Прошел целый год, как уехал Колька (я говорю о своем старшем брате), а я запомнил этот день, как будто это было вчера. Пришел он в тот день с работы мазанный-перемазанный : угледробилку какую-то ремонтировал. Мама ему тогда еще сказала, что он специаль¬но мажется, чтоб ей было что стирать. Что, дескать, Колька боится , чтобы мама наша без работы не осталась в свободное от производства время.

Колька ей на это ничего не ответил, будто и не о нем речь, вскочил на табуретку и закричал во все горло:

- Еду, мать, на БАМ дорогу строить! Знаешь такую песенку:

 

Дорога же-лез-на-а-я-я... Ур-р-ра!

 

Но нашу маму на «ура» не возьмешь. Огрела она Кольку полотенцем и сказала:

- Я тебе задам такую дорогу... Два года в армии,

а теперь еще БАМ ! А ну живо умываться и ужинать! Бамщик-тарарамщик нашелся!..

Колька мигом соскочил с табуретки, сел на нее, как па коня, и жалобно протянул:

- Верно, ма ... Вот комсомольская путевка ... Вот подъемные , - и он вытащил из кармана целую кучу де¬нег.

Мама как увидела деньги, так глаза у нее сразу же покраснели. Что и говорить, хоть это и моя собственная мама, но женщина она слабая, чуть что - сразу в слезы.

- Ах ты, маму дразнить! - Я подобрался к Кольке сзади и нахлобучил ему пилотку на нос.- Будешь знать!

Колька повернулся ко мне, не иначе как дать тумака , это он может, но я вовремя спрятался.

Но Колька даже не подумал драться. Вытянул он свой нос из пилотки и бросил ее мне.

- На , на память , а я себе, брат, завтра шляпу куп¬лю. Наши все себе шляпы купили. Коричневые.

Мама даже всхлипнула, когда услыхала про корич¬невую шляпу. А я подхватил Колькину пилотку, пока он не раздумал , и айда на улицу . Домой я вернулся поздно и думал , что меня мама за это накажет, но она на меня даже внимания не обра¬тила. Сидели они с Колькой обнявшись, как маленькие, и Колька пальцем вытирал ей глаза.

- Я же не один еду, мы все пятеро: вместе демо¬билизовались, вместе и решили ехать. И не в тайге я буду жить, а в поселке Улькан... Сибирь, мамочка, сов¬сем не та , что была, там такие электростанции понаст¬роили - только держись! И вообще, если ты еще бу¬дешь плакать...

Колька .не договорил, а мама почему-то испугалась и торопливо сказала, что больше не будет , и пошла в ванную «кое-что простирнуть».

Но меня не проведешь, я знал, что мама пошла в ванную немножко поплакать, «чтоб дети не видели».

 

... Письма от Кольки приходят часто. И из его писем я узнал, что Улькан -место даже очень подходящее , что он сейчас не просто Колька Снегирев, а первопро¬ходец , что первую улицу на Улькане они назвали Крым¬ской и табличку с названием прибили на сосне...

- Что я говорила!— воскликнула мама, прочитав эти строки. - А он меня еще уверял, что будет жить в девятиэтажной башне!..

Колька писал, что Улькан почти такой же , как и Севастополь, и что они построили гостиницу и в этой гостинице так же трудно получить место , как и в сева¬стопольской, что напротив гостиницы установили огром¬ный камень, а на нем написано: «Здесь будет воздвиг¬нут обелиск первопроходцам». И на том обелиске будет и его - Снегирева - фамилия ...

Кольке трудно приходится на стройке, но он не уны¬вает. «Весь в меня», - говорила мама.

Ничего себе « в меня » ! Я еще ни разу не видел, чтобы Колька плакал, а мама ... Да что там говорить !..

 

...Телеграмму принесли ночью. Мама вся в лице изменилась, когда прочитала. Она помогла мне быстро одеться и повела к соседке , тёте Вере.

Тетя Вера выскочила сонная и долго не могла по¬нять, что ей говорит мама, а когда поняла, начала всхлипывать. Но мама сказала, что плакать теперь не¬чего , слезами ему не поможешь - надо действовать …

Той же ночью она уехала , а я остался жить у тети Веры.

