Эмма тихой тенью примостилась на подоконнике. Она проводила так уже не первый день. Не плакала, ни о чем не просила. Просто сидела молча, глядя на безымянное озеро. «Ну и пусть », - размышлял Эрик, проходя мимо, - «Пусть будет урок на будущее. Не станет в следующий раз лезть. Сам буду решать, кого стоит заводить, а кого нет». Эрик отчасти хотел, чтобы его снова окутало марево гнева – ведь в таком состоянии куда легче найти оправдание своим поступкам. А на холодную голову это выходило не очень. Черт, глупо получилось! Все началось, как всегда в жизни, с полной ерунды. Пару недель назад к ним домой зашел дядя Кеша, а Эрик отказался его заводить. - Что толку? – возмущенно выговаривал он позже настаивавшей Эмме, - Дела его хуже некуда - в последнее время он приходит ко мне каждую неделю. Только идиот не поймет, что это плохой признак – когда завод так быстро кончается. Зачем мне тратить на него силы? Все равно он скоро совсем встанет... Да и платить ему нечем, ты же знаешь. Эмма ничего не сказал ему тогда, но то, что Эрик увидел в ее глазах, покоробило его хуже любых слов. Эмма смотрела на него не с осуждением, не с досадой и даже не со злостью. Хуже - с разочарованием. Это на него-то? На Эрика-мастера? Да она на него молиться должна! Как, впрочем, и все жители этого паршивого городка! Эрик очень рассердился тогда и в первый раз за всю их совместную жизнь не стал ее заводить. Решил проучить. И спокойно наблюдал, как она сначала перестала мурлыкать что-то себе под нос, потом – улыбаться, а затем – легко порхать по огромному дому. Эмма замедлялась и тускнела, и вскоре уже ничем не походила на то солнечное чудо, от которого когда-то он был без ума. А последние несколько дней она и вовсе замерла на широком подоконнике. Злость, которую Эрик старательно звал, так и не пришла. Вместо этого неожиданно явилась совесть. Как он мог так с ней поступить? Как он мог просто взять и не завести ее? Эрик тихонько подошел к подоконнику. У Эммы не осталось завода даже на то, чтобы обернуться. Он нащупал висящий на длинной цепочке ключ, который никогда не снимал с шеи – хранил, как и полагается хранить главное сокровище, у самого сердца. Ласково провел по рассыпающимся под его пальцами светлым волосам, нащупал крохотную скважину, спрятанную под мочкой правого уха. Приподнял тяжеленькую аметистовую капельку – он подарил ей эти серьги в день обручения, и она никогда их не снимала. Осторожно вставил ключик, услышал едва слышный щелчок и начал медленно проворачивать его по часовой стрелке. Ему пришлось повернуть ключ целых одиннадцать раз. Одиннадцать. Вместо обычного пол-оборота... Наконец Эрик почувствовал сопротивление невидимых пружинок, осторожно вынул ключик и отпустил нагретую его пальцами аметистовую капельку. Он был готов к бурным слезам, к горьким упрекам и справедливым обвинениям. Но никак не к тому, что Эмма, легко спрыгнув с широкого подоконника, посмотрит на него с нежной грустью, чмокнет в щеку, тихо скажет: - Спасибо, милый, - и упорхнет куда-то вглубь дома. Эрик тяжело опустился на подоконник, обхватил голову руками и мрачно уставился на расстилающееся перед ним безымянное озеро, за край которого как раз начинали опускаться отливающие неземным светом планеты. Там, где Юпитер уже обмакнул край своего внешнего кольца в горизонт, вода окрасилась изнутри багряным закатным цветом. Эрик вспомнил, как поразила его безмятежная красота этих мест, когда он сюда только переехал. Вспомнил, с каким удовольствием он изучал городок и знакомился с местными жителями. Как проводил вместе с Эммой долгие вечера на этом самом подоконнике, любуясь парадом планет над безымянным озером. Какой полной неторопливого очарования казалась жизнь. Как он был счастлив. Был... Что, черт побери, с ним случилось? * * * Как это повелось еще со времен Адама, все началось с женщины. Со знакомства с Эммой. Повстречав ее, Эрик был без ума от счастья. Влюбился без памяти. В таком же дурмане бросил все и уехал с ней. Он хмыкнул, вспомнив, как, проснувшись первый раз в ее доме, он напрочь забыл, как здесь оказался. Все было непривычно в этом незнакомом месте. Над головой – низкий потолок, словно перечеркнутый крест накрест толстенными балками