Дядька жил на отшибе и его дом около самой опушки леса было велено обходить стороной. Только старшим парням разрешалось носить ему еду и забирать одежду в починку. Так что теперь вроде бы и сам отец сказал Николке отнести к дому Дядьки горшок с кашей, а все одно было не по себе. Да и страшно было, не зря ж Дядьку в деревне боялись. Даже тропинка, ведущая через зеленый луг к избе на отшибе, начала казаться зловещей. Николка шел нехотя, нога за ногу ступая босиком по теплой пыли. Вспомнилось, что сейчас самое время искупаться или в лопухах полежать. Так и хотелось сунуть укутанный ширинкой теплый горшок в траву и отправиться по своим неотложным делам. Немного легче было оттого, что хотя бы солнце стояло еще высоко и ярко светило в безоблачном небе, впрочем, это лишний раз напоминало, что вода в речке уже прогрелась и самое время бы искупаться.

Приблизившись к дому Дядьки, Николка разглядел, что у изгороди толклось несколько девиц. Как говорил отец, на миру и смерть красна, так что мальчик пошел бойчее, решив, что на глазах деревенских он быстро избавится от горшка и ничего ему и не сделается. Ноги сами пошли быстрее.

Прежде в доме Дядьки жил деревенский знахарь. За домом он держал небольшой огородик с полезными травками, потому двор был огорожен жердями, чтобы скот не заходил на грядки. Дядька же ничего выращивать не стал, а забор оставил. Даже какой-то старый и уже дырявый горшок едва ли не с тех пор торчал на столбике забора.

Николка подошел ближе. Земля во дворе за домом была плотно утоптана, и сейчас по ней, чудно размахивая жердиной, плясал Дядька. Он тоже был босой, но в отличие от Николки, одетого только в рубашку, был в одних штанах, без рубашки. У него была дочерна загорелая кожа, под которой так и перекатывались сухие узлы мускулов.

Девицы опирались на жерди ограды и зубоскалили, беззастенчиво глядя на Дядьку. Судя по полным ягод лукошкам, поставленным на землю, они шли из лесу, против запрета выбрав дорогу мимо этого дома.

- А ты, Дядька, с любой сваечкой так же ловок как с этой? Может, найдется у тебя какая другая сваечка, а? – спрашивали они и заливались звонким смехом.

Николке смешно не было, по его мнению, шутка была глупая и совсем непонятная, впрочем, чего еще ожидать от девиц? Дядька шутки тоже не оценил.

- Шли бы вы отсель, девахи, - неодобрительно ответил он. – Тут вам не вечер в светелке, да и прялок вы не захватили.

Девицы встретили его слова с более звонким смехом:

- Может, прялок и нет, твоя правда! Но мы-то думали, что уж веретенце-то у тебя одно найдется! Или оно уж негодное совсем? Не стерлось ли?!

Дядька совсем нахмурился и перестал прыгать.

- Вам бы все зубоскалить, а мне потом с вашими отцами объясняться. Вам ли не заказано сюда ходить? – сурово спросил он. – Ты бы хоть, Ксеня охолонила подруг!

Ксения, стоявшая за спинами подруг потупилась и зарделась. Среди прочих она отличалась крайне тихим нравом. Однако и без ее слова девицы все с тем же веселым смехом подхватили лукошки, и пошли к деревне.

Николка остался с Дядькой один. Тот же только сейчас увидел мальчика.

- Эй, малец! Поди!

Николка нерешительно оглянулся, девушки ушли, никого больше не было. Он тихонько перелез во двор между жердями ограды и оказался перед Дядькой.

- Что, боишься? – спросил вдруг Дядька.

Мальчик посмотрел ему глаза отшельнику, вблизи он казался еще выше и плечистей. Николка невольно вспомнил, как порхала тяжелая жердина в сильных загорелых руках во время колдовского танца, и подумал, что, может, подкову эти руки и не согнут, но такого мальца как он, сломать точно сумеют. Конечно, ему было страшно, не зря в деревне маленьких детей пугали Дядькой. Однако Николка маленьким себя уже не считал, потому набрался духу и выпалил:

- Нет!

