Только о великом стоит думать,

только большие задачи должен ставить себе писатель;

ставить смело, не смущаясь своими личными малыми силами.

А. А. Блок.

Я резко распахнул дверь и прошёл в вестибюль. Передо мной развернулась вся картина начавшегося лите-ратурного конкурса. Кругом ходили люди с портфелями, папками и файлами. Все они были полны листов, рукописей, коих около двух сотен было представлено сегодня. Десятки человек стояли в коридорах и пере-говаривались, делая вид, будто они обсуждают очень важные дела. Многие говорили громко, почти крича-ли, из речевых изречений которых можно было подчерпнуть множество довольно интересной информации. Через три минуты я узнал, что главный комитет жюри находится в двести восемьдесят шестом кабинете, что оценки работ уже началась, и что участники конкурса находятся на грани нервного срыва от переживаемых ими волнений по поводу их творчества. Ещё через минуту по коридору прошла плачущая девушка с баджем, на котором значилось: Алексеева Полина, 17 лет, уч. 123. По-видимому, жюри уже оценило её труды. Она подошла к бледной женщине в вестибюле и расплакалась ещё сильнее. Только теперь я заметил небольшой кусок бумаги в её руке, который она показывала женщине. По дико вращающимся глазам матери я понял, что её дочь незаслуженно обижена и непризнанна, но изменить уже ничего нельзя. Девушка продолжала плакать, а мать с сердитым недовольным лицом забрала верхнюю одежду из гардероба. Проводив их глаза-ми до выхода, я стал подниматься по мраморной лестнице на второй этаж. Зелёная ковровая дорожка раски-нулась передо мной и доброжелательно улыбалась всякий раз, когда я ступал по ней. Не опираясь на перила, полаченные лет десять назад, я преодолел двадцать три ступеньки и поднялся наверх.

Здесь располагался огромный актовый зал. Там скопилось около пятисот человек. Большинство сидело и читало что-то. Оставшаяся часть тихо перешёптывалась и обсуждала призовой фонд, который должен был быть около 5.000 евро. Я мельком заглянул в зал, погладил взглядом сцену и красный занавес с эмблемой Литературного Общества в виде раскрытой книги и нырнул обратно в коридор. Церемония награждения должна была состояться через две с половиной часа. За это время жюри в составе двадцати человек пред-стояло просмотреть все работы и объявить победителя. Я медленно прошёлся по коридору. За множеством дверей слышались либо говор, либо остроязычная словесная перепалка двух или более жюри. Я услышал отдельные фразы.

- По моим представлениям, рассказ должен быть более гармонично сложенным, а всякая парцелляция1 лишь разрывает изложение…

- Эта новелла содержит слишком большое число плеоназмов2, создаётся ощущение, что автор за всю свою жизнь прочитал только две с половиной книги: первая – Евгений Онегин, вторая – сборник стихов Есенина, а половина – часть "Войны и мира"…

- Это стихотворение уж очень амфиболично3 и неоднозначно…

- Господа, а вот этот, вроде, ничего…

- Сложно сказать, Александр Матвеевич, преобладает амплификация4, постоянное напряжение и пережива-ние, очень душещипательно…

- В поэме прослеживается зияние5, что очень затрудняет восприятие…

- Тавтология…

- Doloroso6, симплока7 не удалась, а подавал такие неплохие надежды…

- Владимир Григорьевич, вот это вам понравится: постоянная метонимия8 и кругозор широкий…

- Этот перебрал с гиперболами: получилось несоответствие с основной идеей произведения…

- Мне эта ерунда уже надоела, Schei?e…

Я прошёл весь коридор и остановился у доски объявлений на стене прямо передо мной. Там я смог найти имена всех участников конкурса, а также названия и даты приёма работ. Пробежав глазами по списку, я ус-мотрел несколько интересных пунктов.

… Полоцкий Александр, мистический триллер "Трест, который треснул", 20.01.03.

… Говоренкович Наталья, мелодрама с элементами эротики "Эммануэль на Диком диком западе", 19.01.03.

… Лопата Михаил, жёсткий чукотский эпос "Отмирание нижних конечностей", 20.01.03.

… Путинов А.С. , лёгкая фантазия для российского правительства "Что делать с деньгами?", 23.01.03.

… Фома Аквинский из Питера, ода, посвящённая 11 сентября "Мы строили, строили…", 25.01.03.

… О. Замятин, душещипательный триллер с элементами жестокости "Голубые против розовых", 15.01.03.

… Фигнер Ф.Ф.Ф. , доброжелательная мелодрама для врачей невропатологов "Тихий сон", 19.01.03.

…

Я отошёл о стены и быстро вернулся к лестнице. Мой рассказ значился под номером сорок. Я отправил его заблаговременно, поэтому сейчас преспокойно разгуливал по зданию и высматривал пути отступления в случае чего. По большому счёту, я не ожидал от своего произведения чего-то особенного. Обычный рассказ, написанный под впечатлением Шекспира и Дюма. Потребовались всего около трёх недель для полного ре-дактирования рассказа. Я долго думал, почему я послал на конкурс именно эту работу, и только потом я понял, что этот рассказ представляет собой нечто похожее на философский эпический трактат о справедли-вости. Название нашлось соответствующее – Третейский суд.

