ДАЛЕКО ЛЬ ДО АКАПУЛЬКО?

 

Это одна из затейливых человеческих историй, каких не счесть в Городе Ста Богов, Нью Йорке, куда стекаются народы со всех концов земли.

 

Если спросить у какого-то бывалого американского туриста про мексиканский Акапулько – был ли он там, что там интересного? – он скорее всего, ответит так:

-Ну как же, как же! Всемирно известный курорт! Вечное тропическое лето! А какая бухта! А крепость Сан-Диего! Шестнадцатый век! А пляжи Кандезы! Лучшее, скажу вам, средство от весенней депрессии! Когда вы туда соберетесь – это всего три часа лета, - непременно отведайте бурритос с салатом гуакамоле. И вишневый суп. Незабываемый вкус!..

Другое дело, если спросить об Акапулько у Володи П., он тоже недавно побывал в Мексике, бурритос с салатом гуакамоле покажутся чепухой на постном масле..

-Акапулько? – скажет он. – Ну и долго же я до него добирался!

И начнет, скорее всего, так:

-Одного учителя географии посадили в тюрьму и он попал к нам в Крикова...

40-летний Володя работает электриком в Манхэттене. Он его знает уже лучше, чем молдавский Кишинев, где он жил 6 лет назад. Но не лучше, чем поселок Крикова, откуда он родом.

Поселок этот в 8 километрах от Кишинева, за каждым его единоличным домом разбит виноградник, где в междурядьях сажают еще и клубнику, а в погребах, сделанных по всем правилам молдавской сельской науки, стоит не менее восьми 500-литровых винных бочек и бутыли с соленьями по прабабушкину рецепту.

Крикова известно, пожалуй, всему миру заводом выдержанных шампанских вин, расположенном в тамошних штольнях, они же служат хранилищем лучших молдавских вин. Штольни остались от добычи в здешних каменных подземных толщах белоснежного камня-котельца, из которого построен весь Кишинев. Штолен, подсчитано, около 40 километров, теперь это лабиринт зеленых от купороса улиц, по бокам которых стоят штабеля дубовых бочек и амфоры. Улицы носят названия вин, которые здесь выдерживаются годами: улица, скажем, Алиготе, Пино, Каберне...

Посельчане в основном работают на виноделов, а по воскресеньям торгуют живой птицей, овощами и фруктами на кишиневских рынках. Молодежь, понятно, осаждает городские офисы, а также поставляет киллеров нынешним бизнесменам.

Неподалеку от штолен – большая тюрьма, где столица Молдавии содержит проштрафившихся своих сынов.

В эту тюрьму во времена оны и попал учитель географии...

(Речь, между прочим, идет о долгом пути в Акапулько, пусть читатель об этом не забывает).

Володя не знает, за что посадили школьного географа, но, видимо, не за валютные операции; может быть, он сел за то, что позволил полюбить себя какой-нибудь хорошенькой восьмикласснице.

В те времена за решетку попадали многие классные гражданские специалисты: ювелиры, дантисты, врачи, тертые хозяйственники, даже директора предприятий, ввязавшиеся для пользы общего дела в сомнительную аферу. Тюремное начальство, как могло, использовало таланты зеков. Нашел себе применение и наш педагог. Он решил «сделать оргинальный подарок» местной школе, и начальство, что было родом из Крикова, не стало противиться, тем более, что учитель особо преступных генов в себе явно не содержал.

В географическом кабинете школы им с помощью двух подручных, тоже мастеров своего дела, стал сооружаться металлический каркас... Потом пошел в дело вымоченный в воде картон. За ним – бумага. И вот учитель географии начал наносить на сверкающий белизной, трехметрового диаметра шар океаны и континенты...

Короче, бывший школьный географ дарил Криковской средней школе гигантский глобус.

Нам, конечно, не известно, о чем думал учитель-зек, нанося, к примеру, очертания Австралии на белый шар, либо западные извивы берегов Южной Америки – может быть, о том, что эта работа все-таки получше, чем выемка камня после взрывов или пилка котельца в дальних штольнях машиной Гаранина образца 30-х годов, а может, он вспоминал о Лолите-восьмикласснице.

Океаны и моря, как и полагается, становились на глобусе голубыми, а континенты – и зелеными, и коричневыми, и желтыми, обозначая лесные массивы, горы и пустыни. Над аккуратными кружочами возникали названия мировых столиц: Москва, Париж, Мадрид, Каир, Дели, Пекин, Токио, Рио де Жанейро, Буэнос-Айрес, Вашингтон, Оттава.

В середине кружка, накрывшего половину Молдавии, было написано «Крикова».