- Боишься, - улыбнулся Дядька и с неодобрением поглядел вслед девицам. – А эти нет. Клыки что ль себе отрастить? Или шерсть на спине?

Эти намерения колдуна настроения и смелости Николке не прибавили.

- Ану-ка, давай, поставь горшок и полей мне, - приказал Дядька.

Николка огляделся, нашел низенькую скамеечку у стены дома и опять повернулся к Дядьке. Тот уже доставал из колодца ведро с водой. Возле этого дома был свой колодец – деревенские мужики специально выкопали его и вовремя чистили, только чтобы отшельнику не приходилось ходить за водой в деревню.

Дядька снял ведро с крюка колодезного журавля и на вытянутой руке протянул мальчику:

- Давай, полей.

Николка уже и сам не понимал, чего боится, но чувствовал, что ноги были будто не свои. Взял ведро и принялся лить. Дядька фыркал, плескал водой себе в лицо и растирал по телу. Против воли Николка опять загляделся на его спину. И у отца, и у других деревенских мужчин и руки, и спина были гладкие, округлые, хотя тоже сильные. А у Дядьки все бугрилось мускулами, и на вид он был подвижней, живее их, и злее. Тем не менее, в этом была своя красота. Злая, но все равно интересная.

- А чего тебя, мальца, ко мне прислали? – все так же отфыркиваясь, спросил Дядька.

- А Алексашка на покосе, а Микулка сегодня в ночном с лошади упал и ногу расшиб, - заговорил Николка, радуясь, что ведро становится все легче и легче. – А папка решил, что раз наша очередь тебе еду нести, то значит, мне идти, Аленке-то нельзя!

- Точно, - кивнул Дядька и выпрямился, вода блестящими на солнце каплями стекала по его плечам и груди. – Нельзя. А эти, вишь, ходят. Хоть и нельзя. Ладно, подай-ка ширинку с горшка, какой принес!

Дядька говорил так, что его хотелось сначала слушаться, а потом думать. Николка поставил ведро на землю, бросился к горшку, размотал с него ширинку и поднес Дядьке. Внезапно он вспомнил, что мать строго наказывала ни в коем случае с Дядькой не говорить, принести кашу и быстро уйти.

- Чего встал-то, малец? – окликнул Дядька.

Николка протянул ширинку и когда отшельник уже начал вытираться, пробормотал:

- Мать с тобой говорить не велела.

- Раз не велела, значит, не говори, - весело согласился Дядька. – Горшок ты отдал, так что беги, давай, домой. Чего стоишь-то? Беги!

Николка кивнул, сделал шаг назад, потом еще один, боясь повернуться спиной, а потом припустил по тропинке в высокой траве обратно к деревне.

 

- Мам, - спросил он уже дома, все еще стыдясь, что нарушил запрет, – а почему к Дядьке ходить нельзя? И разговаривать с ним нельзя? Он колдун, да?

Мама наклонилась к Николке, ласково и тревожно заглянула в глаза.

- Колдун, Николенька. Почти колдун. И еще он… лихоманочный. Помнишь, в прошлом годе Аленка болела, к ней подходить нельзя было? Вот так же и с Дядькой. Только Аленка поправилась, а Дядька нет. Ладно?

- Ладно, - согласился Николка.

 

Другой раз Николке довелось побывать у Дядьки пару недель спустя. Тогда они после полудня отдыхали с другими ребятами на берегу речки после купания. Мимо леса, лугом как раз пробежал Дядька. Он часто днем бегал, не по делу, а просто так. Судя по наблюдениям мальчиков, он вообще многое делал просто так. Бегал вот, еще с жердиной плясал и вообще. Вот и сейчас, заметив, как он скрылся за опушкой леса, ребята взялись обсуждать отшельника.

- И чего его наши терпят? – громко Микулка, который сын Лексея Полена; он был старше других мальчиков, и уже скоро ему предстояло ходить на работы со взрослыми парнями.

Остальные его поддержали:

- Вот-вот.

- Огорода не держит.

- И скотины не держит!

- Вот и корми его, - подвел черту Микулка. – А ему бы только бегать.

- Так оно конечно. Он же колдун!

- А вот интересно – что у него в доме есть, верно?

- А чего там может быть? Изба и изба, – удивился Микулка.

