Лазутчик пробирался к вражеским позициям. Изредка он останавливался и прислушивался, но сквозь монотонный шум дождя доносилось только завывание ветра. Стал подниматься по склону, и тут его чуткий слух уловил чье-то покашливание. Он мгновенно прильнул к земле и замер. Вскоре послышалось чав¬канье грязи под осторожными шагами. Лазутчик пополз на шум и в нескольких метрах от себя увидел человека, пробирающегося к нашим позициям. «Значит , где-то поблизости французский « секрет ». Надо проследить !»

Пригибаясь, короткими перебежками он последовал за французом.

Тот вел себя странно: часто останавливался, неожиданно сворачивал то вправо, то влево. « Фу, черт! Словно насмехается, — выругался про себя разведчик, — еще раз выкинет такой фортель — возьму! А про «секрет» он и сам расскажет!»

В ожидании броска напряглись мышцы. Зоркие глаза просверливали темень. Француз шел прямо в руки. Еще миг — и он рядом. Разведчик бросился вперед» ловким движением сбил с ног «языка» и, сев

на него верхом, заломил руки. Сдернул с ремня веревку, связал пленника. Тот продолжал брыкаться, пытаясь ударить ногами.

Лазутчик встал и со злостью тряхнул француза. « Ишь ты , легкий какой !» Повернул француза лицом к себе и... присвистнул от неожиданности, увидев детскую физиономию.

«Юнец! Верно, барабанщиком у них». Разведчик вытер грязь с лица пленника.

— Теперь видишь?

Пленный хотел ответить, открыл было рот, но разведчик опередил его.

— Прошу пардону, — галантно извинился он перед «языком», — пардону прошу, — и сунул в рот пленному клок ветоши. — Топай, браток , — разведчик указал направление, — гутарить будем потом.

Маленький француз пришел в себя. Он вскочил на ноги и согласно закивал головой: дескать, понял, куда надо идти, и повинуется.

«Догадливый», — усмехнулся разведчик. Подхватив штуцер, он направился за « языком ».

Пленный шагал медленно, с трудом вытягивая ноги из непролазной грязи. Его маленькая головка на тонкой шее ворочалась то туда, то сюда. Француз пытался спастись от проникающих за ворот холодных струй. Разведчик его не подгонял, тоже порядком устал.

Склон балки резко оборвался. Здесь нужно поворачивать влево: размытая ливнями, одним чутьем угадываемая тропинка., вела к русским позициям. Разведчик хотел было показать пленному направление, но тот неожиданно остановился, взглянул вверх, а затем уверенно свернул на невидимую тропу.

« Ишь ты, опытный! — удивился разведчик. — Местность знает, вражина ! »

Рядом, почти у самой тропки, находилась пещерка. Возвращаясь с вылазок, он обычно заходил сюда , чтобы передохнуть перед крутым подъемом. Не изме¬нил своей привычке и на этот раз.

— Туда! — подтолкнул «языка» разведчик.

Пленный кивнул, ногой раздвинул кусты и нырнул в пещерку. Разведчик только головой закачал от такой сообразительности,

В пещерке было темно и сухо. Он достал кисет, свернул цигарку, добыл кресалом огонь, закурил. При каждой затяжке подземелье освещалось, как фо¬нарем. Едкий махорочный дым щекотал в носу и горле.

Разведчик взглянул на «языка»: щеки его разду¬вались, и только ветошь во рту мешала раскашляться.

— Что? Духу нашего не выносишь? — засмеялся разведчик. — Сейчас кляп вытащу. Только, чур, не шуметь!

Пленный жадно глотнул воздух, выплюнул ворси¬ны и попросил:

— Дяденька, развяжите! Руки сдавило — мочи нет.

— Развязать? — оторопел разведчик, услышав чисто русскую речь. — Постой, постой! — он подошел к пленному вплотную и осветил цигаркой лицо.

На разведчика смотрели обиженные мальчишеские глаза.

— Ты кто такой?!

— С пятого бастиону я. Вестовой у командира 2-й дистанции лейтенанта Забудского!

— Звать как?

— Николка Пищенко.

— Так что ж ты до сих пор молчал?! — подобно своей цигарке вспыхнул разведчик.

