КРУШЕНИЕ СТОЛА

 

Время интересно распорядилось этим столом, время, ведающее всем в границах своего удела, - модой, вкусами, причудами, мнениями, лозунгами толпы, блажью, словечками, песенками, анекдотами, религиозными веяниями и, разумеется, Концом Света.

И, раз уж речь пошла о столе, добавлю: мы, точно, варимся в своем времени, как картошка в борще, впитывая духи всего, что крутится-ворочается вокруг и в меру сил отдавая борщу природой данное.

И никуда ни от этого Куховара, ни от этой Кастрюли не деться.

Объявил же однажды сам Эйнштейн (не к столу будь сказано), что человек – «пространственно-временной червь (та же, по-моему, картошка. – В.Ч.), застывший в пространственно-временном континууме» (ну чем не кастрюля? – В.Ч.).

Итак, стол.

Его накрывала довольно известная в городе журналистка, за ним собирался много лет подряд некий круг местной интеллигенции плюс кто-нибудь из заезжих интересных гостей. Стол накрывался, почти как все столы в искони хлебосольной Молдавии - широко, щедро. На нем не было, пожалуй, только устриц, лангустов... седла молодого барашка, наверно, не было... ну, дальше я не знаю, что назвать, ибо в тонких блюдах не искушен.

Зато всегда были преотличные свиные отбивные толщиной в ладонь, и к ним чесночно-уксусно-перечный соус, который в Молдавии зовется муждеем, горячая мамалыга подавалась со всякими приправами, а их чуть ли не с десяток (поджарка, брынза...), все овощи, известные на юго-западе Советского Союза (а нет щекастее и вкуснее помидоров, чем там), дымящаяся картошка, посыпанная свежим укропчиком, собственноручно маринованные маслята, селедка под лучком, холодная водка и вино нескольких сортов; из закусок были: овощные, сельского приготовления соления, тонко нарезанное мясо, «синие», жареные сладкие перцы все под тем же чесноком...

И разговоры были под стать столу – разговоры хорошо знавших друг друга людей, людей, друг по другу соскучившихся. Произносились тосты, поздравления, сыпались по ходу дела шутки, анекдоты, сообщались те и другие новости – тепло было за этим столом, шумно, друзья-приятели спешили выговориться и так рады были встрече, что где уж там соблюдать какой-то порядок в разговоре!

Потом разговоры становились обстоятельнее, рассказы – длиннее, внимание – уважительнее: гости нашей журналистки, повторяю, были люди интеллигентные: кто тоже журналист, кто художник, кто писатель, кто киношник, все книгочеи, все чего-то знатоки.

И незримо существовала общая тема, в которой они были единодушны, хоть и сдержанны: за этой темой маячил грозный противник, чтобы выстоять против него, нужно было сплочение.

Но время уже нависало над этим столом, время со своими законами, лозунгами и причудами.

Стол этот, как и большинство столов в Молдавии, был межнациональный, разнородный. В этом краю все было перемешано с давних-давних времен: молдаване, русские, украинцы, евреи, болгары, армяне, гагаузы («дети турок от болгарок» сказано в одной книге), немцы-бывшие колонисты, всяческие полукровки; сама хозяйка могла бы насчитать в себе при желании не менее пяти кровей: польскую, русскую, еврейскую, турецкую, украинскую. Бабушки и дедушки ее кружились в каком-то причудливом разноцветном хороводе, то сходясь в танце и в жизни, то расходясь.

Поговорить за этим столом всегда было о чем – политика, кино, книги, разные мнения, интересные столичные гости со своими новостями и своими – сверху – суждениями.

И вот стало совсем уж интересно. Распался Советский Союз, республики обрели независимость, независимость была...

-Terra incognita, - бросал кто-то за столом, - неизведанная земля, которую надо обживать.

-Обживать, имея припасов всего на несколько дней: все системы некогда огромной..

-Организмы, - слышалось уточнение за столом, - живой, как дойная корова на лугу...

-...в одночасье были разрушены, поставки всего и вся в одночасье прекратились...

-Это ж надо было иметь столько ума, чтобы взять да и разделить единый организм, с единой системой кровообращения, с единым, так сказать, обменом веществ, разделить на четырнадцать «независимых» кусков. Голову – сюда, одну ногу – туда, другую – тоже отчекрыжьте. Печень? А на кой она! Выбросить подальше...

-Три мудреца в одном тазу...

-Три мясника: Ельцин, Кравчук и Шушкевич...