Николка же промолчал. Из всех мальцов только он ходил к Дядьке. Но ему было больше страшно, за то, что тогда нарушил запрет, и говорить остальным о том не хотелось.

- Если колдун, там многое может быть! И филин, и кот!

- А полезешь? – спросил вдруг Микулка.

- Я? Не-е! Страшно!

- Точно. Страшно!

- А вот сейчас! - с непонятной напористостью вдруг начал настаивать Микулка. – Он же сами видели – убежал. А бегать еще долго будет!

Николка и сам не знал, пошел бы он с остальными, если бы они отважились, или остался бы. Выяснить это все равно не удалось, потому что со стороны деревни прибежал Степка, самый младший из мальчишек и, задыхаясь от бега, выпалил:

- Айда, ребята! Там Сеньку Гусака ругают!

Сенька считался уже отроком и отличался крайне вредным нравом, не раз задирал и обижал мальцов, так что его ругание не могло не затмить любые другие развлечения, и мальчики как один помчались к деревне.

Ругали Сеньку перед домом Макара Волка. Его изба стояла почти в середине деревни, и перед ней была зеленая лужайка с густой и мягкой травой. Когда чего-то нужно было обсудить, взрослые собирались здесь, садились или ложились прямо на траве и разговаривали. Мальчики устроились в бурьяне с другой стороны лужайки, видно было отсюда немного, зато хорошо слышно. Сеньку действительно ругали. Впрочем он, как и его отец, вины за собой не признавали.

- Одумайся, Сенька, - густым басом посоветовал Макар. – И ты Гриша, одумайся. Не дело за такие дела сына выгораживать!

- А что он такого сделал? Ничего он не сделал! – задиристо отвечал отец Сеньки, Григорий Гусак.

- Да сама она! Говорю же вам, сама! – в тон отцу добавлял Сенька, стараясь чтобы голос звучал позначительнее.

- Да что с ним говорить?! – загудели в кругу. – Горбатого могила правит! Вызвать Дядьку, да всех делов.

- Погоди, - попытался остановить круг Макар. – Дядьку вам сразу. Может, одумается еще отрок.

- А чего мне одумываться? – Сенька даже вскочил. – Что ж, у меня своей гордости нет? Да зовите, кого хотите! Хотите за таким пустяком Дядькой пугать – пугайте!

Напротив Сеньки поднялся Никола Кузнец:

- Он мою Лизку, значит, обижать, и за ним вины нет! И еще нам тут будет руками размахивать! Ах, ты ж смотри, стервец какой! Ну-ка мужики, дайте мне его, я его сам, без Дядьки!..

Кузнеца схватили за руки, потащили назад.

- Чего хотел, то сделал! – выпалил Сенька. – Не ты мне указ!

- Видно, правда, пора Дядьку звать, - вдруг сказал отец Николки, как раз когда в какой-то миг стало тихо.

- Видно хорошего отрок не понимает, - поддержал его густым басом Макар. – Давай, Степа, пошли кого из своих за Дядькой.

Сенька побелел, сжал губы, отступил к своему отцу, но головы не опустил. Николка же увидел, что его собственный отец поднялся и пошел к дому.

- Слышь, Николка, - толкнули мальчика в бок. – Отец твой тебя искать пошел. Не найдет, ругаться будет.

- Точно, - горячо зашептали из-за спины, - а то еще догадается, что мы подглядывали. Беги, встреться ему сам!

Николка судорожно кивнул и кружной дорогой побежал к дому.

- Николка! – окликнул его отец уже около порога. – Поди!

Мальчик подошел, почтительно опустив голову.

- Вот что, сынок. Надо к Дядьке сбегать, позвать его к дому Макара. Ладно?

Николка кивнул.

- И еще, - добавил отец. – Забеги домой, там мать ему рубаху новую выправила, отнесешь заодно, и гляди, сынка, осторожнее, смотри, лишка с ним не разговаривай. Ну, беги.

Николка опять кивнул и кинулся в дом.

 

Уже на тропинке к дому Дядьки мальчик вспомнил, что отшельника дома-то нет, однако останавливаться и возвращаться к отцу он не решился. Можно и у дома Дядьки подождать. С тем и пошел дальше.