— Сами рот заткнули, — насупился Пищенко, — а теперь — «почему».

— Заткнул, — сокрушенно подтвердил разведчик. — Что же теперича делать? Ох, и подвел ты меня, браток... Ну, вот что, — пришел он к решению, — дорогу ка бастион знаешь?

— Знаю, — ответил Колька.

— Вот и дуй туда.

— А вы, дяденька, куда?

— Куда, куда? За кудыкины горы! Не твоего ума дело! Сызнова придется грязь месить из-за тебя. Шастаешь, где не надобно... А чего это ты, вестовой, там оказался? — разведчик кивнул в сторону французских позиций.

— Я на хуторе Вотковского был.

— Вотковского? Ты чего позабыл там?

— Погреб пороховой разведывал. Наши искали, да не нашли. А я там все знаю .

- Отыскал погреб? — разведчик недоверчиво посмотрел на Кольку и предупредил: — Только, браток, не брехать. Наше дело правды требует.

— Не нашел, — пробурчал Колька.

— Ну, ну, — мотнул головой разведчик, — а теперь дуй отселева.

Он с досадой плюнул на цигарку и яростно растер ее ногой — страсть как не хотелось снова идти в дождь и слякоть.

— Я с вами, дяденька, — затараторил мальчишка, боясь, что разведчик уйдет, не выслушав его. — Я все там знаю. Погреб хоть и не нашел, но пушки ихние где стоят, самолично видел.

— Ну, так уж и видел?

— Вот те хрест! — побожился Колька. — Видел и запомнил — где стоят и чем присыпаны.

— Ладно, браток, давай знакомиться. Кошкой меня зовут. Матрос Кошка из 30-го флотского экипажу.

 

...Промокшие насквозь, они уже не замечали ни дождя, ни промозглого ветра. Как и говорил Пищенко, ров вывел разведчиков прямо к небольшой пристройке у склада. Часового не было видно, наверно, спрятался где-нибудь, спасаясь от непогоды.

Кошка поднялся на крыльцо и тихонько потянул дверь к себе. Но она, запертая изнутри, не поддалась. Матрос вытащил кинжал, просунул лезвие между створками и не спеша стал водить им вверх и вниз. Едва слышно лязгнула скоба, дверь приоткрылась. Разведчик кивнул, и Николка тотчас проскочил в се-ни. Матрос неслышно опустил щеколду, скользнул за ним.

В сенях спал солдат. Его форма, аккуратно сложенная, лежала тут же. «Зуав* , — определил Кошка. Он показал мальчику взглядом: «Берем!»..

Француз и проснуться не успел , как уже лежал скрученный веревками , с кляпом во рту. Из горницы по-прежнему доносился храп офицера.

Вдвоем оттащили зуава в сторону. Матрос, приложив палец к губам, шепнул Николке:

— Снимай сапоги, а то нашумим!

Но в горницу попасть не удалось. Несмотря на все искусство разведчика, дверь не поддалась.

«Черт с ним, с офицером! — ругнулся про себя Кошка. — Денщик даже лучше... Слуги завсегда больше своего господина знают».

Матрос высвободил зуаву ноги и приказал:

— Топай!

Они заставили денщика пригнуться, протащили по рву, а когда добрались до балки, разрешили идти в полный рост.

Зуав содрогался от пронизывающего холода - не сладко после теплой постели очутиться раздетым под секущим дождем.

Кошка снял с себя накидку и передал ее плен¬ному...

Утром на бастионе только и разговоров, что о ночном приключении Николки. Батарейцы столпились у блиндажа Забудского и с интересом рассматривают пленного.

Николка не переставая рассказывает:

— Мы его только хвать, а он...

Кошка стоит рядом и чуть заметно посмеивается. При этом его тонкие смоляные усики растягиваются дугой, а маленький нос совсем сплющивается. Кошка не выпускает из рук штуцера, хотя пленный, по всему видно, и не думает о побеге. Наоборот, непривычное внимание к своей особе он, похоже, воспринимает с гордостью. Жестами пытается объясниться с батарейцами. Неожиданно зуав замечает бронзовую трофей¬ную мортиру. Его заинтересовало, действует ли она.

