После недели дождей погода наконец-то просохла. Еще не потеплело, но небо красовалось хрустально-звонкой синевой, воздух прозрачен, как оконное стекло после субботника, на бумажно-белом сугробе Эльбруса видны даже черные черточки скал, даже морозные утренние тени.

Такую оптимистическую картину подарило ему то воскресное утро. Окно его “гробика” (он называл так свою комнату в малосемейке) выходило как раз на юго-запад. Вообще-то он собирался сегодня на рынок сходить, на “железячный”. Не так, чтоб что-то особенное нужно было. Просто потолкаться, поглазеть. А если еще точнее, он хотел то воскресенье (как хотел каждую неделю) провести с Соней. Во вторник еще договорился, в субботу позвонила: у нее, видите ли, сестра двоюродная приезжает в санаторий, надо встретить в аэропорту. “- Сашок, ты мне не поможешь?” Вот еще! Таскаться с чемоданами, да треп ваш бабский слушать. Спать вчера ложился злой. Сегодня – вот такая благодать за окном! Нет, к черту рынок. Делать там нечего. Поеду-ка лучше в Кисловодск.

Электричка деловито стучала пи-эр-квадратами колес, за окном вырастали гряды холмов Косогорья. Промелькнули домики бывшего пионерлагеря “Орленок”. Промелькнула сопка с кривоватой пятиконечной звездой на склоне, уже почти незаметной под густой зеленью лугов. Промелькнули картины детских воспоминаний. Он смотрел в окно, улыбаясь. Даже назойливые продавцы газет и “супер-ножей для мясорубок” не раздражали его. Круто завернув, электричка скользнула на мост, высоко вздыбившийся над ручейком Подкумка. На недолгие секунды развернулась ширь долины, зубчатый контур Бештау, и побежали весело за окном дома и домики.

Электричка втиснулась в щель меж двух перронов – тупик – распахнула двери по обеим сторонам, поскорее выпроваживая пассажиров. Он не спешил, ему некуда торопиться.

Он бродил среди картин, развалов книг и разной прочей дребедени вокруг Нарзанной галереи. “Кама-сутра” – 250 позиций”; выгоревшие до синевы обложки детективов; жесткая, как резина, чурчхелла; желтенькие, кругленькие, как на подбор, ядрышки фундука.

Маленький столик со всяким эзотерическим барахлом: ароматические свечи, тонкие книжонки с синими горами и седовласыми стариками на обложках, плакаты – манлады, какие-то мелодично позвякивающие висюльки.

- Молодой человек, вот, есть, как раз для вас! Амулеты удачи! Семнадцать сакральных символов великого бога Уицилопочотли!

Седовласая женщина с бородавкой на носу протягивала ему дешевенький браслет из квадратных плашек. На каждой из плашек был криво нацарапан некий “сакральный символ”, а попросту, геометрические каракули. Он автоматически пересчитал плашки – их действительно оказалось семнадцать.

- Сколько? – спросил он, неожиданно для себя самого.

- Девяносто пять, - сказала женщина, поперхнувшись от собственной наглости.

Он не любил торговаться. Он к деньгам относился неровно. То начинал экономить, считая в блокнотике каждый рубль. То тратил, не глядя. Сколько положит с утра в карман, столько и потратит. Сегодня у него все деньги были сотнями. Женщина дала ему амулет и пятак сдачи, поворожила его купюрой над товаром.

- Ты надевай амулет, надевай, тебе удача будет, обязательно.

Пожал плечами, надел, поправил манжет рубашки, чтоб не так видно было.

 

После часа блужданий по тихим, краевым дорожкам парка, вышел в оживленную зону, где пахнет горелыми шашлыками и дефилируют вальяжные отдыхающие, которых комплекция и одышка не пускает на верхние ярусы парка, на простор и ширь отрогов, вознесенных над суетой города. Он прицелился было на кафешку, аппетит нагулял. Да другая неприятность, в туалет бы надо. Стремительно прочь, назад, в глушь, вломился в какие-то кусты, вроде не видно. Раз, а что это там такое? Поднял – кошелек. Осмотрелся – похоже, трава кругом изрядно примята. А кошелек – зеленый, матерчатый на липучке. Открыл: даже с деньгами, немного, полтинник и три десятки, расписание электричек, телефонная карточка. Деньги забрал, глупо было бы, кошелек аккуратно положил на траву под дерево, может, хозяин вернется. Ну вот, по крайней мере, за амулет деньги вернул. Позабавился: удача – не удача, а самого себя амулет уже окупил.