-И разделенная на части туша, разбросанная как попало, начала, естественно разлага......

-Дальше не надо, ты же за столом!

-...ться!

На площади Ленина, срочно переименованной в площадь Великого Национального Собрания, у памятника национальному вождю, стала собираться огромная возбужденная толпа, там, перед вождем, поднявшим над головой крест во имя усмирения народов, установили микрофоны. Первыми у микрофонов появились два талантливых поэта. Толпа, жаждущая Слова, жадно им внимала. Толпе было важно знать:

-Кто виноват?!

-Ибо для распаленной толпы самое важное – растерзать для начала кого-то.

На сей раз во всех бедах, прошлых, настоящих и будущих были обвинены не евреи, а...

-Русские! Оккупанты!

За спиной у национального вождя среди множества рукописных плакатов типа «Чемодан – вокзал - Саратов!» был вывешен примечательный: «Евреи и русские, не уезжайте! Нам нужны умные головы и рабы!».

Это был отредактированный голос толпы.

А сама толпа, распаленная и раскаленная, не зная, куда направить свою плещущую через края ярость, бросалась на... троллейбусы, проходящие по краю площади, останавливала их и с дружным ревом раскачивала, грозя повалить. Из тролейбусов раздавался истошный вопль обезумевших от ужаса пассажиров.

По городу два дня таскали гроб убитого в какой-то ночной драке юнца, крича на каждом углу, что убийство – дело рук властей, мать покойного еле-еле выпросила гроб с телом, чтобы пристойно похоронить.

Такова была тогда тема стола. Нельзя сказать, чтобы все были единодушны, кто-то, естественно, помалкивал, дабы не нарушать праздника, и держал свое мнение про себя.

А событий становилось все больше. Уже останавливались на перекрестках троллейбусы, чтобы милиция разняла драчунов, выясняющих, чья национальность лучше, древнее...

-Да вы не взбеленились ли ненароком?! – перекрыл однажды голоса спорщиков голос женщины явно славянской внешности. – Взбарабошились?! «Молдаван – кацап – хохол»! Да мы же все евреи! Мы же все от Адама и Евы!

То ли слово «взбарабошились» ошеломило пассажиров, то ли подействовала пахнувшая магической древностью логика, но все вдруг замолчали и даже покосились друг на дружку.

Иные газеты занялись историческими исследованиями сложного происхождения великих ученых, поэтов и политических деятелей и стали походя клеймить смешанные браки, ратуя за чистоту крови, хотя у большинства великих кровь как раз была с той или иной примесью.

Исчезли сахар, мука, мясо, рыба, соль и мыло, - у магазинов с 5-6 утра выстраивались очереди, на ладонях химическим карандашом, сохраненным кем-то с 1943 года, писались трехзначные номера.

Из-за отсутствия сырья и из-за отъезда классных специалистов «в Саратов» закрылись все новые заводы.

В ванных не стало горячей воды. Повысили цены на эелектричество и газ.

Закрылся Дом Издательств, чтобы через время открыться для всевозможных офисов, к изданию книг не имеющих никакого отношения.

По домам стали ходить сектанты, разнося брошюры, где на обложке облизывали друг друга свирепейшего вида тигр и патриархальный олень. Сектанты призывали верить в будущую обоюдную любовь закоренелого хищника и травоядного, а также во всеобщий мир и единую религию. Другие предрекали скорый Конец Света и предлагали покаяться. Лица у сектантов были просветленные, как в недавнем времени у ведущих коммунистов, чьим умам была доверена Одна На Всех Истина.

Появлялись новые газеты и, чуть пошумев и наобещав потрясающих новостей, исчезали без следа. Старые дышали на ладан и держались только на сенсациях и на объявлениях массажных кабинетов.

Одна из газет упрямо держалась великодержавных позиций – редакцию ночью подожгли, выгорели полтора длинных этажа вместе с кабинетами и пожелтевшей от времени «нетленкой» в пятиэтажном Доме Печати.

В соседней, тоже ставшей самостоятельной республике, кандидаты наук всерьез доказывали, что все человечество произошло из их краев, а все мировые языки – от их языка, приводя примеры общих корней слов.

А стол продолжал – по традиции, по старым знакомству, приятельству, дружбе, но уже в складчину - собираться. Но что за червоточина появилась в нем? Стала пропадать праздничность встреч, поутих шум, не клеились разговоры, гости чаще замолкали, чем разговаривали, и расходились раньше обычного. Что-то варилось в их головах, варилось, выпуская тоненькую до незаметности струйку пара...

