Во время своих многочисленных командировок или путешествий по Крымскому побережью я видел множество маяков , но подходить к ним близко не приходилось.

Бывший штурман, а сейчас профессиональный поэт Алексей Озеров однажды преподал мне урок, когда я на его судне входил в Севастополь. Корабль ориентировался по инкерманским маякам:

— Смотри прямо по курсу! Видишь два маячных

цвета: белый и красный? Если наш корабль окажется

на одной линии с этими огнями — в створе ,— значит,

курс выбран правильный и нам ничто не угрожает ,— и ,

вздохнув, добавил: — Должно быть, сильные люди

живут на маяках! Сильные. Все собираюсь пойти к ним и низко поклониться, да никак не соберусь. Вот только написал:

 

Под хлопком белых облаков

Я много видел маяков:

То низких, то высоких,

То близких, то далеких;

Их узнавал наверняка

При возвращенья в базу,

Но тех, кто там — на маяках,—

Не видел я ни разу. А жаль...

Они меня вели

В синеющие дали,

И, словно весточки с земли,

Мне вспышки посылали,

Для них маяк —

И пост, н дом,

А для меня — светило.

Я с ними лично не знаком,

Но море yас сдружило.

 

И дал я себе слово обязательно побывать хоть на одном из маяков. Обязательно!

Перед походом на Херсонесский маяк меня напутствовали:

— Познакомишься там с Андреем Ильичей Дударем. Дударь — это легенда!

Дед Андрея Дударя защищал Севастополь в 1854 — 1855 годах. Отец — служитель Херсонесского

маяка. В 1920 году его сменил сын Андрей.

Пятьдесят три бессменных года проработал он на маяке и всю двухсотпятидесятидневную оборону города-героя Севастополя возглавлял маячный коллектив.

Война! На крошечный участок земли сыпались бомбы и снаряды, фашисты расстреливали маяк в упор. Разрушили башню — маяк продолжал светить: кочевал огонь по маленькому участку земли, установленный на временных сооружениях. И лишь только тогда, когда на мыс Херсонес вступили немцы и над маяком зажегся свет тревожных зеленых ракет, все поняли — маяк погас.

 

... Я пришел к Херсонесскому маяку под вечер. Путь к нему нелегкий и неблизкий. Некоторые спрашивают:

«А разве это не рядом с Херсонесом —знаменитым городом древних?» Нет, не рядом — Херсонесский музей древнего города очутился сейчас чуть ли не в центре Севастополя, а мыс Херсонес — это верных полтора десятка километров от города. И то — по прямой. А если добираться до него извилистыми туристскими тропами, огибать бухты, врезающиеся далеко в сушу, уйдет целый день... Но, как бы там ни было, к вечеру я добрался до Херсонесского маяка.

Алексей Озеров говорил, что на маяках работают сильные люди — это так, но я бы еще добавил: добрые. Только по-настоящему добрые люди рады незнакомому человеку.

- Хотите узнать, как мы живем на этом клочке земли? — Николай Григорьевич Богославец делает широкий жест рукой.— Знакомьтесь, смотрите, задавайте вопросы.

Но, прежде чем познакомиться с работой маяка, я хотел увидеть Андрея Ильича Дударя. У Богославца погасли веселые искры в глазах. Произнес тихо:

— Недавно схоронили нашего старейшину...-

Вот когда с особой остротой я понял, что люди невечны, и никогда не надо откладывать встреч. Но судьба Дударя вписана золотыми буквами в судьбу Херсонесского маяка, судьба Дударя у всех на памяти, и мне рассказали о нем...

С высоты маяка весь мыс как на ладони: выжжен¬ная степь в береговых изломах и кое-где чахлые кустарники. В годы войны здесь находился херсонесский аэродром. Немцы атаковали его с воздуха, обстреливали из орудий и, когда казалось, что с этой, перепаханной снарядами земли не способен подняться не то что самолет, но даже птица взлететь, самолеты поднимались в воздух и давали фашистам бой в воздухе.

 

Герой Советского Союза Михаил Авдеев вспоминает:

«Да, немного осталось нас, поднявшихся с мыса Херсонес! Многих оставили там, в рыжей от крови, изрытой металлом земле...»

 

А по расчетам немецкого командования, с этой изуродованной земли ни один самолет взлететь не мог. Невозможно! А раз невозможно, то значит, был подземный аэродром! Вот только где он находится?..