 

Встречные улыбались ему и даже кивали. В шашлычной полюбезничал с симпатичной замотанной официанткой. Снова ушел в тихие, приглушенные края парка. Выбрался на задворки какого-то санатория, переживающего, судя по запустению, даже запущенности, не лучшие времена. Дорога петлями сползала с отрога, карабкалась на следующий, к другому “храму здоровья”, спускалась к речке, да и не речка вовсе, а так, ручей-переросток. Он смотрел на текучую воду, облокотившись на парапет в коросте шелушащейся зеленой краски, вслушивался в громкое булькающее клокотание. Долго стоял, пребывая мыслями в нигде. Пошел дальше, по тротуару, вниз вдоль речки, в город. Десятка два шагов прошел всего.

Удар, скрежет, грохот. За те долгие секунды, что он возвращался в реальность, все уже завершилось. Подбежав, он увидел только итог: сбитую секцию парапета, вывернутые столбики и белую 31-ю “Волгу”, ткнувшуюся носом в ручей. Что там, жив кто? Стекла темные, не видно. Но тихо, никто не шевелится. Да нет, вот, слышно. Не от машины, а сверху, с улицы, круто скатывающейся с горы, прямым углом утыкающейся в набережную. Бежит, ругаясь по нерусски, хозяин машины, переваливаясь с одной кривой ноги на другую, тряся животом, шумно пыхтя, отирая пот со лба смятой кепкой. Да, дядя, другой раз научишься на горке машину ставить. Не повезло.

Стоп, стоп. А он ведь стоял и медитировал как раз в этом самом месте. Тонна глупого железа, несущегося с горки на приличной скорости (вон как парапет своротило), несущегося совершенно бесшумно (накатом). Нет, он бы все равно услышал. А если бы не услышал?

Удача, это когда происходит что-то благоприятное. А как правильно назвать, если не произошло неблагоприятное? Везенье? Амулет?

Он почувствовал острую потребность выпить. Купил в первом попавшемся ларьке, что было в банках – горький джин-тоник, еле осилил полбанки, но в голове приятно полегчало.

 

А потом он познакомился с Женечкой.

Тонкая, невысокая, ему по плечо. Что-то восточное, татарское в чертах лица, приятная угловатость. Темные, слегка подкрашенные волосы подстрижены совсем коротко. Глаза нельзя назвать большими, но выразительные, привлекающие. Утонченное изящество. В речи слышны были оттенки другого языка, придававшие голосу неповторимое своеобразие.

Времени до электрички оставалось много. Он забрел в книжный магазин. Молодая женщина выбирала детектив. Он заговорил, одно забраковал, другое посоветовал. Там, в магазине, он и не разглядел ее толком. Как-то совершенно незаметно они оказались в кафе. Они сидели, наклонясь друг к другу через маленький столик, больше часа, заказав всего по чашечке кофе, не замечая косых взглядов официантки.

Он – не из тех мужчин, кто парой улыбочек и двусмысленных намеков может разговорить любую женщину. Ему нужен от собеседницы обратный поток внимания и интереса. С Женечкой было легко. Они рассказывали друг другу то, о чем говорят только совсем чужим или очень близким людям.

Она замужем, дочь в школу ходит. Муж – адвокат, не уголовный, а по гражданским делам, весь в работе. Брак давно стал похож на черствый яблочный пирог: ни нежности, ни вкуса, ни запаха, только один внешний вид, крошки сыплются.

Она работает главным бухгалтером. Одна в кабинете. Контора на окраине города. Да и сам город, глушь, хоть и курорт. Жизнь, как машина, застрявшая в колее по брюхо, крутится на одном месте. Пока училась в институте заочно, хоть что-то еще, кроме дома и работы было. А теперь…

Он проводил ее до маршрутки. Она дала ему рабочий телефон.