— А ты объясни ему, — весело говорит Иван Нода Николке, — как есть по-французски и объясни, А ну!

Мальчик шагнул к мортире и вдруг произнес по французски:

— Made in Lion К

Зуав удивленно заговорил:

— Le garcon parle-t-il fransais?2

На что подошедший поручик Дельсаль ответил:

— Не угадали самую малость! — И продолжал перевод: — Спрашивает, откуда французский знает. Не барин ли?

— Ага, точно, барин! — засмеялся Колька и показал пленному латаный-перелатаный зад.

 

1 Сделано в Лионе (франц.).

2 Мальчик знает наш язык? (франц.).

 

Иностранные слова услышал он от поручика, когда тот осматривал захваченную в одной из вылазок мортиру.

Дельсаль подошел к Пищенко и очень серьезно сказал:

— Усматриваю в поступке твоем, Николай, неповиновение: лишил командира вестового! — Офицер вынул из кармана табакерку с нюхательным табаком, взял щепотку, растер ее, поднес к ноздре.

А Николка с болью подумал: «Вот, ежели бы отыскал погреб, простили бы! Теперь одна надежда: может, зуав на допросе откроет...»

Томительное молчание. Дельсаль видит, как вы¬тянулась и побледнела мальчишечья физиономия, и резко меняет тон:

— Однако же многим взрослым лазутчикам храбрость твоя примером служить может.

Скисший было Колька успел заметить, как при этих словах все уважительно посмотрели на него. Дельсаль продолжал:

— А твоего командира, так и быть, попрошу о снисхождении.

Поручик протянул мальчугану руку.

Колька сиял. Мелькнула мысль: «Вот бы увидела Аленка . Он взглянул в сторону въезда на бастион. Увы, голубоглазки не было. Зато он успел заметить, как разрумянилось от волнения широкое скуластое лицо бати. Пышные усы Пищенко-старшего вздувались — еще немного, и вспорхнут на радостях!

Дельсаль обратился к батарейцам:

— Угостите пленного чайком. Пусть согреется.

Пошли за самоваром. Это была достопримечательность батареи: не то тульский, не то московский, не то сибирский... В общем, адская чайная машина со множеством лишних деталей, не имеющих никакого отношения к приготовлению чая!

Когда надраенный, сверкающий медью, дымящий самовар поставили перед зуавом, пленный затрясся от страха, рванул в сторону и, закрыв голову руками, рухнул наземь.

— Чего это он? Сбесился? — удивился Кошка.

А Николка принялся тормошить «языка».

Зуав что-то бормотал. Толпа расступилась, в круг вошел поручик Дельсаль, прислушался к скороговорке — и расхохотался так, что его бледное брктоэ лицо стало багровым:

— Этот герой решил, будто сие — новая мина и мы надумали взорвать беднягу.

Нода наклонился к французу и с хитрой улыбкой проговорил:

— Хошь, потолкуем по-вашему?

Зуав ничего не понял, но на всякий случай утвердительно закивал.

Иван, дурашливо выпятив живот, начал выбивать на кем французский сигнал " Побудка*.

Зуав с удивлением посмотрел, потом приподнял рубаху, дал ответную дробь: «Приготовить котелки!»

— Ишь ты, прохвост, — расхохотался барабанщик. — Обедать захотел! — И в ответ отстукал: «ОтбоЙ!»

— Ловко бьет! — восхитился Кошка. — Мастак!

— Дядя Иван, научи! — жадно проговорил Колька.

— А что, бывалый, научи юнца, — поддерживает Кошка. — Он смекалистый, враз схватит.

Нода весело закрутил ус:

— Это мы знаем. Идет! Научу, ваше благородие, господин вестовой!

Закипела вода. Разлили чай.

— Держи, мусью, — Николка протянул кружку.

Зуав опустошил свою кружку раньше всех и потянулся за добавкой.

— Вот это лупит! — расхохотался Нода, — Так он весь самовар в себя опрокинет. Силен мужик!

— Плохих не берем, — в тон ему ответил Кошка.

— Велено пленного на отправку! — раздался голос унтера.

Кошка поднялся. Сразу стал серьезным.

