Нет, ничего особенного не происходило. Как всегда уходящий февраль, оставлял после себя под стенами домов бурые струпья снега, ноздреватые сугробы и неряшливое грязное небо, что будто поизносилось, перепачкалось и стало совсем никудышным к окончанию зимних праздников.

 

Старуха просыпалась очень рано, еще до рассвета и, не включая электричества, бесцельно бродила вокруг темных тяжелых буфетов, резных бюро, глыбообразных шифоньеров и старых, в дорогих рамах, зеркал с пузырящейся и местами отошедшей амальгамой. Наверно это был уже сотый февраль в ее жизни, которая все тянулась, тянулась и никак не хотела прерваться, а старуха устала от однообразия, одиночества и нищеты и с нетерпением ждала смерти. Она отодвигала пыльные портьеры и внимательно вглядывалась в мутное марево, будто смерть в человеческом обличье может выйти и подать знак, позвать за собою. Только ничего подобного не происходило. Одни и те же безликие силуэты прохожих спешили, ныряя в утренний туман, вечные бродячие собаки сновали по двору, а голые кусты, были словно нафаршированы воробьями, что оживляли своим писклявым гомоном картину февральского уныния.

 

Старуха прожила столь долгую и однообразную, в общем, то жизнь, что даже не могла заполнить свой мучительный досуг воспоминаниями. Со старых фотографий на нее смотрела некрасивая и какая-то вечно обиженная гимназистка, более поздний период – острижены косы, на боку некокетливая шляпка, ноги бутылками и постное выражение лица. В целом конечно не хуже других, но вот как-то не складывалось. Возможно, ждала кого-то необыкновенного, того, что видела в девичьем сне, а может и просто, была слишком серьезна и нудна. Смешливые подружки уже студентками повыскакивали замуж, а она все просиживала вечера с мамой и бесконечным серым вязанием. Был, конечно, человек, что и пытался ухаживать. Притащил его кто-то из родственников в дом, в надежде, что мужчина постарше, а не какой ни будь "ровесник-стрикулист", по достоинству оценит Альбинины внутренние качества, а так же умение распоряжаться хозяйством, однако и здесь почему-то не срослось. Судя по сплетням, он не выдержал ее вечного молчания и рыбьего, какого-то темперамента, по сравнению, с которым даже некрасивость отходила на задний план. Самой Альбине ухажер казался и старым, и скучным, говорившим лишь на какие-то узкие технические темы, а потом еще у него так пахло изо рта, что было и вовсе невыносимо. Лучше уж как-нибудь одной.

 

Так и коротала Альбина Семеновна свой век: днем у кульмана, вечерами… Да что там говорить! Ну, кому спрашивается, интересен досуг старой девы.

 

Когда к сорока годам осиротела, спохватилась, не родить ли ребенка так, как говорится "для себя", да уж и поздновато, а самое главное не подойдешь ведь, сама не предложишь, ситуацию не объяснишь.

 

Вот и прожила совсем одна, а из зеркала смотрит теперь на нее отражение до того ветхое, что кажется даже просвечивает, будто марля или кисея. И даже некрасивость ушла, поглотили ее годы, как у других красоту.

 

Квартира Альбине Семеновне досталась от родителей и чудом уцелела в периоды "уплотнений" и прочих передряг. Дом был, можно сказать, старинный, квартира просторная, со всякими закуточками для прислуги, богатой лепниной и стрельчатыми окнами. Из имеющихся четырех комнат

 

Альбина Семеновна облюбовала себе одну, а в другие и не заходила, чтобы не будоражить пыльные бури и не пугаться пауков, которые до того щедро, оплели все своими сетями, что вещи в комнатах казались более седыми, чем сама хозяйка.

 

Кто-то из соседок посоветовал сдать одну из комнат, ведь все-таки это доход, и не так страшно просыпаться по ночам, когда знаешь, что в квартире кто-нибудь да есть. И потом, возраст, что ни говори серьезный, потому как неизвестно когда понадобится вызвать врача или сбегать в аптеку.