грубо обструганного темного дерева. Два окна, похожие на два любопытных прямоугольных глаза, расположенные рядом друг с другом на стене цвета сырой извести. Кое-где добротная штукатурка облупилась, впрочем, явно не по недосмотру, а по задумке дизайнера, и в проплешинах проглядывала крепкая кирпичная кладка. Под глазами-окнами, с интересом изучающими Эрика, стоял такой же, как и балки, грубо обструганный стул. Рядом, на деревянном полу – крепко стянутая ржавыми обручами бадья. На стуле же стоял большой глинянный кувшин с водой и лежала его бритва «Жилетт», выглядящая более чем неуместно в окружении такого антиквариата. И вообще - обстановка никак не походила на привычные ему интерьеры современных квартир – с плоскими телевизорами, компьютерными столами, кожаной мебелью, футуристической живописью, книжными шкафами и пластиковыми окнами. Здесь же единственными украшениями комнаты являлись изогнутое коромысло, прилагающиеся к нему бадьи и большой лакированный сундук ярко-красного дерева. Эрик в то утро долго попытался сообразить, как и где это он оказался. «Эмма», - наконец подсказала ему память. «Эмма?» - недоуменно повторил он про себя. «Эмма!» Всего одно слово, но как много встало на свои места! Любовь все-таки крепче любого алкоголя. Хмель выветривается под утро - любовь не отпускает куда дольше. А уж под ее воздействием такого наворотишь, что придя в себя, долго еще будешь расхлебывать последствия. Похоже, Эрику именно это и предстояло. - Эрик, - раздался женский голос откуда-то издалека. Судя по аппетитному шкворчанию – из кухни. – Эрик, вставай и иди завтракать. Продавец крыльев собирался заглянуть к нам до полудня. «Продавец крыльев. Ага. Само собой... Вот так и сходят с ума!» К кухне Эрик приближался неуверенно и неохотно. Во-первых, он не знал, где она находится. Во-вторых, был исполнен самых мрачных предчувствий. Влюбился у него как-то один приятель без памяти. Заявил, что нашел свой идеал, в угаре страстей женился, прожил с женщиной своей мечты полгода, а потом проснулся однажды утром с трезвой головой, посмотрел на нее и... Н-да... Любовное похмелье, к сожалению, посильнее алкогольного будет. На всю жизнь пить-любить заречешься. Кухню Эрик все-таки отыскал. Вдохнул поглубже - будь что будет! А вошел – и напрочь забыл, что надо бы выдохнуть. Перед ним было то самое чудо, ради которого он и совершил это безумие с переездом черт знает куда. - С добрым утром. Садись завтракать, - Эмма одарила его солнечной улыбкой, и Эрик словно застыл на пороге. Потом помотал головой – он-то, дурак, решил, что дурман рассеялся. Снова посмотрел на Эмму. Она легко порхала по кухне, поправляла ароматные пучки каких-то трав, подвешенных к низким необструганным балкам потолка, ворошила угли в очаге и что-то тихо мурлыкала себе под нос. Онемевший Эрик сдвинулся-таки с места, уселся за грубый деревянный стол у жаркого камина и вдруг понял, что оказался у себя дома. ...Когда-то Эрик был без ума от городка. Они с Эммой жили в огромном доме, похожем на старинный замок – темном, каменном, с многочиленными башенками и высокими окнами, выходящими прямо на безымянное озеро. По ночам, сидя на подоконнике, в одиночку или с Эммой в обнимку, он наблюдал, как разливается озеро - до самого горизонта; как кто-то медленно макает в него край огромной Луны и как расходятся по темной воде странные квадратные круги. Днем солнце плавало золотистой льдинкой в прозрачной воде безымянного озера, а редкими светлыми ночами можно было разглядеть притулившуюся на горизонте мельницу. Местные жители - смешные ребята - верили, что она стоит на краю света и перемалывает сначала день, потом ночь, а за ней – следующий день и следующую ночь, и так – до бесконечности. Любимым развлечением людей, населявших городок, было красивейшее шоу аэростатов. Ярким ли солнечным днем, сероватым ли хмурым вечером или даже тихой лунной ночью они приставляли грубые деревянные стремянки к облакам, взбирались на самый верх и наблюдали оттуда за парадом ярких воздушных шаров. Эрик не пропускал ни одного представления... Секрет местных жителей Эрик узнал случайно. У северной стороны городка, сразу за мощеной гладким булыжником площадью, начинался густой парк, заброшенный