Я поднялся на третий этаж, прошёлся по коридору до угла и повернул. В отличие от второго этажа кабине-ты здесь были открыты, и дверные проходы многих из них зияли пустотой. В одной комнате я увидел двух молодых людей: один из них с силой бился головой о стол, выкрикивая непонятные фразы, а второй рвал бумагу, на которой было что-то начертано. Я не стал отвлекать их и, пройдя дальше, нашёл целующуюся парочку в следующем кабинете. Им я ещё меньше хотел мешать, поэтому, сделав ещё пару шагов, оказался пред кабинетом номер 286, том самом, где заседает главный комитет жюри. Я робко приоткрыл дверь и убе-дился, что большинство комитетчиков находятся где-то в поисках духовной пищи, которую в изобилии раз-давали особо уважаемым литераторам, а некоторым и впихивали прямо в руки, руководствуясь желанием сбыть груз ответственности.

В кабинете сидел Александр Анатольевич и некая девушка, предположительно секретарша. Я прошёл, по-здоровался и начал интересоваться о том, как протекает конкурс.

- Осталось около двух часов до начала церемонии объявления призёров, - сообщил Александр Анатольевич, - по отчёту видно, что уже просмотрено около ста девяноста семи работ из двухсот пятнадцати представ-ленных. Итак, in brevi9: 150 рассказов, 28 новелл, 12 поэм, 2 эпоса, 5 повестей. Сто восемьдесят отброшены сразу, за отсутствием какого-либо значения. Остальные перечитываются и проверяются на наличие плагиа-та.

- Как поживает мой рассказ, если не секрет?

- Владимир Григорьевич лоббирует как может, пока удачно. Рассказ номинирован на одну из премий.

- Да, я очень хотел спросить, почему Вы не оцениваете работы просто: первое-второе место, а называете номинации именами писателей?

- Это, на наш взгляд, более эстетично, нежели просто: 1, 2, 3…

- Хорошо, спасибо большое.

Я поднялся со стула, на который опустился сразу по приходу в кабинет и взглянул на секретаршу.

"Нееет, это не секретарша, - подумал я, - слишком молода. На мой взгляд, её лет шестнадцать-семнацать".

Девушка доверчиво посмотрела мне в глаза и я только сейчас успел заметить, что они снежно-голубые. То-гда они показались мне ледяными и абсолютно бесстрастными, только через несколько секунд я понял, что это только ширма, за ней же прячется нежность и понимание, которые она хотела скрыть от меня. Именно голубизна глаз, особенно у девушек, может говорить, как и о любви, так и о ненависти, как кому кажется. Если попытаться представить себе идеальны глаза, которые перманентно излучают тепло, то получаются тёмные карие глаза, потому что именно они постоянно кажутся простыми, понятными и открытыми, без завесы тайны. Чем больше зелёного цвета в глазах, тем больше страстности и экстравагантности, больше шарма и красоты. Человек с зелёными глазами всегда чётко выражает своё мнение и не способен нести двойственность. Чем голубее глаза, тем человек становится загадочнее, страннее и привлекательнее. В них импонирует именно неопределённость обладателя, по взгляду которого невозможно определить, сердится он или радуется, смеётся или грустит. Именно такие глаза и были у этой девушки, которую я по ошибке принял за секретаршу. Только через несколько недель спустя я узнаю, кто она на самом деле, но после того, как я покинул кабинет я её довольно долго не видел. Мне потом несколько ночей снились эти божественные холодно-тёплые глаза, белоснежная улыбка и длинные тёмные волосы, в беспорядке спадающие локонами.

 

Девушки любят побеждённых,

но изменяют им с победителями.

Теннесси Уильямс.

 

Вот уж два часа мелькнуло, все переместились в зал, запахом наград подуло, тех, что я уже назвал. Третий ряд, пятнадцатое место. Я удобно устроился между двумя молодыми писателями. Оба были молодые люди лет восемнадцати, лица которых напоминали протестантов во время Варфоломеевской ночи. Они, не отры-ваясь, смотрели на сцену в надежде, что их назовут, но этого не случится в ближайшие полтора часа. Оста-вив моих соседей наедине с самими собой, я перевёл взгляд на главного жюри, который только что появился на сцене и уже начал произносить благодарности в адрес всех участников конкурса молодых литераторов. Остальные члены жюри тихо совещались за столом и были, по-видимому, в сильном напряжении, ещё бы, сейчас им предстояло решить, кто действительно талант, а кто индифферентная бездарность. Главный жюри замолчал и предоставил слово комитету.

- Уважаемые господа участники, мы хотим ещё раз высказать свою искреннюю благодарность по поводу обилия представленных работ, это говорит о том, что люди, в первую очередь, молодые писатели, несмотря на постоянное угасание литературных стремлений, продолжают творить и гордиться своими творениями. Сейчас мы назовём наиболее достойных из вас, но это не значит, что остальные чем-то хуже их, нет, просто они не смогли заинтересовать нас своими произведениями, не произвели, так сказать, должного впечатления на комитет жюри. Поэтому мы, попытавшись быть беспристрастными, представляем вам то, что действи-тельно заслуживает особого внимания, а также авторов соответствующих творений. Итак, господа собрав-шиеся, сегодня 12 февраля 2003 года и мы начинаем вручение премий Литературного Общества молодым талантам. Прошу аплодисменты.

