Предисловие

Этот текст не был задуман как "литература". Он был написан быстро, на одном из форумов, как ответ на топик, в котором некто горько и безоглядно занимался самоуничижением. Неожиданно этот мой текст, условно названный "Отец Петр", привлек к себе внимание: я получила несколько писем, в которых людях благодарили меня за него, или оспаривали что-то. Мне сложно было как спорить, так и принимать благодарности, ведь в этом тексте очень мало моих персональных заслуг как автора: этот текст всего лишь попытка портрета, попытка хотя бы немного воспроизвести и отразить. Но я публикую его здесь, помня о людях, поблагодаривших меня за светлый опыт, и буду счастлива, если посредством моих слов кого-то еще коснется свет "натуры", с которой писался этот портрет.

 

 

~

 

Через год после начала моего воцерковления, в храм пришел служить молодой священник - отец Петр. Среди паствы поползли слухи, вызванные, наверное, прежде всего его внешним видом. Это был молодой, дивной красоты мужчина. Высокий и удивительно статный угольный брюнет с волосами блестящими как мокрый шелк, спускавшимися до талии. С бородкой, которая у него росла "по-испански". С огромными изумрудными глазами - я никогда более в жизни не видела такого яркого зеленого цвета. С чудесно очерченными, крылатыми бровями. С бордовыми, узкими губами. С белоснежной кожей и румянцем как у юной девушки. С голосом, которым впору петь страстные и нежные баллады о волшебной, несуществующей любви. Отец Петр. Слухам, впрочем, нечем было питаться. Если только его прошлым - он был байкером, рокером, музыкантом, пил и употреблял снадобья и т.п. И дырочка от серьги еще не заросла на его мочке. И на правой руке у него было выжжено клеймо в виде сердца. Слухи не рассказывали, отчего он слез с байка, снял косуху и стал Православным Священником. Я тоже не знаю его истории.

 

 

Быстро, очень быстро, слухи растворились как дым кадила. Он был истинным Священником, служившим во все свои силы - безоглядно, радостно и умно, и очень скоро его начали представлять не по внешнему виду, а по службам, по его проповедям и исповедям у него. И тогда же оказалось, что он является настоятелем огромного и полуразрушенного московского храма, в котором проходят службы для глухонемых. Он занимался с глухонемыми, открывая им красоту и музыку православной службы.. Я до сих пор не понимаю, как это можно сделать.

 

На проповедях он не говорил ничего, что хоть малейшим образом выходило бы за рамки православия. Но то, что он говорил, было непривычно, выражаясь банально - "свежо". Люди выходили после службы необычно просветленные и полные сил и мыслей.

 

Мне было едва четырнадцать лет, я была тотально и безответно влюблена в мальчика, который в тот момент, как мне казалось (да как и было на самом деле), встал на путь саморазрушения: тусовки, наркотики, алкоголь и, что страшнее всего этого, - полное опустошение. Я страшно переживала за него и искала совета у своего духовного отца - старого, сурового, исключительной образованности батюшки, крестившего меня и открывшего мне мир православной духовности. Но он не сказал мне ничего из того, что помогло бы мне. Его слова словно не касались реального мира, в котором я жила. И я пошла к отцу Петру - мне казалось, что его молодость и прошлое помогут ему понять мои проблемы. Как оказалось потом, я простояла на исповеди у него сорок минут. Я вышла со свершившейся революцией в моей голове. Так в моем реальном мире появился Священник - человек, живущий в том же самом мире, что и я, но не перестающий от этого быть Отцом Петром - служителем Господа.

 

Помню, как в день святых Петра и Павла, хор и прихожане по окончании службы, до того, как по традиции подойти к кресту, с которым вышел из Царских Врат отец Петр, неожиданно запели ему "многие лета". Я до сих пор помню зрительно как он, стоя с врученным букетом белых хризантем, вспыхнул весь от смущения и радости.. Он почему-то не ждал поздравления. Вспыхнул как девушка, которой в самый первый раз сказали, что она хорошенькая..

 

Через несколько лет после того, как я покинула Церковь, у меня возникла необходимость в священнике. Умирала моя бабушка. К концу жизни она, как многие старые люди, стала бережнее относиться к вере. Я хотела, чтобы она причастилась перед смертью.. Это было важно для меня. И я не хотела видеть у ее одра никого, кроме отца Петра.

 

Я поехала в свой прежний Храм, куда он когда-то пришел служить. Но его там уже не было. Времени оставалось мало - бабушка была уже на взлетной полосе в небеса. Я стала лихорадочно искать его. Выяснила адрес того храма, где он служит глухонемым. И поехала туда. Был поздний октябрьский вечер. Я пробиралась сквозь заваленный строительный мусором двор, мимо реставрируемого храма - к прицерковным постройкам. Выбросила сигарету, пожевала жвачку и позвонила в колокольчик.. Мне открыли, и я сказала, что ищу отца Петра. Пожилая женщина сказала мне: "Хорошо.. Он сейчас спустится.. Но Вам надо будет подождать.." Я согласилась. Дверь была открыта передо мной, лестница на второй этаж неясно темнела впереди, тускло освещенная откуда-то сверху. Через несколько минут на ней появилась фигура - какой-то человек очень медленно и неуверенно спускался по лестнице. Ему было физически тяжело. Мне стало неловко и я отошла на шаг, чтобы не смотреть и, одновременно, освободить дверной проход выходящему. Он вышел и подошел ко мне. Я обмерла - отец Петр стоял передо мной. Волосы его, все такие же длинные, потускнели и стали темно-пепельными. Глаза из сияющих изумрудов превратились в болотную воду - как если б она могла оставаться глубокой.. Голос подрагивал на окончаниях фраз.. дребезжал. За несколько лет он постарел лет на двадцать..