— Аида, мусье!

Вдогонку бомбардиры весело желали французу счастливого «отпуска».

++

 

Стемнело. На нарах в два этажа лежат матросы. Пахнет махоркой и потом. Чадит лампадка. В маленькое, забрызганное грязью оконце пытается заглянуть луна. Мальчик крепко прижимается к бате, к его сильному телу. В последнее время виделись редко: вестовой неотступно находился при командире дистанции. Но сегодня... Сегодня Забудский как в на¬граду выдал мальчишке «увольнительную» -г- разрешил побыть с отцом.

Все батарейцы знали, что место, где спрятан погреб, указал на допросе пленный зуав — Петра Кошки да Николкин "язык". Нежданно-негаданно для врага орудия 2-й оборонительной дистанции раз¬вернулись в сторону овражка, куда до этого никто и не палил. При первых же выстрелах из овражка вы¬рвался столб пламени. Огонь на глазах расползался вширь, превращался в багрово-черное облако, из кото¬рого во все стороны разлетались искры, обломки бре¬вен, комья земли и камни. Все это поднялось из ро¬кочущего вулкана и застыло в воздухе, парило в нем, словно не весило ничего...

Пищенко-младший ходил в именинниках. Из дальнего угла землянки послышался голос Ноды:

— Сказывают, наши лазутчики турку приволокли. Так тот проговорился, будто из Туретчины целая армия прибыла.

— Экое диво — турка! — отозвался Тимофей Пищенко. — Кошка вон генерала прихватил! Во как, братцы, бывает! Матрос — генерала!

В землянке стихли, предвкушая «историю».

— А генерал тот оказался... поваром. Вышел ночью до ветру, накинул на себя баринов мундир... Тут его Кошка и скрутил! — Тимофей помолчал, потом добавил : — Это мне Николка пересказал. — И подтолкнул сына: — Ну-ка, доложи все досконально!

Мальчишка, гордый, что вновь оказался в центре внимания, захлебываясь, стал передавать то, что вчера услышал от своего дружка Василия Доценко. Сам того не замечая, присочинял на ходу погони, засады, рукопашные.

Перевалило за полночь. Над землянкой временами взвизгивали пули да слышались выкрики сигнальных. Все это было слишком обыденным, чтобы обращать внимание. Рождалась еще одна легенда о дерзких вылазках разведчика Петра Кошки...

Из землянки доносится дробь барабана. Она то рассыпается колючими осколками, то победно марширует, отбивая басовитые такты тяжелый сапожищем, то вдруг смолкает.

Возле орудия, опираясь спинами на лафет, сидят Тимофей Пищенко и пожилой бородатый матрос. Они неторопливо раскуривают «носогрейки». Так окрестили трубки — настолько короткие, что горящая махорка вовсю припекала носы. Курцы перебрасываются репликами:

— Ловко бьет!

— Чудодействует!

— Под стать сегодняшнему солнышку жарит!

— Краще аглицких штуцерных цокает!

Бородатый матрос Евтихий Лоик — гость на бастионе. Служит он на соседнем редуте. Командир послал Евтихия Ивановича поглядеть, что там за необычные подпорки соорудил Дельсаль. Поглядеть, да себе перенять. Встретил здесь Тимофея, соседа своего по Корабельной слободке. От него узнал, что подпорки придумал флотский барабанщик Нода. Тот самый, чьим музыкальным мастерством наслаждались сейчас друзья.

Барабанщик обучал своему искусству Николку. Вот уже с полчаса, как мальчуган сидел, заворожен¬ный веселыми трелями и мерными суровыми удара¬ми, бешеной скачкой с резкими остановками и мед¬ленными затуханиями. Он глядел на березовые палоч¬ки и временами переставал верить, что ими командуют руки, ловкие руки Ноды! Казалось, палочки сами пляшут нескончаемый танец.

Иван почему-то шепотом — он и сам не замечал, что говорит так, — давал пояснения:

— Берешь ближе и сразу будто притаился...

Удары посыпались откуда-то издали, словно исподтишка.

— А теперь — на круг! Во вею Ивановскую!