Как и ожидалось, Дядьки дома не обнаружилось. Николка присел у двери, положил на колени вышитую матерью рубаху, выправленную для отшельника, и стал ждать. Против воли в голову полезли сегодняшние разговоры про то, что вот бы заглянуть в дом Дядьки. Вмиг стало страшно, но от мыслей этих избавиться уже не удавалось. Николка даже встал, поглядел вдоль реки на опушку леса, не бежит ли Дядька. Дядька не бежал.

Мальчик осторожно тронул дверь избы, та послушно отворилась, изнутри пахнуло прохладой. Ну и ладно, подумал Николка, скажу, что пришел, а хозяина не было, а надо было ждать, вот и… Мальчик сам не заметил, как перешагнул порог.

Изба у Дядьки была простая, даже без сеней. Вверху на самцах крыши все еще висели пыльные связки трав, оставшиеся от знахаря, у дальней стены была застелена лавка, рядом с ней у печи сундук. В красном углу, как и положено, темнела икона, укрытая расшитой ширинкой. Через прослухи света внутрь попадало мало, и Николка не сразу разглядел, что на полке у печи стоят не только горшки, а была еще и железная шапка: шелом.

Мальчик подошел, руки сами потянулись к стальному, тускло блестящему шелому с острой маковкой, но рядом он разглядел вещь поинтереснее. Чудной ларчик, сам резного дерева, а углы отделаны желтым металлом и каменьями. Николка дотянулся, взял его в руки и застыл, зачарованный.

- Ромейская вещица, - вдруг услышал он за спиной и вздрогнул.

Дядька вошел незаметно, совсем тихо, и теперь стоял в дверях, утираясь рушником, не иначе опять обливался водой.

- Из Царя-Города, – добавил он.

Николка обмер. Вот сейчас будет!

- Что ж ты, малец, застыл? – шагнул к нему Дядька, мягко взял из рук ларчик и поставил на место. – Иль опять разговаривать со мной не велено?

Николка молча кивнул, все оправдания вмиг вылетели из головы. Он уже представил, как Дядька будет его пихать в печь, как ведьма из сказки.

- Так чего ж тебя прислали?

Николка протянул рубаху и, еле шевеля сухим языком, сообщил:

- Тебя к макарову дому звали. Там Сеньку ругают!

Голос сорвался и дал петуха. Николке стало не только страшно, но и стыдно.

- Ругают, значит, - покивал Дядька. – Нехорошо. Но идти надо. Пойдем, коли надо…

К вящему удивлению Николки, который думал, что на совет Дядька наденет рубаху понаряднее, может даже вот эту, только что им принесенную, Дядька взял с лавки старую и грязную рубаху, и пошел к выходу.

 

Когда Николка с Дядькой добрались до лужайки перед макаровым домом, Сенька ползал по траве, размазывая сопли, и умолял:

- Не надо! Не надо Дядьку звать! Моя обида! Любую виру готов, любую! Батя, скажи, батя!

- Погорячились мы, - вторил ему Григорий, - одумается он. Отработает. Назначь виру, Кузнец!

- Только Дядьку не надо! – совсем по-бабьи завыл Сенька.

Дядька остановился на краю лужайки, молчаливым кивком поприветствовав деревенских. Остальные мужики даже попятились, расширяя круг, когда появился отшельник. Подошел один Макар:

- В этот раз обошлось, Дядька. Прими нашу благодарность за беспокойство.

Дядька опять молча и мрачно кивнул и ушел. Николка успел заметить только, что тот сморщился, как будто ему было неприятно, правда осталось непонятным, отчего – то ли что ходил зря, то ли благодарность Макара была не такой, как надо?

 

Третий раз Николка мчал по тропинке во весь опор, ведь теперь он боялся не Дядьку, а только что того не окажется дома. Дядька дома оказался. Сидел на завалинке у двери и чинил поршень, сам оставаясь босой.

- Чего спешишь, малец? – спросил он, когда Николка, запыхавшись, остановился перед ним.

- Воры! – выдохнул мальчик.

Дядька вмиг утратил свою расслабленность, плавным, но быстрым движением отложив работу, встал и тут же шагнул в избу.