Кружочки сменились точками, буквами помельче учитель выписывал необходимые школьникам города: Минск, Мурманск, Киев, Одесса, Донецк, Ленинград, Тюмень, Казань, Магнитогорск, Челябинск, Кемерово, Игарка, Якутск, Владивосток. А вместе с ними на карте возникали невиданные и неслыханные названия стран и опять же городов: Эквадор, Пуэрто-Рико, Куритиба, Арасатуба, Росарио, Санта-Крус, Вальпараисо, Фортелеза, Сьюдад-Обрегон, Масатлан, Чиуауа. К этим городам у учителя было, видимо, особое отношение.

Огромный глобус вращался, более того, над ним включалось «солнце», а на городе, на который падал луч светила, высвечивалось его время по Гринвичу.

Шестиклассник Володя повадился в географический кабинет. Он крутил глобус и читал экзотические названия городов. Каждый казался ему чудом из чудес. Там должны стоять диковинные дома, по улицам ходят люди из сказок, а если они и едят, то что-то божественно вкусное. Вроде авокадо или папайи, о которых он где-то читал. Тогдашнее советское телевидение старалось заграницей свои народы не дразнить, так что сказочное воображение мальчишки при слове, например, Гвадалахара легко объяснить.

Учитель-зек время от времени появлялся (в сопровождении солдата охраны) в школе. Это был мужчина лет сорока, стриженный наголо, черноглазый, с какими-то капризными, будто обиженными на всех губами. Он придирчиво крутил глобус и дописывал либо название города, о котором вспомнил, лежа на нарах, либо большого озера, либо островка в океане вроде острова Пасхи, до которого от Крикова было ровно 24 тысячи километров.

Над многими словами на глобусе юные криковцы подолгу ржали. Им особенно нравились Титикака, Гуйян и Пуэбла.

-Вот бы где побывать!

И вообще с появлением глобуса возникло немало всяческих хлопот. Мальчишек интересовала не столько география, сколько то, как он может быстро вертеться. Грязные пятерни оставляли на поверхности океанов несмываемые следы. Во время перемен на шар ложились, пытаясь измерить расстояние в человеках от Мыса Доброй Надежды до Майями. Конечно, затевали толкотню, стараясь повалить друг дружку на земной шар. И однажды чья-то голова оставила на глобусе большую вмятину в районе Средиземного моря близ Сицилии. Был звонок директора на зону, и в кабинете географии снова появился бывший педагог в сопровождении солдата.

Володя при этом визите присутствовал. Географ, оказывается, предусмотрел вмятины и сделал в районе Южного полюса люк, чтобы влезать в глобус. Он его открыл, с трудом протиснулся в квадратное отверстие и скрылся в темной глубине. Солдат охраны, присевший на парту покурить, хмыкнул:

-Ты глянь – слинял, как черт в преисподнюю! Тут у вас запасного выхода нет?

Махина глобуса скрипела, вздрагивала, словно ее потряхивало землетрясение, потом послышались легкие стуки, впадина на глазах распрямилась. Через пару минуту в люке показалась стриженая голова зека.

-До чего же крепкие лбы в вашем Криково!

И вот наш шестиклассник обнаружил на глобусе слово Акапулько. Оно было написано на голубизне Тихого океана, а точка города находилась на западном берегу Мексики, недалеко от ее столицы (это Володя уже знал). Еще из городов были Чиуауа и Пуэбла.

Слово Акапулько прозвучало, как невзначай тронутые тонкие струны на гитаре.

Что это за место на земле?

Оно было невероятно далеко от Молдавии, оно было за тридевять земель, оно было на другом краю планеты, никогда, никогда не увидеть Акапулько!

Акапулько был так же недостижим, как, например, мотоцикл «Ява», на котором его друг Калин, сын директора овощной базы, гонял по Крикова.

(Не забудьте, речь все еще идет о долгом пути в Акапулько).

Володя стал почаще заглядывать в географический кабинет, дожидаясь очередного прихода зека. Как раз в глобус чем-то запустили и сорвали с юга Франции целый лоскут. Бывшего учителя снова привели. Звали его так же пышно, как южноамериканские города, - Роланд. Зек вырезал лоскут из захваченной у директора бумаги и, ворча, стал писать названия городов. Тут Володя и спросил его об Акапулько – мол, что это за чудо. Роланд повернул к нему капризные губы.

-Акапулько? – переспросил он. – На кой он тебе сдался? Выбрось его из головы, парень! Акапулько придумали буржуи, чтобы смущать умы бедных людей. Выбрось, выбрось! – У Роланда было, видимо, неважное настроение. Но педагог взял все-таки в нем верх. – Извини, - сказал он другим тоном, - кто-то из ваших сорванцов отхватил у Франции юг вместе с Ниццей и Марселем, - надо восстановить справедливость...