Что?

Начало крушению хорошего стола положила одна женщина, буквально крикнув мужу, протянувшему вилку к пышущей жаром, еще пузырящейся отбивной:

-Это же свинина!

Муж отдернул руку, словно обжегся, и, не поднимая глаз, принялся ковыряться в своей почти пустой уже тарелке.

Интеллигентный стол проглотил языки. Хозяйка засуетилась – чем заменить горячее? Может, то? Может, это?..

-Ничего нам не нужно; пора уходить! - объявила женщина, и муж покорно поднялся из-за стола, не успев доесть закуски.

В следующий раз случилась вообще размолвка. Заспорили сидевшие рядом давние застольные знакомцы. Один, как оказалось, стал за короткое время каббалистом, другой, писатель, сделался за это же время неукротимым атеистом. Так, наверно, допекли его сектанты с тигром и оленем.

Каббалист – стол прислушался, ибо он говорил для всех – рассказывал о пути к богу, который (путь) земное отрицает, видя перед собой только Единственный Высший Свет; писатель защищал то земное, которое он всегда с восторгом описывал. Каббалист говорил, что человек создан для того, чтобы получать, получать, получать... писатель, негодуя, отвечал: отдавать, отдавать, даже получая мало, отдавать!.. Что бы человечество делало без Моцарта, Бетховена и Шопена, которые больше отдавали, чем получали?

-Это все мирское... Поскольку главное желание - духовное, - цитировал своих учителей каббалист, - оно не может быть наполнено от окружающего мира через пять человеческих органов чувств...

-Бог ты мой! – багровея, кричал атеист. – А закаты? А роса на траве? А звон родника? А мгновенный, как укол, холодок первой снежинки на руке? А «палое небо с дорог не подобрано» Пастернака? А радуга в конце концов? – Он тоже, конечно, «работал» на аудиторию.

-Радуга от Творца, - смиренно отвечал каббалист.

-Кой черт от творца! Это чистая физика!

-Физика тоже от Него.

-А физики тогда от кого?! Физики, которые все как один атеисты? Они от Сатаны?

Короче говоря, писатель, вскочив, так и не сел, распрощалс с гостями, обойдя взглядом каббалиста, и гостеприимный стол покинул. И на следующую встречу, узнав, что его оппонент на ней будет, не пришел. Хозяйке пришлось принимать его отдельно, накрывая стол в кухне.

Ей он сказал, что каббала, по его мнению, несусветная попытка придать вере в творца вид науки и тем самым уловить в религию побольше интеллектуалов, и что последних сектантов, показавших ему тигра с оленем в дверной глазок, он в дом не пустил. Хозяйка в ответ ему рассказала, что их давний сотрапезник Н., оказывается, исповедует уже буддизм, он принес ей литературу, которую рекомендует обязательно прочитать. Она заглянула и узнала, что ее ждет знакомство с «4-мя благородными истинами», «восьмеричным путем», а коль она уверует и пойдет этим путем, то освободится от всех своих желаний, ибо именно они причиняют страдание, и достигнет состояния нирваны, то есть абсолютого покоя. Богов нет, говорил ей новообращенный, нетленных душ нет, а есть 108 томов энциклопедического формата «Слова Будды», которым нужно посвятить остаток жизни...

-Не сажай их рядом, - посоветовал писатель, - то есть каббалиста и буддиста - подерутся. А мне лучше налей водки.

Для не евших свинину тоже пришлось готовить отдельно, приглашать их не в субботу, на которую падал праздничный день, а в воскресение, пришлось даже кое-что узнать о кашерном столе, чтобы не потерять давних приятелей.

Можно было бы вообще перенести именины на воскресенье, но и тут была закавыка. Один из лучших друзей журналистки, анекдотчик, который всегда держал стол, так сказать, на кончике своего языка, был изрядный выпивоха и наклюкивался в последнее время так, что следующего дня для него не существовало и на работу он идти никак не мог. Его можно было приглашать только в субботу...

Короче говоря, стол со всем тем, что было на нем, переживал распад - как пережила его огромная некогда страна, распавшись в одночасье, как переживала его многонациональная республика... и как переживал разлад каждый живущий в это время, и не оставалось, кажется, уже ничего, что заново объединило бы людей.

А ведь когда-то, совсем недавно, этот стол, этих людей объединяла одна религия – интеллигентность. Хрупкая, надо сказать, материя...