- Сколько их? – спросил он, откидывая крышку сундука. – Входи, малец, поможешь кольчугу надеть.

Николка шагнул внутрь. В сундуке под рубахами и штанами обнаружился сначала меч, потом другая рубаха, плотная, стеганая, а под ней еще какое-то железо и сапоги. Дядька сноровисто скинул свою рубаху, натянул стеганую, потом сапоги и с помощью Николки влез в тяжелую плотную кольчугу, Николка едва удержал ее.

- Так сколько их? – повторил Дядька, взяв в руки шелом.

- Семеро!

Дядька кивнул, задумчиво глядя на шелом.

- Семеро… ладно! – кивнул он еще раз и вернул шелом на полку.

А затем опоясался мечом, схватил лук с тулом стрел и, потрепав Николку по голове, выскочил из избы.

Николка только успел увидеть, как тот ровно и легко бежит по тропинке к деревне, и бросился следом. Ему же велели привести Дядьку, значит, он не может оставаться здесь!

Когда мальчик прибежал в деревню, воры уже подъезжали к макарову дому. За лужайкой сгрудились мужики, сжимая в руках, кто жердины, кто топоры, а перед ними стоял Дядька. В левой руке он держал лук с натянутой тетивой, в правой стрелу. Остальные стрелы были рассыпаны у ног.

Среди прочих за спиной Дядьки, Николка увидел и своего отца, тот, заметив мальчика, сделал страшное лицо и знаком приказал спрятаться. Николка еще раз глянул на Дядьку и полез в бурьян.

Воры подъезжали. Было их действительно семеро, все на конях. Трое мордвинов с луками, в шапках и темных стеганых рубахах, таких же, как под кольчугой на Дядьке. Остальные четверо были светлые, славянского племени. Двое были в кожаных рубахах с железными бляхами, один в кольчуге и еще один в кольчуге с бляхами. На двоих из них был железные шлемы. Они не спеша подъехали и остановились в двадцати шагах от Дядьки. Николка заметил, что мужики чуть попятились.

- Поговорим, вой? – крикнул первый вор, который был в кольчуге с бляхами и в шлеме.

- Чего ж не поговорить, - ответил Дядька.

Головой он не двигал, смотрел на воров.

- Отдал бы ты нам деревню, вой. Мы бы тебя живым отпустили?

- Тому не бывать, - отрезал Дядька.

- Отчего же так? – удивился старшой вор и оглянулся на своих подельников. – Иль под каким князем живете?

- Нет над нами князя! – выкрикнул кто-то из мужиков за спиной Дядьки. – Потому и в эти леса подались, чтобы от князя подальше!

- Какой же вы правдой живете, - усмехнулся вор, - если не княжеской?

- Своей правдой! – ответил Дядька.

Николка заметил, как один из мордвинов нахмурившись, положил стрелу на тетиву, хотя лук все еще держал у седла.

- Нет, - усмехнулся вор. – Нет правды, кроме княжеской!

- Правды, может, и нет, - все так же, не двигая головой, проговорил Дядька. – А воля есть.

- Ну а раз волей живете, - подытожил старшой вор, - делится таким счастьем надо!

На сей раз ответить Дядька не успел. Потому что выстрелил как раз в того мордвина, что ладил стрелу.

Четверо воров-славян опустили копья и разом тронули коней на Дядьку. Мужики опять попятились, а Дядька тотчас же упал на колено, хватанул из травы стрелу, и второй мордвин упал с коня. И сразу выстрелил в третьего мордвина. Лошади воров не успели сделать и нескольких шагов, зато третий мордвин почти успел выстрелить. Стрела Дядьки попала ему в руку, и стрела вора ушла в строну. Она воткнулась в землю прямо перед Николкой, и хищно задрожала. Он только что видел, как с таким же звуком стрелы Дядьки входили в тело воров и те падали с коней. И сейчас прямо перед ним все еще дрожала опереньем черная стрела. Как будто она могла выскочить из земли и своей волей броситься на Дядьку. Прикипев взглядом к этой стреле, Николка не видел, как Дядька успел отбросить лук, выхватить меч, уйти в сторону от копья старшого вора и одним ударом меча сшибить его с седла. Да и когда поднял взгляд, мальчик все равно ничего не смог разобрать в той быстрой и страшной сшибке, в которую превратилась атака воров. Вскочив на коня позади второго вора, и коротко ударив его яблоком меча в основание шеи, Дядька вдруг оказался в седле, а еще через краткий миг оставшиеся двое воров упали на траву, заливаясь кровью.