 

Альбина Семеновна изначально была таким предложением шокирована, однако, хорошо обдумав, дала объявление, что предоставит жильцам без детей хорошую комнату на длительный срок. Ответы посыпались шквалом, потому она дала себе возможность покапризничать в выборе жильцов. Вьетнамцам и кавказцам по совету одной приятельницы отказывала сразу, если по тембру голоса ей казалось, что жильцы не достаточно деликатны, аккуратны, или, например, слишком шумны (как это ей удавалось определить при телефонном контакте - загадка), тоже следовал отказ. И так после долгих ломаний она, наконец, нашла подходящую пару: девочка-медичка (небесполезно) и молодой муж, скрипач, студент консерватории, что со слов жены клялся и божился дома не репетировать.

 

Танечка, так звали новую жиличку, появилась в тот же день. Она привела в порядок комнату и "места общественного пользования". Про нее можно было бы сказать "милая девчушка", но не более того. Простовата, но зато без апломба, не дурнушка, но и красавицей не назвать. Аккуратненькая, улыбчивая, видно, что не вруша. Словом идеальный вариант. Мужа Никиту она ждала к вечеру, после какого-то концерта, так что Альбина Семеновна не стала жертвовать режимом во имя любопытства, тем более что сто раз его еще увидит.

 

Таня спешила на занятия рано, в то время как супруг-музыкант мог еще понежиться в постели и послоняться по квартире. Занятия, которые с его точки зрения были бесполезны, он пропускал. Навалявшись вдоволь, он решил засвидетельствовать свое почтение квартирной хозяйке. Альбина Семеновна вертелась на кухне и ее реакция на появление Никиты была более чем странной.

 

В то время, как он представлялся, галантно целуя птичью лапку, хозяйка словно погрузилась в ступор, после чего стремительно отдернув руку, молча ринулась прочь. Никита, как человек творческий, был склонен к рефлексии и в данном случае, ему показалось, что он не просто чем-то обидел, а даже оскорбил старушку, и теперь непонятно как себя держать, скорее всего, необходимо извиниться, все-таки человек более чем пожилой, а Никита был хорошо воспитанным юношей. Но напрасно он стучался в старухину дверь. Альбина Семеновна не была готова к разговорам, пустым речам и ничего не значащим словам. Она рыдала, зарывшись носом в подушку, потому что впервые в жизни была влюблена…

 

Да, да, конечно, это именно тот человек, которого она видела в своих счастливых полудетских снах. Она узнала и темный блеск глаз, и бледность, и длинные нервные пальцы. Но как жить дальше она не знала. Отказать этой паре от дома, значит, обречь его на мытарства в поисках нового жилья, и потом никогда больше не увидеть. Оставить у себя, видеть ежедневно, но и терзаться от ревности, когда он запирается на ночь со своею тетехой.

 

Может быть, объясниться и тогда все счастливо разрешится само. Она никак не могла решиться, и в присутствии Никиты пряталась в своей комнате. Квартиранты не очень задумывались о старухиных переживаниях, относя многие из них к странностям, присущим пожилому возрасту.

 

А она не то что бы прихорашивалась, прихорашивать там было особенно нечего. Альбина Семеновна просто перестала ждать смерти. Она ждала его и готовилась к разговору, перебирая свои старые, но соответствующие случаю наряды. Переворошив все комоды и сундуки, она, наконец, нашла то, что искала – пастельные тона и будто запах моря. В стекляшке "Цветы" она купила орхидею, а дома взбила высокую прическу и украсила ее цветком. Оставшись довольной своим отражением, она опустилась на кушетку, поигрывая ожерельем, и вдруг неожиданно оказалась на Ялтинском берегу. Ветер доносил запах водорослей и магнолий, и рядом был он – молодой скрипач с агатовыми глазами…

 

Хоронили Альбину Семеновну за казенный счет, по самому низкому разряду. Гроб нести было некому, потому Никите пришлось договариваться с кладбищенскими алкашами. А молодая пара, кстати, очень искренне огорчилась. Все-таки пропала комната в самом центре и не дорого, и старушку жаль - забавная была чудачка…