 

Их взяли в плен прямо на территории маяка: Андрея Дударя, Прасковью Горошко и ее мужа, офицера особого отдела Павла Силаева.

Первым допрашивали Дударя:

— В последний раз спрашиваю: где находится подземный аэродром?

Дударь отвечал односложно:

— Не знаю, не знаю, не знаю.

Он действительно не знал, был ли подземный аэродром. А подземного аэродрома и в помине никогда не было. Но немец не верил —должен быть!.. Избитого Дударя выбросили за дверь.

Затем привели на допрос Павла Силаева и его жену, маячницу Пашу Горошко...

Никто теперь никогда не узнает, какие вопросы задавал немецкий офицер, и успел ли он их вообще задать? Знали только, что у Павла Силаева была припрятана граната...

Взрыв!.. И о том времени нам сейчас напоминает памятник-обелиск Павлу Силаеву в Казачьей бухте да рассказы благодарных потомков.

Кровью настоящих людей политы каменистые земли мыса Херсонес .

 

Нынешние маячники — достойные преемники отцов и дедов. Вот несколько эпизодов из нелегкой жизни смотрителей маяка...

На вахте — Иван Иванович Василенко. Он первым и заметил, что к херсонесскому берегу, прямо на скалы, выносит два судна. Аварийный сигнал — и вся маячная команда на ногах. Ясно было одно — первую помощь могут оказать только они. Только не ясно, какую и что это за корабли?

Да и сейчас, через много времени , мне не смогли сказать, что это за суда и как их вынесло на скалы?

— Знаете,— говорил Николай Григорьевич Богославец, — тогда не до вопросов было, а потом... Потом для нас этот случай отошел в прошлое и неудобно было ходить и узнавать.

 

Тут я хочу привести подробности, которые не были известны маячникам.

Я рассуждал так: корабли — не иголка в стоге сена, если они потерпели аварию, то это должно найти отражение в документах. А документы должны находиться в архиве Севастопольского рыбного порта. А я долгие годы работал в этом порту, и для меня не составляет труда зайти в архив.

Так и поступил: документы нашлись. Вот выписки из них:

 

«...установлено, что 15 марта 19.. года в 18.00 СРТ «Гонец» при постановке донного трала в районе мыса Тарханкут намотал на винт крыло трала. Неоднократные попытки освободить винт от трала своими силами не дали результатов...

17 марта в 7 час. 40 мин. СРТ «Контакт» подошел к аварийному СРТ «Гонец», принял буксир в широте 45°24'6 и долготе

32°19'3 восточная начал буксировку СРТ «Гонец» в порт Севастополь.

В 10 часов 17 марта погода резко ухудшилась, усилился ветер до 8—9 баллов, а к вечеру до 10— 11 баллов, море 7 баллов, начались снежные заряды, скорость буксировки удала до 1,5 узла.

18 час. 30 мин. капитан СРТ «Контакт» вызвал по радио буксир из бухты Камышовая. В 18 час. 45 мин. дежурный капитан

портнадзора Сев. моррыбпорта т. Чуланов В. Ф. дал распоряжение

капитану МБ «Дунай» Попандопуло П. Г. выйти в море и следо.вать на помощь СРТ «Гонец...»

В 19 час. 32 мин. МБ «Дунай» вышел из бухты Камышовая, в 22 час. 20 мин. буксир подошел к СРТ «Гонец» и после приемки буксирного троса в 23 часа 10 мин. начал буксировку...

Из-за сильных снежных зарядов место судна во время буксировки определить не смогли, радиопеленгатор работал ненадежно, плавание осуществлялось по карте крупного масштаба...

В 00 час. 55 мни. справа обнаружили берег, в этот же момент МБ «Дунай», а вслед за ним СРТ «Гонец» сели па грунт в районе мыса Херсонес... После посадки на мель МБ «Дунай» сообщил по радио в портнадзор Севастопольского моррыбпорта о случившемся...»

 

В эту-то минуту и подоспела помощь. Опыта спасения людей с кораблей у смотрителей не было. Знали они только одно: там люди и спасать их нужно немедленно!

Выход был найден. Простой. И поэтому талантливый: на СРТ «Гонец» был заброшен тросик и этим малым тросиком был подтянут канат солидного диаметра и прикреплен на самой высокой точке судна. Второй конец прикрепили к вездеходу (вездеход прибыл почти одновременно с маячниками ) , и по натянутому тросу люди съезжали на берег. Прямо в объятия спасателей.