Последний мордвин с пробитой рукой не стал дожидаться, он развернул коня и с места тронулся в галоп. Дядька мгновенно скатился на траву, схватил отброшенный лук и обнаружил что стрелы слишком далеко.

- Стрелу кинь, малец! – крикнул он Николке.

Мальчик даже не поверил, что это Дядька кричит ему.

- Стрелу! Быстро!!!

Николка, казалось, целую вечность не мог заставить себя коснуться черного древка. Он боялся этой стрелы и боялся того, что она может сделать. Но он все-таки подполз, выдернул ее из земли и бросил Дядьке. Тот одним движением положил ее на тетиву и послал вслед уходящему вору. Конь под мордвином упал.

Дядька вновь вскочил и, размахивая мечом, бегом помчался к упавшему коню. В этот миг он был по-настоящему страшен и безумен. Николка видел, как он перескочил упавшего коня, а потом бил и бил мордвина, сначала мечом, а потом кулаком.

Потом Дядька встал и пошел обратно, страшный, весь в темной крови, с дергающимся лицом, в этот миг было понятно, почему его так боялись в деревне. Трудно было поверить, что такой человек остановится, казалось, что сейчас он продолжит убивать и не насытится, пока не убьет всех.

- Стрелы собери, – бросил он мальчику, проходя мимо.

 

А потом вымытый и переодетый Дядька с Николкой сидели на солнышке, на лавочке у порога. Пронзительно стрекотали кузнечики. Николка глядел на реку и лес, а Дядька продолжал чинить поршень.

Дядька думал, что зря он сорвался после боя, приказал парню собрать стрелы, словно своему стременному. А еще жалел, что промазал два раза по одной и той же цели – первый раз попал в руку, потом в лошадь.

Николка молчал, боялся первый начинать разговор, еще и, припомнив запрет на общение с Дядькой. Молчал и Дядька, тоже памятуя запрет от старейшин деревни на разговоры с мальчишками, чтобы те раньше сроку не мечтали о дальних странах.

- Дядька, - все-таки решился Николка. – А почему наши тебя боятся? Ведь лучше же, чтобы ты учил наших, правда? Мы бы воров не боялись!

Отшельник ответил не сразу, сначала медленно пропустил шнурок в очередную дырку, потом так же медленно проговорил:

- Боятся, что мальцы из дому побегут. Представят себя богатырями и айда в княжью дружину, лучшей доли искать. А лишние руки в деревне сам знаешь – наперечет, - он помолчал и еще добавил. – Ну, не то, чтобы боятся. Опасаются скорее. Не буди Лихо, пока спит тихо.

Он еще хотел добавить, что можно было ожидать от людей смеси уважения и страха, но всегда проще выбрать что-то одно, однако не стал, только досадливо дернул уголком рта.

- А я, я могу так научиться?

Дядька промолчал. Он думал, что если бы не мальчик сейчас сидел рядом с ним, задавались бы совсем другие вопросы. Например, не боится ли гридень, из старшей дружины, который сидел на пиру рядом с князем, Великим князем Всеволодом Ольговичем, губить свою жизнь в этой глуши? Не боится ли он, который давно мог стать боярином, иметь свой удел и десятки холопов, сидеть в этой деревне, где его считают лихоманочным и боятся даже здороваться? Не боится ли он, что напрасно отказался от княжьего пира? Не боится ли, что прожил свою жизнь зря, и продолжает ее губить? Но мальчик рядом с ним еще не мог задать таких вопросов.

- Лучше спроси меня, - тяжело проговорил Дядька. – Не боюсь ли я сам?

- А ты не боишься? – послушно спросил Николка.

- Я другого боюсь, малец, - тут же ответил отшельник. – Боюсь, что когда-нибудь состарюсь, и их, воров, окажется для меня слишком много… и тогда они все-таки доберутся до деревни. Этого вот я боюсь…