И Нода, взмахнув локтями, красиво бросил палочки в центр барабана. Они задрожали, заметались. Николке почудилось, что это маленькие ставридки выскакивают из воды, крутясь и блестя серебром на солнышке.

— Ха-ха! — радостно вскричал мальчишка. — Пищите, хвостатики!

Нода вдруг остановился. Нижняя губа недовольно выдвинулась вперед, он бросил ка Кольку недоумеваю¬щий взгляд, а затем, уставившись в сторону, отре¬шенно спросил:

— С чего это ты?

Колька растерялся. Нужно было объяснить, что это замечательно, если Нода своим инструментом сумел вызвать такие яркие картины, но Колька мол¬чал. Ему стало не по себе при виде обиженного лица учителя. Даже закрученные усы матроса вдруг об-висли.

Иван медленно снял с шеи тонкий ремешок и по¬ставил барабан перед мальчиком.

— Ладно, я учить тебя взялся, а не себя показывать, — сказал он, подавляя обиду. — Бери барабан!

Мальчишка набросил на шею ремешок и взял палочки.

— Не так берешь! Вот, гляди: палец сверху... Вот этак! Ближе!

— Дядя Иван, — хоть с опозданием, но все же решился Колька, — вы не гневайтесь, что я засмеял¬

ся. Мне просто почудилось...

— Будет! Я не в обиде ничуть,

Ивану стало стыдно, что так глупо надулся. Он подсел ближе и, взяв Колькины кулачки, цепко державшие палочки, в свои сильные ладони, азартно выкрикнул:

— Побудку!

— Та-та-та-та-та! —■ радостно застукали мальчишеские руки, управляемые Иваном. — Та-та-та- та...та!

— Резче! Загибай резче! Вот так! Хорошо! — распалялся учитель.

Колька, поддаваясь ритму слов и прищелкиванию пальцев флотского барабанщика, не понимая сам, как это получается, выбивал звонкий сигнал...

А наверху Тимофей и Евтихий, отметив, что Нода закончил, «а теперь подмастерье зацарапал», пе¬ресели под насыпь.

— А то вже больно рассвистались «лебедушки",—

басил, теребя бороду, Лоик. — Ишь ты, перепужались

мусью! То витрець до них донес. Решили, что мы в

атаку пидемо.

— Да это они так, для острастки, — ответил Тимофей. — Пуль им не жаль, не то, что нам. Балуют.

— А Няколка-то твой, Николка, гарно бье, а? — прислушался Евтихий.

— Да где там — гарно! Неслух он. Не в такт чешет. Слышь? — заулыбался Пищенко-старщий. — Вот нахаленок, и не остановится! Неслух Николка, точно. Это у него от мамки нашей. Она песни любила; а сама петь не умела — тут он весь в нее! И об¬

личьем тоже на Катерину схож. Да что тебе говорить!..

— Да, — задумчиво протянул Евтихий, — гарная була девка и жинкой доброй тебе була.

— Отмаялась. — Тимофей сразу потускнел, весь сжался.

— Буде, Тимка, буде.

Лоик называл соседа «Тимкой» еще с той поры, когда рыжеволосый кудрявый красавец впервые появился на корабле. Евтихий был уже опытным матросом, а Пищенко, кроме житомирской мелководной речушки со странным названием Тетерев, в ту пору и воды настоящей не видел. Был он не по годам молчалив и серьезен. Разгульных матросов избегал и в увольнение ходил редко.

«Да так, хлопчик, и не женишься никогда, — часто говорил ему Евтихий. — Може, в деревне каку зазнобу оставил?»

Тимофей от таких речей краснел. Однажды он разговорился и поведал старому матросу не то быль, не то легенду про свои житомирские места.

...Давно, говорят, это было. Монголы да татары на Русь напали. Плакала земля горючими слезами под ногами шайтанов. Повытоптали они все живое да потравили. А кто не хотел умирать, прятался за высо¬кими каменными стенами... Только и камень не мог спасти.

Прослышал однажды монгольский хан, что князь Чацкий держит при себе девушку неописуемой красоты. И решил ее захватить.

Огромное войско окружило замок князя. Увидел Чацкий, что не совладать ему с силой несметной. Тогда подхватил он свою красавицу, сел на лихого коня и как ветер помчался вперед.