Зал зарукоплескал.

- Премию Бертольда Ауэрбаха10 и 1000 евро получает произведение "Агропромышленный консенсус".

- Премию Огюста Барбье11 и 800 евро получает поэма "Восстание Красной Армии".

- Премию Сальваторе Квазимодо12 и 700 евро получает новелла "Я патриот".

- Премию Андреса Бельо13 и 600 евро получает рассказ "Третейский суд".

 

Третейский суд

…Судья внимательно всмотрелся в глаза обвиняемого. Прокурор глубоко вздохнул и опустил взгляд на бумаги перед ним. Несмотря на прохладу, царящую в зале заседаний, на лбу адвоката выступили мель-чайшие капельки пота. Обвиняемый гордо закончил речь и прошёл на своё место.

- Итак, господа, - тихо проговорил судья, - я полагаю, что мы примем во внимание то, что подозреваемый признался во всём?!

- Я имею возможность доложить вашей чести, - начал было адвокат, - что подозреваемый мог совершить подобное признание под давление каких-либо третьих лиц.

- Господин обвиняемый, ещё раз для всех, в том числе и для господина адвоката, повторите своё признание, если Вас это не затруднит.

- Я, - медленно пробормотал обвиняемый, - признаюсь в том, что совершил разбойное нападение на дом господина Эрцелиуса и нанёс непоправимый урон статуе, которую он считал своим достоянием.

- Да, несомненно, так как Эрцелиус – скульптор, то каждая статуя для него это шедевр, именно поэтому лично я осуждаю ваш поступок.

- Но на мой взгляд, - продолжает подсудимый, - в данном виде она выглядит куда лучше.

- Позвольте с вами не согласиться, - кричит из зала господин Эрцелиус. – Женщина без рук, всё равно, то художник без кисти!

- На что Вы намекаете? – недоумённо встревает судья.

- На то, что этот человек совершил зверское преступление, - жарко кричит Эрцелиус.

- Да, я совершил злодейство и должен быть наказан, - парирует обвиняемый, нагло посматривая на скульптора. – Но сейчас она стала действительно шедевром, как Вы не понимаете.

- И слышать ничего не хочу. Этот человек – вандал и пусть он получит высшую меру, только тогда я ус-покоюсь.

- Пожалуйста, но я умру с улыбкой на устах, потому что буду знать, что умер за искусство, за это пре-красное наследие потомкам, которое мы с вами им оставляем. Может быть, через две тысячи лет чело-вечество оценит моё искусство, так я это вижу. Может быть, тысячи людей будут съезжаться, чтобы увидеть Венеру Таврическую…

 

- Премию Алексиса Киви14 и 600 евро получает эпопея "Обнажённая".

- Премию Анри Креа15 и 500 евро получает повесть "Чёрная Африка".

- Итак, господа, премии вручены, оставшиеся средства от призового фонда пойдут на филантропию и меце-натство. Теперь прошу авторов вышеназванных произведений выйти на сцену.

Я медленно поднялся и пошёл на сцену. Проходя между кресел, я заметил те самые голубые глаза, которые так волновали меня пару часов назад. Они тоже поднялись и отправились на сцену. Мне до боли в горле бы-ло интересно узнать, автором какого произведения она является. Мы все шестеро поднялись на сцену и встали лицом к залу, полностью загородив комитет жюри. Нам громко аплодировали и вручали грамоты. Только теперь боль прошла: я понял, что премия Ауэрбаха предназначалась моей старой новой знакомой.

 

Уметь писать – то же,

что уметь плавать под водой,

не задыхаясь.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд.

 

Коридор издательства имени Сытина напоминал проход между креслами в Боинге-747: такой же узкий и бесконечный. Здесь одна к другой были налеплены двери, на которых красовались небольшие, но щедро позолоченные таблички с именами и названиями фирм, арендующих часть площади. Дойдя до кабинета №67, как были указано на визитке, я быстро постучал в дверь. Из-за двухсантиметрового куска чистого эбе-нового дерева размером 2,5 на 0,8 я услышал вместо приглашения войти надрывный ор.

- Ad notam16, на современном рынке литературы нет достаточной конъюнктуры на печатание подобных со-чинений, это нерентабельно и ни один продюсер не возьмётся за Ваши труды, извините, мне нужно рабо-тать.

Я вошёл в кабинет, не дожидаясь, когда Провидение соблаговолит облить меня манной небесной. Человек, который в данный момент находился в комнате, одновременно напоминал баснописца Крылова, Александра Дюма-отца, взятых вместе в квадрате и для точности поделённых на Стивенсона в кубе. Бедный антиквар-ный венский стул угрожающе прогнулся под ним, собираясь прокричать: боже, почему слоны не летают, а сидят на мне, за что такое наказание. Я, конечно, пожалел стул, но успокоить его было нечем, поэтому при-шлось прямо перейти к делу, чтобы не видеть мучений самого достойного представителя мебели, естествен-но, после стола.

