ДРУЗЬЯ МОИ

 

В Одесском областном литературном объединении мы с ним были самыми близкими друзьями. Но так уж случилось, что я уехал в Сибирь. Раза два приезжал в отпуск и мы с ним обязательно виделись. Потом связь прервалась. Теперь я ищу его через адресный стол. Плохо, что отчества не знаю. Симпатичная служащая: "Есть такой человек, по имени Сергей Борисович. Попытайте счастья".

Это мой-то Сережка Борисович?! Но иду, как сказано "пытать счастье". Во дворе дома кучкуются какие-то мужички. Спрашиваю, в каком подъезде такая-то квартира.

– А тебе, кто нужен?

– Александров.

– Который крутой или попроще?

Вопрос поставил в тупик на какое-то мгновение. Но все же выбор сделал:

–- Какой покруче.

– Вот в этом подъезде.

Стучу в дверь. Минута, другая. Слышу некое шевеление, наконец, что-то щелкнуло, и в проеме появилось родное до боли лицо, но неузнаваемо сердитое, с непохоже строгим взглядом:

– В чем дело?

Я стою на лестничном марше, ступенькой ниже площадки и гляжу на него снизу вверх. Короткая пауза. Говорю:

– Давай поцелуемся.

Глаза его округлились на мгновение, мои слова привели в недоумение:

– А зачем?

И что-то в этот момент с ним произошло, рот от удивления раскрылся…

– Постой, постой!..

Он схватился за голову, и – тут же бросился меня обнимать.

И вот сидим в его однокомнатной квартире в самом центре Одессы. Я закашлялся.

– Что с тобой?

– Да вот, бронхит подхватил. Понимаешь, в Израиле с этим напряженка, а в Одессе посвободнее как-то…

– Пойдем со мной.

И он чуть ли не за руку повел меня в свои владения, на улицу Бунина. Поднимаемся на второй этаж, входим в центр "Селена" – биорезонансная, квантовая медицина – диагностика и лечение".

Никак не могу понять, какое он имеет к этому отношение? И что мы там делаем. Но ему какое дело до моих переживаний. Обращается к женщине в белом халате: "Обследуй его, это мой друг Миша Беркович!" Меня тут же усадили за рабочий стол, подключили к рукам датчики. Началось обследование. Длилось оно минут двадцать. И все это время я вертел башкой, читал всякие плакаты на стенах. А то, что висело над головой, прочитал только после обследования. А там, в рамочке такое сообщение для посетителей лечебного заведения: "Сергей Борисович Александров – почетный Академик Академии медицинских наук Украины". Челюсть у меня отвалилась сразу. Глазам не верю. Спрашиваю по-дурацки: "Это про тебя, Сережка?" Он только улыбнулся. А чему собственно я удивлялся, ведь с главой этого самого центра мы не виделись всего лишь тридцать пять лет! "А как с поэзией, Сережа?" "Мне кажется, дело, которым я занимаюсь, значительно интересней поэзии. Ты представить себе не можешь, какие раскрываются перспективы у нашего направления. Речь идет о возможности раскрытия секретов молодости человека…"

Он долго и увлеченно рассказывал мне о квантовой медицине, я слушал, мало что понимая, но главное в том, что я видел все того же увлеченного, талантливого Сережку, каким знал его во времена нашей далекой молодости, оставившего такой яркий след в моей памяти. И не суть важно, чем он сейчас занимается, куда важнее, что он был и есть у меня.

В шестидесятых годах Сергей был отчаянным и веселым парнем. Он долго не женился, и любил "озоровать", в том числе и в стихах. Вот (по памяти) строки из тех лет:

Начну работать и – будь здоров!

Сам эшелон гружу на полустанке!

Нельзя иначе ведь сержант Петров

Мне доверял носить свои портянки.

В книге стихов "Пересечение параллелей", изданной в Киеве в 1992 году, уже совсем другие строки. В них я вижу глубину мысли, яркую образность, и виртуозное владение поэтическим словом. Все это есть и в более поздних стихах, пока еще не нашедших места в книгах. И я вижу: как бы ни был сегодня отчужден от стихов мой академик, но он родился поэтом, и потому ему от поэзии никуда не уйти. Она будет звать его к себе, чем бы он ни занимался, и как бы ни был перегружен. Такова ее природа. И он вскоре это подтвердил, мы ездили к нему на дачу, и там он читал новые стихи. Значит, пишет! От себя не уйдешь.

"Пошли", - сказал мне Сергей в день нашей следующей встречи. И я не спрашивал, куда именно "пошли". Шел рядом и слушал. А он вспоминал о нашем литературном объединении, о старых друзьях и знакомых. О винном подвальчике, где мы любили собираться, чтобы почитать стихи… Так незаметно подошли к дому № 13 на Пушкинской улице. В этом доме когда-то жил Александр Сергеевич. А в начале шестидесятых здесь квартировало одесское областное отделение Союза писателей, и при нем собиралось наше объединение.

– Узнаешь? – спросил он.

– Да как же не узнать, Сережа!

Наш знаменитый дом находился через дорогу.

– А теперь глянь сюда, – сказал он.

Я повернул голову, мы стояли рядом с домом №12. Мне это ни о чем не говорило.

– Не сюда смотришь.

И тут я увидел мемориальную доску. "В этом доме жил поэт Борис Нечерда". Боря Нечерда был одним из членов нашего объединения. Умер рано. Поэт был удивительно талантливый. Тогда, в шестидесятые годы он издавал свои первые книжки. И очень радовался этому.

С Сергеем Александровым мы встречались еще несколько раз. А потом я улетел в свой Израиль. Дома стал перебирать старые книжки. Все у меня сохранилось: и Ничерда, И Валентин Мороз, и Измаил Гордон, водивший моей рукой, когда я писал свои первые стихи, и Станислав Стриженюк, украинский поэт, руководивший тогда нашей студией. Я в то время работал шофером на МАЗ-200. И однажды на перекрестке меня увидел за рулем Станислав Стриженюк. Удивился и на первой своей книжке "Земля орлив" написал: "Поэтичному шоферови Михайле Берковичу на добру згадку! Бажаю тоби на мази, як на пегаси заихаты на Парнас".

В том августе (2004 года) я встречался и в Валентином Морозом, и с Измаилом Гордоном, и со Станиславом Стриженюком. Но о каждом должен быть отдельный рассказ. Скажу только, что со всеми тремя мы не виделись сорок лет. И достаточно было нескольких минут общения, чтобы между нами установились прежние отношения…