывали розовые очки не на зелёных бумажках, как сейчас, а промывали их до нужной прозрачности медицинским спиртом.

- Когда я был м.н.с. – ом, служил у нас пожарником в институте дядька Михалыч –

По лицам моих собеседников пробегает блуждающая улыбка. Все мы вышли из технарей канувших в лету НИИ, и хотя никто не мог бы похвастаться той зарплатой или квартирой, в душе о том времени остались самые теплые воспоминания. Мы ругали начальников и тупость правительства, смеялись над анекдотами о Брежневе и блистательными текстами Жванецкого, поносили вечные поездки в колхозы и стройплощадки. Но каждый из нас отдал бы свою жизнь за эту больную, но родную страну.

- Это был солидный мужчина, центнера в полтора весом. Огромные усы, фамилия, созвучная комдиву и голосина, которым можно было бы отдавать команды на поле боя без репродукторов, делали Михалыча грозой любителей покурить в неположенном месте или держать электрический чайник в комнате без письменного разрешения. Но вы то помните, какой НИИ мог существовать без часовых чаепитий с беседами о жизни. –

Глаза, глядящие на меня, становятся родными и немного грустными. Нам, действительно, есть что вспомнить. Вернее, мы любим вспоминать только хорошее, быстро стараясь позабыть все ненужное. Иначе, зачем тогда жить.

- Ну а получить индульгенцию на использование электронагревательного прибора в помещении с повышенной опасностью можно было только у Михалыча. И такса была известна – чайная «чашечку» спирта в 400 граммов. Цена, по тем временам немалая, и коллектив, добившись желаемого, бережно хранил мандат на видном месте. Наши дамы, украшали «чайный столик» резными салфетками из широких «простыней листингов» -

- А какие книги мы тогда печатали на этих листингах… –

- Не перебивай, дай человеку рассказать –

Почувствовав поддержку, человек в моём лице продолжал.

- Помниться, это было хмурое ноябрьское утро. Аккурат, после праздников 7 ноября. Академики старались сделать научное открытие во сне, доктора ещё только просыпались, кандидаты уже завтракали, а м.н.с. и инженеры уже были на работе. Я любил это мертвое время, когда за пару часов можно было сделать больше, чем за весь день, заполненный ненужными совещаниями, собраниями и суетой. Ну а проснуться помогал горячий кофе. –

- Саша, давай я тоже кофейку сделаю. У меня и «Хенеси» есть. Ты не отвлекайся, я тихонько –

С благодарностью кивнув, я вспомнил, как, несмотря на скудность продуктового ассортимента в магазинах тех времен, мы умудрялись «доставать» неплохой кофе и делили его с коллегами по работе. Впрочем, тогда не было большой разницы между домом и работой. Многие жили в 5 -10 минутах ходьбы от института, работали в одной лаборатории по 20 – 30 лет, даже выходные и праздники всегда проводили вместе. Это была большая семья. Михалыч тоже был одним из нас, но всегда приурочивал срок действия разрешения на чайник к предпраздничному периоду, обеспечивая себя бесперебойным потоком живительной влаги. Он не курил, но баловал себя медицинским изобретением «в качестве профилактики от гриппа». Будучи здоровенным мужиком неопределенного возраста, он мог спокойно «уговорить» на работе свою «чашку чая» без последствий. Правда, любил это делать, не торопясь, с разговорами, предпочитая всем тостам со своей стороны короткое восклицанияе «Эх». Когда подходила моя очередь продлять индульгенцию, я уже готов был просидеть вместе с Михалычем пару часов за разговорами. Начиналось все с того, что он молча подставлял свою чашку и зорко следил за уровнем. Струйка из фляги с казенным спиртом медленно заполняла необъемный сосуд до правильного уровня. Тогда он закручивал свой знаменитый ус и останавливал меня жестом. Выслушав прошение о чайнике и заздравный тост с моей стороны, Михалыч, неторопясь подносил чашку и принюхивался. Он был большим специалистом по этой части и за годы многолетней практики мог по запаху назвать завод-изготовитель. Больше всего он любил «ленинградку». Так он называл спирт оптической очистки, который действительно, почти не имел запаха и не оставлял следа на стекле. Если попадался именно этот спирт, Михалыч, улыбался так, что усы его обнажали редкие крупные зубы, а знаменитое «Эх» оставляло впечатление, будто кленок кавалериста разрубал врага от плеча до пояса одним махом. Затем глаза его наполнялись влагой, и он мог рассказать такое из истории гражданской войны, что историкам и не снилось. Он становился похожим на большого ребенка, искренне раскаивавшегося в содеянных грехах, от чего становилось совершенно неуютно. Наслушавшись его жутких откровений о борьбе с контрой, я искал повода смотаться под любым предлогом, но тяжелая ручища опускалась на мое плечо, лишая последней надежды на спасение. Что он находил в моём обществе, осталось загадкой, но коллеги часто толкали меня на эту исповедь. Если бы я тогда не занимался активно спортом и не вел трезвый образ жизни, дни мои в такой компании были бы сочтены. Сейчас мне даже неловко вспоминать, что я старался избежать таких откровений «буденовца», который огромной ладонью, размером с хорошую сковороду «приковывал» меня к стулу и грустно смотрел в глаза, приникая глубоко в душу. И все приговаривал «Не торопись. Посиди. Все там будем».