Пройдя в глубь комнаты, я остановил свой выбор на кожаном кресле в углу, на который и был помещён принесённый со мной кейс.

- Vien venido17, - монотонно поздоровался я.

- Ну, привет, можно и без испанского, - пробурчал толстяк.

- Не подскажете, где можно найти Владимира Григорьевича, он обещал быть в этом кабинете сегодня в одиннадцать. А, исходя из того, что уже пятнадцать минут двенадцатого, он должен непременно находиться здесь.

- Какие длинные фразы. Что – очередной писатель, чем порадуешь?

- Владимир Григорьевич просил меня подойти и поговорить со мной о небольшом, но очень заинтересовав-шем его романе.

- Если не удовлетворяет стандартному размеру, то заявка не принимается.

- Не волнуйтесь, всё сделано по высшему классу: и размер выдержан и содержание не хромает, кстати, пор-нография практически отсутствует, поэтому роман достоин своего читателя.

- Sic18, интересно. Давай посмотрим.

Я приоткрыл кейс и достал оттуда папку с рукописью. Толстяк быстро пролистал 82 печатные страницы и удовлетворился размером. Стандарт был действительно выдержан. Что-то шепча про себя, толстяк присту-пил к работе сканером. Через полчаса текст был оптимизирован и скинут на винт. Тем временем я медленно изучал очень необычный прейскурант цен, видимо написанный для вида.

1. Рукопожатие секретаря – 0,09 евро

2. Обработка рукописей на компьютере (ЭВМ) – 56 евро

3. Прочтение стихов – 200 евро

4. Прочтение повестей, рассказов, новелл, эпопей u.s.w. – 14 евро

4.1. Прочтение повестей, новелл, рассказов с эротическим уклоном – 20 евро

5. Тройной брежневский поцелуй – 50 евро

6. Милая улыбка секретаря – 0, 08 евро

7. Вызов кареты скорой помощи после улыбки секретаря – бесплатно

8. Звонок Александру Сергеевичу и Фёдору Михайловичу с просьбой о консультации – бесплатно

9. Плотно закрытая за вами дверь после вашего ухода – отсутствие матерных фраз вам вдогонку.

 

Дверь резко приоткрылась и в помещение ввалился Владимир Григорьевич. Он был разгорячён, вследствие чего быстро подбежал к телефону и начал набирать номер.

- Да, это я. Только что соизволил присутствовать на этой дурацкой презентации. Эта чёртова книга стоит того. Cito19, звони Бакунину, пусть он летит пулей к этому облезлому словодержвцу и заключает с ним до-говор, да, и пусть подольше с ним поторгуется: писатель молодой, неотёсанный ещё не ценит своего творчества так, как ценим его мы, поэтому он согласится на любую цену. Понял?! Отлично! Ладно! Vale20!

Он кинул трубку и, наконец, успокоился. Оглядев комнату и заметив в ней меня, Владимир Григорьевич поздоровался за со мной за руку.

- Пришёл, отлично. "Амброзию" принёс?

- Да, как и обещал. Она уже в компьютере. Ваш дружелюбный секретарь оказал мне пару неоценимых ус-луг. Спасибо ему за это огромное.

- С вас семьдесят евро, - отозвался из кустов секретарь.

- Принимаете чеки Bank of New-York?

- Нет, только японские Йены?.

- Отлично, придётся платить в советских рублях.

- Вот прейскурант. Здесь синим по белому написано: услуги первоклассного секретаря – 70 евро.

Я улыбнулся и выложил часть своего конкурсного гонорара. Владимир Григорьевич проверил работу сек-ретаря. И поставил в графе автор моё имя. Затем он написал расписку с указанием даты составления дого-вора.

- К сожалению, сейчас нет времени заниматься с "Амброзией". У нас на носу аудиторская проверка, поэтому намыливай лыжи и приходи через двадцать два дня. Главное – не потеряй расписку: на ней подпись и пе-чать, удостоверяющие твоё авторство на "Амброзию". Почему не оформил патент?

- Слишком много волокиты и очень дорого, поэтому я полностью полагаюсь на Вас.

- Польщён доверием, надеюсь оправдать надежды.

- До свидания, - попрощался я.

- Adios21 – прокричал мне вдогонку добродушный секретарь.

Выйдя из кабинета, я положил расписку в кейс и медленно отправился zum Hause; до дому, до хаты.

Я даже представить себе не мог, что…

 

К развлекательной литературе относятся примерно так же, как к проституции: осуждают, но пользу-ются.

Лессинг.

 

 

Амброзия (выдержка 1)

...

"В душе происходят потрясения, выводящие из строя нервную систему, угнетая её. Многое зависит и от характера человека. Если он имеет “иммунитет” к различного рода депрессиям и душевным потрясениям, то саморазрушение естества сводится лишь к небольшому параличу высших чувств, отвечающих за воспри-ятие наиболее сложных, абстрактных идей, а средние и низшие чувства, некоторые инстинкты остаются в первоначальном состоянии, так как они сами способны себя защитить от разрушительной деятельности де-прессии".