Все это вроде бы легко получилось в описании. Но на самом деле... Был ветер, да такой, что валил с ног , и стояла сплошная темнота. Лишь трос освещался фарами вездехода.

Спасенных распределили по квартирам тут же на маячном пятачке. В каждой комнате находилось столько человек, сколько позволял метраж. И спасенных, продрогших от холода, выкупанных в ледяной купели, отпаивали чаем с малиновым вареньем, оттирали спиртом.

Штормовое море — не редкость. Особенно в зимнюю пору года. Выдался такой год, когда телеграф, радио, печать приносили сведения о сюрпризах погоды. Из строя выходили линии электропередач, останавливались

поезда, не в силах преодолеть снежные заносы, гибли вековые деревья...

В печати не упоминался Херсонесскии маяк, но именно здесь огромные волны хлынули на берег, и вода, злая, кипящая в своем неистовстве, выбрасывала камни, уничтожая на своем пути все легкие пристройки, выворачивала с корнем деревья, вела наступление на диспетчер¬ский пункт —сердце маяка.

Люди приняли «бой». Детей «эвакуировали» на верхние этажи — первые затопило. Работали, если можно эту чрезмерную нервную и физическую нагрузку назвать обыденным словом «работа», по грудь в воде: надо было закрыть доступ воды к дизельной, не дать добраться до сложных приборов — маяк должен светить в любую погоду, а в такую — особенно!

И — защитили!

После этого штурма вся территория была, как после нашествия хана Батыя на Русь. Зелень полностью уничтожена, загородок и скамеек как будто вообще не существовало. А там, где раньше лежал асфальт,—полуметровый слой земли, придавленный валунами, которые сдвинуть с места мог только экскаватор. И давно обжитую местность пришлось обживать заново. А это тоже нелегко. Обычные деревья здесь не приживаются: год — и корни доходят до соленой воды. Как же жить на открытой каменистой земле без тени летом, когда солнце печет нещадно и спрятаться от него некуда?

Но деревья на маяке растут: особая морская порода тополей, миндаля... Саженцы привозят из многих прибрежных районов Крыма. Когда-то это были обыкновенные «пресные» деревья, но за много лет сама природа произвела естественный отбор. Нынешние деревья — это подарок евпаторийских собратьев.

...Теперь я «болен» маяками: побывал на Херсоиеском, и вновь манит дорога. Отгулы получить очень трудно. А что если туда и обратно? Кто сказал, что путешествовать можно только в воскресные дни?

У моего товарища по смене Виталия Глухова собственная машина. Рассказываю ему о Херсонесском маяке, о замечательных людях.

До мыса Сарыч сейчас ехать любо-дорого: с вводом новой трассы Ялта—Севастополь исчезли бесконечные дорожные петли и всевозможные «тещины языки». Вот бы еще светло было, чтобы по сторонам поглазеть! Но пока мы собирались, стемнело. Зато Сарычский маяк

был виден далеко на подходе — три секунды белого света, три секунды паузы.

Встретил нас начальник маяка, он же сам себе и подчиненный, Михаил Петрович Макух — в кителе и форменной фуражке, похожий на морского волка из старых романов. На цепочке он вел собаку. Рыжую. Но в темноте она казалась черной. Собака грузно положила свои лапы мне на грудь.

— Балуется пес,— сказал Макух,— тоже скучает без людей. Осенью сюда мало людей ходит, зато летом весело. Да вы не бойтесь — собака не укусит...

Мыс Сарыч — самая южная точка Крымского полуострова. Южная-то она южная, но только встретил нас пронизывающий холодный ветер, и наши нейлоновые курточки сразу же оказались не такими уж теплыми, какими их представила реклама.

На ровной площадке, со всех сторон подпираемой валунами,— чугунная тумба маяка и рядом на брусе тридцатишестипудовый колокол, отлитый еще в 1864 году.

Сейчас, конечно, колокол только реликвия — память о прошедших годах. Но когда-то и он «работал». Михаил Петрович дернул язык колокола — и над морем по¬вис раскатистый звук, сигнал предупреждения.