Очевидно, я надолго замолчал, вспоминая о Михалыче, потому что передо мной уже поставили чашку кофе и подтолкнули.

- Ну, так, что дальше-то –

- Перед 7 ноября весь имеющийся в наличии спирт был мобилизован на общий банкет. Предвидя это, я заныкал грамм 200 для приготовления флюса. Кто был электронщиком и много паял микросхем, меня поймет. Только самодельный флюс с присадками доставлял истинное наслаждение от этого процесса, когда припой аккуратной бусинкой самостоятельно «прыгает» с паяльника в нужное место. Это было для дела, а на продление индульгенции для чайника не хватило, и мне пришлось готовит кофе украдкой. –

- Да раньше и чайников, таких как сейчас, не было –

- Точно. У меня в комнате стоял совершенно уникальный экземпляр. Выпуска 20-х годов, он постепенно перекочевал с чей-то кухни в коммуналку, потом – в гараж, потом – на дачу, а потом – в нашу лабораторную комнату, как уплата за ремонт старенького телевизора. Состоял чайник из двух частей – плитки с открытой нагревательной спиралью и вставляющейся в него чайника. Все было сделано добротно и работало исправно. Только вот «открытый огонь» в лице раскаленной спирали действовал на Михалыча угрожающе. –

- А давай за «буденовцев», их теперь, поди, не осталось –

«Хенеси» замечательно влился «в тему», наполняя ароматом, к которому приятно прислушиваться за неторопливой беседой.

- В целях конспирации, я ставил чайник на ящик кассы. Если кто помнит, были тогда огромные деревянные шкафы вдоль стен с множеством выдвижных ящичков, где были отсортированы по номиналам тысячи резисторов, транзисторов и прочего добра, без которого жизнь электронщика невозможна. –

Кое-кто из присутствующих понимающе закивал. Тогда жизнь была очень похожа у самых разных соотечественников в самых разных городах и весях.

- Очевидно, я так увлекся, что не заметил, как вода в чайнике не только закипела, но и выкипела. Это современные чайники автоматически отключаются или, на худой конец, сигналят. А тогда они работали «до упора». –

- Впрочем, как и мы. –

- Воистину верно. Короче, процесс продолжался до белого каления. А в это время… -

- Буденный? –

- Да. Открывается дверь и в нее притискивается грозный Михалыч. Несмотря на возраст, он все помнил и рассчитывал на пару ходов вперед. Знал, где и кто ему должен. Даже не помню, сказал ли он что-то тогда, но я как кролик перед удавом, поднялся на задние лапки и застыл. Он пришел поправить здоровье после праздников, а я был абсолютно безоружен. Пауза окончилась тем, что его усы зашевелились и, оборачиваясь по сторонам он пробубнил «Горим» -