 

А ведь амулет действовал! Нет, миллиона в лотерею он не выигрывал. Мелкие неприятности, которые обязаны были случиться, проходили мимо. Если он опаздывал на электричку, электричка опаздывала еще больше. Если ему не хватало места в маршрутке и приходилось толкаться в автобусе, то через сто метров та самая маршрутка ломалась. Телевизор сгорал ровно за неделю до конца гарантийного срока, а не после.

Зато охотно приходили небольшие, но приятные случайности. Учебник по маркетингу, за которым охотилась толпа студентов, который выдавался на руки из читального зала только на ночь и под большой залог, ему достался на целую неделю (библиотеку неожиданно закрыли – трубу прорвало).

За гаражами рядом с рынком купил у алкаша за гроши очень приличный сотовый. Говорил, не ворованный. Говорил, в лесу нашел, не в чаще, а на полянке, куда девочек возят.

Давно хотел завести себе какую-нибудь живность домой. А тут шел по улице мимо хлебного, в стае воробьев волнистый попугайчик скачет, крошки выискивает. И тут же под руку коробка попалась, поймал. Воробья бы ни за что не поймал, а попугайчик и так летает плохо, всю жизнь в клетке, а тут еще и голодный, после воробьев ему и не доставалось ничего.

И с Колькой он встретился абсолютно случайно. Практически невероятная встреча. Они жили в совершенно разных плоскостях. Он ездил на трамвае, Колька – на “БМВ”. Колька после школы ни разу на “вечере встречи выпускников” не был. Он “закрутел” очень быстро и с одноклассниками не общался. Как специально все сложилось к этой их встрече. Что-то в городских электросетях произошло – уличные фонари никак не зажигали, хотя уже часа два как стемнело. На что там такое Колька в темноте наехал, не понятно, колесо пропорол. И он прошел мимо как раз в те короткие десять минут, пока Колька ждал своих “мальчиков”. “- Привет! - Привет! - Как дела, где работаешь?” И, оказывается, что у Кольки на фирме (он там не единственный, но хозяин) как раз сейчас начинают новую группу товаров двигать, и Кольке как раз нужен на это дело надежный человек, скорее порядочный и преданный, чем деловой торгаш, чтоб не забрал на себя дело, когда хорошо пойдет. Зарплату Колька предложил более чем хорошую. Сначала – оклад, потом – процент с выручки, как дело развернется.

Колька предложил выпить за встречу, как раз и “мальчики” приехали, будет кому машину вести. Сидели в пивбаре. Вспоминали школу. Кто - где теперь? Этот в Москве, тот в Канаде. Этот спился, еще не под забором, но уже рядом. А этот в Сингапуре. Не на постоянку, а мотается по делам, полгода там, полгода в Питере. А этого убили, темная история, слухи разные. Этот в адвентисты ударился. У этого частная парикмахерская. А девчонки? Что девчонки? Как положено, муж – дети. Помнишь эту? Мышка серенькая, так теперь мать-героиня. Троих родила, четвертого ждет. Так это не она героиня, а муж. Родить – дело не хитрое. Ты попробуй содержать достойно. Почему, думаешь, детей больше в бедных семьях? Потому что им пайку что на троих, что на пятерых делить, так и так – крохи. А мне, знаешь во что обходится, приличное образование каких денег стоит?

После изрядных доз, принятых на грудь, он рассказал Кольке про амулет. Про все везенья. Давно на языке вертелось рассказать кому-нибудь. Кольке вон как по жизни везло, он поймет.

- Сашок, брось ты эту чушь пороть! Выброси ты это дерьмо! Я те знаешь, что скажу – ездят на том, кто везет. Тьфу ты, не то. Вот: судьба везет тому, кто знает, куда ехать. Ага. И хочет ехать. Я уже месяц ищу подходящего человека и не могу найти. Вот я тебя сегодня встретил, это как для меня – везенье? Не встретил бы тебя, все равно нашел бы кого-то. Потому, что ищу. Думаю об этом все время. А ты говоришь!

Не убедило. Он рассказал Кольке про машину, которая его чуть не размазала.