Через какое-то время Роланд освободился и Криково покинул; глобус добили окончательно, и чинить его было уже некому – у людей появились заботы посерьезнее: на самой большой копии школьного глобуса распался на отдельные куски организм огромной империи, и каждый ее кусок, лишенный в одночасье кровообращения и обмена веществ, засмердел, что и следовало ожидать.

Как всегда, победила человеческая недальновидность. Что делать – среди правителей редко случаются шахматисты, а те, говорят, продумывают партию на 10-12 ходов вперед. И то ошибаются...

Володя, как многие тогда, стал пробовать одно дело за другим. Он был хозяйственный малый, прошел добротную «домашнюю семилетку», и к любому занятию относился капитально. Он брался то возить Криковское вино (крепленое) в Белоруссию, то организовывал автостоянку (где наводил порядок, как в собственном дворе), то ремонт машин... И всякий раз – вот примета «интересного» времени – в его маленький офис-каморку заявлялся некий скромный молодой человек и, не представляясь, вкрадчиво предлагал:

-Надо делиться...

Население Молодвы располовинилось – на тех, кто пытался работать и что-то дельное организовать (все большие предприятия были закрыты из-за отсутствия сырья и отъезда специалистов), и на тех, кто тут же взбирался им на спину.

-Надо делиться...

Офис, где работала жена, сокрушали более солидные силы, тесть вышел на пенсию и ему назначили пособие 11 долларов, теще – 14, килограмм мяса стоил 5... и семья вскорости оказалась в боинге, летящем над Атлантическим океаном.

До Акапулько теперь было рукой подать, но о нем пока не думалось.

О том, как наш криковец осваивал Нью Йорк, пусть расскажет этот эпизод.

В одном из манхэттенских ресторанов должно было состояться многочасовое, чуть ли не на всю ночь, торжество, на всякий пожарный пригласили дежурить смышленого электрика., каким и оказался Володя.

Надо чуть обрисовать его, чтобы эпизод был понятнее. Он высокий, с хорошими плечами и, замечу, красивый мужик, женские взгляды выделяют его в любом окружении и с сожалением гаснут, когда узнается, что Володя прочно женат.

К ресторану начали подкатывать одна за другой машины, гости неторопливо шествовали к дверям, где их встречал виновник торжества.

Электрик отдыхал, присев на высокий бордюр, окружавший цветочную клумбу перед заведением.

В поле его зрения вползла белая змея лимузина; из него выкочил молодой человек и поспешил к задней дверце.

И тут Володе показалось, что его восприятие происходящего пошло замедленной съемкой.

Из лимузина медленно вырисовалась длинная женская нога в остроносой черной туфле (для них-то, для таких длинных ног и была, верно, придумана диковинная эта машина); потом началось неспешное рождение прекрасной бабочки из куколки-лимузина; и вот она, покинув оболочку, расправляет крылья, оглядывая открывшийся мир огромными глазами...

И делает неземной еще шаг и другой по направлению... к Володе.

Тут я спросил у него, осторожно и бережно складывающего из слов свой рассказ, спросил, как она была одета, эта бабочка.

Володя задумался на целую минуту, и было ради чего. Просто на этот вопрос не ответишь.

-Ну... это была симфоническая музыка в джазовом исполнении. – Вот какой ответ он дал и, честное слово, не я его придумал.

Молодая женщина приближалась к нему, она заметила, конечно, ладного мужика, не сводившего с нее глаз, усмехнулась не впервой увиденному оторопелому лицу и спросила, шелестя крыльями мимо:

-Парень, где твоя улыбка? (Guy, where is your smile?)

-А у меня, - признался Володя, - челюсть отвисла до того, что ее вправлять нужно было с чужой помощью, - какая уж там улыбка!

Женщину у дверей встретили поклоном к руке, вот она смешалась с другими гостями в ярко освещенном вестибюле; Володя остался у клумбы с непахнущими американскими цветами... и черт знает, какие близкие и дальние ассоциации рождал у него тонкий аромат ее духов, протянувшийся на пути от лимузина до ресторана.

 

Когда жизнь вроде бы уже наладилась, Володя вспомнил о городе из детского миража и предложил жене поехать в отпуск в Мексику.

-Мне здесь кто-то рассказывал, - придумывал он на ходу, - что там самый интересный город – Акапулько…

О географе, севшем за что-то в Криковскую тюрьму и соорудившем в тамошней школе огромный глобус, он предусмотрительно не заикнулся.