- Надо было Шойгу вызывать сразу –

- Братцы, мне было не до шуток. К своему ужасу я увидел дым. Он поднимался из-за огромной спины «буденовца», оттуда, где стоял чайник. Михалыч без слов рванулся к эпицентру. Плитка продолжала упорно трудиться, подогревая пустой чайник. Он был похож на огненный шар. Да и сама плитка раскалилась так, что деревянный ящик кассы под ней уже дымился. –

-Эх –

Только и вырвалось у старого рубаки. Не задумываясь, он ринулся в атаку, спасая народное добро. Наверное мы уже другие, а наши дети вообще в подобной ситуации лишь потянутся за сотовым телефоном. Но Михалыч был верен своим принципам. Он схватился за деревянную ручку чайника, пытаясь снять его с огня, но та лишь мягко отделилась от корпуса, который с шипением шлепнулся на пол. Она отпаялась из-за высокой температуры. Буденовские усы от недоумения обвисли. Он тупо смотрел то на рукоятку чайника, то на его раскаленный корпус, который шипел на паркете. Слава пленным немцам, добротно строившим здание нашей лаборатории. Паркет, уложенный их руками, выдерживал и не такое. Я вырвал штепсель из розетки, и раскаленная спираль, остывая, потемнела. Лишь выдвинутый ящик деревянной кассы еще дымился.

- Эх, ты… -

Только и сумел произнести Михалыч. Но эта короткая реплика так застряла в моей голове, что и по сей день, я слышу её, когда осознаю, что делаю что-то не так. Моя совесть говорит голосом старого вояки, не позволяя расслабляться.

- Буденный-то выжил? –

- Он так растерялся, что отправился за подкреплением. Когда его шаги стихли в коридоре, я прислонил ручку чайника на прежнее место, удерживая корпус пинцетом. Температура была еще слишком большая, и чайник не хотел остывать. Вроде распаленного рубаки, который после окончания боя ещё размахивает саблей, не в силах остановиться. Пришлось плеснуть на него водой. Он зашипел и успокоился. Ручка плотно приварилась обратно. Я спрятал чайник, переставил сгоревший ящик кассы в соседнюю комнату, благо кассы были одинаковые, и затер паркет. Открыв форточку и усевшись на свое место, как ни в чем ни бывало, я стал ждать атаки администрации. –

- Буденный вызвал кавалерию? –

- Целый эскадрон. Через десять минут в комнату ворвались комендант, профорг и еще кто-то. Они дергали все ящики касс в комнате, заглядывали во все шкафы и столы, но – тщетно. Улик не было. Возможно, после вчерашнего праздника у них стучало в висках, так что они быстро остыли и вопросительно посмотрели на Михалыча. Он растерянно сидел посредине комнаты и умоляюще смотрел в мою сторону. Я был глыбой льда, айсбергом, о который разбился «Титаник». Комиссия ретировалась. Последним выходил «буденовец». Он, с виноватым видом притискиваясь боком в дверной проем, покидая поле битвы. Мне стало жаль его до глубины души. –

- Давай еще по одной –

- За пожарных –

Все присутствующие одобрительно зашумели, чокнулись, и через минуту притихли, ожидая продолжения.

- У меня тогда было примерно такое же настроение. Подождав немного, я вновь поставил чайник и заварил кофе. Достал из загашника спирт, приготовленный для флюса, и стал ждать Михалыча. Через некоторое время он заглянул на запах арабики, распространявшийся по пустынной лаборатории. Впрочем, зайдя в комнату, он сразу увидел припасенный для него подарок, и слабая попытка возобновить разговор о чайнике умерла. Я встал к нему навстречу с протянутой рукой – «Михалыч, давай мириться». Он грустно улыбнулся, и моя рука утонула в его огромной ладони, напоминающую сковородку. Сильные люди бывают удивительно человечными и добрыми. Только убогие и тщедушные уродцы способны на подлость и месть. –

- Это ты к чему? –

- К тому, чтобы у нас всегда все было. На всякий пожарный случай –