Лист вспыхнул голубоватым пламенем и истлел через минуту. Тёплый июньский ветер подхватил золу, высоко поднял её в воздух и понёс над Сан-Франциско. Она медленно парила над спящим городом, кружась и рассыпаясь. Пролетев около пяти километров, она ровным слоем осела на молодую зелёную траву, кото-рая росла на холме за городом. Пошёл тихий дождь. Он осторожно смочил главные улицы, прыснул на ок-раинах и охладил ночь. Редкие ночные прохожие проходили по своим делам, даже не заметив его.

Это был последний листок великой рукописи, которая так и не была никем прочитана. Автор плакал, стоя на коленях в церкви. Возлюбленная подошла к нему и протянула свою руку, осторожно коснулась волос и замерла как статуя. Они пробыли в церкви три дня в постоянном молении о спасении души, но оно не на-ступало. Автора постепенно начала поглощать та идея, которая была заявлена в его сочинении. Он сам стал жертвой выдуманной им депрессии, основа которой таилась в его снах, наполненных кошмарами, которые должны были произойти с ним и с его любимыми в ближайшее время.

…

 

Поэзия – музыка слов.

Олдос Хаксли.

 

За окном тихо падал снег. Ночная темнота уже окутала весь город и спустилась на землю. Вдалеке горели редкие огни фонарей, множество светящихся окон в доме напротив, сквозь густую завесу снежных туч пы-тался проглянуть месяц, но постоянно терялся в белом холодном падающем снеге. Раздавались тихие гудки автомобилей, чей-то неожиданный крик на улице. Снег мягко оседал на стекло окна и весело переливался в свете ярко горящей лампы. Я задёрнул жалюзи и развернул лампу в стол, после чего оконный снег перестал переливаться и застыл серым мрачным покрывалом. Стрелки чёрных кварцевых часов медленно приближа-лись к 0.35 am. Монитор компьютера снова принял мой полусонный взгляд и продолжал мерцать, как мне казалось, со слишком низкой частотой. Но вскоре я убедился, что это просто мои глаза медленно слипаются и кричат: давай спать, давай спать, мы устали! Несмотря на это, я решительно дописывал небольшую часть стихотворения, которое должно было войти в poetry single:

 

Страстно…

Я тебя целую взглядом,

Ощущаю пульс твой рядом,

Мы с тобой обречены

На существованье вместе,

Мы в тюрьме заключены,

На пустое созерцанье,

На холодное мерцанье

Ламп,

Прямое отрицанье,

Вместе мы обречены,

Рядом быть обручены…

 

Поставив последнее многоточие, я оторвал пальцы от клавиатуры и откинулся на спинку кресла. Через ми-нуту включил Rammstein и бросил беглый взгляд на записку, аккуратно лежащую на экономическом слова-ре, около монитора. В этот момент раздался телефонный звонок, который резко привёл меня в чувство.

- Что за чёрт, Schei?e, кому понадобилось звонить в такое время?!

Я огляделся и нашёл трубку телефона, которую тут же приложил к воспалённым мозгам, связь с которыми осуществлялась в данный момент посредством левого уха.

- Да.

- Привет.

- Привет, привет. Ну, и кто это говорит?

- Не узнал?

- А должен?

- Нет.

- Тогда, может быть, представишься?

Звонивший замолчал. Голос был сексуально-женский. Раздались два коротких вздоха видимого собирания с мыслями.

- Мы, конечно, можем молчать до утра, но это крайне непродуктивно да и глупо, наконец, - начал я осто-рожно налаживать первый контакт.

- Мне бы не хотелось назвать своего имени…

- Вот, приехали. Интересно, как я буду разговаривать с тем, кого не знаю даже по имени?!

- Ну, хорошо, меня зовут Маша, но тебе это не о чём не скажет, ведь правда?

- Собственно, да. Ну, что ж, Маша, может посвятишь меня в тот величайший секрет, который заставил тебя позвонить в столь поздний час?

- Похоже, мы перешли, наконец-то, к делу.

-Ещё бы, я давно собираюсь заговорить именно непосредственно…

- Ладно. Так как ты меня не знаешь, я хотела бы что бы твой светлый разум доверился моим правдивым сло-вам.

- Мне бы тоже этого очень хотелось, но не могу, мама учила меня не разговаривать с незнакомыми людьми.

- Очень смешно! Ближе к делу, я хочу просто назначить тебе встречу в кафе, ты не против.

- А может быть, это засада. Меня схватят, свяжут по рукам и ногам, оденут на голову мешок из-под прошло-годней картошки, погрузят на армейскую машину "Урал" и отправят на Северный Кавказ в качестве потен-циального террориста-смертника, потом мне введут инъекцию какого-нибудь психотропного вещества, и я совершу теракт против Родины, далее моё поведение осудит православная церковь, и я уйду в опалу.

- Люблю парней с чувством юмора.

- Польщён и прельщён. Итак, когда?

- Послезавтра, в шесть вечера.

- Отлично, я буду. Auf wiedersehen

- До встречи.

 

Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.

Гейне.

 

Летели дни, крутясь проклятым роем, вино и страсть терзали жизнь мою… Мерно прошло полтора дня.