- Да ты не в курсах. У тебя тачки нету. Тут каждый день, а то и по два раза на день. То кретин какой-нибудь на “жиге” раздолбанной заглохнет, еле успеешь объехать. То тетка ошалелая с сумками из-за автобуса выползет. Да вот сегодня. Еду. Перекресток на Ленина, смотрю издалека – телка классная стоит. Начинаю притормаживать – ее парень подошел. Я только собираюсь по газам, слева выскакивает “запор”, тарахтит, как пулемет, под девяносто, проскочил перекресток, на клумбу вылетел, заглох. Я думаю, “запоры” совсем оборзели. Оказалось, у мужика сердце прихватило. А не притормозил бы я перед телкой? Слева, “Запорожец”, черта с два я бы его пропускать стал. И было бы: “- Два трупа возле тачки украсят утренний пейзаж”. А ты говоришь!

О встрече с Женечкой он Кольке говорить не стал.

 

Неделя всего прошла, когда он пришел к Кольке на работу устраиваться. На прежней работе как раз (удача!) зарплату давали. Он из кассы – сразу к директору с заявлением. Так вот еще что – стал уговаривать, не уходи. Обещал пятьсот рублей прибавить. “Поздно пить “боржоми”, когда печенка отвалилась”. Когда к Новому году премии раздавали, не нужен был. На тебе сто рублей подачки. А теперь засуетился.

Колька выделил ему отдельный кабинет. С отдельным телефоном. И с компьютером. И “Газель” в единоличном подчинении. Он начал понемножку вникать. Выходило, что идея нового направления была Колькина, остальные хозяева фирмы – ни за, ни против. Пробуй сам! Вот Колька его и поселил отдельно, чтобы никто не знал, что - как.

Он первый день чувствовал себя неловко: в отдельном кабинете – в старом свитере и черных джинсах. Пришлось срочно покупать костюм. Он стал солидным коммерсантом: с бухгалтерии звонили: “- Александр Игоревич, зайдите за доверенностью! Александр Игоревич, когда ваш водитель за бензин отчитается?” А водитель с утра заглядывает в кабинет: “- Ну, что, командир? Куда сегодня едем?”

 

С Женечкой они встречались три раза. По часу - два, как удавалось. Муж неожиданно начал бдить. Забирал ее с работы на машине, чего за ним давно не водилось. В последнее свидание они целовались, как школьники, до опухших губ.

А тут неожиданно Сонька в гости вечером заявилась – не выгонять же было!

 

За месяц расторговался он неплохо. Колька сказал: “- Я тебе сначала оклад обещал, но по проценту от прибыли больше выходит, получишь процент”. На радостях он затащил Женечку в дорогой ресторан. Оказалось, ничего там выдающегося, кроме швейцара в ливрее и цен не было. Но им все равно было хорошо – вместе. Поначалу пить она отказалась, боялась, что муж учует. И ему пришлось одному давиться клоповно-ароматным “Мартелем VS”. Но потом Женечка решилась и быстро захмелела. “- Ханин думает, что я пошла к Людке. У нее годовщина кристины. Не Кристины, а крестин. Могла она бутылочку поставить? Могла!” “- Так он же может Людке позвонить!” “- А вот и не может! У нее телефона нет! Зачем бы я к ней пошла, если бы у нее телефон был?” “- А если он за тобой заедет?” “- Точно, заедет. Обязательно заедет. Идем, поздно, ты меня на такси посадишь?” “- Саша, я придумала. Ханин на неделю в Ставрополь уезжает, Таньку я свекрови на выходные подкину. Скажу, работа, баланс. У нас целых два дня будет!”

Удача!

Всю субботу в сером мире за окном протекала серая крыша. А в их маленьком мире было жарко и уютно. Они только раз выскочили из “гнездышка” напиться холодного отмытого воздуха. До магазина, тесно обнявшись под ее пестрым маленьким зонтиком, взяли копченую курицу, шоколадный вафельный торт и много красного терпкого вина.

Он проснулся от холода, поверх сбитых простыней. Она сидела обнаженная на подоконнике открытого окна, курила. Черный силуэт на черном небе. Огонек сигареты и огоньки звезд.