С ударов именно этого колокола молодожены Михаил и Вера Макух в 1929 году начали свою жизнь на маяке Сарыч. Кроме них—никого, и они попеременно несли вахту — дергали за колокольный язык, а сверяли удары точно по хронометру — тяжкий изнурительный труд.

Маяку Сарыч скоро сто лет. Он был частной собст¬венностью Натальи Карловны Прикот.-Не из-за любви к ближнему воздвигла маяк помещица. И меньше всего ее интересовали суда, гибнущие у этого скалистого, обдуваемого всеми ветрами, мыса. Она взимала дань с судоходных компаний... Прибылььое было дело: деньги на бочку — даю свет, нет денег — разбивайся о скалы. Характер у Прикот был крутой.

Лишь в 1912 году маяк перешел в военное ведомство. У Михаила Петровича хранится этот документ: «План земельного участка, отчуждаемого из владений госпожи Прикот под Сарычский маяк».

В углу плана — приписка: «Работы производил штурманский офицер транспорта «Ингул» подпоручик Морозов. От 3.9.1912 года».

Этот документ всю войну хранился в противогазовой сумке матроса-гидрографа Михаила Петровича Макуха.

Судьбы смотрителей маяков при всей их непохожести в чем-то сходятся. Вот Николай Григорьевич Богославец с Херсонесского маяка... В войну был солдатом-гидрографом. Высаживался с десантом в Керчи и Феодосии... Михаил Петрович Макух — матрос гидрографической службы. Ходил в Керченский и Новороссийский десанты.

Но это только так говорится «с десантом»: солдаты и матросы гидрографической службы высаживались впереди десанта. Первыми.

Обязанность военных гидрографов «давать свет». И чтоб на этот свет шли корабли с морской пехотой.

Надо ли говорить, как немцы охотились за гидрографами! И если обнаруживали у себя на берегу сигнальные огни, били по ним изо всех орудий. Гидрографы высаживались первыми и первыми погибали.

Но и это было не самое трудное в их военной службе. Самое трудное — это ложный десант. Когда знаешь: сигнальные огни предназначены для фашистов. Тут приходилось маскироваться так, чтобы фашисты «случайно» могли их обнаружить. И чем быстрее, тем лучше для общего дела. Думать о сохранении собственной жизни не приходилось...

Вот такая общая часть биографии у двух служителей крымских маяков.

...Безлюдно в осеннюю и зимнюю пору на Сарычском маяке. Но зато летом любителей подергать колокол за язык предостаточно. Да и рыбка в этих местах клюет превосходно.

— Расскажу я вам один случай,—улыбается Макух. — Историю одного знакомства. Это было летом 1961 года. Увидел я напротив маяка лодку. Вгляделся — рыбак мне не знаком. Сидит он этак бочком и леску распутывает. Подхожу к воде и требую причалить к берегу! Причаливает. Требую документы! Рыбак не возражает, лезет в карман за документами, а сам улыбается... Хорошо так улыбается. Он еще и документ не успел предъявить, а я его узнал. Батюшки, да это же сам Гагарин! Улыбку эту я по газетам знаю. Спрашиваю, не глядя в удостоверение: «Юрий Алексеевич?» Отвечает: «Он самый». «Что ж ты,— говорю,— Юрий Алексеевич, леску не тем концом держишь?.. А на крючки твои только булыжники ловить можно». Просит: «Научите, век не забуду...»

И стал я посвящать Юрия Алексеевича в секреты местных рыбаков: удочку ему наладил, как подобает, перья цесаркины к крючкам привязал — скумбрия на эту наживку как зверь берет... За одно утро мы с ним несколько ведер наловили. Потом улов коптили вместе... Подружились мы: он потом еще ко мне приезжал. Приветы от него привозили. И Попович привозил, и Николаев,..

В глазах Михаила Петровича грусть — воспоминания расстроили его.

- Вот посмотрите,— Макух протягивает мне фотографию. — Узнаете?

Как было не узнать эту дорогую для всех улыбку?! Гагарин. А рядом с ним в форменном кителе и в неиз¬менной форменной фуражке с крабом — Макух...

На пенсии сейчас старый смотритель — живая история Сарычского маяка.

Нет в живых Николая Григорьевича Богославца — война догнала его через много лет после Победы. Похо¬ронили его на центральном севастопольском кладбище, и на его могиле благодарные друзья установили памятник— уменьшенную копию Херсонесского маяка.