Однако конь княжеский скоро стал уставать —

тяжко ему нести на себе двойную ношу. А монголы на своих легких лошаденках по пятам скачут. Вот-вот настигнут.

Впереди огромная скала нависла над речкой Тетерев. Не раздумывая князь повернул прямо на ска¬лу. Конь, словно птица, взлетел на вершину. Монголы приближались.

Тогда князь привстал на стременах, прижал к сердцу девушку и гикнул так, что деревья вокруг ему поклонились. Храбрый конь рванулся и вместе с седоками полетел вниз со скалы, разбился о камни. С тех пор зовут эту скалу утесом Чацкого.

Вот что значит любовь...

Понял тогда Евтихий Лоик , что живет в этом деревенском парне мечта о красивой любви. И такая любовь пришла.

Однажды Тимофей с Евтихием возвращались из увольнения на корабль и вдруг услышали крики. Ма¬тросы бросились на шум. Увидели мечущуюся, испу¬ганную девушку. Она показывала в сторону домика, одиноко стоявшего на пригорке. Домик покосился — вот-вот рухнет на глазах.

Тимофей бросился к развалюхе , подпер домик спиной, а Евтихий заскочил внутрь и вынес из дома иссохшую больную женщину — мать девушки.

Тимофей отскочил в сторону, дом словно нехотя наклонился и рухнул, подняв столб пыли.

— Спасибо, спасибо, — в слезах благодарила

дочь, — спасибо, люди добрые.

Потом Тимофей помог восстановить хату. Мать скоро умерла. А они с Катериной обвенчались. Крепко полюбили друг друга. Да только недолго длилось их счастье...

— Стареем мы с тобой, Тимка , — проговорил Лоик и удрученно добавил: — Писля тебя хоть потомство людскому роду останется. А я.,. — он махнул рукой.

На бастионе появился паренек в лихо заломленной мичманке. В руках у него были планочки, катушка, кусок бычьего пузыря.

— Где мне Николку Пищенко сыскать?

— Здесь он, — Тимофей показал на землянку.

Евтихий, глядя вслед парню, уважительно

прого¬ворил :

- А дытятко с медалью, бачишь?

— Знаю его, — улыбнулся Тимофей, — То Доценко Василий. Мне Николка все уши про него про¬

жужжал. Ладный хлопец. Мой с ним крепкую дружбу

завел.,.

Из землянки послышалась протяжная дробь. По¬том все смолкло. Иван Нода, Колька и Василий вы¬бежали наверх.

— Чого-то они миркують? — полюбопытствовал

Лоик.

Трое опустились на землю. Нода раскрыл большой кожаный ранец и стал извлекать из него шило, нитки, всякие железки. Василий растягивал бычий пузырь. Колька обстругивал и без того тонкие па¬лочки.

Они мастерили воздушного «змея».

— Понервуем француза, дядя Иван! — предвкушал потеху Колька,

— Торопиться надо, пока ветер не сменился, — го¬

ворил Василий, помогая Ноде прокалывать скрещен¬

ные палочки.

— Не сменится, — успокоил матрос, — с моря

дует. Пока дождь не пригонит — не утихомирится.

Василий взял в руки «змея» и торжественно по¬нес его к центру батареи — насыпь там повыше. Нода, радостно скаля зубы, шагал между мальчиш¬ками.

Наконец, запуск состоялся. Ветер подхватил «змея» и понес его в сторону французских траншей. Матросы с любопытством смотрели на веселую затею. Колька держал катушку, посаженную на штырь, а Василий раскручивал нить.

«Воздушный конверт» уходил все выше и выше. Когда кончалась нить, матрос помогал ребятам под¬вязывать новую.

«Змей» был уже над французскими позициями. Подошел унтер-офицер и пробасил:

— Ну, братцы, сейчас начнется пальба. «Конверт»-

то ваш на андреевский флаг смахивает!

Изобретатели, довольные, переглянулись: именно этого они и хотели! Действительно, воздушный «змей» был очень похож на кормовой флаг боевых русских кораблей. Тот же диагональный крест по белому фо ну, только не голубой, а черный.