Рассвело. Часа три всего спал, а не хочется. Лежал, в потолок. Тело звенело томной усталостью. Женечка спала, положив ладошку под щеку. Он встал, допил из горлышка последние глотки. Зевнул. Поспать еще, целый день впереди. Женечка проснулась, затеяла шутливую возню. Укусила его. Он попытался обнять. Выскользнула, оттолкнула. Они боролись уже не в шутку. Он завелся, просто озверел. Они свалились на пол. Он хрипел и рычал, он едва удержался ударить ее. Она отчаянно упиралась кулаками в его грудь. Он наваливался, упал на нее, он хотел смять, раздавить ее. Она сжала, переплела ноги. Он вдавил коленом. Она охнула от боли. Она сопротивлялась до последней секунды, расцарапала ему спину.

Он лежал на полу, раскинув руки. Женечка сидела на кровати, болтала ногами и смеялась: “- Как я тебя раздразнила! Хотел утром просачковать?”

Он почувствовал какое-то неудобство, как камешек под спиной. Откуда? Плашка от амулета. Мгновенно вспотел. На запястье – пусто, только тонкий красный рубец. Посмотрел на Женю. “- Саша, что случилось?” “- Ты! Да ты не понимаешь что ли! Ты д…(чуть не сказал “дура”) ты думай, что делаешь!”

На полу. Вот еще одна плашка, вот еще. Нашел десять штук. На постели. Сдернул простыни – Женя вскочила. Еще четыре. Под кроватью. Долго шарил рукой в пыли. Еще две. Когда встал, Женя была уже одетая, в плаще. “- Мне надо идти, Таню забирать надо”. Он почти не слышал, блуждая взглядом по комнате – где же еще одна? Все перевернуть. Никуда она деться не могла. Уже через порог: “- Ты не это ищешь?” - бросила на голую кровать последнюю семнадцатую плашку. “- Женька, ты молодец! Подожди, я кофе заварю”, - в закрытую дверь.

Ну, слава Богу, все семнадцать на месте. Стоп, а как же они были расположены? Может они одинаковые? Нет, разные. Может, это не важно? А вдруг важно? Вот же идиот, месяц носил амулет, не мог хотя бы зарисовать! Так профукать!

 

С этого дня, с того самого утра, все пошло наперекосяк. Женечке он еще пару раз звонил на работу. Первый раз она сказалась занятой. Второй раз попросила больше ей не звонить.

На работе затеяли ремонт, ему пришлось временно перебраться из кабинета в общий зал, втиснув свой стол на проходе у самой двери. А после ремонта в его бывшем кабинете поселился новый начальник отдела маркетинга. Колька, как назло, укатил семьей отдыхать на Канары. Потом начали ремонтировать зал и всех порассовали кого куда. Его загнали аж на тарный склад, на другой конец города. Дыра – даже телефона нет. Работы – никакой. Правда – временно. Колька вернулся из отпуска и о нем не вспомнил. “С глаз долой – из сердца вон?” Тоже мне, друг называется. Он получил за месяц какие-то гроши. Он и на старом-то месте в месяц вдвое больше получал. Уволился, обиженно “хлопнув дверью”.

На прежней работе его место оказалось занято. Сжалились, взяли по старой памяти - помощником на разбраковку. Работы – одинаково, а оклад у помощника – вполовину. Уйти еще куда-то, поискать что-нибудь другое? Неизвестно, что и найдешь-то. Работа не очень тяжелая, но напряженная, ни на секунду отвлечься нельзя. Домой мертвый приходил.

Еще и Сонька мозги пудрит, душу мотает…

 

Каждый вечер он говорит себе, что эта дурацкая затея не имеет никакого смысла, что завтра с утра он выбросит этот проклятый амулет. Но каждое утро повторяется одно и то же. Едва проснувшись, еще не видя толком ничего сквозь сонную муть в глазах, он бредет к столу, к потрепанной толстой тетради. С благоговейной ненавистью, с остервенелым трепетом он распахнет тетрадь, найдет последнюю строку, последний испытанный вариант, бормоча себе под нос заклинание из семнадцати слов, запишет специальными значками очередную перестановку. Потом разрежет маникюрными ножницами две тонких резиночки, ссыплет в горсть истертые плашки, с облупившимся местами лаком. Пыхтя от напряжения, нанижет их снова в другом порядке. Глубоко вздохнув, потрепещет пару минут и наденет амулет. И будет весь день терпеливо ждать удачи.