и одичавший. Горожане обходили его стороной, повинуясь дремучим суевериям какой-то местной легенды. Но Эрик, наплевав на старинные запреты, решительно сунулся в некогда ухоженные заросли и обнаружил, что в чаще хищного парка пряталась строгая чугунная ограда. По углам ее стояли четыре огромных колонны. Некогда белоснежные, а теперь посеревшие, кое-где облубившиеся, с капителями, лепнина которых была затянута паутиной, они казались останками строгого древнегреческого храма. За оградой, на высоте примерно в метре от земли, висел, или, скорее, важно покоился на воздушной подушке огромный каменный циферблат. Как и колонны, он утратил свою белизну так давно, что при мысли об этом Эрика пробрала дрожь. Лаконичные римские цифры, острые стрелки и тонкая черная окантовка... Часы производили впечатление величественности и неизбежности; рядом с ними Эрик почувствовал себя хрупким, недолговечным и несовершенным. Часы стояли. Повинуясь непонятному порыву, Эрик решительно перелез через суровую решетку и обошел часы вокруг. С обратной стороны парящего циферблата торчал огромный ключ. Не долго думая, Эрик ухватился за него обеими руками и начал поворачивать по часовой стрелке. И едва он завершил первый оборот, как встрепенулись дремавшие механизмы, завертелись шестеренки, заскрипели пружины, и с тихим щелчком сдвинулась с места, начала свой неустанный обход минутная стрелка. А Эрик будто причастился к сокрытой истине – он узнал главную тайну местных жителей. У них у всех был механический завод. Раньше Эрик, само собой, и понятия не имел, что такие - «заводные» - люди существуют на свете. Но, понаблюдав за горожанами, вскоре понял, что они и сами этого не знали. Они вели самую обычную жизнь – радовались и грустили, веселились и печалились, к чему-то стремились и в чем-то разочаровывались. Замедлялись, когда кончался завод, и снова начинали жить, когда силою случайных обстоятельств что-то или кто-то заводил их снова. Горожане понятия не имели, что у каждого из них есть крохотная замочная скважина с ключиком, который стоит только немного повернуть – и жизнь словно начинается заново; опять появляются силы и стремления, желания и мечты. Перво-наперво Эрик отыскал замочную скважину у Эммы. Ничто не доставляло ему большей радости, чем начинать каждое утро с того, чтобы добавлять ей полоборота ключиком. После этого она, и без того легкая и безмятежная, начинала лучиться радостью, освещавшей все вокруг. Эмма долго допытывалась у него, как ему удается делать ее такой счастливой. Когда же Эрик наконец рассказал ей про крохотную замочную скважинку под мочкой ее правого уха, она потянулась туда рукой и изумленно заявила, что теперь и она ее нащупала. А потом сделала совсем уж неожиданную вещь – вынула ключик и недрогнувшей рукой протянула его Эрику. - Держи, милый, пусть он всегда будет у тебя. Вскоре Эрик научился отыскивать замочные скважинки и у горожан. Нарочно бродил по путаным улочкам в поисках замедленных, потухших людей, подходил к ним, заводил участливые беседы, а сам тем делом брался за крохотный ключик и неспеша проворачивал его по часовой стрелке. О чудесах, которые он творит, вскоре прознал весь городок. Как только люди замечали, что угасают, теряют интерес к жизни и перестают к чему-то стремиться, они сразу спешили в большой дом с остроконечными башенками, расположенный на берегу безымянного озера. А Эрик с удовольствием поворачивал ключики – ведь ему это ничего не стоило, зато приятно было видеть, как словно заново рождаются приходящие к нему люди. Горожане выражали свою благодарность просто и искренне. Эрик поначалу смущенно и неловко пытался отказываться от банок с розовым вареньем, румяных пряников, ярких мотков теплой шерсти, лоскутных покрывал, расписных глинянных мисочек и резных скамеечек. Со временем привык, стал принимать как должное. Потом стал требовать благодарность вперед, все больше жалея, что в этом странном городке нет денег – ни долларов, ни евро, ни даже просто золотых монет. Что бы он с ними делал, Эрик не думал. Ведь просто получать что-нибудь, по возможности – ценное, взамен такой малости, как пара поворотов ключом... Да, в этом что-то было. Заводных дел мастер вошел во