На часах стрелки показывали 5.00 pm. Я собрался, вышел из дома и через полчаса был в кафе, о котором мы договорились ещё тогда по телефону, хотя это и осталось за кадром основного разговора. Я присел за условленный столик и начал ждать. Время остановилось, секунды практически перестали идти вперёд. За те три с половиной часа, которые я, как Ленин, ожидающий Надежду Крупскую на первое свидание, проторчал в кафе, обругал себя по полной программе, несколько раз брался за свежую утреннюю газету, с надеждой оглядывался по сторонам, искал глазами хоть кого-нибудь, похожего на незнакомку в телефоне. В конце концов, я окончательно вышел из себя, отшвырнул газету и вышел из кафе, направившись прямо домой.

Но моя радость от сегодняшнего вечера была бы неполной, если бы я не нашёл в двери небольшую фиоле-тово-красную открытку, торчащую в двери и пахнущую жасмином. Сложно сказать, обрадовался я этой от-крытке или нет, но любопытство подтачивали прочесть её и утонут в бездне глупости. На открытке красова-лись финиковые пальмы со второго эшелона Фолклендских островов, а под пальмами красивым женским, чуть каллиграфическим подчерком красовались несколько горячих, пышущих жаром и тайной страстью несколько слов, прочитав которые, моё каменное сердце растаяло, а ужасное настроение, заработанное в кафе, развеялось, как утренний туман. К сожалению, открытка не сохранилась до наших дней, она раствори-лась вместе с той самой девушкой, которая её писала, а также вместе ещё с одним важным документом. Но это всё будет потом, а пока я таял от пяти строчек, которые были мне дороже десяти унций золота. Секунду спустя я сообразил, что не стоит доверять обычному клочку бумаги, и с раздражением разорвал открытку на пять частей, которые почему-то не выбросил, а бережно положил в ящик письменного стола, накрыл листом А4 и постарался забыть о них.

Возможно, если бы я тогда не поверил этой чёртовой записке, то всё могло сложиться по-другому, всё бы-ло бы абсолютно не так, но я решил, что любовным запискам грех не верить, и решил непосредственно со-прикоснуться с любовным остриём ножа. Всё стало просто и на редкость банально: сердце поэта было за-воёвано чёрт знает кем, той, которую я даже никогда не видел, и которая, как следовало из открытки, безум-но в меня влюблена.

Спустя сутки вновьпришедший e-mail известил о том, что незнакомка по имени Маша ещё несовсем забы-ла меня. В электронном послании сообщалось о том, что она очень извиняется за то, что не соизволила при-сутствовать в назначенное время на встрече, и предлагает увидеться ещё раз, теперь уж наверняка; через день в семь вечера там же. Что поделаешь, я тогда был ещё слишком наивен и непроницателен, я легко про-стил всё, что только мог простить и преспокойно отдался вновь нахлынувшему чувству беспричинной радо-сти, генерируемой во мне машиным сообщением. Время полетело незаметно и шоколадно-воздушно. Теперь было слишком поздно останавливаться на недостигнутом, слишком много нервов, захватывающая интрига неизвестности, заставляли меня действовать как Эрота, увидевшего Психею и летнем платье с распущенны-ми волосами и томным аристократическим взглядом. Мечта на крыльях ночи медленно пролетала в моём сознании и будоражила воображение, которое постепенно представляло себе идеализированный прототип девушки неописуемой красоты, тонкой нежности и глубокой чувственности, полную загадки, неповторимо-сти и манящей привлекательности. Находясь в состоянии полупьяной сомнамбулы, я постепенно рисовал пейзаж светлого удивительного будущего, которое преставало в пурпурных и розоватых красках, смешан-ных с аквамарином и притемнённые индиго.

Захватив четыре белые розы, как положено по европейским стандартам этикета, я прилетел в семь в кафе и начал ждать, ждать, ждать. На радостях выпил чашку кофе и весело оглядывался по сторонам, как Робинзон Крузо, ожидавший людоедов племени тумба-юмба. Прошло полчаса, я принялся за очередную газету. Через час весёлость рассеялась. Через полтора часа я с удивлением заметил исчезновение одной розы. Я подозвал официанта и с пристрастием начал допрашивать. Он только отнекивался и кивал головой, показывая полное равнодушие к моей проблеме. Через два часа нервы сдали, я схватил оставшиеся розы и поспешил к выходу. Внутри клокотали ярость и непонятное желание сатисфакции себе самому.

В последствие я часто вспоминал этот момент и думал, что совершенно излишне было подстраивать этот эпизод, ведь я и так был просто вне себя ото лжи и обмана, опутывающих меня повсюду. Находясь на грани нервного срыва и в состоянии накопительного анабиоза, я вдруг увидел свет в конце туннеля, слишком яр-кий и чёткий, жгучий и чарующий. Как только я вышел из кафе я столкнулся лицом к лицу с теми самыми голубыми глазами, которые тревожили моё воображение на конкурсе юных литераторов. Эти глаза медлен-но оценили обстановку, окатили леденящим холодом и через мгновение подарили тепло нежности улыбки. Я успокоился и застыл на месте, как Давид, победивший Голиафа. Девушка не сказала ни слова, а только тихо улыбнулась, поджала губки и проницательно взглянула мне в глаза, проникнув через них в самое серд-це. Я говорил молчанием и понимал, что все эти задержки, непришествия на встречи, любовная открытка были только ширмой, умело спланированным ходом безумно интересной интриги, которая походила на игру в нарды без костей, а временами и без игрового поля.