Не успел унтер закончить фразу, как французы с нескольких сторон начали расстреливать вилявший хвостом «конверт».

— Это привет от русских бомбардиров! — захохо¬

тал Нода.

Все, оживленно толкуя о происходящем, смеялись, выкрикивая что-то в сторону противника. Стрельба по «змею» все учащалась и учащалась.

— Забавляете французов? — выглянул на шум За-

будский.

— Так точно, ваше благородие, забавляем! — гром¬

ко отрапортовал Нода. — Нам и французам — забава,

да пули-то ихние расходуются!

Григорий Николаевич рассмеялся:

— Дельно придумано!

Мальчишки поспешно подтягивали изрешеченный, но все еще вертевшийся на ветру «змей» — потеха кончилась.

Василий Доценко стал прощаться. Пищенко-стар-ший уважительно протянул руку четырнадцатилетне¬му воину, отмеченному боевой медалью.

— А я составил полный список пацанов и девчо¬нок. Всех, кто был на бастионах, — сказал Стае, дочи¬тав последние страницы.

— Так уж я полный?

— Ну, конечно, не совсем... — Стае смутился. —

Тех, кто чем-то отличился.

— Любопытно. А скажи, Станислав Петрович,

в классе знают, что ты ведешь поиск?

— Еще бы!

— И как ребята?

— Завидуют! Интересно ведь.

Б глазах нашего помощника светилось самодоволь¬ство. Мы начали осторожно:

— Стае, по-честному: наверно, одному трудновато

столько фамилий разыскать?

Фролов согласно вздохнул. Тогда мы спросили от¬кровеннее :

— С ребятами вместе было б куда легче?

Стае недоуменно посмотрел на нас:

— С ребятами... Почему? Они же в этом ничего

не поймут!.. Я же два года...

Мы молчали.

Стае надулся:

— Так что, не нужен список?

— Ну вот, ты уж прямо... Нехорошо. Что станет

с нашей книгой, если авторы будут обижаться друг на

друга?

Стасик молча достал список и положил его на стол.

ДЕТИ — УЧАСТНИКИ ОБОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ 1854—1855 гг.

Николай Пищенко — одиннадцать лет, отличился в бо¬ях на пятом бастионе и редута Шварца.

Максим Рыбальченко — двенадцать лет, воевал на Кам¬чатском люнете, награжден медалью «За храбрость».

Василий Доценко — четырнадцать лет, помощник ко¬мендора на четвертом бастионе, награжден медалью «За храбрость*.

 

Кузьма Горбаньев — четырнадцать лет, с первых дней обороны находился на четвертом бастионе, награжден медалью «За храбрость».

 

Иван Рипицын — двенадцать лет, юнга Черноморского флота, находился в рядах защитников города до конца обороны, награжден медалью «За храбрость».

 

Алена Велихова — девять лет, дочь погибшего матроса Никиты Велихова, помогала матери в госпитале, пере¬вязывала раненых на бастионах, награждена медалью «За защиту Севастополя».

 

Дмитрий Бобер — двенадцать лет, юнга, участник боев на Малаховом кургане , ранен , отмечен боевыми награ¬дами.

 

Алексей Новиков — тринадцать лет, находился при от¬це, саперном унтер-офицере, на четвертом бастионе, на¬гражден медалью «За защиту Севастополя».

 

Глаша Куделинекая — двенадцать лет, круглая сирота, стирала белье на Камчатском люнете, собирала свинец для отливки пуль, смертельно ранена в третью бомбар¬дировку города.

 

Дмитрий Куделинский — четырнадцать лет, круглый сирота, отличился при сборе пуль на Камчатском люне¬те, за что контр-адмирал Истомин В. И., руководитель обороны Малахова кургана и прилегающих редутов, на¬градил его золотой пятирублевкой. вылазок; попал в плен к французам, бежав, захватил важные документы, отмечен наградами.

 

Владимир Курилов – тринадцать лет , участник ночных вылазок ; попал в плен к французам , бежал , захватил важные документы , отмечен наградами .

 

Дмитрий Фарасюк — четырнадцать лет, юнга Черно¬морского флота, служил сигнальщиком береговой бата¬реи, удостоен медали « За храбрость ».