вкус. Комплекс Бога формировался у Эрика постепенно, изо дня с день – с каждым новым заводом, с очередным благодарным подношением, с надеждой во взглядах приходивших к нему горожан. Да и не комплекс это был вовсе. Ведь и продавец крыльев, и старый столяр дядя Кеша, и смотритель хищного парка, и даже его ненаглядная Эмма – все они – всего лишь заводные игрушки с ключами с спине, на боку, на запястье или под волосами. Заводные игрушки, которые живут полноценной жизнью только тогда, когда он провернет ключики в их замочных скважинах. Поэтому теперь Эрик взирал на них, несчастных заводных людей, с легким презрением, сверху вниз. И это было правильно - ведь он, в отличие от них - полноценный живой человек. * * * Как-то Эмма разбудила его рано поутру. Эрик лениво подумал, что так и не заводил ее ни разу с той ночи, когда она безмолвной статуей сидела на подоконнике. Впрочем, она же пока еще не замерла. А что до легкости, которую давал полный завод – ну, ничего, и так сойдет. - Тебя внизу ждет продавец крыльев, - сообщила Эмма, усаживаясь на край кровати, - Он еле-еле дошел. Того и гляди, совсем встанет. - Чего же он тогда так долго тянул? – буркнул Эрик. Он не любил просыпаться с рассветом. Эмма спрятала глаза. Эрику это крайне не понравилось. - Ну? – требовательно повторил он, - В чем дело? - Они не хотят тебя лишний раз беспокоить, - несчастным голосом сообщила она. - Что это значит? Почему? Эмма повернулась к нему и твердо посмотрела прямо в глаза. - Потому что ты очень изменился. - Это как? – саркастически осведомился Эрик. - Раньше тебе просто нравилось их заводить. Ты делал это ради них самих. А теперь у тебя появилось ощущение власти над ними, и ты ведешь себя совсем по-другому. Такое обращение им неприятно. - Ну, раз неприятно, так пусть и не приходят, - огрызнулся Эрик. На глаза Эммы навернулись слезы. Это окончательно возмутило Эрика. - А что такого? Имею полное право. Если бы не я, в вашем паршивом городишке давно бы уже бродили зомби на остатках завода. - Мы раньше без тебя справлялись, - тихо вставила Эмма. - Ах так? – воскликнул Эрик. – Справлялись? Ну так давайте! Вперед! Что же тогда у меня под дверью в очередь выстраиваться? Эмма промолчала. Потом все-таки сказала: - Ты мог сделать нашу жизнь лучше – без усилий. Почему это тебя испортило? Почему ты стал такой? И тогда Эрик сказал то, о чем давно думал, но чего никогда не говорил вслух. - Да потому что вы – всего лишь заводные игрушки, а я – нет. Я - настоящий человек. Не какая-то механическая кукла. Я не завишу от дурацких поворотов ключом в замочной скважине! Ясно? Эмма внимательно вгляделась в лицо Эрика, будто выискивая там чего-то. Не нашла. Грустно вздохнула и протянула вперед раскрытую ладонь. - Дай мне, пожалуйста, мой ключик. Гнев накрыл Эрика тяжелой волной. Он яростно сорвал с шеи цепочку и бросил Эмме в лицо. - На! Все равно ты не можешь сама себя заводить! Не пройдет и пары месяцев, как ты навсегда остановишься. И знаешь что? Мне наплевать. Ведь я – нормальный живой человек... И вы еще приползете ко мне – все вы. Будете просить... Эрик вдруг понял, что ему тяжело говорить. Он медленно осел на постель. - Что со мной? – с трудом спросил он. Эмма печально смотрела на него. - Что... со... мной... - Да, ты не зависишь от завода, - тихо произнесла Эмма, - Но и ты, и все вы, нормальные или, как ты их называешь, живые люди, не знаете кое-чего о себе, как не знаем мы о своих ключиках. Вы живете на батарейках. Их, конечно, хватает на гораздо больший срок, чем нашего завода. Только вот... батарейку не подзарядишь. Эрику потребовалась, казалось, вечность, чтобы произнести всего одно слово. - Почему... Эмма решительно поднялась с кровати, посмотрела на него - сверху вниз. С сожалением. - Потому что кончилась энергия, питавшая твою батарейку, - просто ответила она и направилась к двери. Эрик тщетно старался спросить, что же это была за энергия. Силы покидали его. И Эмма тоже. Что-то сверкнуло в лучах восходящего солнца. Из последних сил Эрик повернул голову – совсем немного. Но этого оказалось достаточно, чтобы углядеть краем глаза зажатую в кулачке Эммы цепочку, на которой качался крохотный ключик. Вперед-назад, вперед-назад, вперед... |