Она протянула мне розу, которая пропала у меня в кафе. Это было лишнее. Всё было понятно без слов. Се-кунду спустя мы прорвали завесу тишины и сказали друг другу несколько фраз, которые и стали началом того долгого и скользкого пути, ожидавшего нас, а точнее меня, в недалёком будущем. Путь, который смо-жет показать то, что, несмотря на мудрость и красноречие, не может показать действительность. Дело было за малым: плыть по течению и медленно идти ко дну, наслаждаясь собственным величием и ролью самоис-тязающейся жертвы.

 

В чём разница между журналистикой и литературой?

Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

Оскар Уайльд.

 

Амброзия (выдержка 2)

…

Он ловил каждое её слово, которое превращалось для него в божественную песню, наполненную трелями экзотических птиц, небесными песнопениями, которые не могут оставить равнодушными самое чёрствое сердце. Он ощущал запах её волос, тонул в нем и наслаждался тихим дыханием, которое осторожно выры-валось из полуоткрытых нежно-розовых губок. Он ощущал каждое движение в её сердце, прислушивался к затихшим мыслям, пытаясь угадать их. Она всё забывала, касаясь его руки. Они устремляли взгляд к небу и там, в вышине, у звёзд, видели друг друга, затем их взгляд возвращался на землю, где они видели родные нежные черты, наслаждаясь их эстетическим великолепием и неописуемой красотой, которая открывалась им при виде любимых глаз, при прикосновении заботливых губ, которые продолжали те высокие чувства, что зародились в их любящих сердцах. Сердцах преисполненных тонким и неповторимым обаянием, утрен-ней прохладой, росой на молодой весенней траве и запаха тумана по вечерам. Их руки передавали те неопи-суемые восторженные чувства, которые невозможно было высказать на языке губ и глаз. Повинуясь внут-реннему желанию, они выливали свою любовь друг на друга, стараясь показать свою преданность, страст-ность и чувственность. Они обрели друг друга и нашли то невообразимо сильное и манящее чувство, кото-рое захлёстывает и приводит в трепет, которое топит лёд и топит в себе, которое просто наполняет сердце прелестью, счастьем и вдохновением. Они обрели первую любовь и остались с ней навсегда.

…

 

Большинство повестей и романов причиняет двоякий вред читателям:

они крадут у них время и деньги.

Шатобриан.

 

Голубоглазая Маша стала именно тем, чем стала для него она. Я тоже ловил каждое её слово, выполнял все желания и прихоти. В продолжение двух недель она слилась с моей жизнью и перестала существовать та грань, которая разделяет неискренних влюблённых. Всё было красиво и сладко-ванильно. "Амброзия" по-вторилась. Сердце раскрылось, как бутон розы, и сложно было предположить, что вскоре оно превратится в эшафот Людовика XIII, на котором будут казнены чувства и сама любовь.

Прошло двадцать два дня со времени моего последнего пребывания в издательстве имени Сытина. Именно сегодня мне было необходимо навестить Владимира Григорьевича и заодно составить договор на издатель-ство "Амброзии". С самого раннего утра я тщательно пытался найти записку, вернее расписку, которую мне вручил Владимир Григорьевич. В поисках я перерыл всю квартиру, но расписки и след простыл, она пропа-ла, как будто её и не было. Я решил подойти без расписки. В кабинете сидел тот самый секретарь, которому я презентовал свой роман и вручил семьдесят евро. Он мерно покачивался на стуле и курил. В помещении стояла духота и отравляющий запах дешёвого никотина. Я справился насчёт Владимира Григорьевича и оказалось, что он накануне вечером отправился в долгосрочную командировку в Соединённые Штаты. Я страшно удивился. Тем временем секретарь был сам поражён тем, что я пришёл к ним сегодня.

- Мы же только позавчера начали издательство книги?!

- В каком смысле издательство?

- В прямом. У нас имеется договор с автором произведения, поэтому мы легко приступили к печатанию.

- Но со мной договор собирались заключить сегодня?!

В ответ секретарь открыл электронную версию договора. В графе автор значилось имя: Иваненко Мария Владимировна.

Только сейчас я понял, кем была Маша. Просто дочерью Владимира Григорьевича. Находясь у меня в квартире не один раз, она легко могла взять расписку и исправить на произведении моё имя на своё. Дого-вор заключили с ней, меня же поставили в тупик: доказать принадлежность романа было невозможно, вследствие отсутствия патента на интеллектуальную собственность.

Всё было продумано чётко и цинично. Мне даже не могло прийти в голову, что Маша сможет разыграть такую искусную пьесу. Теперь было просто бесполезно ругаться, кричать и плевать во все стороны. "Амбро-зия" была потеряна навсегда. Нет, она не исчезла, просто стала чужой, как и Маша, и моя любовь к ней. Как я и предполагал, придя домой, электронная версия исчезла с компьютера как будто её и не было. Грустно. Просто было нестерпимо жалко не столько "Амброзию", сколько свою любовь, своё сердце, и осознание того, что какая-то девчонка смогла так сильно развести меня, мучило в последствие ещё очень долгое время.