 

Через несколько дней тетя Вера показала мне газету. Газета была совсем новая , « ее только вчера в Москве пропечатали ». Я повертел ее в руках, посмотрел картин¬ки и отдал назад.

Тетя Вера сказала, что я глупый мальчишка: в газете про Кольку с мамой напечатано, а я не хочу прочесть.

Тогда я ей ответил , что нас в детском саду еще не учили целым словам, да еще таким длинным. Если бы было написано: «шар мал, мел бел», то я бы прочел, а так...

Тогда тетя Вера стала мне рассказывать «своими словами». Да так, что я вначале ничего не понял. Она сказала:

- Мама твоя приехала как раз вовремя, и Колька теперь , в полной безопасности ...

И еще рассказала тетя Вера , что в Великую Отече¬ственную войну, на которой погиб наш дедушка , наша мама была связной в партизанском отряде и ее однаж¬ды схватили немцы. Маму пытали, но она все равно ничего не сказала. Тогда ее вместе с другими пленными бросили в сарай , а сарай подожгли. Почти все сгорели, а нашу маму, всю обожженную, спасли жители.

Об этом тетя Вера тоже прочитала в газете. И еще из се слов я узнал, что наша мама «удивительная жен¬щина, жить столько лет бок о бок и молчать»...

- А ваш Колька, - сказала тетя Вера, - весь уро¬дился в маму.

И она не стала больше говорить «своими словами», а прямо вычитала из газеты:

- «... Ночью, когда жители небольшого сибирского поселка Улькан спали , над тайгой пронеслась , гроза ... Ослепительно яркая молния осветила темное небо и ударила своим острием в самое большое здание посел¬ка - гостиницу « Улькан ». Гостиница загорелась.

Комсомолец Николай Снегирев увидел из своей палатки, как вспыхнул угол гостиницы. Медлить было нельзя. Он закричал ребятам: «Подъем!» — а сам бро¬сился к гостинице...

Когда на помощь смельчаку подоспели товарищи, огонь уже был укрощен...»

 

Я так и знал, что наш Колька совершит что-нибудь героическое. Только, наверное, ему сейчас очень больно, потому что он сильно обгорел.

 

Тетя Вера заплакала, и строчки стали прыгать в глазах. Тогда она снова перешла на «свои слова». Но теперь мне сразу же все было понятно. И я даже сегодня помню, как она рассказывала:

«...Врачи сказали, что требуется немедленное влива¬ние крови. Все Колькины друзья тотчас же отправились в больницу. Но врачи объяснили им, что требуется кровь от такого человека, который сам имел значительные ожоги. А из них никто и никогда не имел ожогов. Тогда они пошли к начальнику строительства - он в войну был танкистом. Когда начальник узнал , что нужна кровь от «горелого», то он страшно сконфузился и стал изви¬няться перед ребятами за то, что он тоже ни разу не горел, а только прострелен много раз .. . »

 

- Тут как раз и приехала ваша мама, и ее кровь оказа¬лась самой подходящей ...

 

Из Улькана мама приехала через месяц. И мы сразу стали собираться в дальнюю дорогу.

Мама сказала, что это непорядок: там до сих пор нет порядочного женского парикмахера , и что там такой воздух , такой воздух , что она ни разу не чувствовала своего давления...

Тетя Вера сказала, что она давно знала, что у мамы сибирский характер и ее законное место там...

 

Сейчас мы живем в Улькане , в той самой гостинице , которую спасал Колька. Но начальник строительства сказал нашей маме, что она может считать , что ордер у нее в кармане …

Я теперь часто смотрю на нашу маму, потому что знаю: она - герой. Но как бы я ни присматривался , все равно ничего геройского найти не могу. Мама как мама.

Мне однажды прочитали в книжке про одного героя. Вот это был настоящий герой!

 

«...У него были глаза , словно отлитые из стали, а лицо , будто высеченное из гранита , излучало муже¬ство...»

 

А мамино лицо никакого мужества не излучало.

А начальник БАМа сказал , что из всех женщин , ко¬торых он знает, наша мама самая мужественная и вы¬держанная женщина. И еще он сказал, что она - на¬дежная.

Интересно, что бы он сказал , если б увидел, как наша мама плачет в ванной?!