 

Я попросила благословения. Это дало мне время и помогло собраться с мыслями. Я, зная, какое огромное количество людей проходит перед священником на исповедях (в субботу исповедь длится с девяти и далеко, далеко за полночь), стала представляться, стараясь напомнить, кто я такая. Он очень быстро вспомнил меня. Спросил с улыбкой, не вышла ли я замуж. Я ответила как-то невпопад для разговора с попом: "Нет, Батюшка.. Вы ведь знаете, это как у БГ: "Так ведь если нужно мужа каждой - так вот вам, пожалуйста. Но я тебя знаю - ты ищешь, чего здесь нет."" Мы вместе рассмеялись. В смехе я узнала его.

 

На следующий день я встретила его на станции метро и мы пошли к дому моей бабушки. Мы шли очень медленно, и я осмелилась задать вопрос: "Отец Петр.. Скажите мне, как Вы жили все это время?" Он рассказал, что пишет книгу, занимается с глухонемыми. И еще рассказал, как какое-то время назад ему отрядили заброшенный храм в каком-то дальнем селе. Он ездил туда служить. Была холодная, злая зима. Дорога от станции до храма была дальняя и шла через бесконечные поля - занесенная снегом и недоступная для машин. Он ходил пешком. Каменный храм был неотапливаемым, и температура внутри него была холоднее, чем снаружи. Люди выходили на улицу - погреться. Внутри храма человеческое дыхание застывало на голых, не расписанных и даже нештукатуренных каменных стенах причудливыми разводами. Его пальцы, державшие во время службы чашу с причастием, примерзали к ней намертво - вода, которую он начал возить с собой в термосе бывала уже едва теплая к этому моменту, да и времени не было на то, чтобы в середине службы отмачивать их. И содраная кожа едва успевала зарубцеваться за неделю - до следующей службы. В зимних электричках и полях он навсегда простудил спину и ноги. В середине зимы он начал кашлять кровью - его громкое, искреннее, исполненное удивительной радости и силы пение в этом ледяном могильнике и не могло закончиться иначе..

 

Все это я вытаскивала из него по крупицам, потому что сам он как-то не придавал этому большого значения и говорил со мной совсем о других вещах.

 

Он исповедовал и причастил мою бабушку, это был четверг. Я уезжала на следующий день в другой город, а в субботу мне позвонили и сказали, что она скончалась. Улыбаясь и плача. Мой папа, принимавший ее последний вздох спросил: "Мама, почему ты плачешь?" Она ответила: "Я плачу о вас.."

 

Я видела отца Петра еще раз. Спустя более пяти лет после кончины бабушки я часто вспоминала о нем и думала, жив ли он, как он вообще. И однажды я стала молиться о нем. Я молилась и неожиданно заплакала. Стояла в темноте на кухне, в бабушкиной квартире, в которой к тому времени уже располагалась наша компьютерная студия, и тихо, безнадежно плакала. Более всего мне хотелось узнать как он, увидеть его, не подходя и не разговаривая с ним. Не разговаривая, потому что даже он упрекнул бы меня в том, как я жила, а менять что-либо я не могла тогда.. Это была смехотворная, недостойная трусость, но мной владела лишь одна мысль - жив ли этот человек. Когда я вернулась в комнату, мой коллега переключал каналы телевизора. Вдруг я закричала: "Стой!". В студии, на прямом эфире местного кабельного канала, сидел отец Петр, отвечая на какие-то вопросы ведущего. Никто из моих коллег не понял, почему я так страшно, облегченно и счастливо разревелась..

 

Какие-то вещи, сказанные им на проповедях или в личных беседах, я очень хорошо помню до сих пор. На одной воскресной проповеди он буквально шокировал приход, сказав нечто подобное этому: "Все мы очень хорошо знаем себя плохих. Мы прекрасно научились вычленять свои грехи и грешки, коллекционировать их и бережно приносить на исповедь. Мы тщательно исследуем, что с нами не так, сверяя себя со святыми и сокрушаясь о собственной мерзости. И мы не жалеем для этого времени. Но.. мы очень плохо знаем себя хороших. Мы считаем неловким радоваться тому, в чем мы молодцы. Мы не обращаем на это никакого внимания, сосредотачиваясь на поиске упущений. Надо попробовать поступать наоборот. Надо приносить в жертву свои силы и время, возделывая поле своей внутренней красоты." Для многих это было потрясением, революцией в отношении к самому себе.

 

В частной беседе, по дороге к моей умирающей бабушке, он сказал мне более резко: "Люди тратят время, запираясь в своей раковине, и через силу занимаясь бесконечной духовной мастурбацией. А между тем, каждый, радостно и честно делая свое дело достигает гораздо большего. Служить Богу и чувствовать силы, получаемые от этого служения, можно каждым своим движением. Будь ты стеклодув, модель, врач или музыкант. У музыкантов это получается лучше всего - они естественным образом стремяться к радостному и искреннему совершенству, приближая тем самым себя к небесам. Но в любом занятии, даже в мытье посуды или разговоре с прохожим, можно почувствовать то же самое."