 

Забыть друг о друге могут только любовники,

любившие недостаточно сильно,

чтобы возненавидеть друг друга.

Эрнест Хемингуэй.

 

Маша бросила книгу об пол. Триста пять страниц ударились об пол и затихли лицевой стороной вверх. Там был написано: "Амброзия".

- Как эта чёртова книга могла оказаться такой минус-директной?! Провалиться сразу после издательства. Ничего не понимаю. Это просто непостижимо. Столько мороки, и ради чего? Только проблемы отцу доста-вила и Павла подставила.

Она вздохнула и погрузилась в собственные мысли, коих огромное множество витало и плавало в созна-нии.

Ирония судьбы. Вечером, около 11.30 pm, в квартире Маши раздался продолжительный телефонный зво-нок. В трубке говорил нежный приятный мужской голос, который представился страстным незнакомцем, мечтающем познакомиться. Он мельком назначил встречу в кафе, и Маша, даже не замечая ловушки, согла-силась. И не просто согласилась, а была счастлива оказанным вниманием.

День спустя она явилась в кафе, где, прождав около получаса, получила от неизвестного лица посредством официанта три жёлтые розы и красно-фиолетовую открытку, пахнущую жасмином, на которой было тонким каллиграфическим подчерком написано: "Амброзия".

 

Литература – это управляемое сновидение.

Хорхе Луис Борхес.

 

1 Парцелляция – экспрессивный синтаксический приём письменного литературного языка; разделение слов точками на отдельные предложения.

2 Плеоназм – употребление излишних слов ( z. B. своя автобиография).

3 Амфиболично – двусмысленно.

4 Амплификация – нагнетание синонимических тропов.

5 Зияние – стечение гласных внутри или на концах слова.

6 Doloroso – скорбно (итал.).

7 Симплока – повторение начальных и конечных слов в смежных стихах или фразах.

8 Метонимия – замена одного слова другим смежного значения.

9 In brevi – вкратце (лат.).

10 Бертольд Ауэрбах – немецкий писатель, идеализирующий патриархальную деревню.

11 Огюст Барбье – французский поэт, бичующий буржуазный мир.

12 Сальваторе Квазимодо – итальянский поэт, примыкавший к герметизму. Антифашистские, гражданские и патриотические стихотворения.

13 Андрес Бельо – венесуэльский писатель, являющийся основоположником латиноамериканской филосо-фии.

14 Алексис Киви – финский писатель, реалист.

15 Анри Креа – алжирский писатель, пишущий на французском языке.

16 Ad notam – к сведению (лат.).

17 Vien venido – добрый день (испан.).

18 Sic – так! (лат.).

19 Cito – срочно (лат.).

20 Vale – прощай (лат.).

21 Adios – прощайте (итал.).

 

Noch ein Mal…

План:

 

Место: --

Время: современность.

 

Сцена 1

Я нахожусь в здании, где проходит конкурс молодых литераторов (писатели, поэты). К красках описывается интерьер. Я встречаю дочь одного из жюри. Здесь же предлагается часть рассказа, представленного мной на конкурсе. Мы с дочерью жюри встречаемся глазами (философские рассуждения о женских глазах).

 

Сцена 2

Я иду по коридору издательства имени Сытина с рукописью романа. Здесь же предлагается часть романа. Плачу 70 евро. Происходит обработка рукописи посредством секретаря. Встречаю Владимира Григорьеви-ча. Он берётся продюсировать роман. В. Г. выписывает расписку. В расписке значится дата моего прихода в издательство для подписания контракта и получения гонорара. Я ухожу.

 

Сцена 3

Вечер. Я сижу за компьютером и работаю над любовным стихотворением. Расписка лежит рядом на эконо-мическом словаре. Только свет лампы и снег за окном. Музыка Rammstein. Раздаётся звонок. В трубке тихий женский голос. Небольшой разговор. Договорённость о встрече вслепую. Здесь же приводится часть стихо-творения.

 

Сцена 4 (пронизывая пространство и время)

Девушка не приходит на встречу. Два дня тишина. В двери торчит открытка с объяснением в любви. Я рву её. Через день приходит e-mail с условиями будущей встречи. Я являюсь с букетом из четырёх белых роз. В кафе неожиданно пропадает одна из них. Проходит два часа ожидания. Я злюсь. Покидая кафе, сталкиваюсь у входа с Машей. Происходит сцена молчаливого объяснения. У неё оказывается пропавшая роза.

 

Сцена 5

Начинается нежный мелодраматический роман с подробным описанием чувств, эмоций и желаний.

 

Сцена 6

Пропала расписка. Имя автора романа исправлено на машино. Оригинал электронной версии на моём ком-пьютере стёрт или украден. Я оказываюсь в тупике.

 

Сцена 7

Роман печатается, но терпит фиаско. Маша бьётся головой о стену. Вечером в её квартире раздаётся звонок. В трубке нежный мужской голос назначает встречу вслепую. Маша приходит в кафе и официант подаёт ей три жёлтые розы и красно-фиолетовую открытку с надписью: "Амброзия".

 

 

 

 

Посвящается М. А. А.

2003г.